Текст книги "Кое-что о птицах (Пьесы: Антон Чехов «Чайка», Фаина Гримберг «Орел»)"

Автор книги: Фаина Гримберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мне случалось несколько раз говорить театральным критикам и театральным же режиссерам, что прежде чем ставить ту или иную пьесу, следовало бы... прочитать ее! В ответ, как правило, возникало полемическое недоумение: «Как это – прочитать? Мы читали!». «Если бы вы читали, – возражала я, – то вы бы не ставили так волюнтаристски и не хвалили бы подобные постановки!». Меня раздосадовано спрашивали, как же именно предлагаю я читать драматические произведения? Вот сейчас я и попытаюсь ответить на этот сакраментальный вопрос.

Я совершенно уверена в том, что в популярных в свое время пьесах всегда содержится нечто, некая «изюминка», привлекавшая некогда современников автора. Естественно, то, что заставляло их рваться на постановки пьес Пиранделло, Чехова и Шекспира, давным-давно кануло в лету, что называется. Почему? Да потому что перестали быть важными те намеки, аллюзии и ассоциативные размышления, которые имели такое значение прежде! Осталась лишь легенда о том, что эти пьесы весьма и весьма хороши! Почему они, собственно, хороши, уже совершенно не понятно! И поэтому возникает мнение об их сложности и таинственности. И вот именно поэтому, прежде чем как угодно новаторски ставить драматическое произведение, стоит... прочитать!.. А читать я предлагаю самым что ни на есть простейшим образом.

Правление Александра III. Ряд антилиберальных реформ. 1884 год – принят новый университетский устав, теперь ректоры университетов назначаются правительством, которое также имеет право назначать и увольнять профессоров. А в 1887 году министр народного просвещения И.Д. Делянов издает так называемый «циркуляр о кухаркиных детях», предписывающий всячески не допускать в гимназии и высшие учебные заведения детей и молодых людей из низших сословий. В империи стремились придать образованию сословный характер, о чем мы еще и поговорим! В случае студенческих волнений юноши, выходцы из низших сословий, оказывались первейшими кандидатами на исключение и прочие дискриминационные меры. А вторая половина 80-х годов и прошла под знаком студенческих волнений. В 1894 году на престол вступает новый император, Николай II, мечты о возобновлении либерального внутриполитического курса гаснут почти тотчас. Подымается новая волна студенческих волнений и, соответственно, новых исключений и ссылок. Конечно, Костя Треплев не сам ушел из университета, его исключили! Как же могла сложиться судьба студента, исключенного из высшего учебного заведения?

Обратимся к биографиям реальных известных лиц. Молодой болгарин Димитр Благоев, один из первых русских и болгарских марксистов, был исключен в 1885 году и выслан на родину, в Болгарию. В 1898 году был исключен из университета и сослан в провинцию Иван Каляев, в будущем именно он совершит казнь-убийство «правителя Москвы», дяди Николая II, великого князя Сергея Александровича. С декабря 1887-го по октябрь 1888-го года пробыл в ссылке студент Владимир Ульянов, высланный в деревню Кокушкино, где находилось имение, некогда приобретенное его дедом по матери. Cобственно, у нас есть все основания полагать, что Треплев не просто так прозябает в деревенской глуши, не по своей воле, а потому что его сюда выслали! В таком случае можно понять и его тоску, и его метания, и его отчаянную любовь к Нине, и его писательство! Все это так или иначе заполняет его жизнь, фактически жизнь узника! О политических убеждениях Треплева, разумеется, прямо сказано не будет! Мы вправе предположить, что он либерал. Впрочем, как мы далее увидим, и его мать, и любовник матери, писатель Тригорин, тоже не реакционеры! Но об этом мы поговорим немного позже, а пока остановимся еще на одном обстоятельстве, которое должно сделать жизнь Константина Треплева в достаточной степени невыносимой!

