Текст книги "Три метра над небом: Я хочу тебя"
Автор книги: Федерико Моччиа
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
22
Позже в машине.
– Твои друзья немного с приветом, но симпатичные. Иногда нам, женщинам, приходится проводить время с какими-то дохляками.
– Нам, женщинам… кому это – нам женщинам?
– Ну ладно, иногда мне приходилось проводить время с какими-то дохляками. Так лучше?
– Немного.
– Хорошо. Тогда мне надо было бы сказать: «Какие у тебя фантастические друзья!». Так лучше?
– Фантастические. Какое ужасное слово. Похоже на название какого-нибудь фильма. Еще скажи – эпические!
Джин смеется:
– О’кей, туше. – Потом смотрит на меня и морщит брови. – У-упс, прости. Ты ведь по-французски не понимаешь?
– Как это не понимаю. Туше, туше, это значит… – И резко поворачиваю машину. Она падает прямо мне в объятия. Ее грудь у меня в руках. – Вот что значит туше, правильно?
Она снова пытается дать мне пощечину, но на этот раз я проворнее ее и парирую удар.
– У-упс, прости. То есть, пардон! Я совсем не хотел тебя «тушировать», но tu es très jolie [26]26
Ты такая красивая (франц.)
[Закрыть]! Ну, как мой французский? Вот мы и приехали. Не знаю, как это сказать.
Я выхожу из машины. Джин сердится.
– Удовлетвори мое любопытство: если твои друзья такие из себя эпические, то почему же ты проехал место встречи, сделав вид, что ты их не увидел?
Блин. Вот заноза. Все замечает. Я поворачиваюсь к Джин вполоборота и иду к мотоциклу. И тут же чувствую острую боль в животе.
– А это, если ты и не знаешь, называется томбé, то есть упавший и проигравший, придурок!
Джин заскакивает в машину, резко заводит мотор и на двух тысячах оборотов срывается с места. Я бегу к мотоциклу. Пара метров и я у цели.
* * *
– Нет, вы только посмотрите на него! Да пошел он в задницу. Что он о себе воображает? Ну, положим, его зовут Стэп, и что из этого? Какого черта… да, он легенда, но для кого? Для своих друзей. Эпических друзей, как он их называет. И что дальше?
– А дальше то, что он тебе нравится.
Я с детства любила представлять себя в двух лицах: Джин-1 – мстительница, а Джин-2 – умница. Так я их называла. Первая, Джин-1, мстительница – Сильвия. Между прочим, в детстве у меня была подруга, которую так звали, и я с удовольствием позаимствовала у нее это имя. Вторая Джин – умница, – Плачида, она романтичная и уравновешенная. И Сильвия с Плачидой вечно обсуждают все, что со мной происходит.
– Да, он мне нравится. И что из этого?
– Тогда ты ошибаешься.
– Объясни поточнее, что ты имеешь в виду.
– О’кей, он мне очень нравится! Мне нравятся его короткие волосы, его чувственные губы, его добрые и веселые глаза, его руки… Ах да, мне безумно нравится его чудная большая задница.
– Какая же ты злая.
– Ой, только не надо меня лечить.
– Ах, вот как?
– Да, вот так.
– Ну, если он тебе так нравится, объясни мне, зачем ты утащила у него ключи от мотоцикла?
– Потому что никто не имеет права хватать меня за грудь, без моего разрешения. Ясно? А Стэп, этот легендарный, даже эпический, такого разрешения не получал. И эти чудные ключи я сохраню как память.
– Я уверен, сейчас ты думала обо мне.
Черт, это же Стэп. И он на мотоцикле – как ему удалось уехать?
– Остановись и припаркуйся, иначе я разнесу вдребезги твой драндулет.
Наверное, он соединил провода, вот черт. Я торможу и останавливаюсь. Если он так быстро справился и поехал – пусть он и не легенда, но шустрый точно.
* * *
– Ну что? Молодец, очень весело.
– Что именно?
– Ах ты еще и дурочку разыгрываешь? Ключи.
– Ой, извини, я только сейчас заметила. Знаешь, наверное… Да, точно, ты просто ошибся курткой и положил их в мою.
Я беру ее за воротник.
