Текст книги "Изменения любви (СИ)"

Автор книги: Фаина Гаккель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Пролог ==========

Все в Винтерфелле знали, что незадолго до родов леди Санса всегда делается раздражительной и капризной до крайности. Доставалось от нее всем, и шутки с ней были плохи. Именно поэтому, увидев, как постаревший и поседевший мейстер Волкан, припадая на одну ногу, торопливо чавкает по весенней грязи через замковый двор, ее муж кивком отпустил пришедших с очередным прошением крестьян и мрачно зашагал мейстеру навстречу, прекрасно зная, что его испуганное лицо не предвещает ничего хорошего.

– Ну что на этот раз?

– Лорд Эддард, милорд. Боюсь, он и миледи сильно поссорились, я видел, как он выбежал из ее комнат, и, кажется, он был сильно расстроен.

– Довела все-таки. Где он сейчас?

– Он кажется побежал на конюшню, милорд.

– Так.

Он постоял немного, прикусив губу и притоптывая ногой, которая побаливала, как всегда по весне.

– Иди в свою башню, приготовь мне порцию макового молока.

– Но, милорд…

– Делай, что говорят, мать твою. Я разберусь с остальным.

***

– Что, из дома сбежать собрался?

Нед стоял к нему спиной, и, услышав отцовский голос, вздрогнул, а затем медленно обернулся. У него были его темные волосы и его высокий рост, но строгие и ясные материнские черты. Подрастет, отбоя не будет от девок. Но сейчас он всего лишь глупый мальчишка, которого грызут ярость и обида. И то и другое ему знакомо. Леди Винтерфелла чаще и сильнее всего обижает тех, кого любит. И тех, кто любит ее.

– А если и так, то что? Кто мне запретит?

– Я.

Нед потоптался, затем прикусил губу – точь-в-точь, как отец – и упрямо воззрился на него.

– Я все равно убегу.

– И ты на нем собрался бежать? – он мотнул подбородком в сторону огромного вороного жеребца.

– А что такого? Вы ведь давно на нем не ездите.

– Да, но он мой. Я сам объезжал его, он знает и слушается только меня.

Мальчик снова переступил с ноги на ногу и промолвил тише:

– Я… прикармливал его несколько месяцев. Приходил сюда, приручал.

«Умен» – хмыкнул его отец. – «Весь в мамашу».

– Даже если Неведомый и не откусил тебе пальцы, это еще не значит, что он позволит тебе на него сесть и не сбросит на полном скаку. Тебе с этой животиной не сладить, так что положи-ка седло и поговорим.

Не смея ослушаться прямого отцовского приказа, Нед еще потоптался, но все же отложил седло. Сандор встал рядом, облокотившись на стенку стойла, сдержав стон от новой вспышки боли в ноге – сейчас он не должен показывать сыну свою слабость.

– Что случилось? Мейстер сказал, что вы с матерью поссорились.

– Я ее ненавижу! – выпалил Нед, тряхнув волосами – Ненавижу! Она все мне запрещает! Она хочет, чтобы я сидел здесь, возле нее! А я хочу увидеть мир! Мне надоел Север и все здесь! А меня даже не отпускают никуда! Другие мальчики моего возраста давно оруженосцы, а здесь даже рыцарей нет… Почему, отец? Почему матушка меня так ненавидит?

Он смотрел на своего сына и думал, как сильно он похож на свою мать в том же возрасте, и на него самого. То же стремление вырваться на волю, увидеть мир, та же неукротимая сила, та же наивность и глупое бесстрашие. Страх и любовь вдруг сжали его сердце тисками, и ненадолго он понял Сансу, которая, будь ее воля, всех своих детей заперла бы за семью замками и не отпускала бы никуда, лишь бы были живы и здоровы. Особенную ярость у нее вызывали упоминания столицы. И то правда – ее дед, дядя и отец сгинули там, ее муж еле-еле вернулся оттуда живым, она сама провела там едва ли не худшее время в своей жизни. Королевская гавань для нее была источником зла и опасности. Но понимал он и другое – в своей яростной любви она может погубить детей, и первой ее жертвой может стать Нед. Парень и правда засиделся здесь, его надо куда-нибудь отправить, и лучше всего – как раз ко двору. Кто посмеет обидеть племянника самого короля?

