Текст книги "Парижские тайны"

Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 112 страниц) [доступный отрывок для чтения: 40 страниц]

Глава VI.
ОТКРЫТИЕ

Надо признаться, сударь, – сказала мамаша Бувар Родольфу, когда Хохотушка убежала, – надо признаться, вам досталась хорошая хозяюшка. Черт возьми, она умеет так дешево все покупать! И к тому же она добрая, прехорошенькая, – беленькая, румяная, черноглазая, и волосы черные... а это уже редкость.

– Не правда ли, она очаровательна? Я счастливый муж, госпожа Бувар!

– А она счастливая жена, я в этом уверена.

– И вы не ошибаетесь. Но скажите, сколько я вам должен?

– Ваша маленькая хозяйка ни за что не хотела уступать и сторговала все за триста франков. Видит бог, я на этом имею всего пятнадцать франков, потому что заплатила за все эти вещи дороже, чем могла бы... Но у людей, которые их продавали, был такой несчастный, жалкий вид!

– В самом деле? Кстати, вы не у них купили этот маленький секретер?

– Да, сударь... Как подумаю о них, просто сердце разрывается! Представляете, позавчера приходит сюда молодая дама, еще очень красивая, но такая бледная, такая худая, что смотреть больно... Мы-то, бедные люди, кое-что в этом понимаем. И хотя она была одета, как говорится, со вкусом, но ее старая черная шерстяная шаль, ее поношенное черное бомбазиновое платье, – дама была в трауре, – ее соломенная шляпка – и это в январе! – говорили яснее ясного о том, что мы называем благородной нищетой, потому что я уверена: это очень приличная дама. Она спросила, не куплю ли я у нее спальный гарнитур из двух кроватей и маленького секретера, и вся покраснела от смущения. Я ответила, что, раз уж я продаю мебель, надо ее и покупать, если она мне подойдет, считайте дело сделанным, но сначала надо посмотреть. Она предложила сходить к ней, это совсем недалеко, по другую сторону бульвара, в доме на канале Сен-Мартен. Что ж, я оставляю лавку на свою племянницу и следую за дамой. Мы приходим в дом, как говорится, для маленьких людей, в самой глубине двора, поднимаемся на пятый этаж, дама стучит, нам открывает дверь девочка лет четырнадцати, и тоже в трауре, и такая же бледная и худая, но при всей ее бледности и худобе такая хорошенькая, – как ясный день, такая красавица, что я просто онемела.

– Кто же эта прелестная девочка?

– Дочка той дамы в трауре... В доме было холодно, а на ней – бедненькое бумажное платьице, черное в белый горошек, и маленькая черная шаль, совсем изношенная.

– Наверное, они жили в страшной нищете?

– Представьте себе две комнаты, очень чистенькие, но совершенно голые и такие холодные, что можно умереть. Камин; но в нем даже пепла нет, его давно уже не топили. А из мебели – две кровати, два стула, комод, старый сундук и маленький секретер. На сундуке – какой-то пакет, завязанный в платок... Этот узелок было все, что осталось матери и дочери, когда они продадут свою мебель. Привратник, который поднялся вместе с нами, объяснил, что хозяин дома согласился взять у них за долги только деревянные рамы двух кроватей, стулья, сундук и стол. Поэтому дама в трауре попросила меня честно оценить матрасы, простыни, занавески и покрывала. Слово честной женщины, сударь, я живу тем, что покупаю подешевле, а продаю подороже, но, когда я увидела эту несчастную девочку с глазами, полными слез, и ее бедную мать, которая при всем ее хладнокровии едва сдерживала рыдания, я оценила все с точностью до пятнадцати франков, и это была хорошая цена, клянусь вам. Я даже согласилась, чтобы их выручить, взять маленький секретер, хотя это и не по моей части...

– Я его покупаю у вас, госпожа Бувар.