– Нет, Стэп, клянусь, я только сейчас заметила.
– Не надо мне твоих клятв… Врунья.
– Ну, может быть, я их по ошибке взяла…
– По ошибке ты сильно ошиблась. Ты взяла у меня ключи от дома.
– Правда?
– По-твоему я вру?
– Быть того не может.
– Может. – Я отпускаю ее. – Ты лицемерка.
– Не называй меня лицемеркой.
Она достает ключи из кармана и с силой кидает их в меня. Я делаю шаг в сторону и ловлю их.
– Дешовка, ты даже попасть в меня не можешь. Давай, лезь в машину, я провожу тебя до дома.
– Не беспокойся.
– Да нет, я беспокоюсь. Ты представляешь опасность.
– Что ты имеешь в виду?
– Снова проткнешь колесо, кто-нибудь тебе поможет его поменять, ты, как настоящая лицемерка, плохо кончишь, а последний, с кем тебя видели, – это я.
– Ах, вот что тебя беспокоит?
– Всем известно, что я изо всех сил стремлюсь к спокойной жизни. Все, не доставай меня, садись в машину и поехали.
Джин фыркает и садится в машину. Заводит мотор, но прежде чем тронуться, опускает окошко.
– Я знаю, зачем тебе это.
Подъезжаю к ней.
– Да? И зачем же?
– Чтобы узнать, где я живу.
– На этой колымаге номер – Roma R24079. Я за десять минут могу узнать твой адрес с помощью своего друга из Управления. И ехать никуда не надо. Давай, двигай, самонадеянная лицемерка!
* * *
Я резко срываюсь с места. Блин. Стэп знает мой номер наизусть. Я сама еще не могу его запомнить. Через минуту он уже позади меня. Я вижу его в зеркало заднего вида. Ну и тип. Он едет за мной, но близко не приближается. Странно, он осторожный. Никогда бы по нему не сказала. В общем, я его совсем не знаю. Да-а…
* * *
Постепенно сбавляю скорость и держусь подальше. Я не хотел бы, чтобы Джин выкинула какую-нибудь шутку, например, резко тормознула. Это самый лучший способ вывести мотоциклиста из строя. А потом сказать ему: ты не держал дистанцию. Корсо Франча, пьяцца Эуклиде, виа Антонелли. Ну и несется эта лицемерка. Не останавливается ни на одном светофоре. На всей скорости проезжает мимо Посольства. Обгоняет машины, стоящие на светофоре, едет дальше, поворачивает, не мигая поворотником, направо, потом налево. Один полоумный гудит ей, но поздно. Виа Панама. Останавливается чуть не доезжая пьяццале делле Музе. Джин паркуется в один прием, вклинившись между стоящими машинами, не коснувшись их. Грамотно и четко. А может, просто случайно так получилось?
– Эй, ты здорово маневрируешь.
– Ты остального не видел.
– Интересно, бывает так, чтоб ты в ответ не отпустила шуточку?
– Хорошо. Спасибо за ужин, я чудесно провела время, ты был просто чудо, твои друзья – фантастические, пардон, эпические. Извини за путаницу с ключами и спасибо, что проводил. Так годится? Ничего не забыла?
– Нет. Не пригласишь к себе?
– Что-о-о? И речи быть не может. Я не приглашала к себе даже своих парней, а ты хочешь, чтобы я пригласила тебя, незнакомого человека? Еще чего!
– А что, у тебя они были?
– Парни?
– Да, кто же еще?
– Куча.
– И как только они тебя переносили?
– Они были сильны в математике. Они подсчитывали плюсы и минусы, и в сумме получалось, что положительных качеств у меня больше, чем отрицательных. Но ты, увы, в математике не силен.
– С этим предметом я, действительно, не дружил.
– Вот именно. И теперь с цифрами у тебя проблемы… Добрый вечер, господин Валиани…
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, с кем она здоровается. Сзади никого нет. И тут слышу звук захлопнувшихся ворот. Поворачиваюсь обратно: Джин стоит по другую сторону решетки, которая еще дрожит. Ворота закрылись. Ну и ловка же она.
– Хоть ты и эпический, а попался на ерунде.
