Текст книги "Солдаты Дзержинского"

Автор книги: Федор Борисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Федор Борисов
Солдаты Дзержинского

Рисунки С. Сухова

Конопатый красногвардеец Ванюшка Григорьев вбежал в волревком и, не успев отдышаться, крикнул:

– Беда!.. Белочехи на вокзале!

– Что? – переспросил председатель ревкома Спиридон Зотович Ленев, – Не перепутал, Ванюха?

– Да вот те крест, дядя Спиридон! Паровоз с двумя вагонами из Челябы… Охвицер ихний речь шпарит…

– А где Шабуров?

– Там остался.

– Ясно. Собирай дружинников на вокзале. С оружием, понял?

Спиридон Ленев и его ближайшие соратники – Петр Андреевич Грязнов и Андрей Петрович Коростин – знали о тяжелой обстановке в губернии: Челябинск, Курган захватили белочехи, подняла голову притихшая было местная буржуазия. Ревкомовцы знали, что мятежники появятся в Мишкино, но никто не мог подумать, что это произойдет так скоро. До Челябинска сто шестьдесят километров, до Кургана – девяносто… И вот уже мятежники на станции.

– Похоже, разведка, – сказал Петр Грязнов.

– Я тоже так думаю, – согласился Ленев.

– Надо ее задержать! – вклинился в разговор Андрей Коростин.

Все ревкомовцы были энергичными и смелыми людьми. Например, в декабре прошлого года Коростин один, по распоряжению совпеда, разоружил пристава, несмотря на сопротивление. Арестовал и доставил его в милицию.

Но на сей раз задержать разведчика не удалось. Когда они появились на вокзале, офицер мятежников стоял на подножке паровоза и кричал на ломаном русском языке:

– Мы хочет помогайт… истинный русский патриот… Челябинск свобода, Курган – тоже. Читайт наше декларация, – и он бросил в толпу притихших пассажиров, случайных мужиков, местных лавочников кипу листовок.

– Прекратить! Сейчас же прекратить контрреволюционную агитацию! – раздался твердый и властный голос Спиридона. – Я председатель волревкома. Потрудитесь открыть вагоны и показать груз!

Но офицер приказал машинисту спешно трогаться. Состав дрогнул и стал набирать скорость. Офицер высунулся в окно с новой пачкой листовок. Дмитрий Шабуров прицелился и выстрелил: Пуля попала в руку. Окровавленные листовки плюхнулись на обочину железной дороги. Началась беспорядочная стрельба вслед удаляющемуся паровозу. Но он уже скрылся.

Это был сигнал к действию Теперь красногвардейцы понимали, что белочехи не сегодня-завтра будут здесь. Среди пассажиров вертелись кулацкие, подпевалы Никишка Юрин со своим братцем Афонькой, прозванные Шерманами. Эти красномордые забулдыги постоянно выслеживали то, что близко лежало, служили и нашим, и вашим. Они внесли смуту и беспокойство: «Слышали, граждане, Челяба свободна, Курган свободен… А мы че, хуже? Надо отобрать ружья у красногвардейцев, пока не поздно».

Спиридон вскочил на телегу и крикнул:

– А ну-ка, граждане, все по домам!

В ответ послышались злобные выкрики: «Не слушайте, тащите его вниз!» Но Спиридон выхватил из кармана гранату и поднял над головой. Вид у него был решительный.

– Повторяю, граждане буржуи, все по домам У меня в руках граната, с румынского фронта привез. Расходитесь, а не го полетите все к чертовой бабушке! А ну!.

– Братцы! Истинно граната! – воскликнул неказистый мужичонка, стоящий впереди, – на ерманской видывал. В пух-прах разнесет! – и первым дал такого стрекача, что и лошадь оставил.

– Держи его! – крикнул кто-то.

В это время Спиридон с поднятой в руке гранатой прыгнул с телеги прямо в дрогнувшую толпу. Как от неожиданного проливного дождя, толпа с криками «караул!» кинулась в разные стороны. Впереди всех бежали Шерманы – Никишка с Афонькой.

…На экстренном заседании ревкома в кабинете начальника станции было решено: командиром отряда назначить Петра Андреевича Грязнова, его заместителями – Ленева и Коростина.