– Господи, тем лучше! А то бы долго не знала, кому его сбыть. Я ведь взяла его, только чтобы помочь бедной даме. Когда я сказала ей свою цену, я думала, она будет торговаться, запросит больше... Так нет же! Тут я еще раз убедилась, что эта дама не из простых: благородная нищета, вы меня понимаете?.. Я ей говорю: даю столько-то. А она отвечает: «Хорошо. Пойдемте к вам, там вы мне заплатите, потому что я не могу вернуться в этот дом». Потом она говорит своей дочери, которая сидит на сундуке и плачет: «Возьми узелок, Клэр!» Я хорошо запомнила имя, она назвала ее Клэр. Юная мадемуазель встала, но, когда она подошла к маленькому секретеру, вдруг упала перед ним на колени и разрыдалась. «Мужайся, дитя мое, на нас смотрят», – сказала ей мать вполголоса, но я ее услышала. Понимаете, сударь, они очень бедные люди, но при этом гордые. Когда дама в трауре протянула мне ключ от секретера, я увидела, как из ее покрасневших глаз тоже скатились слезы, словно сердце ее обливалось кровью, наверное, ей был очень дорог этот секретерчик, но она постаралась сохранить хладнокровие и достоинство перед чужими людьми. Под конец она предупредила портье, что я заберу все, что не взял себе хозяин дома, и мы вернулись ко мне в лавку. Девочка одной рукой поддерживала мать, а в другой несла узелок со всем их добром, Я отсчитала им триста пятнадцать франков, и больше я их не видела.

– Вы знаете, как их зовут?

– Нет, сударь. Дама продала мне свои вещи в присутствии привратника, так что мне были ни к чему их имена: и так было ясно, что это ее вещи.

– А куда они перебрались?

– И этого я не знаю.

– Наверное, об этом знают в их прежнем доме?

– Нет, сударь. Когда я вернулась туда за купленными вещами, портье сказал мне об этой даме и ее дочке: «Они были очень скромные, очень достойные и очень несчастные. Только бы с ними не стряслось никакой новой беды! С виду они вроде спокойны, но я душой чувствую, что они в отчаянии...» – «Куда же они сейчас перебрались?» – спросила я. «Ей-богу, не знаю, – ответил он. – Они ничего мне об этом не сказали. и наверняка сюда уже не вернутся».

Все надежды, возникшие было у Родольфа, рухнули. Как отыскать двух несчастных женщин, зная только имя дочери, Клэр, и имея в руках только обрывок черновика письма, о котором мы уже говорили, где внизу осталась только одна строчка: «Написать герцогине де Люсене»?

Единственный, хотя и слабый шанс отыскать следы этих, двух бедняжек могла дать только герцогиня де Люсене, которая, по счастью, была из круга знакомых г-жи д'Арвиль.

– Возьмите отсюда сколько нужно, – сказал Родольф, протягивая торговке билет в пятьсот франков.

– Я вам дам сдачи.

– Где нам найти повозку, чтобы отвезти все эти вещи?

– Тут совсем рядом. Хватит одной большой ручной повозки, такая есть у папаши Жерома, моего соседа. Он мой постоянный перевозчик... По какому адресу доставить вещи?

– Улица Тампль, дом семнадцать.

– Тампль, семнадцать? Как же, как же, прекрасно знаю...

– Вы уже бывали в этом доме?

– И довольно часто... Сначала я там покупала всякую рухлядь у одной ростовщицы, которая там живет. Конечно, ремесло у нее не очень почетное, но какое мне дело? Она продает, я покупаю, и мы в расчете. В другой раз я приходила туда месяца полтора назад за мебелью одного молодого человека, который куда-то переезжал. Он жил на пятом этаже.

– Случайно это не Франсуа Жермен? – воскликнул Родольф.

– Он самый. Вы его знаете?

– И очень хорошо. Но, к несчастью, на улице Тампль он не оставил своего нового адреса, и я не могу его отыскать.

– Ну, если дело только за этим, я вам помогу.

– Вы знаете, где он живет?

– Точно не знаю, но могу сказать, где вы его наверняка можете встретить.

– Где же это?

– У нотариуса, у которого он работает.

– У нотариуса?

– Да, он живет на Пешеходной улице.

– Жак Ферран! – воскликнул Родольф.

– Он самый; святой человек, у него в конторе и распятие, и освященные кусочки дерева от креста господня; не контора, а просто церковная ризница.

– Но откуда вы узнали, что Жермен работает у нотариуса?

