Текст книги "Часы с кукушкой (СИ)"

Автор книги: Фёдор Васько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

   1

   Пётр Петрович просыпался быстро, по первым звукам будильника. Опять засыпал, но упрямый механизм снова и снова напоминал о том, что новый день наступил. Вот так он маялся, пока у механики не истощалась пружинная сила. Вздохнув последний раз, будильник обиженно замолкал, снимая с себя всякую ответственность. Дальше сон протекал без происшествий до самой последней возможности.

   Будучи человеком впечатлительным, Пётр Петрович и во сне что-то выдумывал, непроизвольно и многократно изменяя положение спящего тела. Ближе к утру проявлялись особые сюжеты, требующие быстрого бега или удивительных прыжков. Когда времени оставалось только-только, очередной кувырок выходил за пределы двуспальной кровати, и бренное тело с шумом опрокидывалось на пол, прямо на сладко дремавшего кота Муамара, коврик которого располагался как раз в нужном месте. Они испуганно орали не своими голосами, обнимались и царапали друг дружку от избытка нахлынувшего.

   Неспящие из ближайших квартир возмущались одинаковыми словами: «Опять Чашкин живодёрничает!». Сам же Муамар, ставя под сомнения заблуждения Павлова про условные рефлексы, каждое утро оказывался на прежнем месте, и все повторялось с завидным постоянством.

   Включенное по таймеру радио прокашлялось и кукольным голосом сообщило ужасную новость: «...сковское время ..цать минут ..того». «Ого! – взволновался Чашкин, ещё „цать“ минут, и я „того“ – опоздаю». Стремительно оделся в то, что подвернулось и, неумытый, выкатился из квартиры.

   Кот, едва пришедший в себя, отрешённо наблюдал происходящие чудеса. Это было неповторимое время, когда ответственный квартиросъёмщик и хозяин, Пётр Петрович Чашкин, становился по-звериному быстр и нечеловечески ловок, т.е. совершенно не похож на себя в остальное время жизни.

   2

   Возле кнопки вызова самодельный плакат предлагал беречь здоровье и казённую электроэнергию – не пользоваться лифтом. К надписи привыкли, её смысл выветрился коридорными сквозняками, осталось лишь пустое изображение ничего не значащих слов и смешная картинка бегущего по лестнице физкультурника. Все стояли и терпеливо ждали, продолжая дремать.

   Многие так и не просыпались до самого вечера, и ночью досматривали продолжение вчерашнего. Счастливцы, которым до конца рабочего дня удавалось очнуться, с удивлением смотрели на происходящее вокруг, но сделать чего-нибудь полезного не успевали.

   Втиснувшись в закрывающийся лифт, выдохнул и встал на цыпочки. Не помогло, индикатор перегрузки не погас. Спустя несколько минут, ехал в гордом одиночестве. Уткнувшись взглядом в табличку: «Грузоподъёмность 6 человек», беззвучно выругался, и чёрным маркером зачем-то исправил шестёрку на единицу. Лифт, не прекращая движения, мелко задрожал, мигнул лампами освещения, но стерпел.

   Выйдя на своём этаже, остановился, придумывая, что сказать по поводу очередного опоздания. В освободившуюся кабину, мешая друг другу, втиснулись двое. Но вскоре выбежали, чтобы спуститься по лестнице. Один из них не мог успокоиться:

   – Двое, а уже перегрузка?

   – Его, наверное, во Вьетнаме делали. Они же там все ма-а-аленькие,– высказал свою версию другой, и хрипло рассмеялся.

   Когда дошёл смысл сказанного, вернулся в кабину и размазал только что написанное.

   – Вам вниз? – спросил тонким голосом сутулый верзила, сразу занявший большую часть свободного пространства.

   Выйдя на первом, прислонился к стене и замер, стараясь осмыслить. Логическая картина мира снова рушилась, пошёл пешком, подсознательно опасаясь подозрительной механики.

   Опомнился на девятом. Спустился, оказался на седьмом. Восьмой блистал своим отсутствием. Через время, вспотев от безумной ходьбы по лестницам и переходам, стоял на девятом и трогал дрожащей рукой нарисованную на стене цифру "9".

   Открылись двери, вошёл и попросил остановить на восьмом.