Для этого еще предстояло убедить саму Сансу, но это позже. Сейчас надо успокоить этого дурака, чтобы он не наделал глупостей, потом помирить их. И почему ему вечно приходится разгребать все самое вонючее дерьмо семейки Старк?

========== 1. Вечное возвращение ==========

«Я вряд ли вернусь сюда» – произнося эти слова, Клиган был в них как никогда уверен. Та цель, которая привела его в Винтерфелл, была достигнута. Остатки Братства помогли победить мертвых и отдали за это свои жизни – все, кроме него. Иногда он жалел о том, что выжил, но в следующий миг стыдился этого – и Торос, и Берик, и все те, кого они сожгли в то горькое пасмурное утро, умерли не для того, чтобы он тут ныл и жаловался. Он всего раз позволил себе предаться унынию – в тот же день, вечером. Его грызла совесть, он топил ее в вине, и весь вечер совесть побеждала. Пока вдруг – глотком прохладной воды, чистым весенним ветром – ее взгляд, ее слова, точные, бьющие прямо в цель, ее улыбка и тонкая женская рука, накрывшая его руку. За прошедшие часы он бессчетное количество раз вспоминал их разговор, и каждый раз странное чувство рождалось внутри – и горькое, и сладкое, и печальное, и светлое. Та краткая встреча подарила ему ощущение того, что могло бы быть – когда-то, где-то, останься он по-прежнему Псом, а она – по-прежнему Пташкой. Но прошлое умерло и похоронено. И все же знание об этом несбывшемся, но бывшем согревало его на холодном Королевском тракте, как и то место, где к его руке прикасались ее пальцы.

Его путь был почти окончен, и, если не считать мыслей о Сансе, на душе было пусто и легко. Осталось лишь одно незаконченное дело, после чего, если маленькая заноза питает к нему хоть какие-то теплые чувства, он получит свою последнюю милость и наконец-то обретет полный покой.

***

Бой вышел жарким и тяжелым, на пределе всех его сил. Он не чувствовал боли, но знал, что слабеет, кровь заливала глаза, левая рука отнялась от удара, в сапогах тоже начинало хлюпать от крови. Как он сумел все же нанести последний удар и отсечь голову Григора – или того, что было им когда-то – от тела – сам Клиган не понял. Огромная туша в окровавленных черных доспехах рухнула прямо на него, и последнее, что он запомнил – странное чувство облегчения и почти жалости к тому уже мало походившему на человека монстру, чью жуткую не-жизнь он прекратил ударом своего меча. Теперь все.

Пришлось очнуться, когда кто-то все же скатил с него труп и дал пощечину. Он с трудом разлепил глаза. Ну конечно, это была Арья. Забрызганная кровью, но лицо все такое же спокойное и отрешенное. В горле у него пересохло.

– Я убил бы за флягу вина.

– У меня ее нет.

Он сумел растянуть губы в улыбке – рот заполнился кровью. Все как тогда. Все правильно. Попросить ее передать Сансе – а что, собственно? Что могли они друг другу сказать, уже сказано, а того, что сказать нельзя, не стоило и говорить. Нет, в пекло все.

– Не забыла еще, где сердце?

Она кивнула.

– В этот раз, я надеюсь, тебя умолять не придется.

Арья только хмыкнула. Сандор еле заметно кивнул ей, прикрыл глаза и провалился в забытье.

***

Еще одна пощечина заставила его открыть глаза. Они тряслись в какой-то повозке, и на него все таким же отрешенным строгим взглядом смотрела Арья Старк.

– Твою мать – прохрипел он – А я-то надеялся, что уже подох. Ты меня во второй раз обманула, сучка бессердечная.

Арья наклонилась над ним, внимательно посмотрела в глаза и произнесла:

– Не сегодня.

***

Так повторялось много дней подряд. Арья будила его пощечину, разглядывала его лицо, произносила эти два слова – только их, как заклинание, потом насильно вливала ему в рот маковое молоко, и он засыпал до следующего дня.