– Ну, в общем, этот молодой человек пришел и предложил мне купить у него всю его скудную мебель. Хотя это и не по моей части, в тот раз тоже я купила все оптом, чтобы потом продать в розницу. Молодого человека это устраивало, а мне хотелось ему помочь. Значит, я у него покупаю всю его холостяцкую мебелишку, я ему плачу... Наверное, он был доволен, потому что недели через две он вернулся ко мне, чтобы купить полный кроватный гарнитур. С ним – доставщик с маленькой ручной тележкой. Мы все увязываем, грузим, и вот в последнюю минуту он вдруг замечает, что забыл дома свой кошелек. Этот молодой человек казался таким честным, что я ему и говорю: «Забирайте, все же ваши вещи, а за деньгами я к вам завтра зайду». – «Очень хорошо, – говорит мне он. – Только меня почти никогда не бывает дома. Приходите завтра на Пешеходную улицу к нотариусу Жаку Феррану, – я у него работаю, – и я вам заплачу». На другой день я пришла к нему, он мне уплатил, и все бы хорошо, но вот что непонятно: зачем он продал свою мебель, чтобы через две недели купить другую?

Родольф, казалось, понимал причину этого странного поступка: Жермен хотел сбить со следа негодяев, которые за ним охотились. Он явно боялся, что, если переедет со своей мебелью, преследователи об этом узнают и найдут его новое жилье; поэтому он предпочел все продать, а потом купить, сбежать налегке, а потом купить заново необходимые вещи.

Родольф задрожал от радости при мысли о том, как будет счастлива г-жа Жорж, когда узнает, что сможет наконец увидеть своего сына, которого так долго и тщетно искала.

Вскоре вернулась, Хохотушка, как всегда веселая, с улыбкой на устах.

– Я же вам говорила, я не ошибаюсь! – воскликнула она. – Мы истратили всего шестьсот сорок франков, зато Морели заживут теперь как короли. Смотрите, смотрите, торговцы идут один за другим, и все нагруженные вещами! Теперь у семьи будет все, что нужно, – и гриль, и две чудные кастрюли, заново луженные, и даже кофейник... Я сказала себе: если уж делать все с размахом, нечего мелочиться... И на все это я потратила от силы три часа!.. Но платите скорее, сосед, и пойдем отсюда... Скоро уже полдень, и моей иголке придется мелькать, как молния, чтобы утро совсем не пропало.

Родольф заплатил и вместе с Хохотушкой покинул базар Тампль.

Глава VII.
ЯВЛЕНИЕ ПРИЗРАКА

В тот момент, когда гризетка со своим спутником входили в аллею перед домом, их чуть не сбила с ног растрепанная, растерянная и перепуганная привратница.

– Боже мой, что с вами, госпожа Пипле? – спросила Хохотушка. – Куда это вы так бежите?

– Ах, это вы, мадемуазель Хохотушка! – воскликнула Анастази. – Сам господь мне вас посылает... Помогите мне спасти жизнь моего Альфреда!

– Что вы говорите?

– Бедный мой дорогой старичок упал в обморок... Сжальтесь над нами! Сбегайте в винную лавку, купите на два су абсента, самого крепкого, это ему всегда помогало, если он болен, особенно при запорах... наверное, и сейчас поможет. Будьте так добры, поспешите, а я вернусь к Альфреду. У меня голова идет кругом.

Хохотушка выдернула руку из-под руки Родольфа и бросилась в винную лавку.

– Но что с ним случилось, госпожа Пипле? – спросил Родольф, следуя за привратницей к ее каморке.

– Откуда мне знать, достойный господин! Я вышла в мэрию, в церковь, а заодно – к трактирщику, чтобы Альфреду самому не бегать... Возвращаюсь – и что я вижу! Мой бедный старичок лежит, все четыре лапы кверху... Посмотрите, господин Родольф, – продолжала она, открывая дверь своей конуры. – Это же сердце может разорваться!..

Действительно, зрелище было жалостное. Как всегда, в своей шляпе с раструбом, но сейчас нахлобученной до самых глаз и явно с чьей-то помощью, если судить по глубокой поперечной вмятине в засаленном фетре, г-н Пипле сидел на полу, прислонившись к своей кровати.

Обморок прошел, и Альфред делал слабые движения, словно что-то отталкивал от себя, а затем попытался освободиться от надвинутой на глаза шляпы.