   – И не стыдно? Такой молодой, а ленитесь шагу ступить,– упрекнул старичок с бородкой клинышком. Его маленькая голова, напоминая китайского болванчика, плавно закачалась в такт неровному движению двинувшегося лифта.

   Но молодому не было стыдно, ему было грустно от мысли, что в жизни происходят никому ненужные чудеса. Спустился по лестнице, дождался, когда выйдут из лифта, прокрался и опять, неизвестно для чего, нарисовал жирный, перекошенный от страха ноль. В этот день лифт больше никуда не поехал.

   Вскоре, секретарь и ожидающие приёма могли слышать из кабинета начальника львиный рык вожака стаи:

   – Я устал от ваших фантазий! Вы не пробовали писать сказки для детей? Я думаю у вас получится...

   3

   На повестке дня решались вопросы, обычные для предприятия, работающего по государственному плану. Прений не было, спорить никто не собирался, всем хотелось разойтись. Пётр Петрович склонился к стоящему впереди ряду стульев, прикрывая руками слипающиеся глаза. Со стороны могло казаться и казалось, что человек мучительно думает куда отдать свой незаменимый, никому не нужный и ничего не решающий, голос. К концу собрания Петр Чашкин задремал окончательно и вовсе не участвовал в единогласных решениях. Сложное положение тела, нелепые события дня провоцировали ужасные сновидения.

   4

   Большой рыжий, то ли кабан, то ли свинья, развалился посреди огромной, занимающей всю дорогу, лужи. Пётр, в форме дорожного рабочего, пытается освободить проезжую часть для движущегося транспорта, который вот-вот появится и будет нетерпеливо сигналить охрипшими клаксонами. Но зверь каждый раз поворачивается спиной, ухватиться за которую не достаёт ширины рук. Наконец, поймал крючкообразный хвост, потянул. Что-то лопнуло, животное повернулось другим боком, превращаясь в великанский жёлто-зелёный арбуз. Не удержался, упал, сжимая в руках сухой хвостик. Пока лежал в мутной воде, не решаясь шевельнуться, арбуз снова превратился. Рассерженный кабан или свинья двинулся прямо на него – неотвратимый, страшный, рычащий. Вот он приблизил зверскую свою морду прямо к лицу испуганного человека, раскрыл пасть, и прошептал человеческим голосом: «Не спи, шеф выступает».

   Открыл глаза, чтобы увидеть прямо перед собой Андрея Птицина. Большие, отвисшие уши, облезлая голова, нечеловеческий нос. Пётр вытаращил глаза, сон ушёл окончательно и Птицин стал обычным рыжим инженером, товарищем по работе.

   Петр с детства не одобрял рыжее. Этот цвет приводил к беспокойству, беспричинному и от этого ещё более неприятному. Когда видел во сне что-нибудь напоминающее, всегда ждал неприятностей.

   – А что вы об этом думаете, товарищ Чашкин? – заинтересованно спросил выступающий человек.

   – Мы справимся и оправдаем,– опомнился Пётр с той уверенностью, которая доступна лишь специально обученным.

   – Оправдаем что?

   – Оправдаем всё!

   Зал восторженно загудел.

   5

   Собрание продолжилось до самого обеда. Добравшись, наконец, до рабочего стола, долго не мог сосредоточиться. Открыл папку, углубился в изучение со всем старанием, на какое способен утомлённый, пренебрегающий физкультурой, индивидуум. Отсутствие явно указанного автора накладывало неповторимый отпечаток на стиль изложения. Обороты слов были так замысловаты, что возникала мысль, что сочинял их вовсе не человек. Документ пестрел многочисленными ссылками, многие из которых указывало на несуществующие страницы. Переплёт папки выделялся явно рыжим цветом. Вспомнился недавний сон, настроение окончательно испортилось.

   Шагая по узкому коридору, думал обо всем сразу и ни о чем конкретно. Это случалось в последнее время довольно часто. Что-то ударило, посыпались искры, загудело, словно на голову одели металлическое ведро и стукнули по нему гаечным ключом.

   Увидел себя сидящим на полу, и справа, и слева, и впереди – стена. «Замуровали, демоны»,– подумал Пётр Петрович не ушибленной частью головы, пытаясь разглядеть подробности сквозь колдовской туман. Когда чары рассеялись, заметил, что стена впереди отличается от остальных, имеет дверную ручку и табличку с названием. Что там написано прочитать не смог, от удара случилась «временная дисфункция зрительных центров». Вот такая сложная мысль проскочила в неокрепшую голову инженера Чашкина.