Когда вместо лица Арьи он увидел лицо ее сестры, то давно потерял дням счет и гадал, не есть ли это бесконечное пробуждение в боли – его наказание в пекле за грехи. Если так, то не зря он молился Неведомому, у того оказалось чувство юмора хоть куда. Санса не сказала ему ничего. Только сжала губы, махнула кому-то рукой, и его подняли и потащили куда-то на носилках.

На следующий день он пробудился уже в комнате, а над ним вместо одной из сестер Старк склонилось обеспокоенное лицо мейстера. Он не стал ни бить его, не говорить с ним, о нет – он просто привязал его за руки и за ноги ремнями и дальнейшее Клиган запомнил как непрекращающуюся многодневную пытку. Боль то накатывала волнами, то колола сотней клинков, то выворачивала его тисками. Маковое молоко мейстер ему давал очень редко и очень мало – и никакие вопли, мольбы и ругательства не могли заставить его дать больше. На все он коротко отвечал: «Это для вашего же блага, милорд», после чего продолжал свое дело.

В постели он провалялся чуть ли не три луны. Всему виной, как объяснил ему этот ублюдок, были будто бы неправильно сросшиеся за время пути кости, которые пришлось ломать заново и совмещать как положено. Хорошо еще, что Сандор был весь в лубках, только это и спасло мейстеру жизнь, о чем тот так и не узнал. Именно тогда к нему пришла Санса, которую он не видел ни разу со дня своего приезда. Разговор между ними был самым безумным в его жизни. Она сидела на его постели, он видел ее совсем близко, при дневном свете – красивую, холодную, слишком умную и слишком жестокую для человека, который про себя продолжал называть ее Пташкой.

– Я рада, что вы живы, милорд.

– Я не… а впрочем, да. Ты запоздала с поздравлениями.

– Мейстер сказал, что вам вредно много разговаривать.

– Я твоего мейстера своими руками придушу. Это он у Болтонов научился таким забавам?

– Мейстер Волкан прекрасный целитель и спас вам жизнь.

– Для начала ему следовало бы спросить меня.

– Ничто не мешает вам покончить с собой, милорд, как только вы будете в состоянии удержать в руке меч.

Он вдруг улыбнулся.

– Хорошо сказала.

– Он сделал это по моему приказу. Теперь вы передо мной в долгу.

– Да? И что же леди Винтерфелла хочет от меня?

– Мне нужен муж.

– Что? – будь у него в руке кубок с вином, он бы подавился.

– Муж – терпеливо повторила Санса. – Я не замужем. Очень скоро кто-нибудь попытается меня к этому принудить или уговорить. Так как Винтерфеллу действительно нужен наследник, я не смогу долго отказываться от брака. Но я не хочу выходить замуж.

– Разве ты единственный Старк, способный произвести на свет наследника? Твой брат?

– Бран давно отрекся от лордства и от своего имени. Об этом есть даже указ короля, чтобы лорды не возмущались.

– А твоя лживая сестричка? Разве она не спуталась с нынешним лордом Штормовых земель, когда он был еще просто смазливым кузнецом?

– Арьи здесь нет. – Голос Сансы будто потускнел. – Она покинула Винтерфелл, и я не знаю, куда она направилась.

– Ясно.

– Я хотела выйти за Теона Грейджоя – каким-то интимным, будто говоря с подружкой, голосом, добавила Санса.

– Мужик без члена – фыркнул Клиган – идеальный выбор для тебя. Но он мертв.

– Да.

– И ты хочешь, чтобы я на тебе женился.

– Да.

– А тебя не смущает, что член у меня есть, и стоит он как надо?

– Я не предлагаю тебе настоящий брак. Мы произнесем слова при свидетелях, не более того, а затем сохраним все в тайне. Для всего мира я буду оставаться леди Старк, но, если когда-нибудь меня начнут принуждать к браку, я смогу ускользнуть из этой ловушки.

– С тем же успехом ты можешь просто всем соврать.

– Мои знаменосцы, советники короля или даже он сам захотят увидеть моего мужа и свидетелей. Так что брак должен быть настоящим.

– Но при этом мы не будем мужем и женой.

– Нет, не будем.

– И зачем бы мне соглашаться на такое?