– Он уже шевелится, это добрый знак! Он приходит в – чувство! – воскликнула привратница и, нагнувшись, прокричала ему прямо в ухо: – Что с тобой, мой Альфред? Это я, твоя Стази... Как ты себя чувствуешь? Сейчас тебе принесут абсента, и ты сразу поправишься!

А затем добавила самым сладеньким фальцетом:

– Тебя чуть не ограбили, чуть не убили! Чуть не похитили у твоей мамочки? И кто?

Альфред глубоко вздохнул и со стоном лишь одно роковое слово:

– Кабрион!!!

Его дрожащие руки снова попытались оттолкнуть ужасное видение.

– Кабрион? Опять этот нищий мазила воскликнула г-жа Пипле. – Он снился Альфреду всю ночь, поэтому он все время брыкался и не давал мне спать. Это чудовище для него настоящий кошмар! Он отравляет ему не только дни, но и ночи, он его преследует даже во сне, да, сударь, Как будто Альфред преступник, а он – его больная совесть, покарай господь этого Кабриона!

Родольф усмехнулся про себя, подумав, какую еще шутку выкинул бывший сосед Хохотушки.

– Альфред, отвечай мне, не молчи, ты меня слушаешь? – продолжала г-жа Пипле. – Ну послушай, опомнись... Почему ты все время думаешь об этом мерзавце? Ты же знаешь, от этих кошмаров тебя всегда пучит, как от капусты, и ты задыхаешься.

– Кабрион! – повторил Пипле, стаскивая с головы свою сплющенную шляпу и растерянно озираясь.

Тут прибежала Хохотушка с бутылочкой абсента.

– Спасибо, мамзель, вы такая добрая! – сказала старуха и добавила: – А ну, мой старенький, мой хороший, проглоти-ка все это, и тебе сразу станет лучше.

Анастази живо поднесла бутылочку к губам Пипле, чтобы он выпил абсент.

Альфред торжественно, но тщетно сопротивлялся: пользуясь слабостью своей жертвы, жена одной рукой крепко удерживала его голову, а другой всунула горлышко маленькой бутылки ему в рот и заставила проглотить ее содержимое после чего торжествующе воскликнула:

– Вот и славно! Теперь с тобой все в порядке, милый мой старичок!

И действительно, вытерев рот тыльной стороной руки, Альфред окончательно открыл глаза, поднялся на ноги и спросил все еще испуганным голосом:

– Вы его видели?

– Кого?

– Он ушел?

– Но кто, Альфред?

– Кабрион!

– Да как он посмел! – вскричала привратница

Пипле, безмолвный, как статуя командора, лишь дважды с загробным видом утвердительно кивнул головой.

– Кабрион приходил сюда? – спросила Хохотушка, едва удерживаясь от непреодолимого желания рассмеяться.

– Этот злодей ополчился на Альфреда! – воскликнула г-жа Пипле. – О, если бы я была здесь с моей метлой... Он бы слопал ее до самой ручки! Говори же, Альфред, расскажи нам о твоем горе!

Пипле сделал жест, что готов и говорить. Все слушали человека в расплющенной шляпе в священной тишине. А он рассказывал взволнованным голосом:

– Моя супруга оставила меня, чтобы мне самому не ходить в мэрию, в церковь и к трактирщику, как мне порекомендовал сей достойный господин.

Кивок в сторону Родольфа.

– Моего дорогого старичка всю ночь мучили кошмары, и я решила избавить его от этих хлопот, – пояснила Анастази.

– Этот кошмар был ниспослан мне свыше как предупреждение, – благоговейно продолжал Пипле. – Мне снился Кабрион... Мне предстояло пострадать от него. И утро началось с покушения на талию моей супруги...

– Альфред, Альфред, ну что ты рассказываешь об этом перед всеми! – манерным воркующим голосом пропела г-жа Пипле, стыдливо опуская глаза. – Я так стесняюсь...

– Когда эти два похотливых злодея ушли, я думал, что испил свою чашу несчастий в этот несчастливый день, – продолжал Пипле. – Но вдруг, о боже мой, боже!..

– Мужайся, Альфред, говори!

– Да, я найду в себе мужество, – героически ответил привратник, – оно мне еще понадобится. Так вот, я спокойно сидел перед рабочим столом и размышлял, какие изменения следует внести в голенище этого сапога, доверенного моему умению, как вдруг я услышал шум, словно кто-то царапался в дверь нашей комнаты... Что это было? Предчувствие? Знак свыше? Сердце мое сжалось, я поднял голову и сквозь дверное стекло увидел... я увидел...