   – Двери, на случай пожара, открываются исключительно наружу,– участливо сообщил высокий блондин в рыжих ботинках.

   – А нам не больно, – шептал Пётр, чувствуя, как на лбу пульсирует и растёт.

   6

   Заснуть никак не удавалось. А ещё собаки во дворе устроили концерт для жителей луны. Решился наорать, но окно с зимы ещё ни разу не открывалось. Пришлось втиснуться на мизерный подоконник и приложить грубую мужскую силу. Долго падал со своего пятого, обнимая вспотевшими руками оконную раму.

   Ожидая удара, проснулся. Чёрные окна соседних домов напоминали о том, что утро ещё не настало. Через раскрытую форточку в комнату ворвался финал первой части квартета для трёх собак и ветра. Заткнул уши, накрылся подушкой, считал прыгающих через забор овец. По мере увеличения переменной "х", собачий вой всё более усиливался. Когда он стал нестерпим, Пётр понял, что мирное сосуществование невозможно.

   С завистью оглянулся на, едва различимый в сумраке, клубок спящего кота, потянулся к выключателю. Настенная лампа со странной надписью: «Гори огонь как», зажглась с третьего раза. Она была «дневного света», горела ярко, но включалась через раз. Когда «дневная» осветила ночной воздух, в комнату ворвалась тишина. Нельзя было услышать ничего, кроме стрекочущего непонятно где кузнечика и запредельно далёкого поезда.

   Зевнул, предвкушая желанный сон, выключил свет. Вместе с темнотой вернулось прежнее безобразие, вернулось и продолжилось с той же ноты. Включил – опять тишина. Лежал при свете, пялился в потолок, старался ни о чём не думать. Получилось, и вскоре богатырский храп сливался с воем одуревших от луны собак.

   7

   Кто-то уже стучал ложечкой в стакане утреннего чая, когда Пётр, наконец, проснулся. Бодрый голос из репродуктора призывал всех, несмотря на возраст и социальное положение, присоединиться к утренней гимнастике.

   – ...Прыжки на правой, голова налево, прыжки на левой, голова направо. Руки все время вверх...

   Пётр встряхнул головой и потянулся за сигаретами. Над кроватью закружились олимпийские кольца.

   – Хорошо, молодцы! – одобрил диктор, – теперь можете переходить к водным процедурам.

   – Могу,– согласился Пётр Петрович,– а могу и не переходить.

   И не перешёл. У ворот дома кто-то окликнул. Оглянулся и не увидел, только вдалеке, на тротуаре, чернела большая ворона. Она шагала взад-вперёд, заглядываясь в его сторону, и Петру казалось, что смотрит она именно на него. Смотрит и чего-то ждёт.

   – Вот глухой тетерев, сколько я тебя звать буду? – сказала ворона и, взмахнув большим крылом, взлетела на дерево.

   Удар по плечу вывел Петра из оцепенения.

   – Пойдём же, а то опоздаем, – сказал Андрей Птицин и показал, как это нужно делать.

   Ещё раз оглянулся на странную птицу и, спотыкаясь, заторопился следом.

   8

   – Ваша работа совсем сырая, – сердился начальник, осторожно вытягивая из папки слипшиеся листочки.

   – Папка лежала на окне,– оправдывался Пётр Петрович,– а на улице случился ливень, и ...

   – И ничего не хочу слышать. Извольте привести в человеческий вид, чтобы я мог потавить резолюцию,– перебил начальник, – из-за вас у меня на столе такая грязь!

   В этот момент из открытой шуфляды выпрыгнул крохотный лягушонок и громко, по-взрослому, квакнул. Начальник смутился, хлопнул растопыренной ладошкой по столу, земноводное послушно спряталось. Петр сделал вид, что не заметил, и потом, вспоминая, никак не мог понять, было это на самом деле или привиделось.

   9

   Солнечная сторона хороша только в своей квартире, на работе это настоящее бедствие. Открыл окно, разложил мокрые листки везде, где можно и где нельзя.