Петр Андреевич родился в семье бондаря Нижнетагильского уезда, окончил реальное училище, был знаком с горным делом, знал бухгалтерию и военное дело. Попал в черные списки полиции за связь с политическими ссыльными. Отец выгнал его из дому. Петр уехал в Миасс и устроился бухгалтером у одного золотопромышленника. Видя тяжелую нужду рабочих, самовольно завысил плату за поденщину. Хозяину это не понравилось. Потеряв работу в Миассе, Петр долго ездил по Уралу, наконец приехал в Мишкино и поступил на мельницу екатеринбургской купчихи конторщиком.

Здесь свела его судьба с Андреем Коростиным, сыном батрака-саманщика, выбравшегося в люди искчительно благодаря незаурядным способностям. Андрей работал тоже конторщиком – на другой мельнице. Коростин был моложе Петра Андреевича. По молодости он попал под влияние анархистов, но потом понял, что анархия – не тот путь, по которому надо идти. Встреча с Петром Грязновым многое прояснила. Большевик с подпольным стажем понял его и стал ему не просто другом, но и верным единомышленником. Они развернули активную агитацию среди рабочих и к февралю семнадцатого организовали отряд красной гвардии из ста двадцати человек. Вернулся с. фронта бывший рабочий мельницы Спиридон Зотович Ленев, вступивший в окопах в большевистскую партию. Ему было тогда двадцать пять. В Мишкино сошлись пути-дороги этих людей.

…Разогнав кулацкую сходку на привокзальной площади, ревкомовцы решали, как помешать мятежникам соединиться. Одни требовали сражения, другие – отхода из-за неравенства сил. Петр Андреевич предложил разомкнуть железную дорогу. Предложение поддержали. Заскрежетали ржавые костыли, полетели под откос смоляные шпалы, рельсы… К вечеру путь был испорчен на расстоянии семи километров. Конечно, ревкомовцы понимали, что это лишь на какое-то время притормозит приход врага на станцию. Но принимать бой с регулярными частями белых отряду было не под силу.

Уходили скрытно, прихватив с собой лишь винтовку с патронами да краюху хлеба. А Дмитрий Шабуров внезапно тяжело заболел. Решил подождать до утра, авось полегчает, а там догнать свой отряд на лошади…

Но случилось непоправимое. Уже на следующий день появились первые группы карателей. Местная буржуазия воспрянула духом. Купцы Глухов, Хлябов, Талыков и их приспешники встретили белочехов хлебом-солью. Среди них вертелся Никитка Юрин. Этот верзила, девичий сердцеед с„блудливыми глазами, еще несколько дней назад славил Советскую власть, а сегодня лез из кожи, чтобы доказать свою преданность новым хозяевам.

Рабочие домишки, особенно семей красногвардейцев, притихли в тревожном ожидании. Никишка Шерман наводил белочешскую разведку на интересующих ее людей. Первой жертвой предателя стал Дмитрий Шабуров.

Каратели нагрянули внезапно, схватили его, связали руки и начали избивать. Они искали оружие. Шабуров молчал.

– Ваше благородие, большевик он, – шептал карателю Никишка.

– О-о! Политик! – усмехнулся офицер.

– Охвицера вашего изранил, может и вас, вот те хрест! – помахал грязными пальцами Шерман. – А винтовку он спрятал на чердаке. Позвольте мне, я достану.

На чердаке нашли винтовку, завернутую в тряпицу.

– Расстрелять! – коротко приказал каратель. – А винтовку пусть возьмет Юрин…

– Премного благодарен, ваше благородие! – обрадовался Никишка.

Шабурова повели за железнодорожный пакгауз в рощу. Следом за карателями поплыла мишкинская аристократия – любители острых ощущений. Им было интересно, как будут казнить большевика…

Шабурову подали саперную лопату.

– Копай здесь…

Публика гоготала. Шабуров с презрением посмотрел на Злобные лица, поплевал на руки и по-крестьянски обстоятельно примялся за дело. Он знал, что рост собственную могилу, но духом не падал, вера в правоту большевистского дела подбадривала его.