– Кабриона?! – вскричала Анастази, заламывая руки.

– Да, Кабриона, – глухо ответил Пипле. – Его безобразное лицо было прижато к стеклу, и он смотрел на меня в упор своими кошачьими глазами... Что я говорю, кошачьими? Глазами тигра! Точно как в моем кошмаре... Я хотел заговорить – но язык прилип у меня к небу, хотел подняться – и не смог оторваться от кресла; сапог выпал у меня из рук, но, как во всех критических и самых важных случаях в моей жизни, я... сохранил полную неподвижность... И тогда ключ повернулся в скважине, дверь открылась и Кабрион вошел!

– Он вошел! Какое нахальство! – подхватила г-жа Пипле, не менее мужа пораженная этой дерзостью.

– Он вошел медленно, – продолжал Альфред, – остановился на миг у порога, гипнотизируя меня своими свирепыми глазами... затем двинулся ко мне, останавливаясь на каждом шагу и бросая на меня пронизывающие взгляды, не говоря ни слова, ужасный и безмолвный, как привидение!..

– Ох, у меня мурашки бегут по спине, – прошептала Анастази.

– Но я становился все неподвижнее и неподвижнее, сидя в моем кресле... Кабрион приближался все так же медленно, завораживая меня взглядом, как змея маленькую птичку... Он внушал мне ужас, но я не мог оторвать взгляда от его страшных глаз. Он подошел ко мне совсем близко... Я не мог больше выносить его отвратительного вида, это было сильнее меня, я не выдержал... и я закрыл глаза. И тогда я почувствовал, что он осмелился поднять руку... на мою шляпу! Я почувствовал, как он взял ее за верх, медленно поднял... и оставил меня с обнаженной головой! Я почувствовал головокружение, дыхание мое стеснилось, в ушах шумело, я все плотнее вжимался в кресло и все крепче зажмуривал глаза. И тогда Кабрион наклонился, обхватил руками мою лысую голову, мою почтенную, достойную голову. Как я имел право сказать до этого покушения, – так вот, он взял мою голову двумя руками, ледяными, как руки мертвеца... и на моем высоком лбу, покрытом холодным потом... запечатлел бесстыдный, дерзкий поцелуй!!!

Анастази воздела руки к небесам.

– Мой самый злейший враг целует меня в лоб! И я вынужден терпеть его мерзкие ласки, после того как он повсюду преследовал меня из-за моих волос! Такой чудовищный кошмар заставил меня призадуматься и совсем парализовал... Кабрион воспользовался моей неподвижностью, чтобы снова надеть мне шляпу на голову, а затем ударом кулака нахлобучил ее мне до самых глаз, как вы сами видели. Это последнее оскорбление потрясло меня, это было последней каплей, переполнившей чашу, все вокруг меня завертелось, и я потерял сознание. Но в последний миг я увидел из-под полей моей шляпы, как он выходит из нашей комнаты так же спокойно и медленно, как и вошел.

Тут Пипле упал в свое кресло, словно этот рассказ истощил его силы, и безвольно воздел руки к небесам.

Хохотушка выскочила из швейцарской, у нее тоже сил больше не было, она просто задыхалась от смеха и не могла больше сдерживаться. Родольф и тот с великим трудом сохранял серьезность.

Внезапно на улице послышался шум, который обычно производит множество людей, перед воротами произошла какая-то суета и еще через минуту по плитам у двери дома загремели ружейные приклады.

Глава VIII.
АРЕСТ

Ох, господин Родольф! – кричала Хохотушка, вбегая; она была бледна и вся дрожала. – Там полицейский комиссар со стражей!

– Правосудие божие заботится обо мне! – воскликнул Пипле в религиозном экстазе. – Наконец-то арестовали этого Кабриона... К несчастью, слишком поздно!

Комиссар, которого легко было узнать по перевязи, выглядывавшей из-под его черного сюртука, вошел в швейцарскую; лицо его было серьезным, достойным и суровым.

– Господин комиссар, вы пришли слишком поздно: преступник сбежал, – печально сказал Пипле. – Но я могу вам дать все его приметы... улыбка жестокая, взгляд нахальный, манеры...