   – И зачем я зонт взяла? – вопрошала Анна Александровна, с гордостью рассматривая свой, недавно приобретённый, полуавтомат.

   – Удивляюсь я на вас, – отвечала Александра Ивановна, – на небе ни облачка, ни пол облачка.

   Скоро высохшая бумага зашелестела-заползала, отвечая на ленивые заигрывания, умирающего от скуки, ветерка.

   Александра Ивановна обладала удивительным даром, о котором, все знали, но вслух не рассказывали. Всё, о чём бы она не говорила в положительном смысле немедленно переворачивалось, теряло свои качества, портилось, и уже в таком испорченном виде пренепременно сбывались. Вот и сегодня, после её слов «на небе ни облачка», сильный западный притащил из-за горы угрюмую тучу, и забарабанил дождь, зашумели деревья, запищали играющие в песочнице дети.

   – И почему я зонт не взяла,– охала Александра Ивановна.

   – Удивляюсь я на вас,– отвечала Анна Александровна,– вчера обещали переменную облачность.

   Порыв ветра схватил пару листиков, покружил по комнате и, в конце концов, решил оставить их себе. Пётр Петрович успел лишь расставить руки и сделать удивлённое лицо. Собрал уцелевшее, разложил, пересчитал. Количество сошлось. «Что же у меня ещё могло быть? – в страхе думал он,– вдруг что-нибудь компрометирующее, какие-нибудь любовные письма». Вспомнил, что таких событий в его одинаковой жизни давно не происходило, вернее не происходило никогда, и успокоился.

   Открытое окно с шумом захлопнулось порывом сквозняка, кто-то вошёл.

   – Чашкин, что вы себе позволяете, – человек изображал рассерженного начальника, хотя лицо его казалось весёлым.

   В руках листок с расплывшимся почерком.

   – Ваша объяснительная! Обязательно фокусничать? В прошлый раз под дверь, сегодня в окно. Я не знаю, как Вы это делаете, но мне ни разу не смешно.

   Дальше он довольно глупо хихикнул.

   – И потом, вы пишете: «Я опоздал из-за неисправности грузоподъёмной этажности лифтоподъёмника». У вас у самого с этажностью всё в порядке?

   Высказавшись, начальник не стал дожидаться объяснений, подмигнул портрету президента и ушёл, оставив Петра наедине со своей совестью. В это время минутная стрелка закрыла цифру 12, было ровно два.

   – Ку, – сказал Пётр самому себе.

   – Ку,– еле слышно ответил кто-то невидимый.

   Если бы в эти времена удалось заглянуть в глаза Петру Петровичу, то увиделось бы там очень много чего. До конца дня читал без разбора, лежащие на столе, деловые и неделовые бумаги, ничего не понимая и не пытаясь понять.

   10

   Завести дома часы с кукушкой было давней мечтой. Перебывало их немало, и все они не прижились. Вернее сказать, сами часы ничего, а вот кукушки гибли почём зря. Виной всему – неистребимая любознательность горячо любимого Муамара. Возможно, в прошлой жизни он существовал в оболочке мастера точной механики, и теперь заколдованный Кулибин стремился увидеть подробности забавной игрушки, чего бы это не стоило.

   Как только новоприобретённое вешалось на стену, а хозяин блистал своим отсутствием, неутомимый кот начинал неугомонные свои действия. Терпеливо наблюдал, замечая: в какие времена появляется странная птица несуществующей породы, куда направлено главное устремление приложенной к ней силы, где уязвимое место ненадёжного крепления. Потом ложился на свой коврик и обдумывал все детали предстоящей акции. Его, как узкого специалиста, могла интересовать, незаметная для других, подробность. Например, как передаётся крутящий момент от главной пружины к зависимым шестерёнкам.

   Удивлённые голуби заглядывали в окна, чтобы видеть, как огромный кот вытянулся в струнку и замер, дотягиваясь до верхней крышки часов. Он внимательно смотрел туда, где спустя считанные мгновения должна появиться, ничего не подозревающая, пёстро раскрашенная механическая кукла. Как только она высовывала свою глупую голову, происходило чудовищное недоразумение. Кот не успевал рассмотреть подробности, а птичка опять надолго пряталась. В конце концов нервы не выдерживали, и аккуратный удар сильной лапы ставил точку всей этой канители.

