Текст книги "Моё большое маленькое Я"

Автор книги: Фабио Воло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

4 Нам все так же хорошо вместе

Я зашел на минуту в родильный блок взглянуть на Франческу. Странно, но она не кричала, как это обычно показывают в кино. Конечно, это не беспечная прогулка за город. Лоб ее усеяли капли пота. Я немного постоял рядом с ней, потом она попросила меня сходить в бар за бутербродами: она хотела поесть, когда закончатся роды. Я подумал, что это очередная странная прихоть роженицы, но оказалось, что Франческа действительно голодна.

Я спросил у врачей, долго ли ждать начала родов, и они сказали, что я могу не волноваться и спокойно идти выполнить ее просьбу. Я купил бутерброд в ее любимом баре, где подают соус, который она обожает. Я же его считаю отвратительным.

После того как она провела уик-энд со своим бывшим приятелем, а потом вернулась ко мне и осталась у меня на ночь, мы прожили три или четыре потрясающих месяца. Потом кривая наших отношений стала опускаться вниз, и наш пыл начал понемногу угасать. Как-то утром я встретил Джузеппе, отца Федерико, который мне сказал, что через день возвращается его сын, что перед отъездом Федерико пытался дозвониться до меня, но не смог со мной связаться. Я часто выключаю мобильный телефон и почти никогда не отвечаю на анонимные звонки. А тогда, когда он звонил мне, постоянно высвечивалась надпись, что номер не определен.

– Я сегодня пригоню мотоцикл в мастерскую твоего отца, чтобы он проверил его. Федерико собирается ездить на нем, пока будет здесь. Не успел еще приехать, а уже всем раздал задания.

У Федерико с отцом были поразительные отношения. Федерико и его отец очень любили друг друга и часто спорили. Мне было чрезвычайно забавно наблюдать за ними. Иногда они и меня втягивали в свои препирательства, обращаясь ко мне, например, так: «Ну, скажи тогда ты ему, может, тебя он послушает».

С этой фразой ко мне вполне мог обратиться и тот, и другой во время одного и того же спора.

Все объяснялось очень просто: они были удивительно похожи. Два упрямца.

Однако, когда Федерико решил все бросить и отправиться повидать мир, отец был одним из немногих, кто поддержал его и помог ему, потому что он понимал, что это значило для сына, и догадывался, что в любом случае накопленный жизненный опыт его обогатит. Возможно, Джузеппе был тем самым человеком, который больше всех остальных тосковал по Федерико. Когда он мне сказал, что Федерико вернется через два дня, я не смог скрыть своей радости. Какая приятная новость. Прошло уже пять лет с тех пор, как он уехал, и почти два года после нашей последней встречи. В прошлый раз, около года назад, когда он на одну неделю приезжал домой проездом в Париж, я как раз был в Нью-Йорке, так что нам не удалось увидеться. Но наша дружба все равно оставалась непоколебимой.

Федерико приехал на следующий день и провел его с родителями, а вечером уже сидел на диване у меня дома. Выглядел он очень хорошо, был красив, как солнечный день. Сильно загорел, а на лице все та же привычная улыбка.

Мы приготовили пасту с соусом из помидоров, откупорили бутылку красного вина и еще раз, теперь уже вместе, весело отметили нашу новую встречу.

Я не знаю почему, но во время вечера, проведенного с Федерико, у меня возникло странное ощущение, какого я не испытывал никогда раньше. Мне казалось, что я чего-то стесняюсь. Федерико сидел рядом со мной, и в его сдержанно-радостном поведении я, как в зеркале, увидел отражение своей убогой жизни. Мне трудно объяснить это ощущение, но мы больше уже не были как две капли воды. Я чувствовал себя таким же, как прежде, но он заметно изменился.

Возможно, моя досада была вызвана тем, что я осознал, что так ни разу и не попытался сойти с трамвая. Пока ты общаешься с людьми, которые, как и ты, остаются в трамвае, ты в конце концов перестаешь об этом думать. Такая жизнь становится нормой. Так, по сути, живут все, постоянно от чего-то отказываясь.