Джин бежит к входной двери. Шарит в кармане. Ищет ключи. У меня уходит секунда на то, чтобы просунуть руку между прутьев, щелкнуть замком и, открыв решетку, махнуть к ней – а она по-прежнему безрезультатно ищет ключи в кармане. Подбегаю сзади и обнимаю ее. Она выкрикивает. Я держу ее крепко.
– Ты играла в детстве в прятки на счет? До трех не досчитала, а я уже тебя поймал. Теперь ты моя.
Ее волосы вкусно пахнут. И запах не сладкий, – ненавижу сладкие духи. Они пахнут свежестью, радостью, весельем. Джин пытается высвободиться, но я ее не отпускаю.
– Если ты не приглашаешь меня наверх, давай познакомимся поближе здесь.
Она пытается стукнуть меня каблуком по стопе, но я быстро расставляю ноги шире.
– Тихо… Эй, я же не делаю тебе ничего плохого. Я даже руками тебя не трогаю. Только обнял, и все.
– А я тебя не просила.
– Ты думаешь, в таких случаях надо просить: «Ну, пожалуйста, обними меня»? Джин, Джин… твои многочисленные парни так говорили?
Наши щеки почти касаются друг друга. Ее щека гладкая, мягкая и свежая, как чудесный золотистый персик, кожа прозрачная, без малейшего макияжа. Я прикасаюсь к ней губами, но не целуя, не кусая. Она крутит головой вправо, влево, чтобы высвободиться, но от меня так же трудно избавиться, как от собственной тени. Дует легкий ночной ветерок, он доносит до нас слабый запах жасмина из сада.
– Ну что, не передумала?
– Даже не мечтай.
Отвечает она как-то странно: тихим и немного хриплым голосом.
– Но ведь тебе нравится…
– С чего это ты взял?
– По голосу чувствую.
Она откашливается.
– Слушай, ты отцепишься или нет?
– Нет.
– Как это – нет?
– Прости, но ты же спросила? Я тебе ответил: нет.
Я делаю еще одну попытку. Тихо-тихо шепчу:
– Тук-тук, Джин, можно войти?
– Ты даже не представляешь, что тебя там ждет.
– Я никогда не вхожу туда, выхода откуда не знаю.
– Прекрасная фраза.
– Тебе понравилась? Я позаимствовал ее из фильма «Ронин».
– Идиот.
Думаю, ей приятно. Крепко обнимаю ее и слегка раскачиваюсь вместе с ней вправо-влево, прижав ее руки к телу. Напеваю что-то. Это Брюс, но не уверен, что она его узнает. Мое медленное пение превращается просто в горячее дыхание и, смешиваясь с ее волосами, спускается ниже – к шее. Джин расслабляет руки. Кажется, немного поддалась. Я снова медленно напеваю, выгибая тело. Она следует моим движениям, теперь мы заодно. Я вижу ее губы – они прекрасны. Мечтательно полуоткрытые, они слегка трепещут – может, она дрожит? Я улыбаюсь. Слегка отпускаю ее, но не совсем. Отвожу правую руку. Медленно подношу к ее бедру. Тихо-тихо. Она повторяет мои движения такт в такт, глаза ее скрыты в полутьме, можно лишь догадываться о том, что она сейчас чувствует. Она увлечена и насторожена, как ребенок, пытающийся отгадать фокус, который ему показывают. Глажу ей шею, прижимаю ладонь к ее щеке. Слегка толкаю ее, будто играя… Поворачиваю ее влево. Вот так, тихонько. Джин медленно поворачивается, волосы падают ей на лицо, и вдруг, из этой ароматной черной чащи появляются ее губы. Подобно розе любви – еще не раскрывшейся, нежной и влажной. Она вздыхает и на стекле двери оседает маленькое облачко пара. И тогда я ее целую. Она улыбается, позволяя мне сделать это. Слегка покусывает мне губу, потом перестает, и это прекрасно. Это драматично, комедийно, это рай… Нет, лучше. Это ад. Потому что я начинаю возбуждаться.
– Джин, это ты?
За спиной раздается мужской голос. Именно сейчас… Нет! Только не это. Лязг открывающихся ворот, шаги… Мы ничего не слышали. Оглохли от желания. Я быстро оборачиваюсь, готовый скорее к обороне, чем к нападению. Ведь ее парень не так уж и неправ. Я смотрю на него. Парень невысокий, худой.