– Всех не перестреляете! – крикнул Шабуров в тот момент, когда белочехи вскинули винтовки.

…Отряд Петра Грязнова прибыл в Шадринск. Начались суровые военные будни. В составе сводных отрядов мишкинцы приняли участие в семи боях – в Далматово, Богдановиче, селе Сухоложском, на станции Егоршино, в селе Таушкан, деревне Талице и селе Ирбитские Вершины. В этих боях мужал и креп характер воинов. Умелым командиром показал себя Петр Грязнов.

Колчаковцы, заняв важные подступы к Перми, начали обстреливать железнодорожный мост через реку Каму. А этот мост был единственным путем отступления наших эшелонов. В эти минуты казалось, что все останется в руках врага. Бойцы, а также эвакуируемый личный состав военных и гражданских учреждений спешно покидали состав. Произошло замешательство, пробка из сплошной цепи вагонов.

Андрей с пистолетом в руках ворвался в толпу перепуганных людей. Выстрелил вверх. Все стихли.

– Без паники, товарищи! – раздался его спокойный, но твердый голос.

– Так вить… снаряды… Убить могут!.. зашумела, толпа.

– Все по вагонам! – командовали чекисты. – Сейчас поедем!

Толпа людей колыхнулась, сначала неуверенно, а потом все смелее поворачивая обратно к вагонам.

Андрей между тем допрашивал машиниста головного паровоза.

– Почему не едешь?

– Воды мало, до станции не дотянуть…

– А еще что?

– Так… семья же тут. Уеду и неизвестно – свяжусь ли?

Сейчас все решали секунды. Андрей нарочито медленно доставал пистолет.

Машинист оторопело схватился за управление, пустил пар. Состав дрогнул, стал набирать скорость и через несколько минут был уже на том берегу. По, отъехав несколько километров, поезда вновь остановились – не было воды в котлах.

– Хоть снегом разбавляйся, так в ту же пору! – со злостью бросил старый машинист.

Андрей подхватил мысль:

– А что? Это дело можно провернуть!

Тут же передали команду по эшелонам:

– Собрать все ведра, котелки, чайники!

Составы благополучно добрались до ближайшей станции, где заправились водой и топливом. Этот случай в Перми навсегда остался в памяти Андрея и его соратников.

Учитывая тяжелое положение под Пермью и просьбу Уральского обкома партии, ЦК ВКП(б) 1 января 1919 года образовал партийно-следственную комиссию для подробного расследования причин сдачи Перми, поражения на уральском фронте, а также для скорейшего восстановления партийной и советской работы в районе действий третьей и второй армий. В состав комиссии ЦК ввел Дзержинского и Сталина. Комиссия прибыла на Урал.

Стоял холодный январь девятнадцатого. Но многим штабникам он показался жарче знойного июля. Работала партийно-следственная комиссия, выявляла причины трагического декабря. Докладывали комиссии и армейские чекисты – Бокий, Самсонов, Герцман и Коростин. Они приводили конкретные факты засорения штаба армии белогвардейскими офицерами и другими сомнительными людьми, которые через машинистку узнавали распоряжения командования.

Как. младший по занимаемой должности, Андрей докладывал последним. Он рассказывал об эвакуации застрявших в Перми эшелонов, об участии работников отдела в схватке с врагом непосредственно на передовой линии фронта, об укреплении дисциплины и воспитании молодых чекистов. Дзержинский не перебивал, слушал внимательно.

– Все это хорошб, – похвалил Феликс Эдмундович. Известно было, что на похвалу председатель ВЧК был довольно скуп. – Но одно мне пока не ясно…

Андрей внутренне насторожился, готовый защищать каждое положение своего доклада, каждый факт. Но, к его удивлению, разговор пошел совсем не о докладе.

– Почему вы, Андрей Петрович, до сих пор не в большевистской партии?

– Считаю себя коммунистом, Феликс Эдмундович… – смутился от неожиданного вопроса Андрей.