Я понимал, что последние пять лет я вел слишком однообразную жизнь. И эти годы я спокойно мог приплюсовать к другим годам, которые проводил еще вместе с Федерико. В моей повседневной жизни ничего не изменилось, не считая Франчески. Радостные минуты в моей жизни наступали или при повышении зарплаты, или с началом нового увлекательного романа. На этом можно поставить точку.

Но он, казалось, не замечал моего состояния. Только одно его присутствие рядом вызывало во мне это ощущение.

Он спросил, как идут дела у моего отца и сестры.

– У них все в порядке. Они по-прежнему живут вместе. Ты знаешь, с тех пор, как умерла моя мать, сестра с ее заботами по дому заменила ему жену.

Я рассказал ему о Франческе. Как я с ней познакомился, как нам хорошо было вместе, хотя мы и не собирались считать себя женихом и невестой. Мне совсем не хотелось говорить ему, что в последнее время наши отношения стали прохладными. Наоборот, я рассказывал о Франческе с преувеличенной восторженностью. Так некоторые женщины говорят: «Я счастлива в замужестве», хотя их никто об этом не спрашивает. Слово «счастлива» они произносят так, словно навешивают амбарный замок на дверь, за которой прячутся их истинные чувства.

Рассказывая о Франческе, я, казалось, пытался подражать таким женщинам – слишком уж много воодушевления я вкладывал в свой рассказ. Эта была единственная история, о которой я мог поведать Федерико. Я попытался перевести разговор на его жизнь. О своей мне говорить было неловко.

– …а у тебя все вечные приключения? Женщина в каждом порту?

– Я сейчас живу с Софи. Я познакомился с ней на острове Боавишта, и она мне сразу понравилась. Она искала человека, который согласился бы помочь ей переделать старый дом в небольшую гостиницу, такие гостиницы по-португальски называются «посада». Я начал работать с Софи, и через некоторое время мы полюбили друг друга. Я спросил ее, не возьмет ли она меня в компаньоны. Она согласилась. Разумеется, моя доля вовсе не пятьдесят процентов, я такое себе не могу позволить, только небольшой пай плюс еще моя работа. И вот теперь я здесь, чтобы купить краны, дверные ручки, электрооборудование, сантехнику. Это и будет моя доля. Для этого я и вернулся.

– Я рад за тебя, сразу видно, что ты в порядке, что ты счастлив, наверное, потому что ты можешь делать то, что хочешь, и у тебя нет ни распорядка дня, ни сроков.

– Дело обстоит совсем не так, как ты себе представляешь, – возразил Федерико, – хотя в любом случае счастье совсем не в том, что ты всегда можешь заниматься тем, чем хочешь, оно скорее в том, что ты всегда стремишься к тому, что ты делаешь. Честно говоря, я не знаю, счастлив я или нет, но зато я точно избавился от кучи фигни, за которой в свое время гонялся, считая, что это для меня важно… Поэтому я и хочу быть рядом с Софи, хочу разделять с ней мое новое мироощущение, – прибавил он. – Мне надо поделиться счастьем с любимой женщиной.

– Что за чушь ты несешь? Ты говоришь, как священник.

– Ну-ну… Я вчера в самолете вычитал что-то похожее из гороскопа в газете. Кстати, ты написал книгу?

– Еще нет.

– Чего же ты ждешь?

– Подходящего момента.

– Подходящего момента? Смотри, болезнь Паркинсона это тебе не шутка, так что стоит поторопиться.

Моей потаенной мечтой всегда было написать книгу. И он об этом знал. Сколько вечеров мы провели в разговорах о наших стремлениях, нашем будущем, наших ожиданиях.