– О ком вы говорите? – удивился полицейский.

– О Кабрионе, о ком же, господин комиссар! Но если поспешить, еще можно поймать, – ответил Пипле.

– Я не знаю, кто такой Кабрион, – нетерпеливо прервал его полицейский. – В вашем доме живет ювелир-гранильщик по имени Жером Морель?

– Да, мой комиссар, – насторожившись, ответила г-жа Пипле.

– Ведите меня в его квартиру.

– Морель-гранильщик? – переспросила привратница вне себя от изумления. – Да ведь это агнец божий, он не способен...

– Здесь проживает Жером Морель, да или нет?

– Да, мой комиссар, со своей семьей, в мансарде.

– Так ведите меня на эту мансарду!

Затем, обращаясь к одному из своих спутников, полицейский добавил:

– Пусть два жандарма ждут внизу и не уходят от ворот, а Жюстена пошлите за фиакром.

Тот удалился, чтобы исполнить приказ.

– А теперь, – сказал комиссар полиции, обращаясь к Пипле, – ведите меня к Морелю.

– Если вам все равно, мой комиссар, я заменю Альфреда: он себя плохо чувствует из-за этого Кабриона... Его от него мутит, как от капусты.

– Вы или ваш муж, мне это безразлично. Идемте! Вслед за г-жой Пипле он начал подниматься по лестнице, но вскоре остановился, заметив, что Родольф и Хохотушка идут за ним.

– А вы кто такие? Что вам нужно? – спросил он.

– Это двое наших жильцов с пятого этажа, – ответила г-жа, Пипле.

– Извините, я не знал, что вы здесь живете, – сказал комиссар Родольфу.

Надеясь на снисходительность вежливого полицейского, тот сказал ему:

– Вы увидите семью, доведенную до отчаяния. Я не знаю, какая еще беда ожидает этого несчастного ремесленника, но в эту ночь на его долю выпало страшное испытание... Одна из его дочерей, уже истощенная болезнью, умерла у него на глазах... умерла от холода и нищеты...

– Возможно ли это?

– Это чистая правда, мой комиссар, – вмешалась г-жа Пипле. – Если бы не этот господин, с которым вы говорите, – а он принц среди наших жильцов, и потому, что своей щедростью спас несчастных Морелей от долговой тюрьмы, – вся его семья умерла бы с голоду.

Комиссар посмотрел на Родольфа с интересом и удивлением.

– Нет ничего проще, – объяснил Родольф. – Одна милосердная особа, узнав, что Морель, за честность и порядочность которого я отвечаю, незаслуженно оказался в отчаянном положении, поручила мне оплатить долговое письмо, по которому судебные приставы могли упрятать в тюрьму этого бедного ремесленника, единственную опору многочисленной семьи.

Пораженный в свою очередь благородным обликом Родольфа и достоинством его манер, комиссар ответил:

– Я не сомневаюсь в честности Мореля, но, к сожалению, обязан исполнить тяжкий долг, который вас огорчит, потому что вы так искренне печетесь о семье Морелей.

– Что вы хотите этим сказать?

– Судя по услугам, которые вы им оказали, и по вашей речи, я вижу, что вы благородный человек. А потому у меня нет причин скрывать от вас предписание, которое я должен выполнить. У меня ордер на арест Луизы Морель, дочери гранильщика.

Родольф сразу вспомнил сверток с золотыми монетами, который девушка вручила судейским приставам.

– В чем же ее обвиняют, господи?

– Ее ждет тюрьма за детоубийство.

– Ее, тюрьма? О, несчастный ее отец!

– Судя по горестным обстоятельствам, о которых вы мне рассказали, этот новый удар будет для ремесленника ужасен... К сожалению, я должен выполнять полученные приказы.

– Может быть, речь идет только о предварительном заключении? – воскликнул Родольф. – Доказательств наверняка нет?

– Я не могу вам ничего больше сказать по этому поводу... Правосудие узнало об этом преступлении, вернее о подозрении в преступлении, от весьма достойного во всех отношениях человека, ее хозяина...

– От Жака Феррана, нотариуса? – возмущенно спросил Родольф.

– Да, сударь... Но почему такой тон?..

– Потому что Жак Ферран – мерзавец!