– Блин, глазам своим не верю! – на его лице скорее удивление, чем злость.
Джин поправляет волосы, она огорчена, но не сильно.
– Придется поверить, или ты хочешь, чтобы мы снова поцеловались?
Черт, ну у нее и выдержка.
– А, для меня.
Я так и стою с поднятыми руками.
– Стефано, это Джан-Лука, мой брат.
Я расслабляюсь, перевожу дыхание. Сражения не будет. Оно и лучше. Мысли меняют направление.
– Чао.
Я протягиваю руку и улыбаюсь. Конечно, это не самое приятное знакомство. С парнем, который клеит сестру.
– Ладно, ты сегодня в надежных руках, я могу идти.
– Да, не думаю, что он меня изнасилует.
Джин улыбается, довольная шуткой.
– Можешь идти, эпический Стэп.
Я иду к решетке, оставляя их вместе – брата с сестрой, на пороге дома. Завожу мотоцикл и уезжаю, чувствуя на губах жасминовый аромат поцелуя, сорванного наполовину.
* * *
Джан-Лука смотрит на Джин в изумлении.
– Правда, не могу поверить!
– Поверь. Твоя сестра ничем не отличается от других, так что можешь успокоиться: я не лесбиянка.
– Да нет, я поверить не могу, что ты целовалась со Стэпом!
Наконец Джин находит ключи и открывает входную дверь.
– А что, ты его знаешь?
– Знаю ли я его? А кто в Риме его не знает?
– Я. Перед тобой живой пример того, кто его не знал.
Про себя Джин думает: ну, это же мой брат. Одним враньем больше, одним меньше.
– Не сочиняй. Быть того не может, что бы ты о нем не слышала. Да ладно, его все знают. Что он только не вытворял, даже фотография была в журнале: он несется, окруженный полицией, на своем мотоцикле, а сзади – его девушка. Поверить не могу! Моя сестра целуется со Стэпом. – Джан-Лука качает головой.
Они входят в лифт.
– Возможно, я сейчас развенчаю миф, но знаменитый Стэп, боксер, мачо, катающий девушек на мотоцикле…
– Понятно, понятно, дальше что?
– Целуется ничем не лучше других.
В эту минуту Джин нажимает кнопку с номером 4. И смотрит на себя в зеркало. Она покраснела. Что ж, хотя бы сама себе не ври. Ты снова сказала неправду. Чудовищную неправду. И ты прекрасно это знаешь.
23
Ночь. Бешено несусь на мотоцикле. Пьяцца Унгерия, дальше – зоопарк. Мне не хватает слов, чтобы дать определение Джин. Симпатичная? Нет, очень хорошенькая, да что там! Красивая, забавная, ни на кого не похожая. Но зачем искать слова, чтобы ее описать? Возможно, она – все это вместе. А может, совсем другая. Не хочу об этом думать. И все же мне на ум приходит одна мысль, заставляющая меня улыбнуться. С этой мыслью я ехал за ней следом до пьяцца Эуклиде. Я даже не посмотрел в сторону Фалконьери, даже не вспомнил о том, как из этой школы выходила Баби, как я ее ждал. Я думаю обо всем этом сейчас. Эти воспоминания пронзили меня неожиданно, как молния среди ясного дня. Воспоминания. О том дне. О том утре. Как будто это случилось только что. Я стою перед ее школой. Смотрю на нее издали, как она спускается по лестнице, в кругу подружек, смеется, болтает с ними о чем-то. Улыбаюсь с самодовольным видом. Может быть – обо мне. Я жду ее.
– Чао.
– Ну и ну, какой сюрприз, ты заехал за мной.
– Да, давай сбежим.
– Так маме и надо. Вечно она опаздывает.
Баби усаживается сзади, крепко ко мне прижимается.
– То есть, насколько я понимаю, ты сбегаешь не для того, чтобы побыть со мной, а чтобы наказать маму за опоздание! Какая крутая…
– Если можно сделать одновременно и то и другое, что же здесь плохого? – Мы проезжаем мимо ее сестры, которая ждет мать. – Дани, скажи маме, что я вернусь домой позже. И не беги следом, слышишь?