Было заметно, что Федерико влюблен. Я прекрасно помню, как вел себя с женщинами прежний Федерико. Для меня он был идолом. Бесподобный нахал. Я помню, например, то странное время, когда он жил с Мариной. Он ей все время изменял. Но делал это в присущим ему стиле. Мы в то время считали, что измена – это поступок, который мужчина может позволить себе, только если он способен на него. То есть если ты в состоянии сделать все так, чтобы тебя не разоблачили, чтобы потом тебя не мучили муки совести, иначе лучше и не пробовать. С женщинами Федерико не был честным. Он ни в грош не ставил тех, кто сначала изменяет, а затем во всем признается, уверяет, что осознал свою ошибку и отныне будет честным и искренним. Все это сплошное вранье. Такие люди не могут вынести чувства вины. Федерико, по нашей теории, был человеком, которому позволялось изменять, потому что для него измена не являлась преступлением. Однажды, проведя вечер с одной дамочкой, он заявился домой пьяным в три часа ночи, после чего Марина затеяла очередной скандал. Я знал, где он был, потому что по дороге он заехал ко мне принять душ, так как кувыркался с той девицей в машине. Он с блеском вышел из этой неприятной истории, прибегнув к первому и, возможно, единственному, непоколебимому, основному правилу: отрицать, отрицать, все отрицать. Даже перед лицом очевидных фактов!

Издерганная, с изменившимся лицом, Марина сразу же накинулась на него:

– Где ты шлялся до трех часов ночи?

– Каких трех? Ты ошибаешься, сейчас только час.

– Не придуривайся, уже три ночи.

– Да я говорю тебе, что ты ошибаешься, еще только час.

– Федерико, сукин ты сын, я не идиотка, посмотри на часы, сейчас три ночи.

Неподражаемый Федерико посмотрел на часы. Они показывали три часа…

Последовала секундная пауза, потом:

– Послушай, Марина, мне это на самом деле надоело, прекрати меня обвинять, все, хватит! Это же безумие, после двух лет нашего знакомства, а в последнее время мы вообще живем вместе, а это уж что-то да значит, – так вот, если после двух лет совместной жизни ты больше веришь часам, чем мне, то я не знаю, что и сказать тебе!

Да, эту фразу «если ты больше веришь часам, чем мне» я многие годы считал гениальной.

Я помню еще другую историю про Марину. Федерико мне рассказывал, как они в первый раз поцеловались: «У нее очень маленькая грудь, и когда я поцеловал ее и положил руку ей на грудь, Марина схватила меня за руку».

– Она стеснялась или не хотела, чтобы ты ее трогал?

– Нет, наоборот. Груди у нее такие маленькие, что сразу я их не нащупал, тогда она сдвинула мою руку к своему соску. Они хоть и маленькие, но страшно мне нравятся.

Исчез ли мой прежний товарищ Федерико в человеке, сидевшем напротив меня? Кто знает, вдруг он еще способен поступить так же, как однажды повел себя с одной девушкой. При первой встрече он убедился, что она такая страшная зануда, какой свет не видывал. После ужина они шли по улице, а в это время к автобусной остановке подошел автобус, и за секунду до того, как захлопнулись двери, он вскочил в салон и, ничего не сказав, уехал, оставив бедняжку одну посреди улицы.

Интересно, что же такого особенного было в Софи, чего не было в других женщинах?

– А что есть в Софи такого, чего нет в других женщинах?

– Прежде всего, она настоящая женщина, а я такими понятиями не разбрасываюсь. Потом, на многие вещи мы смотрим одинаково, хотя мы совершенно разные люди. Но самое главное в ней то, что она отважилась жить в соответствии со своими идеалами. Она не боится, что может кому-то не нравиться, ей хватает смелости жить, не стараясь угодить окружающим. Когда я встретил ее, я увидел, что она счастлива. Софи счастлива вовсе не потому, что я рядом с ней. Она счастлива и помимо меня. Она любит жизнь. Тут ничего не поделаешь, мы всегда любим тех, кто умеет любить. Это закон природы.

Он помолчал и продолжил:

– Ее жизнь была наполнена эмоциями, и когда они захлестывают человека, у него появляется желание поделиться тем, что он чувствует, с другим человеком. Я же люблю Софи прежде всего потому, что ее нельзя не любить.

Мне понравилось, что Федерико, говоря о Софи, ни разу не сказал «моя девушка», «моя невеста» или что-то в этом роде. Рассказывая о ней, он всегда называл ее по имени.