   Когда хозяин возвращался домой, хранитель очага встречал особенно ласково. Громко мурлыкал, дирижировал хвостом, не давал прохода, осторожным коготком пытаясь «нечаянно» зацепить. Это было не свойственно сдержанному характеру Муамара, и Пётр с тревогой поглядывал на то на кота, то на часы, стараясь разглядеть какие-нибудь признаки и боясь этого.

   И вот, когда наступало точное местное время, вместо ожидаемого, из окошечка высовывался кривая запчасть с остатками птичьей ноги или крылышка. На каждое «ку» эта «хрень» показывалась и исчезала, исчезала и показывалась. Обычно Пётр не дожидался конца, приготовленного Муамаром представления, убегал на кухню пить из крана холодную воду. Когда всё смолкало, возвращался с твёрдым намерением очень наказать обнаглевшее животное.

   Но кот, чувствуя звериным инстинктом непоправимое настроение хозяина, так прятался, что искать было бессмысленно. Пометавшись по комнатам, Пётр разбивал на кухне что-нибудь из старой посуды, потом снимал испорченные часы и убирал их с глаз долой. А спустя несколько месяцев, покупал новые, и все повторялось.

   Если Муамару не удавалось запрыгнуть или дотянуться, в виду незначительного размера или неудобной конструкции, то он просто с ума сходил, и в конце концов, в безумном прыжке сбрасывал высоко висящее на твёрдый пол и, не дожидаясь момента истины, без промедления свершал задуманную жесткость.

   Будь на месте Петра какой-нибудь другой гражданин, коту наверняка было бы, в конце концов, отказано от места, но Пётр любил животных, а в Муамаре и вовсе души не чаял. Но забыть о часах с кукушкой тоже не мог. Так ещё раз подтверждался закон борьбы и единства противоположностей.

   Кончилось всё тем, что очередная кукушка вместе с часами была помещена в клетку для крупных птиц, и куковала прямо оттуда, оставаясь в безопасности, дразня Муамара и удивляя случайных свидетелей. Всё как-то наладилось, только кот, глядя на выпрыгивающую фигурку, точил когти и смотрел такими глазами, что видеть это было неловко.

   11

   В тот злополучный вечер выходного дня Пётр лежал на диване и дремал, иногда заглядывая в телевизор. Диктор, рассказывая последние новости, вдруг превратился в жирную поперечную черту, а звуки голоса, перестали быть понятными и слились в пронзительную, одинаковую ноту. Вынести это было невозможно, но пульта рядом не оказалось – пришлось встать. После сеанса «мануальной терапии», телевизор пискнул, и погас. Но потом экран засветился каким-то мутно-прозрачным светом, затем снова погас, и наконец замерцал, передавая сигналы неизвестной азбуки. Пётр оцепенел, в голове сработало и мир вокруг потемнел Что-то невидимое обступило, проникло в каждую клеточку, заполняя собой всё возможное. Это происходило так непоправимо, что уже не получалось ни шевельнуться, ни вздохнуть.

   Чувствовал нарастающее напряжение, пытался оглянуться, закричал, но своего голоса не услышал и перестал понимать, где он и что он. Последнее, что увиделось – мордочка Муамара, близкая, мохнатая, с понимающими глазами и улыбающейся пастью. Он протягивал лапы, показывая коготки, и что-то увлечённо рассказывал, смешно коверкая слова.

   В этот день зрители второй общесоюзной программы были свидетелями редких электрических помех. Через одинаковые промежутки времени на экране появлялся неизвестный мужчина с огромным серым котом на руках. Он ничего не говорил, а просто смотрел большими грустными глазами и гладил кота, который обнимал за шею и тянулся к небритой щеке человека. Картинка могла показаться фотографией, если бы не хвост зверя, нервные взмахи которого дирижировали невидимую музыку, придавая изображению признаки реальной жизни. И вот уже он что-то шепчет на ухо хозяину, показывая лапой на удивлённых зрителей, а тот, соглашаясь, кивает, бережно придерживая четвероногого друга за полосатую спину.

   12

   С тех пор Петра Петровича больше никто не видел, хотя соседи уверяют, что в квартире кто-то живёт. По ночам можно услышать бой часов, мяуканье и отчётливые человеческие шаги.