Потом – на виа Кола-ди-Риенцо. Закусочная Франки. Мы выходим с овощными крокетами: их делают только там и мы их так любим – поджаренные до хруста и горячие, еще у нас пакет салфеток, бутылка воды на двоих и невероятный аппетит. Мы все это съедаем там же: она – сидя на мотоцикле, я – стоя перед ней; мы едим молча, глядя друг другу в глаза.
И вдруг с неба посыпался град. Неожиданно, резко. И мы убегаем, как сумасшедшие, и прячемся под козырьком закрытой парадной. Так и стоим там, на холоде, под козырьком какого-то балкона. Потом град потихоньку превращается в снег. В Риме идет снег. Но, не успевая коснуться земли, снег тает. Мы улыбаемся друг другу, она откусывает от своего крокета, я пытаюсь поцеловать ее… И тут, раз! Эта картинка тает как снег. Никогда не знаешь, когда на тебя нахлынут воспоминания. Они приходят неожиданно, просто так, без всякого предупреждения, не спросив разрешения. И никогда не знаешь, когда они уйдут. Единственное, что ты знаешь, это то, что они, черт возьми, когда-нибудь всплывут снова. Обычно это длится несколько мгновений. Теперь я знаю, что делать. Нельзя зацикливаться на них слишком долго. Как только воспоминания пришли, нужно быстро от них отмахнуться, и сделать это сразу, без сожаления, без уступок, не раздувая в них огонь, не погружаясь в них. Не доставляя себе боль. Вот так, уже лучше… Вот они уже и прошли, этот снег растаял полностью.
* * *
Я глушу мотор и открываю дверь. Портье все тот же:
– Добрый день, рад вас снова видеть.
Он узнал меня.
– Я тоже рад.
Даже больше чем рад, но я ему в этом не признаюсь.
– Хотите, я предупрежу?
– Если это необходимо.
Он смотрит на меня с улыбкой.
– Нет, у нее никого нет.
– Хорошо, тогда я поднимусь и устрою ей сюрприз.
Вхожу в лифт. Портье высовывается из-за стойки.
– Сегодня без арбуза?
Я едва успеваю ответить:
– Да, сегодня без.
Да уж, от внимания портье ничто не может скрыться. Номер 202. Останавливаюсь перед дверью и стучу. Слышу ее быстрые шаги. Она открывает, даже не спросив, кто это.
– Чао! Какой сюрприз! – Ева рада меня видеть. – Я звонила тебе на мобильник, но он был выключен. Было романтическое свидание?
– Только с друзьями, – я вру и чувствую себя немного виноватым, сам не знаю почему. Нет никакого смысла врать. – Без дам.
– Ну ладно, ты пришел как нельзя более кстати: завтра я снова улетаю.
– Куда?
– В Южную Америку, хочешь полететь со мной?
– Неплохо бы. Но мне нужно остаться в Риме, у меня тут кое-какие дела.
По крайней мере, она меня не спрашивает, какие это дела. На самом деле, я и сам не очень-то представляю, что за дела. Начать работать, закрутить любовную историю. Наконец-то покончить с той, другой. С той. Нет. Не сейчас. Момент неподходящий. Воспоминания о ней возвращаются, но я их без труда отгоняю. Может быть, потому что на Еве новый комплект белья. Такой же красивый и изысканный, как тот. Но более прозрачный. Я вижу ее грудь.
– Знаешь, Ева, я не знал, можно к тебе ли заехать, может быть, у тебя есть кто-то?
– После вчерашнего вечера?.. Да за кого ты меня принимаешь?
Ева смеется, делает потешное лицо и качает головой. Потом встает на колени. Расстегивает мне джинсы и облизывает губы. Сомнений у меня больше не остается. Действительно, за кого я ее принимаю?
24
Утро. «Ванни» кишит людьми. Все чем-то озабочены. Здесь есть люди хорошо одетые, прекрасно одетые, плохо одетые и ужасно одетые. Все настолько разные, что с ума можно сойти. Полезные и бесполезные винтики великого, суетного телевизионного мира. И все они здесь. Обычный день.
– Привет, директор.
– Добрый день, профессор.
