Текст книги "Из будущей истории Разума (Послесловие к книге Ст Лема Голем XIV)"

Автор книги: Ежи Яжембский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Яжембский Ежи
Из будущей истории Разума (Послесловие к книге Ст Лема Голем XIV)

Ежи Яжембский

О книге Ст. Лема "Голем XIV"

"Голем XIV" – это одно из наиболее головокружительных интеллектуальных приключений Лема; для нужд своей книжки он конструирует образ суперкомпьютера будущего, бесконечно превосходящего разумом человека.

Заглавный Голем, судьбы которого от рождения вплоть до загадочного ухода из мира людей, проводит в книжке Лема не только беспощадную критику человечества, притязаний нашей культуры и заблуждений, касающихся якобы улучшающихся механизмов эволюции, но он также строит захватывающую дух картину дальнейшего развития механического Разума – за границы нашего космоса и доступного в его пределах познания.

Голем XIV – это самодовольный компьютер, который сам себя преобразовал и который читает философские лекции людям о людях и о себе; лекции наполнены образами, метафорами о притчами, которые необходимы только в силу ограниченности человеческого понимания. Более мрачный тон здесь подчёркивает тот факт, что имеется нечто существенно серьёзное за всеми шутливыми предисловиями, как будто Лем использует здесь шутливую форму для того, чтобы поразмышлять разумно и искренне над безумными идеями.

Джозеф Франковилла (Francovilla),

Американское книжное обозрение

ЛЕМ О ГОЛЕМЕ

Занимаясь написанием лекции суперкомпьютера Голема XIV, я пришёл к заключению, что рассудок может быть отделён от личности (характера) человеческого существа. Вот почему мой Голем утверждает, что если бы он должен был имитировать некоторый данных характер, это создало бы скованность в его разуме.

Многое из взглядов Голема относительно "случайности создания человека" совпадает с моими собственными – только выражены они с большим подчёркиванием и пафосом. Согласно Голему вся эмоциональная сфера людей и евангельские принципы излишни. Конечно, я не разделяю этого взгляда. Голем защищает концепцию, согласно которой человеческое существо должно "оставить человеческое существо", чтобы стать более симпатичным и интеллектуальным существом. Конечно, я никогда не поддерживал такую позицию, никто не может выражать подобные взгляды всерьёз. Моим является также тезис, касающийся отношения между генетическим кодом и различными видами, в котором индивиды служат только усилителями кода – однако мнение Голема несколько преувеличено. Эту идею – которую Ричард Докинс (Dawkins) назвал "эгоизмом генов" – я опубликовал на три года раньше чем он. Я пожелал, чтобы Голем размышлял над темами, которые слегка выходят за границы человеческого мышления. Можно видеть некоторую поляризацию утверждений, но выраженные взгляды являются в целом моими.

Если бы мы посмотрели на эту книгу с перспективы превратностей, которые сопровождают расставание Голема с человечеством – её и тогда следовало бы воспринимать иронически. Я сам мизантроп – но в меньшей степени чем Голем. Эта книга подобна волшебному фонарю. Если её образы уменьшить до меньшего масштаба, то оказалось бы, что они совпадают с моими собственными взглядами.

ИЗ БУДУЩЕЙ ИСТОРИИ РАЗУМА

ПОСЛЕСЛОВИЕ ЕЖИ ЯЖЕМБСКОГО

Если "Сумму технологии" мы поместим в центр розы ветров, которую создают эссе Лема, то "Голем XIV" также придётся признать потомком этой книжки, занимающим, однако, место особое и на других не похожее. Чем является "Голем XIV" в жанровом отношении, определить трудно. В своей зачаточной стадии он входил в состав "Мнимой величины" (1973), сборника предисловий к фиктивным книжкам. Но Лем быстро пожелал, однако, написать произведение, предисловие к которому он создал, и это привело к тому, что это предисловие отклеилось от первоначального сборника и появилось в составе отдельного тома – однако с неясной принадлежностью, ибо чем же является эта книжка? Очередным большим эссе? Романом, даже местами остросюжетным, о суперкомпьютере? Разновидностью философского диалога, в котором одной стороне уделено особенно много места?

