Текст книги "Маленькие повести о большом мичмане Егоркине и его друзьях"

Автор книги: Ф. Илин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 9. Вся жизнь – борьба. Не совсем запрещенные приемы

Настало время сходить в народ и лично побороться с этими самыми НУВ-ами. Устроили строевую прогулку перед вечерней поверкой – со строевыми песнями, прохождением торжественным маршем, приветствием в строю и так далее.

Поэтому, когда старпом все это объявил законченным, команда очень обрадовалась и воодушевилась.

Однако, Борис Александрович Тетушкин, вместе со Слониковым, провели после вечерней поверки еще и информирование – на сон грядущий. Рассказав о разных неприятностях, он не стал пугать грядущей в космических далях уголовной ответственностью. Нет, проникновенно вглядываясь в глаза самым записным «годкам», он просто пообещал, что в случае обнаружения любого «неуставного взаимоотношения», начнем служить строго по уставу – и целых десять дней! С сорокаминутной контролируемой физзарядкой, со строевыми занятиями во время обеденного перерыва и прочие радости…

Потом спросил: – А оно нам надо? Что кому не хватает, кроме оргпериода? Обсудите сегодня и желающие пусть подойдут! Что всех мучить-то? Я же не фашист какой! Договоримся! По индивидуально-персональной программе!

Ответом было молчание… остальное обсуждение пошло по кубрикам. Говорят, что взаимная терпимость матросов и старшин друг к другу заметно повысилась… Надо заметить, что перспектива служить даже всего 10 дней строго по комплексу Уставов всерьез пугала матросов во все времена! Офицеров, впрочем, – тоже!

Вернувшись с поверки и проинструктировав смену обеспечения, старпом взялся за ЖБП (журнал боевой подготовки). А когда еще за него браться? Да только после того, как любимый личный состав лег зубами к стенке и мирно заснул, видя сны, в которых он делает гадости своим командирам и ему, старпому – лично… Уж лучше бы сны про дом смотрели или про обнаженных девок!

Глубокой ночью Тетушкин наконец-то закончил борьбу с корабельным ЖБП. Внимательно просмотрел его еще раз, выборочно сличил его с планами в аккуратной коленкоровой папке. В целом, остался доволен своим титаническим трудом, и сладко потянулся в кресле. Да, вечер трудного дня!

Было далеко за полночь. Надо полагать, члены рабочей группы из вышележащего штаба, ожидаемые на днях, тоже спали и видели сны, как они проверяют корабли – вообще, и самого Тетушкина – в частности.

Закрыв документы в солидный сейф, давным-давно, еще при постройке, насмерть приваренный к борту, Борис Александрович оглядел свою каюту критическим взглядом. «Сойдет!» – решил он, имея ввиду общий порядок.

Вспомнил он вдруг Егоркина с его рассказами и почувствовал некую неуверенность в результатах грядущей проверки. Тогда, подавив некоторые угрызения совести, старпом решил попросить помощи «на самом верху».

Само собой, взгляд его тут же натолкнулся на портрет-иконку с изображением адмирала Федора Федоровича Ушакова, единственного русского военного моряка среди всего сонма святых. Будучи выпускником Черноморского военно-морского училища, старпом чтил славного адмирала еще с незапамятных, сладких курсантских времен.

Поэтому, он горячо и искренне обратился к иконке: – Если ты меня слышишь, и если ты можешь, то сделай так, или замолви за меня словечко перед своим Всемогущим кэпом, чтобы завтра мой ЖБП и прочую ерунду мне не надели на мою бедную голову или не забили ее мне же кое-куда плашмя за все возможные и пропущенные ошибки и недочеты! Пусть документы, согласно которых я проделал сей тяжелый труд в поте лица, еще не успели бы измениться до приезда комиссии! Не дай мне обгадиться перед вышележащим штабом, и подвести отца-командира! Иначе сожрет он меня и костей не оставит! А хотелось бы еще в отпуск – хотя бы и в сентябре! Услышь меня, а? Аминь!

Молиться Александрыч не умел (не проходили!), но, справедливо полагал, что Федор Федорович при жизни был истинным моряком, чуждым формализму. Главное – чтобы от чистой души! Верно, Александр Павлович! – вспомнил он Егоркина.