Треплев, видите ли, живет в государстве, где правит бал, что называется, сословно-иерархическая система! Сословий всего пять: дворянское (привилегированное), купеческое, разделенное на гильдии, духовное (церковники) и те самые низшие сословия – мещане и крестьяне! Человек, «приписанный» к низшему сословию, чувствовал на своей шкуре, скажем грубовато, весь гнет сословной иерархии. Именно этот сословно-иерархический гнет почувствовал студент-болгарин Димитр Благоев, и вполне естественно возмутился! Представители привилегированного дворянского сословия были наделены всевозможными привилегиями по праву рождения, они имели право плохо учиться или вовсе не учиться, привилегии оставались при них, и на всех прочих дворяне имели право смотреть свысока! Впоследствии государство открыло в некотором смысле лазейку для выпускников университетов, они могли получить так называемое личное дворянство, которое не имели права передавать своим потомкам. Но в рамках жесткой сословно-иерархической системы и эти люди считались выскочками, плебеями. Вспомним, как третировал с высоты своего дворянского происхождения Андрей Белый (Борис Бугаев) своего коллегу на писательском поприще, Валерия Брюсова, издеваясь над купеческим происхождением последнего!

Но к какому же сословию принадлежит Треплев? К сословию, к которому приписаны были мелкие ремесленники, фабричные рабочие, мелкие торговцы... Треплев говорит – опять же дяде Сорину, а на самом деле – нам! – что «по паспорту» он, Константин Треплев, «киевский мещанин»: «... мой отец ведь киевский мещанин, хотя тоже был известным актером...» Об отце Треплева мы тоже еще скажем, а пока отметим, что сословие считалось именно по происхождению отца. Или... в мещанское сословие приписывали незаконнорожденных, это было все же лучше, чем в самое низшее – крестьянское! Но мы и о таком варианте биографии Треплева еще поговорим! А пока – опять же! – заметим, что у Треплева есть серьезные причины для мучительной тоски, для чувства безысходности! Иные легкомысленные нынешние критики Ленина пишут, что в деревне Кокушкино было не так уж плохо – дыши свежим воздухом, читай книжки, на охоту ходи! Ну вот и Треплеву хорошо – читай, пиши, ставь пьесы собственного сочинения, стреляйся от тоски и страшной безысходности!

А сколько времени Треплев обретается в ссылке? Да не меньше двух лет! За это время у Маши и Нины родились дети! Видно, Треплев серьезно провинился перед властями! Владимира Ульянова выслали в Кокушкино всего лишь на год! Впрочем, возможно, и срок ссылки Треплева закончился, но... ему запрещено проживание в столицах, то есть в Москве и Петербурге! Так обычно и бывало! А можно ли было попытаться восстановиться в высшем учебном заведении? Да, можно было попытаться, но за успех подобной попытки отнюдь нельзя было поручиться! Тот же Иван Каляев несколько раз подавал прошение о восстановлении в университете, но ему было отказано! Вспомним, кстати, что Треплев ездил за Ниной («куда она, туда и я»), но ездил именно в провинции! Это даже подчеркнуто, что не в Москву он приехал, куда она по уговору с Тригориным и направилась прежде всего! Но и эти обстоятельства – еще не всё! Треплев должен находиться под надзором, так это называется! То есть в имение его матери наведываются представители полиции, и кроме них – за молодым человеком следит, надзирает кто-то из домашних, так обычно бывало! Но кто? Быть может, дядя Сорин, недаром ведь он служил когда-то «по судебному ведомству»? Или грубый управляющий Шамраев, явно не «свой» в собравшейся компании, где доминирует либерализм! Или не зря Шамраева все как бы побаиваются?..

В период хрущевской «оттепели» формируется в советской литературе так называемое лирико-психологическое направление в драматургии, представители которого (В. Розов, А. Арбузов и др.) считали себя продолжателями чеховского стиля. В пьесе Розова «В поисках радости» принципиальная мать корит сына: «... ты становишься маленьким мещанином...» Нам понятно, что она имеет в виду; то, что сына интересуют мелочи жизни, а не та самая «высокая духовность»! Многие постановщики «Чайки» наивно полагают, что и Аркадина упрекает сына в чем-то подобном! Но нет! Она презрительно говорит сыну о его принадлежности к низшему сословию! Значит... сама она к мещанскому сословию не принадлежит? Но ведь жена приписывалась в сословие мужа, а мы знаем, что отец Треплева – тот самый «киевский мещанин»!.. И вообще... что сталось с отцом Треплева? Когда Константин вспоминает о своем раннем детстве, отца он не помнит, уже в то время, лет двадцать назад (Треплеву – двадцать пять) , отца уже не было! Он умер? Или попросту не жил с женой и сыном?.. С женой? Но если мать напоминает Косте о его унизительной принадлежности к низшему сословию; стало быть, сама она к этому сословию не принадлежит, она – дворянка. Однако законная супруга приписывалась, согласно закону соответственному, в сословие мужа! Напрашивается единственный вывод: родители Треплева не состояли в законном браке! Как это могло произойти? В 1895–96-м годах Треплеву двадцать пять лет. Следовательно, он родился в 1870-м или в 1871 году. Время правления Александра II, полным ходом идут внутригосударственные реформы, веет ветрами новой жизни. И вот тогда-то и встретились двое – дворянская дочь, ушедшая в актрисы, и молодой актер, тот самый «киевский мещанин».