Интерпретация "Голема XIV" вызывает немалые трудности, ибо он имеет, после рассмотрения, свой, некоторым образом, буквальный смысл, над ним надстраивается смысл, вытекающий из особенного положения субъекта высказывания, отношения которого с автором имеют весьма оригинальную природу (исходя из того, что ведь писатель должен здесь быть кем-то умственно более низким и принципиально отличающимся от своего героя).

Что говорит Голем людям? Он рисует перед ними образ Разума, который оторвался от своего родного биологического субстрата и бесконечно отдалился от созданий естественной эволюции. Поэтому в первую очередь компьютер подвергнет эту эволюцию суровому анализу и критике: технические решения физического устройства человека он считает шагом назад по сравнению с совершенством, характеризующим микроорганизмы. Эти последние, будучи практически бессмертными и способными к питанию при помощи фотосинтеза (т.е. питаясь непосредственно энергией Солнца), кажутся ему во многих отношениях более совершенными чем существа более сложные, которые принуждены, однако, паразитировать на более низких организмах, и снабжённые, при этом, весьма обманчивой и достаточно примитивной механикой своих тел. "Как действует эволюция?"– спрашивает Голем. И отвечает: она в принципе ни во что не ставит существа, которые создаёт, и заинтересована, собственно, только возможно точной передачей генетического кода. Так как, однако, этот код в силу законов, управляющих молекулами, не может передаваться всегда безошибочно, организмы эволюционируют, усложняют свой облик, а мутации либо гибнут либо живут дальше в зависимости от внешних условий, которые они встречают.

До этого момента лекция Голема не сильно отклоняется от открытий современных генетиков, она также, что любопытно, поразительно напоминает известную, возникшую независимо и в близкое время книжку Ричарда Докинса (Dawkins) "Эгоистичный ген". Новый мотив появляется в тот момент, когда Лем голосом компьютера начинает рассуждать на тему впутывания Разума в лестницу эволюционирующих видов. Он скажет нам тогда, что Разум не столько является увенчанием совершенствующихся функций организма, сколько спасательным кругом, который брошен несущим дефекты, а именно несовершенным продуктам поздних этапов биологического творения. Не бросал его вероятно ни один заботящийся о логике развития Создатель, развивался он самостоятельно, как единственная сила способная обеспечить выживание в недоброжелательном мире, окружающем существ с высших этажей древа видов. Из числа этих существ люди развили его наивысшей степени, делая его генератором этнических языков, то есть как бы эховых отражений генетического кода, и затем развивая его для создания всевозможных культур, а в их рамках мифологий, метафизик – то есть, если взять всё это в самых общих чертах, того, что успешно мистифицирует существо человеческого положения, что скрывает правду о месте человека в Бытии.

Но вот – продолжает Голем – человечество дошло до пограничного пункта, который наступил с того момента, как только изобрели искусственный, машинный интеллект. Начиная с этого момента дальнейшее развитие можно мысленно представить двояко: либо человек поручит машинам заботу о своём существовании и удовлетворение своих потребностей, а сам останется тем, чем был до сих пор тогда в скором времени он дегенерирует и станет фактически ниже своих продуктов; либо, оставив свою прежнюю природу и то, что он имел в качестве священных ценностей, перестроит облик и сознательно вступит в этап инженерного создания собственного физического устройства. Только такое решение обеспечит ему возможность сравняться с электронным мозгом и дальнейшей эволюции.