– Я прошу не так уж многого, от тебя не потребуется исполнять свои обеты или жить здесь. Ты – гость в моем доме, и можешь оставаться сколько пожелаешь, а когда захочешь уехать…

– А если я захочу жениться?

– Что? – надо же, он ее удивил.

– Об этом ты не подумала? Что если я найду женщину, на которой захочу жениться по-настоящему, завести детей и всю эту хрень? Ты хочешь, чтобы я был связан с тобой на всю жизнь, прикрывал своей задницей твою свободу – а если, к примеру, ты найдешь себе любовника, мне и бастардов твоих на себя записывать?

Санса, казалось, немного опешила.

– Послушай, Пташка – он постарался смягчить грубость предыдущего ответа – Я все понимаю, зачем тебе это надо, и даже почему я. Но я в эти игры играть не хочу. «И без того хреново» – подумал он, но говорить вслух не стал.

Она поднялась.

– Что ж… милорд. В таком случае прошу прощения, что побеспокоила. Мои слова о том, что вы мой гость – остаются в силе. Вы можете оставаться в Винтерфелле столько, сколько захотите.

***

От Винтерфелла его начало тошнить еще до того, как он смог вставать на ноги. Серо, сыро, скучно. К тому же он не хотел вспоминать ту ночь, когда он от ужаса едва не обделался, и если бы не мелкая язва, то и подох бы позорно, как последний трус. Не хотел он вспоминать и разговор с Пташкой. Было в том, что она предложила нечто мерзкое, противоестественное. А самое дерьмо заключалось в том, что он не знал, куда себя приткнуть. Всю жизнь он жил простыми целями. Служить Ланнистерам. Защищать принца. Защищать сестер Старк. Убивать мертвяков. Убить брата. Теперь, в новом мирном Вестеросе, ему места не было. И Сандора Клигана глодала изнутри глухая серая тоска, из которой не было выхода. Вернуться домой, в Клиган-холл? Да какой это, в пекло, «дом». Он даже не мог вспомнить, как там что выглядит. Нет, с этим покончено.

Просто уехать? Мир велик, а он не видел и десятой его части. Сесть на корабль, уплыть в Вольные города, к берегам Сотороса, да хоть в Йи Ти – куда-нибудь, где не будет демонов прошлого и пустоты будущего? Мысль показалась ему соблазнительной на краткий миг, но очень быстро Клиган отверг ее. От себя не убежишь. Когда-то он сказал Пташке, что только одно сделает его счастливым – имея в виду, разумеется, смерть Григора. Он верил в это вплоть до самого конца – тем горше было разочарование.

В конце концов, он никуда не уехал. Сначала он был слишком слаб, потом – слишком долго раздумывал, пока не обнаружил, что привык и к Северу, и к Винтерфеллу. Если везде будет одинаково, есть ли смысл менять одно место на другое? К тому же его подстерегало еще одно неприятное открытие. Когда с него сняли лубки и разрешили вставать – в первый раз он едва удержался на ногах – они дрожали, как у немощного старика, голова кружилась, пол и стены ходили ходуном. Продержавшись немного он рухнул на постель, обливаясь потом, будто целый день сражался в полной броне. Это стало для него потрясением, обрушившим остатки почвы под ногами. Одно дело – не знать, зачем живешь, но знать, что твой меч всегда тебя прокормит. Другое – обнаружить, что ты теперь никчемный калека.

Первые несколько дней после этого он не запомнил вовсе – они пролетели в тумане как одно мгновение. Затем он вспомнил, что ужас можно утопить в вине и принялся за дело так рьяно, что однажды Санса обнаружила его в винном погребе, валяющегося возле бочки красного, и пьяного настолько, что он даже не говорить не мог. Тогда она ничего не сказала, только поджала губы и приказала слугам отнести лорда Клигана в его спальню. На следующий день он узнал, что леди Винтерфелла велела ему явиться на учебный двор.

Там его ждала она и пара десятков крестьянских парней с испуганными лицами.

– Милорд – вежливо приветствовала она его кивком головы.

– Миледи – хрипло прокаркал он – язык распух во рту, а голова раскалывалась.