– Господин адвокат, вы меня не забыли? Я не хотел вас беспокоить, но что с тем проектом?
– Это правда, что ту передачу запретили?
– Короче, выходит или нет та проклятая программа?
– Так или иначе, но нам придется поставить туда эту девицу.
– Она хоть красивая?
– Какая разница? В любом случае она там должна быть.
И т. д. и т. п. Создавать, манипулировать, зарабатывать, подмазывать, договариваться, шантажировать, строить, восторгаться, производить и пожинать плоды сотни и тысячи телевизионных часов. Как бы ни шла работа: с новыми идеями, в старых форматах, с плагиатом или без, – все равно передачи делать надо. И любым способом надо попасть в этот маленький ящик, знакомый нам с самого рождения. Оно, телевидение, наш старший брат, или как это бывает у двух сестер – наша маленькая вторая мама. Или первая и единственная. Оно составляло нам компанию, любило нас, оно вскормило нас, – поколение за поколением, – одним и тем же катодным молоком, – свежим, долгого хранения, скоропортящимся…
– Ты понял?
– Короче, это то, что ты думаешь. И ты приехал из Вероны, чтобы делать телевидение.
– Чтобы создавать изображения и логотипы в современной манере… и т. д. и т. п.
– Да хватит уже повторять «и т. д. и т. п». Это все не конкретно, все приблизительно.
Марк-Антонио смотрит на меня с усмешкой.
– Молодец, растешь на глазах. Настоящий агрессивный сукин сын, таким ты мне нравишься.
– Я признателен вам: Плато-о-о-он.
– Ты всерьез начинаешь меня удивлять… Пойдем посмотрим, каков он, ТП.
– Что это – ТП?
– Как? Ты не знаешь? Театр Победы, историческое место – святая святых телевидения, оно там начинается.
– Ну, если это святая святых – тогда пойдем.
Мы переходим улицу. Входим в парк и видим открытый прилавок – книжный развал. Девушки и парни с более или менее интеллектуальными лицами листают уцененные книги. Одна пухленькая девушка держит в руках книгу с оздоровительными советами. Марк-Антонио не может смолчать.
– Покупайте книги про секс и спорт, это полезнее.
Он смеется свое шутке, а девушка смотрит на него с несчастным видом. Марк-Антонио ловко извлекает сигарету из пачки «Chesterfield» и жадно закуривает, встав, как ему кажется, в какую-то сексуальную позу.
– Добрый день, Тони.
– Привет, граф, как дела?
– Плохо, с тех пор как монархия пала.
Тони хохочет. Простой охранник Театра Победы, он наслаждается своим положением. Он чувствует свою власть в этом маленьком мирке. Он заведует входом. Впускает важных людей – директоров, статистов, актеров, – а других не впускает, потому что у них нет пропуска. Короче, он охранник.
– Да уж, в этом, граф, ты прав. По крайней мере, тогда бы ты мог прислать мне бригаду дворовых, чтобы они открыли эту служебную дверь. Я уже неделю не могу дождаться техников.
Легко поверить, думаю, дело обычное. Тони чуть наклоняется и говорит нам доверительным тоном:
– Было бы неплохо: я ходил через эту дверь справлять нужду на нижний этаж. А теперь мне приходится топать через весь коридор… это такой геморрой! – И он, довольный импровизацией, трясется от смеха, – оппортунист удобств.
– Прекрасно, Тони, у нас появился человек, который решит твой вопрос.
– И кто же это?
– Да вот он, Стэп!
– А он что, из твоих дворовых?
– Да ты шутишь, что ли? Это герой королевских кровей… Чужой в стране, которой он некогда тиранически правил… И вообще, слушай, Тони, ты хочешь справлять нужду быстро или нет?
– А то!.. Стэп, если у тебя получится, я твой должник.
– Тони… Герой королевских кровей – это в первую очередь благородство души. Герой не торгуется, понятно? Значит, если что, ты будешь должен мне.
– При чем тут ты? Дверь-то починит он… мне казалось, так логичнее…
Они могли бы так болтать часами. Герой, то есть я, решает прервать их беседу.
– В общем, когда закончите, покажете, где дверь.
– Ты прав, извини. Тони проводит нас внутрь.