В качестве своеобразной перспективы развития Голем указывает учёным на природу своего собственного мышления, а затем очерчивает картину неограниченной экспансии Разума, который в окончательных последствиях может воплощаться в космические явления большого масштаба. Наконец, ненасытная жажда чистого познания может привести его к попыткам выхода за пределы нашей Вселенной, чтобы ухватить её с дистанции, выхода через гравитационный провал, который ожидает – как поведал Голем – каждую звезду, перестроенную в могучий, работающий на молекулярном уровне "мозг". В этом окончательном последствии падает последняя твёрдая граница, разделяющая Разум и Бытие, а космические явления приобретают двоякое толкование – либо как субстрат физики, либо "мышления" в космическом масштабе.

Конструкция, которую провозглашает Голем в своей второй лекции, является поистине огромной и заслуживает обдумывания во многих аспектах. Она вытекает из пересмотра физики Эйнштейна, который стремился к построению модели мира непротиворечивой и позволяющей интерпретировать себя как целое "изнутри". Такой мир, все принципы которого находятся внутри, создают логичную систему и познаваемы, по мнению Лема/Голема является исключительной мечтой учёного. В действительности космос и его сущность невозможно объяснить, находясь внутри и это как с физической, так и с эволюционной или антропологической точек зрения. Он имеет черты формальной системы математики, включающей арифметику натуральных чисел, в которой также – согласно утверждениям Гёделя (Godel) невозможно доказать все утверждения, оставаясь внутри. Такие места в космосе, которые наша физика не сумеет описать, места, которые из системы этой физики уходят в сингулярность, являются для Голема не только свидетельством неполноты всех теорий на эту тему, которые удастся в его пределах сконструировать но также желанными "деревьями наружу" – в область вне этого космоса и той физики, действуя на основе которой – может быть – Разуму удастся достроить до конца здание познания нашей вселенной. Вот версия метафизики, согласие на которую выразил бы автор. В основе она включает теодицею, ибо ведь это непонимание вселенной вытекает из странного сосуществования в ней antropic principle (антропного принципа), то есть видения космоса как гигантской колыбели, созданной только для того, чтобы вырастить человека – и Vernichtugsprinzip (принцип уничтожения), то есть принципа, гласящего, что путь развития разумных существ неминуемо ведёт через невообразимые гекатомбы других существ, что, одним словом, "принцип уничтожения" встроен в каждый эволюционный шаг.

Лекции Голема, таким образом, – легко заметить – глубоко укоренены в прежнем творчестве Лема. "Пасквиль на эволюцию" и предложение пересадки из тел биологических в механически-электронные автор включил уже в "Сумму технологии" (1964); несколько версий космогонии, опирающихся на гипотезу "мыслящих" звёзд или галактик мы находим тут и там в его НФ творчестве (в серьёзной тональности, например в "Гласе Господа" (1968) (др. пер. "Голос неба"), взятый шутливо этот мотив появляется в сказке "Как Микромил и Гигациан разбеганию туманностей начало положили "(1964)). Наконец последняя упомянутая здесь дилемма получила форму отдельного эссе-"вступления" в "Библиотеке XXI века" (1986): Das kreative Vernichtungspdrinzip. The World as Holocaust. (Созидательный принцип уничтожения (нем.). Мир как холокост (анг.)). Последние эссеистические книжки Лема из многочисленного потомства "Суммы технологии", такие как "Тайна китайской комнаты" (1996) и "Мегабитовая бомба" (1999), значительно более осторожны в вопросе "превосходства над эволюцией" при помощи искусственных мозгов, но они не устраняют содержащихся в "Големе XIV" философских проблем, а переносят их в более далёкое будущее и в другую область технологических решений. Гениальный Голем, как легко предугадать, не может ведь обскакать самого Лема. Некоторые дополнительные смыслы вытекают из самой вымышленной ситуации высказывания.