– Ну что, сходим куда-нибудь? – предложил он. – А то у нас получается не разговор, а монолог. Как будто ты ведешь следствие. «Черт возьми, ты никуда меня не берешь с собой. Мне надоело быть твоей служанкой. Ты приходишь домой, на столе уже все готово, а ты хоть бы раз сказал, что тебе понравилось то, что я приготовила…»

Эту сценку мы всегда разыгрывали, прежде чем уйти из дому.

Мы вышли на улицу.

На следующий день я пораньше ушел с работы, чтобы подольше побыть с Федерико.

В первой половине дня он зашел в мастерскую моего отца за старым мотоциклом Джузеппе, а потом заехал за мной, чтобы вместе выбрать нужное ему оборудование. Вначале нам надо было купить четырнадцать унитазов. Оборудование он покупал не только для себя, но и для соседей по острову. Он умел выбирать нужные ему вещи, эта черта всегда была ему присуща.

Заказав сантехнику, мы снова уселись на мотоцикл.

– Кстати, по поводу сортиров – когда ты познакомишь меня со своей девушкой? – обернувшись ко мне, спросил Федерико.

– Свинья! Поехали, выпьем кофе в баре, где она работает, там тебе представится возможность сказать ей это прямо в лицо.

Я был доволен, что мы ехали на мотоцикле. Я мог, не стесняясь, обнять его и слегка прижаться к нему.

Когда мы приехали в бар и Федерико увидел Франческу, он тихо сказал мне: «Беру свои слова обратно».

Франческа минут пять посидела с нами за столом, потом бар стал заполняться посетителями, и она вернулась на свое рабочее место.

Я не знаю почему, но я был доволен, что в тот день Франческа надела короткую юбку. Возможно, все дело в глупой мужской гордыне.

– Ни фига себе, какие у нее ноги… они у нее от ушей растут.

– Смотри, я об этом Софи расскажу.

– Кстати, я решил подарить ей кулон, но не хочу покупать уже готовый, мне хочется самому сделать его рисунок. У меня уже есть кое-какие идеи, но рисую я отвратительно. Поможешь мне?

– Франческа, можешь принести нам бумагу и ручку? – попросил я. – Хотя лучше карандаш.

Мы принялись делать набросок украшения, которое он придумал для Софи.

Порвав нескольких эскизов, мы наконец получили то, что ему хотелось.

– Франческа, ты не подойдешь к нам на минуту, нам надо услышать мнение женщины, – крикнул ей Федерико.

Франческе набросок понравился, и с этим листком мы поехали в ювелирную мастерскую.

Перед уходом я спросил у Франчески, не хочет ли она поужинать со мной и Федерико.

– Когда освобожусь в баре, заскочу на минуту домой, а потом приеду к вам. Вино я привезу. Пока.

Посмотрев на эскиз, ювелир попросил нас сделать более крупный рисунок, так как ему были непонятны некоторые детали, и протянул нам большой лист. Я снова уселся за набросок, но на этот раз я выполнил его за одну секунду. Теперь было уже вполне ясно и для меня, каким Федерико видел это украшение.

– Мне хочется, чтобы кулон был из белого золота. Сколько времени потребуется на работу?

– Две недели максимум. Вы должны оставить задаток в пятьдесят евро.

У Федерико на тот момент денег не было, и я заплатил за него.

Мастер дал нам квитанцию, которую я оставил у себя, потому что ювелир должен был позвонить мне на мобильный, когда подвеска будет готова, а у Федерико своего телефона не было.

По дороге мы еще заскочили в пару магазинов, а потом поехали ко мне домой.

– Я хочу сделать здесь все, что не могу сделать на Боавишта. Сходить в кино, прошвырнуться по магазинам, накупить бесполезных и глупых вещей. Хочу покататься вверх-вниз на эскалаторе.

За дни, проведенные с ним, я заметил, что он во многом изменился, но мне было приятно сознавать, что нам все так же хорошо быть вместе.

5 Разговор у дома

Мы сидим за ужином. Я, Федерико и Франческа.