– У меня есть к вам просьба. Как вы знаете, в Винтерфелле нет сейчас мастера-над-оружием, а значит – некому тренировать моих солдат и домашнюю гвардию, которая всегда охраняла членов семьи Старк. Вы – самый опытный воин в замке, и, пока вы мой гость, я надеюсь, не сочтете за труд преподать им несколько уроков.

“Она смеется, что ли?” – голос Сансы вонзался в его голову раскаленным прутом. Это он-то – опытный воин, он, хромающая на обе ноги развалина, у которой все болит?

– Миледи… – он прочистил горло – На два слова.

Санса кивнула, и они отошли в сторону.

– Ты решила мне так отомстить? За мой отказ?

– Мейстер Волкан считает, что…

– В пекло твоего мейстера.

– …Что безделье убьет вас. И я с ним согласна. И я также надеюсь, что эта моя просьба вас не оскорбит и не покажется чрезмерной. Не буду более мешать вам, милорд.

Санса развернулась и ушла, а он остался стоять напротив толпы парней, чувствуя, как в теле болит каждая косточка и каждая жилка. В душе рождалась злость – первое живое чувство после того, как он снес брату голову. Ладно, хрен с ней, с Пташкой – тут она его переиграла, по мозгам ему с ней не тягаться. Сандор глубоко вздохнул и гаркнул:

– Построиться в линию, ублюдки! Шевелитесь!

========== 2. Другое будущее ==========

Ничего удивительного не было в том, что в конце концов она оказалась в его постели. Это случилось через полгода после того, как она попросила его – а на самом деле приказала – стать мастером-над-оружием в Винтерфелле. После того, как он убедился в том, что присланные парни – никчемные трусливые тюфяки, он отпустил их, длинно выругался, а на следующий день проснулся на рассвете и пошел на учебный двор – один. Там он выбрал себе меч, щит и доспех – и принялся приводить себя в порядок. В первый раз он выдохся очень быстро, и, еле добравшись до постели, рухнул на нее, чувствуя себя мешком с дерьмом. То же было и во второй, и в третий. Но, скрипя зубами и преодолевая слабость и боль, он продолжал, продолжал и продолжал. Меч менялся на копье, копье на булаву, а булава на топор. Так продолжалось, пока он наконец не ощутил вновь привычную легкость, когда оружие – это часть тебя, а тело двигается само, быстро и без колебаний нанося удар. Это стало началом его возрождения к жизни. Первый отряд сменился вторым, он гонял их, не жалея себя, и в итоге сделал-таки из них образцовых гвардейцев. Затем настал черед простых солдат. Потянулась обычная гарнизонная жизнь – может быть немного однообразная, может быть, немного скучноватая, но сосущая тоска если не исчезла совсем, то немного отступила.

Все случилось в день ее именин. За несколько дней до того зарядили обложные ливни, дорогу до Винтерфелла развезло, и Санса вынуждена была разослать воронов, предупреждая знаменосцев, что праздничный пир состоится позднее, когда погода наладится и земля подсохнет. Тем не менее, повар все равно расстарался приготовить праздничный ужин, и за столом они оказались вдвоем. Санса была необычно весела и расслаблена, ее сухость и жесткость ушли, словно на время она вдруг вспомнила, что она не просто леди Винтерфелла, в жизни которой было много всякого дерьма, а просто красивая молодая женщина, когда-то любившая веселье и развлечения.

Он ел за обе щеки – в обычные дни трапеза была обильной, но особыми изысками не отличалась – и исподтишка любовался ей. “Совсем взрослая” – напомнил себе Клиган в очередной раз, глядя на ее волосы, убранные в высокую прическу и строгое черное платье – он их не различал, но, это, видимо, было из нарядных. Они засиделись, обмениваясь шутками и подливая себе вина. Наконец, свечи догорели, еда была съедена, а вино – выпито. Слегка захмелев, он тяжело поднялся из-за стола, улыбнулся и посмотрел на нее так, как обычно себе не позволял.

– Доброй ночи, миледи. С именинами вас… Еще раз.

– Спасибо, милорд – она мягко кивнула ему с достоинством королевы и тоже улыбнулась – слегка, но явственно. – Доброй ночи и вам.