Слушая Дзержинского, Андрей был прямо-таки поражен его осведомленностью. Председатель ВЧК знал о нем буквально все. И юношескую увлеченность анархизмом, и про экспроприацию чайной фирмы в Челябинске, и то, что по своей инвалидности Андрей не подлежал службе в армии. В конце беседы Дзержинский еле заметно улыбнулся, потрогал пальмами свою бородку и сказал:

– Считайте, Андрей Петрович, что мы поняли друг друга.

В феврале девятнадцатого Андрей был принят в члены большевистской партии без прохождения кандидатского стажа.

Андрея вызвал председатель Челябинского губкома партии Эйхе, человек большой эрудиции и личного обаяния.

– Обратите особое внимание на контрреволюционные элементы в тылу, в казачьих уездах губернии. От них можно ожидать любого подвоха, – советовал он Коростину. – Мы создаем в Полтавке, Куртамыше и других районах специальные коммунистические роты, вооружаем, как можем. Но все же главная забота ложится на ваши плечи. Действуйте решительно. Мы доверяем вам всецело. Доверяет вам и Феликс Эдмундович. Мы только что говорили с ним по телефону.

– Спасибо за доверие! – поблагодарил Андрей и поспешил в свое управление.

Контра поднимала голову. Наиболее опасным представлялся Троицкий уезд. И, как ни тяжело было расставаться, откомандировал туда Андрей своего друга и соратника – Петра Андреевича Грязнова. Он возглавил Там уездную чека.

Обстановка накалялась. День ото дня становилось все яснее, что враги не сложили оружия, а поджидали удобного случая для своей вылазки. В руки чекистов попало несколько контрреволюционных листовок, отпечатанных типографским способом. Бандиты извещали о формировании «голубой армии», призывали всех недовольных Советской властью вступать в ряды голубоармейцев. «Дни Советской власти сочтены», – писали они. Андрей немедленно собрал оперативный состав и объявил о боевой готовности. Когда закончилось совещание, он оставил в кабинете молодого сотрудника отдела Зимноха.

– Для вас есть особое задание.

– Слушаю, Андрей Петрович.

– Вы должны под видом дезертира из Красной Армии проникнуть в штаб «голубых», войти в доверие и выудить их секреты. Нам необходимо знать точно количество штыков и сабель в банде, ее расположение, а также план и время наступления. Ясно?

– Вполне, Андрей Петрович.

– Тогда вот вам пропуск! – Андрей подал Зимноху листовку «голубых» и предупредил:

– Спрячьте подальше, переоденьтесь соответственно с личностью, роль которой вам придется изображать. Будьте осторожны и осмотрительны, не забывайте – враг жесток. Связь не устанавливаем, но с выполнением задания немедленно возвращайтесь в Челябинск.

– Все понятно.

Андрей пожал руку разведчику и отпустил его. Этот человек ему нравился. И не только смелостью, но и беззаветной преданностью рабочему делу. Этого парня он заметил еще во время Шумихинской операции.

А дело было так. Со станции Челябинск поступил сигнал, что на восток следует эшелон с анархистами. Властям они не подчиняются, а силой оружия принуждают железнодорожников двигать их эшелон дальше. Сообщение озадачило Андрея. Приказав железнодорожникам задержать анархистов на три часа, Андрей с группой чекистов выехал на дрезине на станцию Шумиха, где обычно менялась паровозная бригада, производилась заправка локомотивов водой и топливом. Всюду развесили таблички с надписью: «На станции тиф». Председатель губчека определил место и характер действия каждого сотрудника ЧК, приказал затопить станционную баню…

И вот состав прибыл. Паровоз набрал воды, загрузился углем, но отправку ему не давали. К дежурному по станции прибежали увешанные оружием анархисты.

– Где начальник? Пачиму не пускаешь шалон?! Или на тот свет охота? Это мы чичас устроим!

– Не могу… Приказ… Санобработка… – перепугался дежурный.

– Якая санобработка? Мы здоровы, як бугаи… Пущай!

В помещении появился Андрей. Он был в кожаной тужурке, в армейской фуражке, с черной повязкой на рукаве.

– Что за шум? Почему мешаете работать дежурному?

– А ты хто такой!? – окрысились анархисты. – Тоже, видать, из санитарной команды.