Они сразу понравились друг другу. Я торчал на кухне у плиты. Федерико приготовил бразильский коктейль каипироска. Вернее, он сделал одну гигантскую порцию в наполовину наполненной льдом салатнице, которую мы когда-то называли «потир радости». Пока я на кухне отваривал рис басмати и запекал курицу с картошкой, Федерико и Франческа болтали в комнате. Мне не все было слышно, помню только, что они много смеялись. Франческе я часто рассказывал о Федерико, и ей давно хотелось с ним познакомиться. С приездом моего старого друга мы больше не вспоминали о недавно происшедшей между нами ссоре.

– Как-то Микеле мне рассказал, что однажды вечером ты долго разговаривал с ним, а потом круто изменил свой образ жизни, уехал из города, начал путешествовать. Микеле много и часто говорит о тебе. Тебе не трудно было так резко порвать со своей прежней жизнью, где ты нашел силы для этого? Я не думаю, чтобы это было легко, ведь верно? Ты не представляешь, сколько раз я сама об этом думала.

– Вначале, конечно, было нелегко. Я ехал неизвестно куда, бросил все и всех, не знал, что ждет меня впереди. Да, сначала мне было тяжело, но потом я открыл для себя много нового, это помогло мне преодолеть первые трудности, и в конце концов я настолько переменился, что никаких проблем у меня больше не возникает. Во всяком случае, сейчас, когда я сам все это преодолел, я могу сказать, что на такой шаг способен любой из нас. Только если ты не знаешь об этом, то сомнений и опасений у тебя намного больше, чем нужно, то есть в действительности больше пугает сама мысль, а не реальное действие.

– А почему ты принял такое решение?

– Я не знаю. Знаю только, что моя жизнь стала для меня невыносимой, я видел, насколько она бессмысленная, пустая и донельзя однообразная. А может быть, я исчерпал все свои возможности отвлечься от серой повседневности. Меня неожиданно очаровала идея пойти навстречу неизвестности… Должен сказать, это был самый умный поступок в моей жизни. Я уехал, чтобы найти вторую половину самого себя.

– И ты ее нашел?

– Отчасти да. Я не стал другим человек, но я нашел новый образ жизни.

– Значит, сейчас ты чувствуешь себя счастливым человеком?

– Ну вот и приехали… Мы что, в клубе «В поисках счастья»? Один и тот же вопрос в течение всех дней. Даже Микеле мне его задал. Ну, допустим, если бы я умер сию минуту, можно было бы сказать, что я прожил счастливую жизнь. Особенно если мне нальют еще один стаканчик.

– Федерико, а ты веришь в судьбу, в то, что в нашей жизни все уже предначертано?

– Я этого не знаю. Быть может, судьбе надо бросить вызов, совершить сумасшедший поступок, подвиг, проявить самоотверженную любовь или просто романтические чувства. Я бросил судьбе вызов, потому что хотел приподняться над самим собой, стать красивее. Пусть мне это не удалось, но зато помогло найти в себе силы сдвинуться с места. Софи говорит, что красота проявляется в том, что каждый из нас надеется когда-то стать самим собой.

Я прервал их разговор своими кулинарными сомнениями: мне было нужно, чтобы они попробовали курицу. В свое время, пусть это и сущий пустяк, мне никак не удавалось понять, готово мясо или нет. Они оба отщипнули по кусочку. Франческа сказала, что курица еще не готова, чуть жестковата, а Федерико добавил, что хороший ветеринар смог бы вернуть ее к жизни. Я снова пошел к конфоркам… «Зато у меня будет дьявольски вкусный рис, вот увидите».

– А от бутерброда с тунцом ничего не слышно? – крикнул мне вслед Федерико.

Когда-то произошел у меня с Федерико один случай, связанный с бутербродом с тунцом. В тот год мы поехали на машине на море и в придорожном гриль-баре купили три бутерброда с тунцом. Каждому по бутерброду, а третий можно было разделить пополам. Нам никак не удавалось рассчитать нужную для нас порцию. Например, по пицце на каждого на ужин было мало, а по две слишком много, то же самое с бутылкой пива 0,33 и любыми другими напитками. Поэтому мы всегда делали заказ на троих, а потом делили пополам.