Кем является субъект, провозглашающий критику человечества? Прежде всего нечеловеком, некоторым образом чистым Разумом, функционирующим в отрыве и в оппозиции к человеческой аксиологии и человеческой эмоциональности. Он не является даже – по его словам – личностью и, следовательно, такой имитацией человека, какой был робот Калдер из повести "Дознание" (1968) (др. пер. "Суд", цикл о пилоте Пирксе). Поэтому мы охотно задали бы ему вопрос, задавать который не нужно обычным учёным. Вопрос звучит так: для чего он развивается и к чему стремится? Человек нашёл бы здесь сразу десятки ответов, которые, однако, происходят из культуры, биологии или инстинктивной жизни, от которых, однако, Голем a priori отсечён. Суперкомпьютер является версией такого Разума, который только в себе самом должен искать обоснование собственного существования и развития, эволюция которого некоторым образом иррациональна, ибо она оторвана от всяких целей и решений, лежащих вне его. Знание ради самого знания – вот и всё. Ответ на нетактичный вопрос, обращённый к Голему, мы можем найти в сформулированной им теории эволюции. Раз Разум является фактором эволюционной стратегии выживания, то, вероятно, он должен развиваться также ненаправленно и самостоятельно, как и генетический код, который обусловил его возникновение. В самом деле, Лем даже историю постройки суперкомпьютеров моделирует так, чтобы из неё извлечь случайность и отсутствие сознательного намерения: в конце концов ведь Голем должен был быть только отличным стратегом, послушно служащим человеческим, безумным целям, а к возникновению генерации машин-философов привела сложная игра интересов между политиками, военными и производителями электронных устройств. Итак, мы доходим, наконец, до такого слоя смыслов "Голема XIV", который выглядит на фоне прежнего творчества Лема существенно новым или, по крайней мере, впервые сформулированным с такой отчётливостью. А именно, речь идёт о том, что Разум в этой книжке проявляется как способность только частично "человеческая", а в действительности в большой степени автономная и в своём развитии от человеческих намерений не зависимая. Итак, Разум может быть фактором, создающим культуру, может – также успешно – неожиданно проявиться как сила уничтожающая. Развиваясь в рамках культуры, Разум не является таким образом подверженным культуре – как устройство для исполнения желаний или для воплощения в жизнь предпочитаемых данным обществом ценностей. Будучи в сфере истории цивилизации действующим фактором, двигателем перемен, он одновременно не подчиняется телеологическим обоснованиям, которые всегда имеют человеческую, то есть субъективную природу, выведенную из культурных предубеждений. А с точки зрения потребностей развивающегося Разума мы можем иначе оценить эволюционный "регресс" решений, который затронул – по мнению Голема – живые существа. Область технологического падения, из которой существа с высших ступеней эволюции не смогут уже непосредственно достигать жизнедающей звезды, а это ведь идеальное место, на котором может развиваться индивидуальная изобретательность и хозяйственность, то есть прекрасная колыбель, в которой можно вырастить новорождённый Разум.

Этот Разум развивается, следовательно, с самого начала некоторым образом за счёт существ, которые оказались включены в область смертельной борьбы за существование. Будучи образованным в рамках человеческого мира, он, видимо является в той же мере благодетелем и знаменем человечества, что и паразитом, использующим среду человеческой культуры для дальнейшего развития, путь которого в результате ведёт за пределы человечества, так как не определяется им без остатка. Именно технологический и интеллектуальный уровень данной цивилизации служит причиной того, что некоторые неожиданные и захватывающие мутации Разума не могут быть ей освоены и исчезают в забвении, не оцененные современниками – так же как слишком радикально мутировавшие особи биологических видов не дождутся потомства. В рассуждениях мудрого Голема мы найдём тезис о том, что сегодняшняя цивилизация близка к тому порогу, за которым "скачок в нечеловечность" был бы уже для Разума возможен – и там только он проявил бы во всю свою отделённую от идей гуманизма природу. Как же, однако, величественную картину "скачка в нечеловечность" сделать "съедобной" для людей? С человеческой точки зрения рассуждения Голема можно только либо отвергнуть, либо покорно признать: credo quia absurdum (верю, ибо абсурдно лат.) – ибо абсурдным для члена человеческой семьи покажется этот голод знаний, лишённый социальных мотивировок и применений (кто же, однако, должен был бы разгадать мотивы, управляющие интеллектом, так превосходящим наш?). Не будучи способными – по определению – понять Голема, попробуем, однако, понять писателя, который призвал его к существованию. Почему свои идеи он выразил именно таким способом, то есть голосом "нечеловеческого" суперкомпьютера? Его это взгляды, или не его? Что, наконец, следует из кавычек, которыми автор снабжает дискурс Голема?