– Я комендант гарнизона, – сказал Андрей, – Чем вы недовольны? Могу оказать содействие.

Анархисты немного смягчились.

– Да вот дороги не дает…

– Так это же проще простого. Надо сходить в баню и катись, хоть до самого Владивостока!

– Как в баню, пошто?

– Тиф свирепствует, – пояснил Андрей.

Анархисты задумались. Умирать or тифа им определенно не хотелось. Они побежали к своему главарю советоваться.

А в это время Зимнох, по указанию Андрея, ходил возле вагонов и всюду похвалялся:

– Эх и баня ж, братцы! За всю дезертирскую жизню не мывался в такой, то вши заедали!

– Ха-ха-ха! Теперь, значит, того, – выжарил их! – хохотали анархисты. А сами почесывали бока. Баня им и впрямь давным-давно была необходима.

Тем временем из вагона вылез главарь. Это был детина лет тридцати пяти, почти на голову выше Андрея, с руками гориллы и красными от беспробудного пьянства глазами.

– Гдэ тут комэндант? – просипел он пропитым голосом.

– Я комендант, – представился Андрей.

– Пачиму стоишь попэрэк дороги? – рявкнул анархист.

– Без бани пропустить не могу. Разве не видите? – Андрей кивнул на огромный щит, где было написано углем: «На станции тиф». Анархист скептически прищурился, вчитываясь в текст.

– Ну да ладно, – махнул он рукой, – Веники есть?

– Есть и веники, – улыбнулся Андрей.

– Эх и баня! – подскочил Зимнох. – Вша заедала…

– А ну, брысь! – брезгливо отмахнулся анархист. – Выходи, братва, в баню приглашает комэндант!

Из вагонов повыскакивали вооруженные молодчики.

Андрей остановил их, замахал руками:

– Нет, нет, нет! Так вы всех наших банщиков перепугаете! Надо все по порядку– Оружие оставьте под охраной в вагонах, а сами – в парную. Когда вернетесь, помоется и охрана.

– А что? Комэндант разумный человек, – согласился главарь и тут же приказал: – По два братишки на вагон в охрану, остальные – за мной!

Зимнох и группа переодетых чекистов остались у вагонов. Как только анархисты, возглавляемые «комэндантом», отошли к назначенному месту, бойцы подразделения губчека тотчас разоружили охранников…

Андрей без улыбки не мог вспомнить эту историю с анархистами и тем не менее понимал, что это лишь удачный случай. Могло быть хуже. Хотя и этот худший вариант он тоже предвидел, вызвав на всякий случай на подкрепление роту местных коммунистов и комсомольцев.

Но предстоящая операция против «голубых» была куда сложнее, и Андрей очень надеялся на Зимноха.

…Бывший царский сотник, он же полковник колчаковской армии, взятый в плен под Челябинском, некто Мировицкий, весной двадцатого года бежал из лагеря. Он пробрался в район Еткульской станицы. Хитрый и расчетливый головорез был встречен с распростертыми объятиями своими подручными Петровым и Кулагиным, а также другими, скрывающимися в лесах от советского правосудия. Они ждали вожака, способного объединить под своим началом всех недовольных, а затем повести весь этот сброд в открытое сражение с Советской властью.

Таким вожаком и стал Мировицкий. Отставные урядники, кулаки и дезертиры потянулись к нему. Банда росла быстро. Именовала себя не иначе как армия. Но не белая, не зеленая, а голубая! Мировицкий поставил дело на широкую ногу. Его помощники соорудили типографию и печатали контрреволюционные воззвания, распространяли их в казачьих станицах. Есаул конского запаса Шундеев и благообразный поп-расстрига Иоанн встречали прибывающих, заставляли присягать белому с голубой полосой знамени, а затем Иоанн исповедовал каждого. Лесной священник легко и быстро снимал мирские греха.

Однажды к нему подошел молодой курчавый дезертир в поношенной красноармейской форме, но без звездочки на фуражке. Он подал Шундееву, расправлявшему шикарные усы, листовку «голубых». Через плечо, стволом вниз, висела на ремне винтовка французского производства.

– А патроны есть? – спросил есаул.

– А как же, четыре штуки! – поспешно ответил солдат. Это был Зимнох.