Как ни странно, но в тот раз, умяв свой бутерброд, никто из нас не захотел есть половину третьего, мы про него забыли, и он неделю провалялся в машине, пока однажды мы не нашли его на водительском кресле. Он, видно, собирался вести машину. Мы его не выкинули, он оставался с нами на протяжении всей нашей поездки, но в один прекрасный день исчез. Я его не выкидывал, Федерико божился, что тоже этого не делал. Часто по вечерам мы воображали, как бутерброд с тунцом начал новую жизнь на новом месте. Самой правдоподобной нам казалась история о том, как он женился на фокачче и вместе они жили в штате Орегон и растили двух детей.

– Нет, никаких новостей, я только знаю, что ты был прав, потому что в прошлом году он мне прислал открытку из Орегона, и в ней – между прочим, извини, что забыл сказать тебе об этом, – была приписка с просьбой передать тебе привет.

Открытка на самом деле пришла, только прислал мне ее Федерико. Я повесил ее на работе над письменным столом.

Франческа смотрела на нас, ничего не понимая, а когда я вернулся к плите, снова обратилась к Федерико с расспросами. Скажем так, она применила к нему жесткий прессинг.

– Извини, но если, по-твоему, каждый может выстроить свою судьбу, то тогда Бога нет?

– Для меня Бог – это судьба, которая ждет нас впереди. Я верю в тайну возникновения жизни и конечно же не верю в Бога, который весь день взирает на меня и оценивает мои поступки. Я не пытаюсь вообразить себе, что такое Бог, но стараюсь увидеть его проявление во всем на свете. Бог для меня, разумеется, не алиби, чтобы забывать о собственной ответственности за свою судьбу и свою жизнь. В прошлом для меня это было только понятие, приносящее успокоение. Мысль о том, что он существует, как бы успокаивала меня.

– Я сама, например, не знаю, что именно надо сделать в своей жизни. Я не могу точно указать правильный для себя путь, но мне лучше видно, что будет правильно для других. Так бывает, когда ты едешь по автостраде, а на противоположной стороне дороги тянется бесконечная пробка, образовавшаяся из-за аварии. Я похожую историю видела позавчера. Я спокойно ехала, смотрела по сторонам. Когда я доехала до конца пробки, я увидела подъезжавшие машины и хотела предупредить водителей. Я видела, как эти люди приближались к предназначенному им будущему, о котором я уже знала, Я знала, что их ждет, а они, не подозревая ни о чем, спокойно ехали вперед. Однако мне не дано знать, что случится на моей полосе. Как на самом деле понять, какая тебя ждет судьба? А потом, я не такая, как ты, я не честолюбива, у меня нет цели, которой я хочу непременно добиться, у меня нет особых способностей, я не родилась с талантом художника, музыканта или кого-то другого. К тому же я девушка, для меня бродячая жизнь совсем не то, что для тебя.

Историю про автостраду я уже слышал раньше. Я и Франческа в тот период были во многом схожи друг с другом. Нас объединяла одна общая черта, присущая всем заурядным людям: у нас имелся набор фраз или цитат, которые нам нравились, и мы часто пользовались ими, чтобы показаться остроумными или проницательными. Ее рассказ о том, что она наблюдала на дороге, действительно казался нам в свое время свидетельством большого ума. Но когда я в очередной раз выслушал его из другой комнаты, мне стало не по себе.

– То есть у тебя нет мечты, нет того, что ты хочешь или хотела сделать? – спросил у нее Федерико.

– Нет, одна мечта у меня есть. Я надеюсь, что когда-нибудь у меня будет семья.

– Семья не может быть мечтой. Семью следует создавать, чтобы разделить с любимым человеком свою мечту. Иначе человек превращается в функцию, становится средством для достижения цели и не может быть тем, кто он есть. Так поступила моя мать: она никогда не видела во мне человека со своими желаниями, своим привычками и вкусами. Часто люди, у которых в жизни ничего не сложилось, превращают семью в свое убежище.