– Мне жаль, сударь, что вы совсем не знаете человека, о котором судите; господин Жак Ферран достойнейший человек, его честность признана всеми.

– Я повторяю вам, сударь: этот нотариус – мерзавец... Он хотел посадить Мореля в тюрьму, потому что его дочь отвергла его гнусные домогательства. Если Луизу обвиняют только на основании доноса такого человека... Признайтесь, сударь, подобное обвинение не заслуживает доверия.

– Я не могу и не хочу обсуждать с вами справедливость заявления господина Феррана, – холодно сказал комиссар полиции. – Это дело правосудия, все решит суд присяжных. Что касается меня, я должен установить личность Луизы Морель и выполнить данное мне предписание.

– Вы правы, извините меня за то, что в порыве негодования, впрочем вполне законного, я забыл на минуту, что здесь действительно не время и не место для обсуждения таких вопросов. Только одно: тело покойной дочери Мореля осталось у него в мансарде, а я предложил его семье свою комнату, чтобы избавить всех от печального зрелища мертвой девочки. Так что вы найдете гранильщика и, может быть, его дочь у меня. Умоляю вас, во имя человечности, не забирайте Луизу так сразу, когда они еще не оправились от страшного горя. Морель в эту ночь испытал столько потрясений, что разум его не выдержит нового. Жена его тоже смертельно больна, и еще один удар убьет ее.

– Я всегда исполнял приказы со всевозможной мягкостью и сегодня буду действовать так же осторожно.

– Позвольте попросить вас об одном одолжении, если хотите, милости. Вот что я предлагаю: девушка, которая идет за нами вместе с привратницей, занимает комнату рядом с моей. Не сомневаюсь, что она предоставит ее в ваше распоряжение. Вы сможете, если нужно, позвать туда сначала Луизу, – а потом Мореля, чтобы дочь могла с ним проститься. По крайней мере, вы избавите несчастную больную и беспомощную мать от этой душераздирающей сцены.

– Если можно это устроить, что ж, я согласен.

Этот разговор происходил вполголоса; Хохотушка и г-жа Пипле скромно отстали от комиссара и Родольфа на десять ступеней. РодоЛьф спустился к Хохотушке, весьма смущенной присутствием полицейского, и шепнул ей:

– Бедная моя соседушка, я попрошу от вас еще одной жертвы: уступите мне вашу комнату примерно на час!

– На сколько хотите, господин Родольф... Мой ключ у вас. Но, господи, что тут происходит?

– Я вам потом расскажу. Но это еще не все: возвращайтесь поскорее в Тампль и попросите, чтобы все наши покупки доставили не ранее чем через час.

– Охотно, господин Родольф. Неужели еще что-то стряслось с несчастным Морелем?

– Увы, случилась новая беда, и вы скоро об этом узнаете.

– Хорошо, сосед, я бегу в Тампль. Господи, а я-то надеялась, что благодаря вашей доброте эти бедные люди избавятся от всех забот! – сказала гризетка и быстро спустилась по лестнице.

Родольф прежде всего хотел избавить ее от печальной сцены ареста Луизы.

– Мой комиссар, если уж мой принц жильцов доведет вас, может, я спущусь к моему Альфреду? – спросила г-жа Пипле. – Он меня беспокоит. Ведь он только что оправился от этой встречи с Кабрионом.

– Идите, идите, – сказал комиссар, и они остались вдвоем с Родольфом.

Потом одновременно они поднялись на площадку пятого этажа и остановились перед дверью комнаты, где временно разместился Морель со своей семьей.

Внезапно дверь распахнулась.

Из нее быстро вышла Луиза, бледная и заплаканная.

– Прощайте, прощайте, отец! – воскликнула она. – Я вернусь, но сейчас мне нужно уйти.

– Луиза, девочка моя, послушай меня! – умолял Морель, следуя за нею и пытаясь ее удержать.

При виде Родольфа и комиссара полиции отец и дочь замерли.

– Ах, это вы, наш спаситель! – воскликнул гранильщик, узнав Родольфа. – Помогите мне удержать Луизу. Я не знаю, что с ней, но она меня пугает. Она хочет уйти. Но ведь правда, ей не нужно больше возвращаться к хозяину? Вы ведь сами сказали мне: «Луиза вас больше не покинет, это вам будет, наградой». О, благословенное обещание! Я, признаюсь, на миг позабыл даже о смерти маленькой Адели. Поэтому я не могу расстаться с тобой, Луиза! Никогда, никогда!