Поп Иоанн с особым удовольствием принялся допрашивать Зимноха. Не каждый день в банду приходили молодые люди. А раз они пошли, стало быть, слава голубых воинов растет.

– Что тебя привело к нам, сын мой?

– Должность хочу заиметь, батюшка! – выпалил Зимнох. – Красные мне не доверяли. Они узнали, что отец мой был уполномоченным адмирала Колчака по закупке лошадей… Погиб, царствие ему небесное! Вот и держали меня в рядовых, а я взял да и убег к вам.

– Добро, сын мой. Только почему же к нам?

– Все бегут к вам. Вот я и подумал: значит, дело клонится к вашей победе. И говорю себе: раз батя служил у Колчака, беги к «голубым», авось какую-нибудь должность дадут.

– Ну, а если не дадут? И от нас пятки смажешь?

– Никак невозможно, отец святой. Я же… отделенного на тот свет отправил, – заговорщицки подмигнул Зимнох попу. – Было пять патронов, когда на пост шел, а осталось только четыре.

Поп сделал вывод, что перед ним «отрок невеликого ума», но отказываться и от таких не приходилось.

Через неделю «отрок невеликого ума» знал о голубой банде не меньше самого Мировицкого. В ней насчитывалось около трехсот человек. Организация имела боевые подразделения, штаб, типографию, знамя.

Расположение было тщательно замаскировано. Зимнох с немалым трудом выследил к нему подходы. Его не брали на операции, видимо, не доверяли или впрямь считали недотепой. Бандитские набеги возглавляли Петров и Кулагин. Ездил с ними и сам Мировицкий. Однажды, воспользовавшись отсутствием главаря, Зимнох проник в штаб и похитил план выступления. Из плана явствовало, что бандиты наметили выступить против губернского центра в конце августа. Они держали связь с контрреволюционными элементами в городе, которые и должны были поднять восстание.

Медлить было нельзя. Зимнох отправился в поселок Потаповский, где у него был связной – местный крестьянин. Но его расчетам не суждено было сбыться. Оставшиеся в расположении бандиты хватились, что новенького что-то не стало, пустились в погоню. А тут подъехал с двумя бандитами есаул.

– Новенький бежал! – доложили ему.

– Назад! – скомандовал он своим спутникам и первым помчался в погоню за Зимнохом, настегивая коня нагайкой.

Разведчик заметил погоню, но было поздно. Он лишь сумел передать план связнику и приказал: «Немедленно в город, передать Коростину в собственные руки!»

Бандиты схватили Зимноха.

– А, красная зараза, попался! – злорадно выкрикнул есаул. – Вот теперь мы тебе покажем «должность»!

Обозленные лесные бродяги увезли Зимноха обратно в штаб и там зверски его растерзали.

Андрей, получив сведения, тотчас связался с комендантом гарнизона, и в район Еткульской станицы был направлен большой отряд, состоящий из конницы и пехоты. К сожалению, местонахождение «голубых». отряду обнаружить не удалось. Посланец Зимноха не мог указать конкретного места. Разведчик надеялся участвовать в операции самолично, но события развернулись не так, как он рассчитывал. Враг оказался хитрее…

Когда отряд вернулся ни с чем, Андрей решил действовать по-другому. Большому отряду пройти лесами незамеченным трудно. Скрытно и осторожно можно продвигаться лишь небольшими группами. Андрей поднял роту войск ВЧК и оперативников губчека. Участвовала в этой операции группа милиционеров во главе с начальником горуездной милиции Спиридоном Леневым. Общее командование Андрей взял на себя.

Этот сравнительно небольшой отряд проник в леса незаметно для врага и встретил бандитов возле заимки Шеломенцевых. Завязался бой, длившийся около, получаса. Штаб Мировицкого был застигнут врасплох. Чекистам удалось выбить его из леса, многих взяли в плен.

Бандитов судила коллегия губчека. Им предъявили в качестве обвинения в том числе и план нападения на советские учреждения Челябинска, добытый разведчиком Зимнохом. К тридцати четырем активным участникам и организаторам «голубой армии» была применена высшая мера наказания. Андрей Петрович Коростин делал работу большой государственной важности, очищая губернию от вооруженных бандитов.