Такая мысль явно озадачила Франческу. Ведь когда разговор заходит о семье, о любви, о детях, то, как правило, никто не возражает. К тому же, вставляя фразы, неоднократно повторяемые совершенно разными людьми, мы чувствуем себя намного увереннее, так как наши голоса вливаются в общий хор. Мы прикрываемся голосами посторонних людей. Федерико же из другого теста.

– С другой стороны, – продолжал он тем временем, – в тебе тоже есть чувства и мысли, которые ты хотела бы выразить, выплеснуть из себя. Ты ничего не знаешь о них только потому, что никогда всерьез об этом не думала. Возможно, у тебя нет таланта, но у тебя наверняка есть способности, просто, к сожалению, в прошлом ты не встретила человека, который помог бы тебе в это поверить. Или же ты тоже относишься к «марафонцам».

– То есть?

– Представь себе, что ты участвуешь в марафоне. Ты бежишь с друзьями и подругами. Наконец наступает момент, когда ты понимаешь, что у тебя легкие ноги, широкий шаг, что ты можешь еще прибавить, и тогда ты решаешь последовать за своей силой, которая влечет тебя вперед. Ты начинаешь верить в свой талант. Пробежав еще немного, ты замечаешь, что основная группа отстала. Ты оборачиваешься и видишь, что бежишь одна. Остальные сзади, все, кто подсмеивался над тобой, все они остались сзади, а ты бежишь одна, наедине с самой собой. Но ты почему-то не можешь вынести этого одиночества, замедляешь шаг, и отставшие настигают тебя, а ты, отвергнув свой талант, притворяешься, что ты такая же, как и все. Остаешься в общей группе. Но ты другая, ты не такая, как они. Даже оказавшись среди них, ты все равно чувствуешь себя одинокой.

Федерико первым разглядел настоящую Франческу, прятавшуюся за той девушкой, которую в ней привыкли видеть все остальные. Он увидел в ней женщину, какой она стала сейчас. Он сразу же проник в ее самую сокровенную суть.

Франческа почувствовала себя перед ним обнаженной, и единственное, что она сумела выговорить в ту минуту, было: «Ну, что же, спасибо. Но мне кажется, что ты ошибаешься. Я не выдающийся марафонец…»

Ужин получился чудесный, мы обо всем успели поговорить. И курица оказалась в меру зажаренной. Мы от души смеялись, когда Франческа рассказывала нам историю про своего гинеколога, от услуг которого она потом отказалась. Несколько лет назад, после осмотра, он предложил ей вместе пойти отдохнуть. Но Франческа нам сказала, что, когда он осматривал ее в последний раз, она почувствовала что-то необычное в его прикосновениях. Мы потрепались о шестом женском чувстве, о том, что у мужчин и женщин сексуальность проявляется по-разному. Сексуальный аппарат мужчины находится снаружи, а у женщины он расположен внутри, поэтому, утверждал я, женщина не может так же легкомысленно относиться к половым сношениям, как мужчина. Намного проще прийти в дом к чужому человеку, чем пригласить его к себе. Мне, например, не нравится впускать в свой дом всех без разбора. Я слепо уверовал в эту свою теорию, но они подняли меня на смех. Я в то время к таким своим мыслям относился с некоторым тщеславием, хвастливо выпячивал их напоказ. Франческа вспомнила, что похожая история случилась у ее подруги с психотерапевтом, и тогда мы стали гадать, какая из них гаже – когда кто-то препарирует твое сознание или проникает в твое влагалище?

Франческа, возможно, не такая красивая, какой я вижу ее или описываю, но она в самом деле очень привлекательная женщина, и когда в тот вечер мы спросили у нее: «Если уж гинеколог не остался к тебе равнодушен, то сколько мужчин пристают к тебе на работе в баре?», она ответила нам: «Не считая Микеле и женатых мужчин, не так уж много».

– А чем ты соблазняешь женатых мужчин? – спросил я у нее.

– Я ничем не соблазняю женатых мужчин, но в любом месте, где работают женщины, женатые мужчины пристают чаще других.