– Идите сюда.
В театре стоит невообразимый шум: стучат молотки, звук железа, электропил, сварочных аппаратов.
– Все почти готово. Уже монтируют свет, – говорит Тони, как бы извиняясь. – Ну вот, а это та самая дверь. Я уже и так и сяк пробовал. Ни хрена не получается.
Я внимательно осматриваю дверь. Замок у нее расположен в ручке. Скорее всего, заклинило боковую защелку. Наверное, кто-то закрыл изнутри. Может быть, сам Тони, и не помнит, или не хочет сознаться в такой глупости. Нужен ключ. Или…
– У тебя нет металлической полоски, желательно потоньше?
– Такая подойдет? – он вытаскивает стальную линейку из стоящего на полу железного ящика. – Видишь, я все перепробовал.
– Посмотрим.
Я вставляю линейку в щель между дверью и косяком и аккуратно бью по ней, отжимая язычок.
– Сезам, откройся.
И дверь, как по волшебству, открывается.
– Вуаля, готово.
Тони радуется как ребенок.
– Ой, Стэп, не знаю прямо, как тебя отблагодарить, ты – волшебник!
Я возвращаю ему линейку.
– Да ладно, не преувеличивай!
Марк-Антонио берет ситуацию в свои руки:
– Вот именно, не надо преувеличивать. Запомни главное, что ты остался должен каждому из нас.
– Стопудово, – улыбается Тони и воодушевленно обновляет дверь: идет справлять нужду.
Марк-Антонио подмигивает мне и пропускает вперед.
– Пойдем, я покажу тебе театр.
Мы спускаемся вниз, в парк. Проходим за ряды партера, под большую арку галереи. И я их вижу. Играет музыка. Балерины. В разноцветных одеждах, со спущенными гетрами, с длинными и короткими волосами, а у кого-то головы бриты наголо и покрыты рисунком. Балерины. Блондинки, брюнетки, рыжие и крашеные в синий цвет. Тела их стройны, подтянуты, худы, брюшной пресс крепок. Ноги мускулисты, попки круглы и упруги. В любой момент они готовы разъехаться в шпагат. Они совершенны, эти профи быстрых и изящных движений, усталые, но улыбающиеся. Музыка на сцене заиграла громче. И вот они пришли в движение: то становятся вплотную друг к другу, то расходятся, встречаются на какую-то секунду, потом разбегаются, пропускают одна другую. Они послушно ведут свои партии. Огромные прожекторы освещают балерин, бросая на них яркие разноцветные мазки. Они ласкают их голые ноги, их маленькие груди, короткие платьица. Стоп, хорошо, хватит!
Музыка обрывается. Хореограф, невысокий мужчина лет сорока, удовлетворенно улыбается.
– Отлично, сделаем перерыв. Повторим позже.
– Это балет.
– Спасибо, я понял.
Балерины пробегают мимо нас, улыбаясь. Бегут торопливо, чтобы не замерзнуть: легкие, разгоряченные, но исторгающие запах духов. Две или три из них целуют Марк-Антонио.
– Привет, девочки.
Похоже, он их хорошо знает. Одну он даже легко хлопнул по попке. Она улыбнулась, нисколько не смутившись – наоборот, прощебетала:
– Ты мне больше не звонил.
– Я не мог.
– Постарайся смочь, – и она убегает с многообещающей улыбкой.
Марк-Антонио смотрит на меня вполоборота:
– Балерины… Как же я люблю телевидение!
Я с улыбкой смотрю на последнюю, которая как раз выбегает из зала. Она немного меньше других. Задержалась, чтобы взять свою худи. Кругленькая и верткая. Пожалуй, она набрала немного лишнего веса, но ее это не портит. Она улыбается мне:
– Чао.
Я не успеваю ответить, она убегает.
– Я тоже начинаю его любить.
– Отлично, ты мне нравишься. Итак, к делу. Видишь, на просцениуме: «Величайшие гении». Не буду скромничать, это моя работа.
– Я и не сомневался. Узнаю манеру исполнения… – вру бессовестно.
– Ты что? За идиота меня держишь?
– Шутишь? – улыбаюсь я.