Несмотря на разгар лета, в его комнате было прохладно и сыровато. Клиган неторопливо разделся, улегся на волглую перину, задул свечу и почти уже заснул, когда вдруг рядом с ним скользнуло теплое обнаженное тело, чьи-то руки обвились вокруг его шеи и знакомый голос, слегка дохнув вином, произнес полушепотом:

– Вы забыли подарить мне подарок, милорд.

***

За тринадцать лет их брака Сандор не раз задумывался о природе своих отношений с Сансой Старк, и всегда приходил к одному и тому же вопросу: любовь ли это? Он не знал. Он терпел Сансу – это точно: терпел ее холодность, сдержанность, суровость, подозрительность к чужакам, невесть откуда появляющуюся иногда жадность и вспышки раздражения. Все это – обрушивавшееся, порой и на него точно холодный осенний дождь – который, впрочем, как ему иногда казалось, с годами становился все теплее и реже. Он хотел ее – хотел всегда, и ни время, ни длительность их союза, ни трое детей ничуть не ослабили его желания. Он заботился о ней. Он думал о ней с нежностью, и, порой, с жалостью, которую почти никогда не выказывал, зная, как Санса этого не любит, и надеясь, что когда-нибудь она и это в нем поймет. Наконец – он добровольно подчинялся ей как леди Винтерфелла, не оспаривая ее власть, хотя никогда не позволял ей заходить слишком далеко. Но можно ли было сочетание всего этого назвать любовью? Или счастьем? В последние годы он иногда позволял себе думать, что, пожалуй, да. Особенно последнее.

Но это было трудное счастье, выкованное из терпения, скудости и боли, построенное на руинах прошлой жизни их обоих. Когда-то он был Псом Ланнистеров, а она – Пташкой в золотой клетке. Останься они тем, кем были, возможно, у них было бы другое общее будущее. Но Пес умер в Речных землях, а Пташка отрастила клыки и стала волчицей – и жить приходилось исходя из того, что было у них сейчас, а не из того, что было когда-то. И все же, задавая себе вопрос, что столько лет удерживает его рядом с этой порой невыносимой женщиной, в то время как другой муж либо поучил бы ее смирению кулаками, либо плюнул на все, сел на коня и ускакал прочь, он не мог не признать, что где-то очень глубоко в душе он все же лелеет надежду найти в ней ту, прежнюю Пташку – точнее сказать, ту, какой она может стать сейчас, повзрослевшая и обретшая свою силу – найти и вытащить наружу.

Порой, в редкий миг взаимной откровенности – они вообще были довольно молчаливой парой, насколько он мог судить, – ему казалось, что он где-то видит ее, ощущает ее присутствие в Сансе, точно она снимает с плеч свою невидимую, но тяжелую броню и расправляет крылья. А Санса иногда в порыве той же откровенности порой делилась с ним своими сокровенными мыслями, которых обычно было не угадать за сжатыми губами и гладким лбом. Так однажды она призналась ему, что страдает от собственной холодности, которая сковывает ее точно тиски, как ей тяжело, что любовь к детям кипит внутри нее, как расплавленный металл и обжигает ее саму, но что-то не дает ей вылиться наружу, и ей приходится выжимать ее из себя по капле, с болью и усилием, и, должно быть кажется им холодной и неласковой матерью. С ним она все же иногда выпускала внутреннее на волю – когда была больна или огорчена чем-нибудь или в постели, впрочем, тоже не каждый раз – но всякий раз потом как будто стыдилась своих порывов как постыдной слабости. В одну из таких ночей, она вдруг спросила: как он терпит ее? Клиган тогда только плечами пожал – он тоже не умел словами выразить все то, что было внутри. Не знаю – ответил он тогда, и только крепче прижал в себе. Спасибо – прошептала она тогда, и – что бывало с ней очень редко – заплакала.

За день до их свадьбы она сделала его лордом Последнего очага – на торжественном пиру в присутствии всех своих знаменосцев, которые одобрили решение своей леди приветственными воплями, стуча кулаками и кубками о столы. Клиган и сам не знал, радоваться ему или злиться. С одной стороны – нахрена ему сдался этот Последний очаг и не вежливый ли это намек на то, что ему пора убираться? С другой стороны? его дед, должно быть, кипятком бы ссал от счастья, что внук простого псаря владеет уже двумя замками.