Нельзя не остановиться и на образе любимой девушки Треплева – Нины. Сторонники теории прототипов полагают, что в образах Нины и Тригорина Чехов запечатлеет, что называется, своих хороших знакомых – прозаика Потапенко и девицу Лидию (Лику) Мизинову, в которую Чехов был якобы влюблен. Абсурдность подобного прототипного литературоведения успешно доказал в своей книге М. Золотоносов; толстушка-блондинка Лика вовсе не была во вкусе донжуана Чехова! А Тригорин? Ведь преуспевающим беллетристом являлся вовсе не Потапенко, а... сам Чехов! Это сам Чехов сомневается в новом направлении – символизме, одновременно признавая, что « новые формы» все же неизбежны и даже и необходимы! А что же Нина? В спектакле московского театра имени Ленинского комсомола (Ленком) режиссер Марк Захаров вывел на сцену непривычную Нину (Александра Захарова), неуклюжую, безвкусно одетую, полнотелую. Почему? А вдруг он все же обратил внимание на ключевую Нинину фразу: «... я гнала лошадь, гнала...» Какую лошадь? Куда гнала?.. Обратимся к обстоятельствам жизни другого литературного персонажа, Мити, из повести Бунина «Митина любовь»: «Митя... быстро пошел к каретному сараю, где стоял запряженный в беговые дрожки молодой горячий жеребчик». На таких дрожках-бегунках и приезжает Нина в усадьбу Аркадиной. Нина едет без кучера, спешит, гонит лошадь, то есть что есть силы хлещет лошадь кнутом!.. Женщина с хлыстом, с кнутом – классический образ садо-мазо, отнюдь не чуждый прозе Чехова! А то, что Чехов был поклонником творчества Захер-Мазоха и часто интерпретировал в своем творчестве созданные Захер-Мазохом образы, блестяще доказал в своей книге тот же М. Золотоносов! Все мы знаем и о фаллической символике лошади! Тут вспоминаются и Сашка из «Конармии» Бабеля и рыдающая над трупом любимого коня Алкида кавалерист-девица Надежда Дурова... Женщины, для которых наличие в их распоряжении, в их власти коня замещает классическую «нехватку» фаллоса! Нина тоже активна – и социально, и в эросе! Она фактически предлагает себя Тригорину. Она решается на побег из дома. А, кстати, как она могла этот побег осуществить? Дело в том, что передвижение в пределах Российской империи было крайне затруднено, требовались разрешительные бумаги и внутренний паспорт. Женщины не имели права ездить куда бы то ни было без специального разрешения отцов, мужей или опекунов. Вероятно, сначала Нина выкрала у отца свой паспорт (вспомним, как выкрадывает свой паспорт проститутка Марья Лусьева в одноименном романе А. Амфитеатрова). Далее мы узнаем, что Нина проклята в своей семье, но разрешение на проживание вне семьи ей, стало быть, отцом дано! Судьба Нины вообще напоминает судьбу Аркадиной – бегство из дома, незаконное сожительство, рождение ребенка... а затем, вероятно, успех на сцене, слава... Ведь Нина уже поняла свое призвание. Но Чехов относится к своей героине несколько критически: особой симпатии к независимым женщинам он не испытывает! Он даже не отказывает себе в удовольствии наказать Нину смертью ребенка!..

И вот, когда все это было мною многажды обдумано, я могла уже и поразмыслить о некоторой таинственности чеховской пьесы. И в самом деле – Треплев критикует театр, где актеры притворно разыгрывают сцены из как бы реальной жизни, делая вид, будто никаких зрителей перед ними и нет! Но ведь театр, критикуемый Треплевым, это новаторский театр Станиславского и Немировича-Данченко!.. Треплев и сам – персонаж именно такого театра! Но с легкой руки Чехова уже понимает на рубеже веков возможность иного театра, театра прямых символов и философских обобщений! Впрочем, об источниках пьесы Треплева, о флоберовском «Искушении святого Антония», в частности, писали и Толстая, и Золотоносов...

Ну, вот и все!