Поплескавшись в умывальнике на сон грядущий, едва расправив постель, Тетушкин рухнул в койку и заснул сном праведника. Конечно, сна праведников и самих праведников на флоте мне видеть не доводилось, но…

Вся штука в том, что «Летучий», обладая более или менее приличной и современной (на тот момент) ГАС из всех кораблей, был задействован в поиске на Приз Главкома по итогам года. Старшим был назначен сам Русленев, начальник штаба и очень грамотный офицер, противолодочник с талантом. Иной раз офицеры верили, что он видит море насквозь, так удачно он выводил корабли на маневрирующую подлодку! Любил он это дело и был настоящим моряком!

Поэтому он и сам помогал в подготовке и способствовал Неверскому и Тетушкину в их стремлении отрабатывать боевые расчеты, закрыв глаза на всякие «внешние мероприятия» и перманентные приборки. Чем они и занимались от души, получив полный «карт-бланш» на использование рабочего дня. А так же – доводили до ума свою технику. И вовсю отрабатывали гидроакустиков и КБР (корабельный боевой расчет).

Но… кто-нибудь видел, чтобы до бойцов все увещевания и предупреждения доходили с первого раза? Да еще – одними добрыми словами? Нет? Так я тоже – не видел!

Несколько ограниченные старослужащие из БЧ-5 не смогли понять старпома и замполита мозгами. Возможно, они обычно думали несколько другим местом или им чего-то не хватало… или, как дети, решили проверить у старших границы терпимости к свои подвигам. Проверили!

Получилось вот что: – Вопреки установленному порядку, за обедом они, всё-таки, сели за отдельный бак с «персональным обслуживанием». Тогда появился сам Неверский! Понятно, что сразу состоялись «тренировки по приему пищи». Теперь урок усвоили, и весь экипаж дружно материл «бандарлогов».

Кроме того, все отлично знали, что кроме доброго слова у командиров были еще и волшебные слова. Не так далеко от базы была маленькая железнодорожная станция, даже – просто разъезд с несколькими ветками, куда приходили вагоны с зимним запасом овощей для флота, где всегда требовались рабочие руки. Была том одна гауптвахта, знаменитая тем, что попав туда на пять суток, корабельные разгильдяи и негодяи трудились в поте лица, как минимум, пару недель. Это – если повезет! В сезон дело обстояло еще круче! Где, скажите, брать такое количество грузчиков? Вот так вот, эксплуататоры!

С руководством же того гарнизончика у командира и старпома всегда были добрые отношения, которые иногда ими стимулировались «свободно-бутылируемой валютой» или большими вареными крабами, которых в достаточном количестве вылавливали в Противосолнечной светлыми ночами…

– Уважаемый! – проникновенно спрашивал Тетушкин у «отличившегося»: – Скажи мне – делать приборку женское дело?

– Женское дело! – соглашался разгильдяй.

– А мешки по 50 килограмм таскать, мужское дело?

– Мужское! – опять соглашался матрос. Попробуй-ка что-то возрази!

– Хорошо! Молодец! – удовлетворенно заключал Тетушкин: – Прямо сегодня и поедешь заниматься мужской работой!

Клиент уже понимал, чем все кончится и лишь огорченно вздыхал…

Некоторые из наказанных занимались «настоящим мужским делом» долго. Возвращались тощими, черными от дыма костров и вагонной пыли… и с кучей впечатлений. Естественно, в своих рассказах «братве» они рисовали себя героическими борцами за волю и права «годков», но им не больно-то верили, и заменить их в «застенках дяди Коли» (сурового старшины гауптвахты старой закалки, полученной еще в разведроте морпеха, где он легко выдерживал еженедельный спарринг с лучшими молодыми бойцами) вовсе не хотели!

Посему вопрос с «годковщиной» – на какой-то период был закрыт. Чтобы не тратить дорогое время.

После обеда, а также по команде «отбой», едва-едва умывшись, личный состав бегом бежал до коек и засыпал без задних ног до самого подъема. А когда матрос – самый безопасный? Правильно – только тогда, когда беспробудно спит – своими зубами к переборке. Или там – к борту в своем кубрике! А самое интересное – вопросы об неуставных взаимоотношениях скоро отпали сами собой. Старшины – старослужащие отрабатывали молодых матросов в составе расчетов, боевых смен – тут не до идиотизма. А с хроническими придурками командиры боевых частей разбирались сами…

Комбриг и Громяковский к ним почти не заходили – хватало и других кораблей! Неверский считал, что это его заслуга, а Тетушкин был другого мнения – он считал, что дурные мысли в головах матросов не появляются тогда и только тогда, когда его тело замучено физподготовкой, строевыми занятиями и боевой работой. Последнее – самое предпочтительное! Приборки – не в счет! Рутина вызывает поиск разнообразия, они и находят его – на нашу голову!