– Кстати, – обратился я к Федерико, – мы с Франческой через пару дней идем на свадьбу? Угадай, кто женится!

– Убей бог, не знаю.

– Мой кузен Лука и Карлотта.

– Они женятся? А разве они не рассорились год назад? – произнес Федерико с ехидной улыбкой.

– Они помирились. Если хочешь, я скажу ему, чтобы он пригласил тебя. Они не знали, что ты вернешься.

– Нет, не стоит. Но я позвоню им, поздравлю.

– Ты помнишь, как мы сбежали из твоего дома на вечеринку к Карлотте?

– Я больше всего помню пощечину, которую отвесил мне отец.

– Хорошо, что это был твой отец, а то досталось бы и мне.

Джузеппе заметил, что мы сбежали, и с криками примчался за нами, выставив нас перед всеми в жалком виде. Над нами еще долго после этого насмехались. На следующий день отец Федерико лег спать после обеда и попросил разбудить его в шесть часов, потому что у него была назначена важная деловая встреча. Но после пережитого из-за отца унижения Федерико перестал с ним разговаривать, он просто вошел в комнату и оставил ему записку: «Вставай! Уже шесть».

Джузеппе проснулся в восемь. Последовали новые оплеухи.

За ужином я и Федерико рассказали Франческе также о проделках и розыгрышах, которые мы вместе устраивали. Как однажды мы вылили большой флакон моющего средства в фонтан на площади, и спустя несколько минут он был весь полон пены, которая вытекла даже на дорогу. Или как приковали к столбу цепью с висячим замком велосипед ночного полицейского, пока он наклеивал извещения о штрафах к металлическим ставням на витринах магазинов.

Если же кто-то умудрялся крупно нам насолить и мы в отместку собирались разыграть с этим человеком злую шутку, то мы устраивали ему «машину с уцененными товарами» – брали всякий никому не нужный хлам: старые шлепанцы, солнечные очки, пластинки, стаканы, тарелки – и все это моментальным клеем приклеивали к капоту, дверцам, крыше машины. Но этот человек должен был быть действительно порядочным дерьмом, чтобы заслужить такую месть. Мы, в общем, только один раз это и сделали.

Но самым блестящим, да и самым удачным, розыгрышем стала «машина во втором ряду».

Однажды рядом с моим домом во втором ряду стояла машина, которая мешала выехать другой машине. Рядом с ней с недовольным лицом стоял полный синьор, который беспрерывно жал на клаксон: сразу было видно, что он долго ждал хозяина машины. Мы давным-давно мечтали о такой забаве, но устроить наш розыгрыш было не просто, надо было дождаться подходящего случая. Должен был совпасть целый ряд обстоятельств. И вот когда возникла идеальная ситуация, наша проделка и стала самым блестящим и удачным розыгрышем.

Федерико подошел к взбешенному водителю и сделал вид, что он владелец машины во втором ряду.

– Да хватит сигналить! Ты уже всех достал, у меня скоро барабанные перепонки лопнут!

– Извини, это твоя машина?

– Да, а что?

– И ты еще спрашиваешь? Я уже десять минут сигналю, а ты подходишь и говоришь, что я тебя достал?! Живо переставь ее, пока я тебе рожу не начистил и машину твою не помял!

– Что? А ну-ка слушай меня, мордоворот! Или ты извинишься, или я не переставлю машину.

– Я тебе еще раз повторяю: или ты переставишь сию же минуту свою машину, или я ее тебе, тупица, разобью!

Превосходно, все шло прямо как по сценарию.

– А, так ты меня еще и оскорблять вздумал! Вот что я тебе скажу: иди ты к черту, моя машина тут и останется! Я ухожу, а если тебе надо переставить ее, то сам и переставляй. Разбей стекло и вытолкай ее, вызови карабинеров, да делай что хочешь, болван, а я пошел кофе пить!

Федерико ушел. Мужчина попытался было броситься за ним, но едва Федерико свернул за угол, за которым, притаившись, стоял я, как мы моментально нырнули в подземный гараж. Конец первого акта.