В тот вечер – как и множество вечеров до этого – она проскользнула в темноте в его комнату. Но вместо того, чтобы приступить к делу, она вдруг заговорила о Дейенерис Таргариен.

– Я часто думаю о ней.

– Делать тебе больше нечего – он фыркнул в ответ.

– Она не была плохим человеком, как я теперь понимаю. Во всяком случае, не всегда была. Но, мне кажется, была причина, что в итоге она сошла с ума, как ее отец.

– И что же это за причина?

– Джорах Мормонт. Он был ее самым преданным сторонником, ее советником и другом много лет, еще с тех пор, как она жила в Эссосе.

– Когда ты успела так много о нем узнать?

– Я говорила с ним. Так вот, когда он умер… Я помню ее лицо на тех похоронах. Мне кажется, тогда она и переступила черту, после которой уже не смогла вернуться назад. После его смерти уже никто и ничто не могло ее удержать.

Санса замолчала, и Клиган воспринял это как знак, что разговор окончен, но не успел он потянуться к ней за поцелуем, как она заговорила снова:

– Я чем-то похожа на нее. У меня внутри есть свое безумие. Я держу его в узде, но не знаю, хватит ли мне сил на это. И у меня тоже есть человек, мужчина, который держит меня – ты.

– Угу. Только я тебя еще и трахаю.

– Не будь грубым.

– Тебе это нравится – он подпустил чуток самодовольства в свой голос, почему бы и нет, седьмое пекло?

– Ты прав, мне это нравится. И я все еще хочу, чтобы ты на мне женился.

– Плохая шутка, миледи.

– Это не шутка.

– Постой, так ты меня для этого лордством наградила? Чтобы не так позорно было?

– Что если и так?

– Седьмое пекло… А я-то еще удивился, с чего вдруг такая честь от леди Винтерфелла.

– Ты не ответил на вопрос.

– Потому что никак не пойму, зачем тебе это нужно. Зачем тебе нужен я – в Вестеросе полно знатных лордов в десять раз моложе, красивее и богаче меня.

– Не знаю, утешит ли тебя это, но будь жив Теон Грейджой, я бы вышла за него. Он, по крайней мере, был лордом из великого дома и потомком королей.

– Ага, Теон Грейджой, мужик без члена. Посмотрел бы я, как долго ты продержалась в таком браке.

– Вы ревнуете к мертвецу, милорд. К герою, павшему смертью храбрых.

– Еще б вы не поминали его к месту и не к месту, миледи. Теон Грейджой, твою мать.

– Ну так что, Сандор Клиган, лорд Клиган-холла и Последнего очага – дождусь ли я от вас ответа? Знатная леди из великого дома делает вам предложение о браке – уже второй раз, сомневаюсь, что в Вестеросе хоть кто-нибудь удостаивался такой чести. Или мне вас умолять?

========== 3. Сердце, которое гуляет само по себе ==========

– В общем, уговор такой – сможешь побить меня на мечах – садись на коня и езжай. Не сможешь – останешься дома, пока я и твоя мать не позволим тебе уехать.

– Хорошо. – Нед кивнул, а Сандор хмыкнул про себя – из него так и перло высокомерие юнца, уверенного, что побить старого хромого отца для него – раз плюнуть. Ну-ну, птенчик, посмотрим.

Разумеется, он победил – прижал конец тупого учебного меча к его горлу и велел сдаться. Нед – красный, потный и злой – положил свой меч на землю, после чего отец помог ему подняться и тот, шаркая и сутулясь, побрел к оружейной. Сандор, тяжело дыша, похромал за ним, думая, одновременно с грустью и гордостью, что паршивец его порядком загонял, и пару раз он чуть не пропустил удар – должно быть, когда твой собственный сын может побить тебя на поле боя – это и есть старость. Но каков, засранец! Да уж, тут он старковскую кровь перебил, ничего не скажешь.

Он нагнал Неда, когда тот уже выходил из оружейной.

– Постой, сынок.

Тот стоял, продолжая понуро пялиться в землю.

– Посмотри на меня.

Нед мотнул головой, тогда Сандор, ухватив его пальцами за подбородок, заставил поднять голову.