В годы нэпа, когда частный торгашеский капитал начал оживленно проникать во все сферы жизни, Коростин выдвинул на должность начальника экономического отделения губернского отдела двадцатидвухлетнего Николая Веренкина. Он знал его еще по работе в военном контроле третьей армии Восточного фронта, где Коля был агентом.

Андрей вызвал Николая Веренкина.

– Получено указание Феликса Эдмундовича Дзержинского: пресекать спекуляцию и всяческие хищения, усилить борьбу за сохранность народного добра. Займись, Николай Степанович, этим основательней и строже.

И Коля Веренкин начал действовать. Поначалу ничего не выходило. Чувствует, вроде бы где-то. близко орудуют мошенники, возьмет на подозрение, а проверит документы – все прекрасные люди, документы с печатями и подписями, все честь по чести… Но однажды столкнулся с группой кооператоров, поведение которых ему показалось подозрительным.

Чекист установил, что кооператоры поселились на квартире поблизости от железнодорожного вокзала, у домохозяйки Силантьевой. Дни проводили на вокзале, а вечерами сидели в ресторане. Когда их не было дома, зашел к Силантьевой. Предъявив документ, он спросил:

– Кто и откуда ваши квартиранты?

– Говорят, что заготовители из Нижнего Тагила.

– Чем они занимаются?

– Скупают хлеб и отправляют домой.

Николай связался с нижнетагильскими чекистами. Те сообщили, что названные им люди в системе кооперации не работают… Похоже было, что это спекулянты большого размаха. Коля начал спешно готовить документы для привлечения хищников к ответу.

И тут позвонила Силантьева:

– Ночью жильцы вернулись из Нижнего Тагила, долго возились во дворе, что-то спрятали в дровах. Когда уснули, нашла в поленнице мешочек с каким-то песком… Что мне с ним делать?

Николай ответил:

– Ждите, сейчас буду у вас..

Веренкин встретил Силантьеву в условленном месте, забрал мешочек и – на доклад к начальнику губотдела. Был третий час ночи.

Андрей Петрович высыпал на стол темно-серый песок и обратился к Николаю с вопросом:

– Знаешь, что это такое?

– Нет, первый раз вижу, – чистосердечно признался тот, еще не понимая, что за песок он доставил.

– Это же платина, драгоценный металл. Немедленно получайте ордер на арест, берите людей и приступайте к операции! – приказал Андрей Петрович.

При обыске чекисты нашли в дровах одиннадцать фунтов платины. Потянуло это на тридцать одну тысячу шестьсот восемьдесят рублей золотом.

– Поздравляю, Николай Степанович, с успехом! – пожал руку Андрей Петрович чекисту.

– Служу трудовому народу!

Гражданская война принесла страшные бедствия, в том числе – детскую безнадзорность, грозившую разрастись в большую национальную трагедию. Не случайно Владимир Ильич Ленин поручил чекистам Дзержинского охрану детей.

Как председатель губчека, Андрей Петрович возглавил комиссию по борьбе с детской безнадзорностью. Он так настроил аппарат своих сотрудников, что каждый почувствовал личную ответственность за судьбу ребенка.

С немалым трудом удалось Андрею подыскать помещение и организовать первый детский дом в городе, носивший впоследствии его имя. Буквально по кирпичику пришлось собирать этот дом. Надо было найти оборудование, посуду, белье, педагогов; желающих воспитывать беспризорников было негусто, но нашлись.

По настоянию Андрея открыли детские дома в других городах и крупных населенных пунктах губернии.

…Подросток, одетый в лохмотья, жался к стенке, как затравленный зверек. Раздобревшая нэпманка – торговка ливерными пирожками – мертвой хваткой держала пацана и возмущенно кричала на всю площадь:

– Мерзавец! Разбойник! Чертово семя!

– В чем дело, гражданка? – остановил Андрей торговку.

– Вот, гражданин начальник, берите его – и в тюрьму! Ограбил, окаянный! Чуть жизни не лишил… У, звереныш! – подняла она свободную правую руку над головой мальчика. Он, ожидая удара, съежился.