– Ладно, такой же логотип есть уже в 3D, в графике. Идея следующая: большое количество людей, самых настоящих изобретателей, выходят на эту сцену и показывают, как они решили ту или иную проблему нашего общества: неважно, большую или маленькую, – как они решили ее с помощью своей интуиции и сообразительности.
– Сильная идея.
– Мы их представляем, добавляем балет, устраиваем вокруг них настоящий спектакль, а они демонстрируют идею, счастливо их озарившую и прошедшую регистрацию в патентном бюро. Мысль простая, но я думаю, что такая программа будет интересна зрителям. И не только. Для тех, кто представляет у нас свои изобретения, программа станет своего рода трамплином, который может дать им невероятные возможности. Они смогут делать большие деньги на своих изобретениях.
– Ну да, если они интересные и если их действительно можно использовать.
– Они именно такие. Чувствуешь, какая программа? Это идея Романи… По-моему, она будет иметь успех, как все, что он делает. Романи… Мы его называем телевизионным царем Мидасом.
– Из-за денег, которые он зарабатывает?
– Из-за результатов. Все, чего касается его рука, имеет неизменный успех.
– Значит, я должен быть счастлив, работаю с ним.
– Да, ты начал с самой вершины. Вот они идут.
Появляется целая процессия. Романи – впереди. За ним – два парня лет тридцати пяти, один – крепкий, абсолютно лысый, в темных очках. Другой – худой, с небольшими залысинами. За ними идет тип с длинными, но хорошо причесанными волосами. У него хитрое лицо и он постоянно оглядывается. Орлиный нос, нервный, бегающий взгляд. На нем синий бархатный костюм, брюки без подворотов: низ штанин только что обработан, видна темная полоска. Несомненно, он на несколько сантиметров удлинил свои ноги, а элегантности поубавил. Если только это возможно.
– Так, на какой мы стадии? – Романи оглядывается вокруг. – Еще никого нет, что ли?
Их догоняет еще один человек – низкого роста со светлыми волосами и голубыми глазами.
– Добрый день, маэстро, я заканчиваю монтировать свет, на сегодняшний вечер все готово.
– Молодец, Террацци, я всегда говорил, что ты лучше всех.
Террацци польщен.
– Я пойду на пульт настраивать свет.
– Иди, иди.
Длинноволосый подходит к Романи:
– Вечно их надо подбадривать, да? Чем больше их разогреешь, тем с большим пылом работают, верно?
Романи щурит глаза и смотрит на длинноволосого холодно.
– Террацци на самом деле лучше всех. Свет он начал ставить, когда ты еще не родился.
Длинноволосый молча возвращается на свое место и становится в ряд последним. Снова озирается, притворяясь, что его интересует любая мелочь на сцене. И наконец, желая выплеснуть накопившееся, принимается грызть ногти на правой руке.
– Это авторы, а Романи еще и режиссер, помнишь? – Марк-Антонио говорит это весьма иронично.
– А как же. Он дает нам работу.
– Те двое, толстый и худой, это Сесто и Тоскани. Полумохнатый и мохнатый. Их звали «Кот и Лис», они давние рабы Романи. Как-то они решили сделать программу самостоятельно. Им ее закрыли после двух выпусков, и с тех пор их стали называть «Кот и Кот». В этой компании единственный лис – Романи, это особая порода. И еще, кроме Кота и Кота, есть Ренцо и Микеле-Змей. Тот маленький толстяк с длинными волосами и носом крючком – из Салерно, руки у него по локоть в пасте, а от его дыхания даже мышь обалдела бы. Романи таскает его за собой больше года. Думаю, это чей-то сынок, и ему приходится расплачиваться за какую-то ценную услугу. Его зовут Змей, потому что он про всех злословит, даже про Романи. Именно про Романи – больше всего, хотя тот – его единственный пропуск в это заведение. И что удивительно – Романи прекрасно знает об этом.
– Змей – классное прозвище.
– Стэп, будь с ним осторожнее. Ему почти сорок лет, у него много власть имущих друзей, и он тут имеет всех, особенно девушек.
– Ну, тогда ты сильно ошибаешься, Маццокка: если это так, значит, это ему надо быть осторожнее со мной. А теперь покажи, где наше рабочее место.