Глава 10. Дело было вечером, делать было нечего. До тех пор, пока…

На «Бесшабашном» случилось такое, что еще долго заставляло вздрагивать и пить «валерьянку» его командира Караева. Честно сказать, он это делал, когда некие более эффективные лекарства он применять не мог – за рулем, или аналогично. А его зам Кирилл Бердников – даже просыпался, разбудив самого себя криками «Стой, сволочь, убью!» И забыть об этом они долго не могли…

А дело было так: Был обычный день, старпом был отпущен домой и, завершая рабочую суету, командир обошел корабль. Сработал охотничий инстинкт, Караев спустился в один из кубриков. Он заметил, что, несмотря на отбой и неурочное время, здесь собрались молодые матросы с ветошью, обрезами-тазами, мылом…

Понятное дело – кто их собрал – не доложили. Командир молча кивнул, решив подождать… Ждать долго не пришлось!

Громыхая гадами по трапу, влетел прямо в кубрик матрос Абдукеримов. Был он несколько туповатый и малограмотный воин, которому просто нечем было выделиться перед остальными – кроме срока службы. Никаким увещеваниям не внимал – просто не доходило, и понять это ему, бедолаге, было просто нечем. В его голове две мысли одновременно просто не помещались.

– Ага! – воскликнул он, оглядывая молодых матросов, – сейчас я вас!

– Ага! – услышал он голос командира из-за своей спины. И все-все повышенное настроение Абдукеримова обрушилось куда-то в трюм. Вместе с положительным тонусом.

– Достал ты меня, уважаемый! – сказал командир, – завтра ко мне с командиром БЧ. Ждать буду с нетерпением! А сейчас – всем спать!

– Куда собираться на «кичу» – в Обзорново, или на овощи? – задиристо вопросил обормот.

– Не боись – привезут увидишь! Не ты же за рулем будешь! Надолго, насмотреться успеешь! – успокоил его Караев.

После, поднявшись на ходовой, командир осмотрелся, оглядел причал, швартовые концы, подсвеченные прожектором. Результаты его вполне удовлетворили, команда мирно спала, обеспечивающая смена отрабатывала свой хлеб вполне сносно.

«Вроде бы все!» – с облегчением подумал Караев. С чувством некоего удовлетворения и праведной усталости, не спеша направляясь к себе в каюту, он спустился с ходового поста по трапу и чуть не уткнулся в чью-то спину.

У открытой двери каюты заместителя командира Бердникова стоял старшина 2 статьи Тетеркин и с обреченным видом бубнил себе что-то под нос. В его руке был потрепанный том из корабельной библиотеки.

В рубашке с расстегнутым воротом, без галстука, (по случаю окончившегося рабочего дня), за столом сидел Кирилл и, листая какую-то книгу, делал быстрые пометки в своей тетради. Слушая заунывный голос старшины, офицер в такт покачивал головой, как видно, не особо вникая в смысл.

Командир заинтересовался и тихо потянул старшину за рукав. – Ты это чего? – спросил он полушепотом.

– Так, товарищ командир, я это… – он посмотрел прямо в душу офицера молящим взглядом и перешел на полушепот – нехорошо матерился в столовой на камбузный наряд.

– Ну и?

– Так я капитана 3 ранга Бердникова не заметил. Тогда он меня поймал и привел к своей каюте, всунул книжку Пушкина. Читай, грит, оболтус, вникай, какой язык позоришь! Вот и читаю – штук пять больших стихотворений прочел, – а ему мало… Уж лучше бы по башке мне этим Пушкиным стукнул!

– Но-но! – сказал командир, – что ты, Тетеркин, так нельзя! Это не педагогично, так нашего зама не учили!

– Может, хватит? – старшина вновь с надеждой посмотрел на Караева.

– Заму виднее! – пожал плечами командир, – И вообще, я пошел отсюда – а не то, при таком раскладе, Кирилл Дмитриевич сейчас «Войну и мир» мне вынесет… или пару томов «Большой энциклопедии»… Поделом мне тоже будет! Тогда всё это читать придется! А я уже устал, как собака. И спать хочу!