Сердце Родольфа сжалось, он не мог ответить ни слова.

Комиссар сурово спросил Луизу:

– Вас зовут Луиза Морель?

– Да, – ответила девушка в замешательстве. Родольф отпер комнату Хохотушки,

– А вы Жером Морель, ее отец? – продолжал полицейский, обращаясь к гранильщику.

– Да, но что...

– Войдите сюда вместе с вашей дочерью!

Комиссар показал на комнату Хохотушки, где уже находился Родольф:

Ободренные его присутствием, Морель и Луиза, удивленные и смущенные, вошли в комнату гризетки вслед за комиссаром. Тот закрыл дверь и, сдерживая волнение, обратился к гранильщику.

– Я знаю, что вы честны и у вас горе, поэтому с большим сожалением должен сказать вам, что именем закона я арестую вашу дочь.

– Все открылось!.. Я погибла! – воскликнула перепуганная Луиза и бросилась в объятия отца.

– Что ты говоришь?.. О чем ты говоришь? – бормотал пораженный Морель. – Ты сошла с ума... Погибла?.. Арестовать тебя?.. За что?.. Кто может тебя арестовать?

– Я, именем закона! – И полицейский комиссар показал ему свою перевязь.

– О, я несчастная, несчастная! – вскричала Луиза, падая на колени.

– Как это, именем закона? – бормотал ремесленник, чей разум, потрясенный ночной трагедией, начал мутиться от этого нового удара. – Зачем забирать мою дочь именем закона? Я отвечаю за Луизу, отвечаю... Это дочь моя, достойная дочь... не правда ли, Луиза? Как? Арестовать тебя, когда наш добрый ангел вернул тебя нам, чтобы утешить за смерть моей маленькой Адели? Да полно, все это неправда! И потом, господин комиссар, при всем уважении, арестуют только преступников, вы слышите? А Луиза, моя дочь, не преступница. Ну конечно, ты видишь, дитя мое, он ошибается... Мое имя Морель, другого Мореля нет, а тебя зовут Луиза, есть только одна Луиза, вот так. Видите ли, господин комиссар, это ошибка, наверняка ошибка!

– К сожалению, никакой ошибки нет!.. Луиза Морель, попрощайтесь с вашим отцом.

– Вы отнимаете у меня мою дочь? Вы не смеете! – воскликнул гранильщик, обезумев от горя, и двинулся на комиссара полиции с угрожающим видом.

Родольф схватил его за руку и сказал:

– Успокойтесь, не теряйте надежды. Дочь вернется к вам; ее невиновность будет доказана; я верю, что она не совершила никакого преступления.

– В чем ее обвиняют?.. Она ни в чем не виновата! Ручаюсь вам...

Но тут он вспомнил о золотых, которые Луиза принесла, чтобы оплатить долговую расписку.

– Значит, эти деньги? – воскликнул Морель, бросая на дочь уничтожающие взгляды. – Откуда взяла ты эти деньги сегодня утром?

Луиза поняла.

– Я их не украла! – воскликнула она, и вспыхнувший румянец негодования, искренность ее голоса и жеста успокоили отца.

– Я это знал! – крикнул он. – Вот видите, господин комиссар! А она за всю жизнь не солгала ни разу, клянусь вам. Спросите всех, кто ее знает, и они вам скажут то же самое. Лгать? Для этого она слишком горда, и к тому же долговое письмо оплатил наш благодетель... А это золото, ей оно не нужно; она собиралась вернуть его тому, кто его одолжил, запретив называть его имя... Правда, Луиза?

– Вашу дочь не обвиняют в воровстве, – сказал комиссар полиции.

– Но, господи, в чем же тогда ее обвиняют? Я ее отец и клянусь вам, она ни в чем не повинна, что бы ни говорили. А я за всю свою жизнь тоже ни разу не солгал.

– Зачем вам знать об этом обвинении? – вступился Родольф, тронутый его горем. – Невиновность Луизы будет доказана; особа, которая стремится помочь вам, сумеет защитить вашу дочь... Поэтому мужайтесь! Провидение и на этот раз не оставит вас. Обнимите вашу дочь, вы скоро с ней увидитесь...