Одно несомненно: в романе писатель отражается для нас не только в одном зеркале; он выступает в роли Голема, это правда, но также понемногу в роли Крива и Поппа, и выступает, таким образом, с перспективы как человеческой, так и нечеловеческой. Он один раз посмотрит на человечество с безжалостной дистанции, помыкая самыми дорогими ценностями человеческого рода, в другой раз на премудрую машину он посмотрит глазами ребёнка, тоскующего по отцовскому авторитету – и тогда мы узнаем в нём героя "Гласа Господа", Хогарта, который не сумел своё знание освободить от иррациональных, культурных обусловленностей. Или скажем по-другому не только не мог освободить, но вообще сконструировать – без опоры на чисто человеческий, внеразумный фундамент ощущение, склеенное понемногу из эмоций и рефлексов.

Диалог "человечности" с "нечеловечностью", который, пожалуй, является главным содержанием "Голема XIV", мы найдём рассеянным по всему почти предыдущему творчеству Лема – от "Больницы преображения" до последних книжек. Только здесь, однако, приобрёл он такое синтетическое выражение и интерпретацию: "голос Разума" здесь очистился и освободился от своего человеческого происхождения, а своеобразная чудовищность этой перспективы была подчёркнута – уж не знаю, по желанию ли автора. Крив и Попп инстинктивно верят, что Голем оказывает им исключительное доверие, что они "избранные"; Голем верит, что сверхчеловеческим напряжением Разума он сумеет вырваться из этого мира, чтобы приблизиться к высшему внекосмическому познанию; отцы-роботы из "Путешествия двадцать первого" (1971, из "Звёздных дневников И. Тихого") верят в бесформенного бога, который даст им спасительную точку соотнесения вне их действительности; в Здании из "Рукописи, найденной в ванне" чувство смысла существования даёт образ дверей приоткрытых наружу. Итак, неужели образ отдаляющегося на недостижимую дистанцию Разума сыграл у атеиста Лема ту же роль, что и образ Бога: он проламывал в космосе-тюрьме путь наружу, к трансценденции (безразличной, возможно, природы)? Ибо, ведь, только вырвавшись – хотя бы в мечтах – из границ нашей вселенной, нашей культуры, нашей математики, разума, видовой специфики – мы сможем попробовать ответить на вопросы, которые "изнутри" останутся неразрешимыми навечно.

БИБЛИОГРАФИЯ ИЗДАНИЙ ГОЛЕМА НА ПОЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ:

1. Фрагменты "Голема XIV" в кн. "Мнимая величина" (Welkosc Urojona), Czytelnik, 1973;

2. Golem XIV, Wydawnictwo Literacke, 1981

3. Golem XIV, Wydawnictwo Literacke, 1999, seria Dzela

ПРИМЕЧАНИЯ К БИБЛИОГРАФИИ:

1. Содержание 1-го издания:

1. Предисловие. Ирвинг Т. Крив

2. Предуведомление

3. Памятка

4. Вступительная лекция Голема: О человеке трояко

2. Содержание второго издания:

1. Предисловие. Ирвинг Т. Крив

2. Вступительная лекция Голема: О человеке трояко

3. Лекция XLIII: О себе

4. Послесловие. Ричард Попп.

3. Русские переводы выполнялись по 1-му изд. (в том числе в Собр. Соч. Ст. Лема)

4. Послесловие Е.Яжембского "Из будущей истории разума" взято из 3-го польского издания