Ты сам виноват – в следующий раз клювом не щелкай и бдительность не теряй! – посоветовал он старшине и пошел в свою каюту.

Переобувшись из надоевших форменных надраенных до зеркального блеска ботинок в мягкие тапочки, просто блаженствуя, он прошелся взглядом по книжным полкам, выбирая, что бы такого почитать для души после суматошного дня. Прошелся пальцами по струнам гитары – давненько не играл, надо бы сыграть что-то поинтереснее! Но жизнь оказалась куда как разнообразнее!

Глава 11. Как судьба стучалась в дверь без приглашения

И именно в эти секунды и раздались удары судьбы. Помните, у Бетховена? Та-та-та-там! Вот-вот, так оно и было!

По трапу размеренными шагами поднялся матрос Пивняков. Из молодых, призванных откуда-то с Тамбовщины, и определенный в комендоры батареи универсального калибра. Оглядевшись, и увидев командира, он как-то обрадовался и доложил, как положено:

– Товарищ командир! Разрешите обратиться!

– Обращайтесь – благодушно махнул рукой Караев.

– Так я того… Бузыкина сейчас убил… он в НЭСе валяется…

– Что-о-о? – заорал капитан 2 ранга, – как – убил!!!??? – тут он почувствовал, как по его спине – от копчика и до затылка – прошелся острыми немеющими колючками мертвый холод. И дар речи куда-то безнадежно уползал… во рту и в горле стало сухо, как в Кара-Кумах в месяце июле на вершине бархана!

– Стволом пожарным… по голове… достал он меня! Щелбаны каждый день за всякую ерунду мне отвешивал!

На рев командира – тоже одетый почти по-домашнему, в каюту влетел Бердников. Из-за его плеча выглядывал испуганный Тетеркин.

Командир подскочил на ноги, и, теряя на бегу тапочки, бросился к трапу. Вся компания – за ним. Несколько секунд – и командир ракетой влетел в носовую электростанцию. Осмотрелся. Вслушался. Никого!

Из-за щитов появился вахтенный.

– Где труп? – хриплым голосом тихо спросил у него Караев.

– Н-н-не знаю, ушел куда-то! – промямлил матрос.

– Как – ушел?! Кто – ушел? Труп? – искренне удивился командир.

Он услышал голос своего заместителя, звавшего его откуда-то сверху.

Оказалось, что Бердников сразу же нырнул в амбулаторию – за доктором. Там он и обнаружил «труп». Он, то есть – совершенно живой Бузыкин, сидел, тонко поскуливая, на медицинской лежанке, а доктор, без халата, в одной рубашке, промывал ему небольшую ранку на голове. У Кирилла отлегло от сердца и он кинулся звать командира – чтобы с тем тоже чего не вышло, типа инфаркта там или ступора…

– Ну и что, Арсений Сергеевич, труп жить будет? – ехидно поинтересовался подошедший командир, к которому вернулся юмор – вместе с даром речи. Однако, сердце до сих пор бешено и гулко колотилось о ребра!

Все обошлось. Как пояснил начмед Венценов, рана была неопасная. Широко размахнувшись, матрос зацепился стволом за какой-то кабель под подволоком и удар прошелся по касательной, содрав приличный лоскут кожи с головы, откуда и брызнула кровь. Много крови – рана не глубокая, но с виду большая и страшная! Бузыкин сразу упал и потерял сознание от шока и вида крови – на свое счастье, ибо тем самым он избавил себя от вероятных последующих ударов. Пивняков счел свой долг исполненным и пошел докладывать командиру – с облегчением и чистосердечным раскаянием.

Рану надо было зашить, чем и собирался заняться хладнокровный доктор, выбривая ноющему Бузыкину волосы вокруг лоскута рваной кожи, попутно матерясь и стращая матроса. Честно заработал!

А командир и его зам сразу же приступили к разбирательству. Пивняков, облегченно вздохнувший после известия о том, что он все-таки не убил своего тирана и обидчика, внутренне расслабился и «поплыл». Его словно прорвало и матрос рассказал, что, оказывается, недалекий обормот Бузыкин, будучи его командиром отделения, в качестве воспитательного воздействия использовал… «щелбаны» по большой стриженной голове подчиненного. Эти пружинистые удары своими крепкими пальцами он щедро отпускал подчиненному за каждый промах. Как видно, в этом он не видел ничего плохого. У него на глазах могли происходить и происходили более страшные вещи, с точки зрения нормального человека.