– Твоя мать любит тебя, и хочет защитить от всего на свете. Сейчас ты этого не поймешь, но постарайся на нее не злиться.

– Хорошо, отец.

– А теперь иди, умойся и смени рубаху на чистую к ужину. У матери попросишь прощения за свою грубость и пообещаешь слушаться. А я поговорю с ней – мы что-нибудь придумаем. Может быть, ты еще поедешь в Королевскую гавань.

Мальчик просиял:

– Правда? Спасибо! – и вдруг неловко обнял его. Сандор в ответ слегка потрепал его затылку и мягко отстранил. – Ну, будет, будет. Иди.

Нед унесся прочь, точно молодой жеребчик, а Клиган тяжело, со стоном выдохнул и присел на скамью у стены, поджав здоровую ногу и бездумно растирая ладонью больную. Вокруг было тихо, не считая приглушенного стука посуды в кухне, редкого ржания лошадей и повизгивания собак на псарне. Он думал о себе, о Сансе и о прожитой ими жизни – не такой уж маленькой, если посмотреть – уже троих детей заделали и четвертый на подходе. Взгляд Клигана невольно скользнул вниз, и он насмешливо пробормотал самому себе, приподняв бровь: «Ну что, парень, может угомонишься уже? Или все-таки еще дадим жару?».

Его неизменно удивляло до чего разными получились эти дети: Нед, старший, лицом и нравом – в Сансу, оттого они и схлестывались так часто, особенно сейчас, когда он начал превращаться из ребенка в мужчину. Семилетняя Арья, ни капли не похожая на свою боевитую тетку, тихая любительница сказок, сладостей и вышивки, наконец, малыш Рэй, что из него получится – пока неясно. Как так вышло, что он, большую часть жизни прожив полным одиночкой, под конец жизни оказался окружен большой семьей? Каждый из них, рождаясь, тут же похищал себе часть его сердца – при том, что оно и так было в руках Сансы, и теперь Сандор Клиган был вынужден наблюдать, как части его сердца живут вне его, неподвластные его воле – от этого его порой прошибало страхом, но он не жалел. В каждом из них была половина от него и половина от нее – и при этом все трое были совершенно разными: чудо, неподвластное разуму и расчету.

Санса… Сколько раз все менялось между ними, даже если внешне жизнь выглядела однообразной. В первый год после свадьбы, когда она обнаружила, что понесла – Неда они зачали в брачную ночь, как он понял – ее кидало от радости к ужасу и обратно, она то тянулась к нему, то отталкивала и замыкалась в себе, он сам едва не запил снова. После рождения Неда она вроде успокоилась, но ничего, кроме него не видела – и ему пришлось, терпя ее гнев и обиды, вытаскивать Сансу обратно к себе – как раз тогда он понял, как невыносима будет ему жить с ней в одном доме как с чужой после того, как они были близки, пусть мало и кое-как. Санса вернулась, и сама позже как-то призналась – оговоркой, не прямо – что была не права. Когда она забеременела снова, теперь уже был его черед бояться – и тут уже Сансе пришлось вставать на пути этого страха, не давать ему смотреть на него, слушать его голос, подчиняться его воле. Но они справились и с этим.

Потом было время, когда они взаимно отдалились – хозяйственные дела, жизнь, не меняющаяся изо дня в день нарастающая скука, взаимная усталость – Сандор помнил, что стал уставать даже от неизменной красоты своей жены, ему стало казаться, что она похожа на куклу с этим постоянно одинаковым лицом и прической. Тогда их спас случай – король Эйегон устраивал большой праздник в столице по случаю десятилетия правления, и он пригласил всех оставшихся в живых родственников ко двору. Они оставили детей на попечение мейстера, стюарда, толпы слуг и домашнюю гвардию, и уехали в Королевскую гавань. Там Санса ожила, с лица пропала скука и усталость, в нем вновь заиграло то неяркое сияние, которое так влекло его всегда. На время они забыли о делах и о долге, погрузившись в постоянно сменявшие друг друга развлечения: иногда они целые дни проводили раздельно – и тем слаще было их воссоединение по ночам, а иногда уезжали ото всех и просто были вдвоем, наслаждаясь как беседой, так и молчанием, которое было наполнено близостью, а не отчуждением.