– Бить не сметь! – остановил торговку Андрей. – Идемте в следственную комнату.

На вокзале была специальная детская комната, где занимался с несовершеннолетними правонарушителями Иван Федорович Григорьев.

– Опять вы, Мерчуткина?! – удивился Григорьев. – Третьего пацана приводит, Андрей Петрович, за одно утро!

– Так, гражданин начальник, никакого сладу с ними нет. Тащут! – жаловалась торговка.

– Сколько? – спросил Андрей.

– Чего? – не поняла Мерчуткина.

– Сколько пирожков стащил этот разбойник?

– A-а… Два, гражданин начальник, на третьем я его подкараулила.

Подросток, молчавший до сих пор, вдруг ожил:

– Врет она!

– Как так? – обратился Андрей к мальчику.

– Не два, а один пирожок.

– Да как же один, когда я знаю, что два!

– Довольно, отпустите ребенка! – приказал Андрей, потом достал из кармана деньги. – Вот вам за два пирожка. Получайте и отправляйтесь на свое место.

Торговка удивленно посмотрела на Андрея, не зная, что и подумать. Председатель губчека рассчитывается за какого-то воришку наличными. Что же это значит? «Надо было на три пирога напор держать, авось и за три бы заплатил», – осуждала себя торговка за промашку.

Андрей Петрович выпроводил торговку, закрыл дверь.

– Как тебя зовут? – спросил он пацана.

– Сенькой…

– Родители есть?

– Были, да тятька на войне сгиб, а мамку тиф подобрал, – зашвыркал носом парнишка.

– А почему в детский дом не идешь?

– Дык я уж большой, восьмой год пошел… Прокормлюся как-никак сам собой.

– Ну вот что. Парень ты, как мне думается, еще не пропащий, а стоишь на скользкой дорожке – воруешь. Это очень плохо, пропасть можешь в два счета.

– Известное дело, могу, – совсем по-взрослому рассудил парнишка. – Но че же делать-то? Отпусти меня отсюда, товарищ начальник, а?

Андрей пожал плечами и миролюбиво проговорил:

– Никто тебя не задерживает, иди! Я ведь хотел тебя только чаем напоить. С сахарином! Давно, думаю, парнишка чай не пил…

– Да ну?

– Серьезно. Поедешь со мной?

Мальчонка замялся, стреляя глазами по сторонам.

– Да-а, зовешь на чай, а сам в тюрьму отправишь!

– Вот тебе раз! Тебе же туда неохота?

– Торговка пугала; что начальник Коростин всех таких, как я, в тюрьму сажает, селедкой кормит и пить не дает.

– Да ну? Ай-ай-ай! Плохи твои дела, Сенька! – звонко рассмеялся Коростин. – Слышишь, Иван Федорович, какие глупости болтает о нас буржуазная милость? Есть у тебя желающие еще поехать на чай?

– Двое мальцов где-то спят…

– Веди их сюда,' увезу.

Когда Григорьев привел двух мальчишек, оборванных и грязных не меньше, чем Сенька, Андрей Петрович сказал им:

– Вот что, друзья дорогие. Повезу я вас в теплый и светлый дом, где раньше только буржуи жили. Вас, там отмоют, наденут чистое белье, накормят, игрушки и книжки дадут, учить будут.

– А не омманешь? – не унимался Сенька.

– Вот вам моя рука. Если обману, можете сразу же уходить, никто держать не станет. Идет?

– Идет! – протянул Сенька руку. К ней присоединились еще две руки.

…На всю жизнь осталась в памяти Андрея Петровича поездка в столицу, на празднование пятилетнего юбилея Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем, преобразованной в Государственное политическое управление. Юбилей был скромным и деловым. Руководствовались указаниями Ленина о том, что лучший способ отпраздновать юбилей – это сосредоточить внимание на недостатках, еще не решенных вопросах. В тот день группе особо отличившихся сотрудников были вручены грамоты Государственного политического управления о присвоении звания почетного чекиста и нагрудные знаки к ним.

Как сквозь сон, услышал Андрей свою фамилию и вышел к столу, накрытому алым сукном.