Зато Пивняков считал свое достоинство униженным, но еще не очень. По своему психотипу, он внешне своих эмоций не показывал, но где-то внутри очень переживал свою трусость и покорность. Однако, прощать своих обид не собирался – у него в записной книжке был список старослужащих и крестиками были отмечены его претензии к ним. Он установил для себя пределом порога терпения цифру «20».

Сегодня от Бузыкина Пивняков получил 20-й щелбан за плохие знания электросистемы корабля на зачете. Дело было в помещении электростанции, Пивняков приготовил тяжелый бронзовый ствол, окликнул своего «истязателя» и обрушил сие орудие на его дурную голову.

Да, дело могло закончиться куда как хуже, решили офицеры и через несколько минут объяснительные записки писали уже человек десять!

Бузыкин, по горячим следам, тоже писал свое сочинение на заданную тему.

По мнению Караева, написал себе лет на пять зоны общего режима. И очень удивился, даже дар речи потерял, что эти пять лет, оказывается, положены ему, а не Пивнякову. Выводы сделал не только Бузыкин. Но давно и не нами сказано, что чужой опыт ничему не учит…

«Хорошо, что еще не успели доложить о „трупе“ Громяковскому и комбригу!» – решил Бердников. «Могли бы иметь еще… несколько истерзанных трупов… В том числе – мой и Караева!»

С тех пор Караев и Бердников оч-ч-чень не любили, когда по темному коридору, среди ночи раздавался шум приближающихся шагов. Да, уж! Вздрогнешь!

Глава 12. Собачья история

Старшина контрактной службы кок-инструктор Аскер Муслимов собирался в Обзорново к своей скучающей зазнобе. Однако, сойти с корабля вовремя не сложилось. То одно дело всплыло, то другое, то ПКС с накладными и раскладками меню пристал, объясняя ему популярно целых полчаса, что он – балбес, и так служить нельзя. Об этом он и сам знал, но… уж очень-очень хотелось навестить одну скучающую любвеобильную подругу…

Тем временем машина из бригады ушла, правда, оставался кое-какой шанс попасть на «апельсин» (грузовая автомашина с пассажирским кузовом окрашенным в оранжевый цвет. Такие машины были предназначены для перевозки рабочих в условиях севера среди снегов, чтобы, в случае всего яркую машину было легко обнаружить), и старшина решил поспешить.

Однако, появляться к женщине с пустыми руками – дурной тон, а удастся ли что-то купить в поселке – неизвестно. И – бес попутал!

Честно сказать, путал он его не в первый раз. Аскер незаметно, «чисто механически» стянул с разделочного стола приличный кусок мякоти, приготовленный назавтра, на обед личному составу планировались котлеты.

Довольный, что его никто не поймал за этим постыдным занятием, кок выскользнул из камбуза со своей клеенчатой спортивной сумкой, сошел с корабля и… увидел на дороге красные габаритные огни последнего убегавшего прочь «апельсина».

Он тяжело вздохнул – предстоял девятикилометровый марш-бросок до поселка. Надежда, что тебя подберет кто-то на легковушке, была слабой. Однако – не впервой, сказал он сам себе. Лето кончилось, темнота рано падала на сопки и озера, освещение еще как следует не наладили. А Аскер все шел и шел, оглядываясь, опасаясь пропустить случайную машину. Ветер шумел густой листвой придорожных деревьев, над головой висела луна – волчье солнышко.

И вдруг ему показалось, что в спину ему кто-то смотрит. Как-то так очень нехорошо, однако, смотрят! Как кок на кусок говяжьей мякоти, да! Он оглянулся – никого! Но тревожные ощущения остались…

Аскер прибавил ходу. За спиной зашуршали чьи-то шаги в зарослях. Шорох гальки и листьев под чьи-то ногами он ясно-ясно услышал!

Кок вновь оглянулся – опять никого, но теперь ему показалось, что кусты на обочине заметно шевелились. Он ясно видел чью-то тень. Нет, не показалось! Справа тоже кто-то продирался сквозь кусты.

«Волки?» – подумал он, «нет, откуда здесь, к шайтану, волки». Старшина припомнил, что когда-то, рассказывали ветераны, лет двадцать назад в окрестностях колобродил настоящий бурый, облезлый спросонья мишка, но это было по весне. Росомаха? Об этих жутких зверях он тоже слышал. Но и те фестивалят больше по зиме, а сейчас – не то еще лето, не то уже осень – пока не поймешь! А что, вполне может быть!

Волосы на затылке встопорщились, и от самого загривка до лопаток и ниже пробежал неприятный, игольчатый холод. Только собрав в кучу все свое самообладание, он удержал себя от перехода на трусливую рысь.

От хищников бежать нельзя – тогда они тебя точно определят как добычу и по инстинкту, кинутся догонять. А так… может и обойдется…

Ускорив шаг, он шел по обочине, но путника обогнали… Это были собаки штук пять лохматых шавок. Еще три догоняли сзади. Или – загоняли на основную стаю? Это были настоящие охотники, у которых проснулись и закрепились древние инстинкты. Их когда-то предали люди и они теперь жили в стае по ее древним законам. Дрались с конкурентами, отвоевывали мусорки, делали набеги на становища поселковых «бакланов» – с переменным успехом, и – вовсю боролись за выживание.

В поселке бродяг иногда отстреливала комендатура, приезжали из Мурманска собачья служба, отлавливающая бедолаг. И никто назад больше не вернулся… И это – бывшие хозяева, люди!? Их убивали и не ели! И псы поняли, что за поселком безопаснее… На людей, по той же врожденной традиции, не нападали… пока не нападали! Хотя счет их обид на двуногих возрастал! А так хотелось иметь хозяина и быть ему преданным!

От этого человека, одинокого на пустынном остывающем асфальте, пахло вкусным, пахло едой. Сквозь запахи ночи, дороги, бензина и прелой листвы пробивался назойливо запах свежего мяса. Этого стая выдержать никак не могла!

Идти Муслимову стало некуда. Бежать – совсем глупо. Он подобрал с насыпи куски крупной гальки и дробленного скального гранита и начал швыряться в собак. Даже попал, одна псина жалобно завизжала. Стая разбежалась, и Аскер отвоевал себе путь. Прошел всего несколько метров и кольцо зверей опять сомкнулось вокруг сильно струхнувшего Аскера.

Не было бы у него с собой мяса, он бы может и прошел, но голод вел стаю на него! И одна из осмелевших псин подбежала сзади и рванула у него сумку. Старшина отбился, но тут же налетела еще одна, затем другая… В сражении ему порвали новенькое форменное пальто…

Тогда он подобрал увесистый березовый дрын, валявшийся в кустах на обочине, и стал отбиваться. Но не долго – атакуя, звери прижали его в скале. «Не в ту сторону пробиваться стал!» – запоздало пожалел кок.

Озираясь, он достал из сумки один кусок мяса и бросил стае. Те кинулись к мясу, пьянящему их скудный мозг запахом крови, образовалась свалка. Но кусок был слишком мал, а сумка все еще пахла добычей. Полетел второй кусок, за тем – третий, и оставался всего один единственный… что потом? А собаки вошли во вкус, охотничий азарт стаи, а кроме того, охотники говорят, что хищники чуют запах гормонов страха, и это подстегивает их агрессию.

Чего-чего, а запаха страха было много! А дорога была всё также пустынна, лишь горели огоньки фонарей где-то вдалеке… Муслимов раз десять попрощался с жизнью, собачьи зубы прошлись по его ноге, царапнули пальцы правой руки…

В этот самый момент бедный, загнанный в угол старшина-кок увидел большое, грозное чудовище, косматое, совершенно аспидно-черного цвета. В свете полудохлого фонаря горели его глаза… Собака Баскервилей – подумал Аскер. Этот фильм он смотрел совсем недавно!

«Вот и всё!» – понял Муслимов, в очередной раз прокляв себя за прогулку к чужой женщине, за кражу мяса у бедных матросов, за… за… Да что там, грехов хватало, и за них теперь приходилось платить! Слова молитвы не шли в голову, но те, что удалось мысленно произнести – были от самого чистого сердца!

Чудовище грозно рыкнуло, изогнуло спину. Хвост торчал, как боевое знамя, в черной пасти сверкали длинные, мощные, клыки цвета белого жемчуга.

Рык повторился, и перешел в короткий, злобно-повелительный лай. Навстречу чудищу кинулся тощий, длиннолапый вожак стаи, отдаленно напоминавший овчарку.

Черный гигант схватил соперника страшной пастью за загривок, потряс в воздухе и отбросил в сторону. Тот упал на спину и подставил свой живот. Победитель поставил ему на грудь мощную лапу – не меньше человеческой ладони – и еще раз рыкнул. Больше из стаи никто не возражал!

Тогда он, не спеша, подошел к коку, и тот… узнал в нем корабельного пса Мишку, которого, еще с матросских времен, не раз подкармливал на камбузе, и приберегал для него косточки из котла, вкусные такие, все в махрах вареного мяса.

Еще раз грозно пролаяв на стаю, он глянул на Аскера: «Что стоишь? Пошли!» и двинулся в сторону кораблей, призывно размахивая хвостом. Муслимов с некоторой опаской, но быстро пошел за Мишкой, еще не веря в свое чудесное освобождение.

Мишка еще раз грозно рыкнул на шавок: «Это – мой человек, из моей стаи, под защитой! А если кто не согласен…»

Стая не двинулась с места, и собаки разочаровано завыли вслед человеку со вкусно пахнущей сумкой. Но они оценили силу черного пса и не смели с ним спорить…

Когда Муслимов поднялся по трапу на корабль, и стал тихо красться к своей каюте, то… прямо в столовой личного состава наткнулся на старпома Крутовского, и старшего лейтенанта Нетребко, своего непосредственного начальника. Сейчас они явно испытывали к нему нехорошие чувства.

Коку часто доставалось – и ведь было, за что… Нетребко втайне мечтал разъяснить популярно этому нерадивому коку все его недостатки, но пока еще сдерживался. А сегодня, когда он решил проверить выдачу продуктов на камбуз и обнаружил, что почти треть мяса для матросского котла куда-то исчезла, то в голове поселились навязчивые мысли на сей счет! Ибо выяснить, куда делся искомый продукт, труда не составляла – дежурный кок с первого же вопроса рассказал все, как было. Правда, после того, как только его раз слегка тряхнули и придавили к двери в каюте.

Из коридора появился жалкий, потрепанный Муслимов.

– Ну что, завтра в прокуратуру? – Крутовский показал коку акт недостачи и объяснительные записки.

– А, может – прямо сейчас – в морду, а завтра – отправим в магазин, пусть мясо на свои кровные покупает и компенсирует свой подвиг? У, Богдадский вор хренов! – замахнулся Нетребко.

– Заманчиво! – согласился капитан-лейтенант: – Но – нельзя! Мы на службе, а сейчас еще идет этот самый месячник борьбы с годковщиной и мордобоями. Дорого обойдется тебе, Михаил Васильевич это удовольствие. Поэтому – в морду – исключить, а компенсацию утверждаем! Согласен, Муслимов?

Еще бы! Тот покорно кивнул.

– И еще – если что опять, то – прямо с чемоданом, на рынок или домой – на твой выбор! В тот же день! Понял?

– Так точно!

– А теперь, докладывай, откуда ты такой потрепанный? – потребовал старпом.

Муслимов доложил, смущаясь и краснея. Вот вляпался – в полный рост! Теперь даже куры засмеют!

– Поделом! На воре шапка горит! – удовлетворенно кивнул Нетребко: – Так ты еще и Мишке как следует проставиться должен, а то бы минимум в госпитале бы сшивали, как бабкино одеяло, из лоскутков. А то и вообще… «грузом 200» к родным поехал бы!

– Тьфу на тебя, пом! – одернул его Крутовский, – только этого нам не хватало!

Старпом отпустил офицера и кока, и пошел по кораблю, присматриваясь к порядку – будет завтра, куда ткнуть своих «бычков». Нетребко продолжал во весь голос разносить подчиненного по всем сторонам света. «Это – ничего, это можно, это даже нужно!» – думал Андрей.

На юте, под второй башней, проголодавшийся от собачьей любви и прогулки до Обзорнова и обратно, богатырский пёс Мишка трудился над своим обрезом, полным костей, сбереженных для него вахтенными после ужина. Только хруст стоял над затихшим ночным причалом и слышалось довольное урчание.

«Да, смотри, даже собака свою братву с экипажа защищает от чужих, один против пяти выступил, не сдрейфил… а эти бандарлоги…» – вспомнил он обормотов, опять, исподтишка, поиздевавшихся над молодыми… Сейчас они уже зачищали трюма под присмотром своего командира боевой части. «Что собаке было доступно, до этих пока не доходило, и верно, уже не дойдет! А жаль!» – подумал Андрей, сплюнул за борт и вполголоса выругался от избытка чувств.