Текст книги "Две сестры"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)

Линдсей медленно опустила журнал. Невидящим взором глядя в окно, она погрузилась в невеселые раздумья, и только болтовня Дарлы вывела ее из оцепенения.

– Удивления достойно, не правда ли? Тот самый толчок, в котором мы так нуждались. Читайте, читайте до конца; статья нравится все больше и больше с каждой фразой. Готова поклясться, что автор хорошо знаком с вами. Я имею в виду, что он не только взял у вас интервью, но и что вы с ним по-настоящему близки. Но, полагаю, в этом и заключается писательский талант, умение заставить читателя… ну, сопереживать своим героям.

Линдсей перевела взгляд на Дарлу.

– Я могу одолжить у вас этот журнал на некоторое время? Я бы хотела взять его домой. Мне кажется, мисс Хони и моя сестра обрадуются, прочтя эту статью.

– Можете оставить его себе, если хотите. Я смогу раздобыть еще один экземпляр, – ответила Дарла, возбужденно размахивая пухлыми ручками.

Линдсей машинально отметила, что ее собеседница выглядит слегка разочарованной – очевидно, она ожидала более бурной реакции, – и благодарно пожала Дарле руку.

– Большое спасибо. Но самое главное – я знаю, что могу рассчитывать на вашу поддержку. Надеюсь, вы понимаете, как много это для меня значит.

Дарла покраснела до корней своих обесцвеченных волос.

– О, ну что вы… Я делала лишь то, что на моем месте делал бы каждый, – пробормотала она, явно смущенная похвалой. – Мы все болеем за вас. Кем бы мы были без вас? – Она огляделась по сторонам, и взгляд ее затуманился. – Таких магазинов больше нет. Они вымирают. – Не обращая внимания на недовольную гримасу, которую вызвали ее слова, она ободряюще потрепала Линдсей по руке, прежде чем направиться к разделу ужастиков.

Линдсей вернулась в свой офис, где надеялась без помех дочитать статью до конца. Перевернув последнюю страницу, она обнаружила, что по щекам у нее текут слезы. В голове у нее не укладывалось, как мужчина, написавший этот очерк, смог ударить ее ножом в спину. Пытаясь разобраться в своих сомнениях и чувствах, она уронила голову на руки, а когда подняла глаза, то увидела, что перед ней стоит Керри-Энн.

– Я принесла твою почту. – Опустив на стол пачку писем, сестра помолчала, а потом спросила, внимательно глядя на Линдсей: – Эй, с тобой все в порядке? Ты что, плакала?

– У меня все нормально, – сухо, намного суше, чем намеревалась, бросила Линдсей.

– Вот как! Получается, я – единственная ходячая катастрофа в обозримых пределах?

– Этого я не говорила.

– А это и необязательно. – Керри-Энн жизнерадостно передернула плечами и присела на краешек стола. – Но я, по крайней мере, не скрываю, что у меня не жизнь, а сплошная череда неудач.

– Не знаю, заметила ты это или нет, но в последнее время в твоей жизни наблюдается явная тенденция к улучшению, – сказала Линдсей, бросив косой взгляд на довольно консервативный наряд, в котором пришла на работу сестра, – длинная юбка, черные сапоги до колен (принадлежащие Линдсей, кстати) и джинсовая куртка, из-под которой виднелась простая светло-голубая футболка. – Ты даже выглядишь совсем по-другому. Четыре месяца назад ты и под страхом смерти не надела бы эти вещи.

– Это следует понимать как комплимент?

– Да. Оказывается, тебе не нужны облегающие тряпки и тонны макияжа, чтобы все увидели, какая ты красивая.

Керри-Энн презрительно фыркнула, но выглядела при этом страшно довольной.

– Скажи это мисс Хони.

– Это – другое дело. Мисс Хони – человек в себе, если хочешь знать.

– Ну вот, опять ты начинаешь разбрасываться заковыристыми словами. Да-да, и можешь не смотреть на меня такими глазами, я знаю, что означает это выражение. Я тоже умею читать, если ты забыла. – Керри-Энн подтрунивала над ней, но Линдсей уловила нотки гордости в голосе сестры.

– Я всего лишь хотела сказать, что ты замечательно выглядишь, – сказала она.

Керри-Энн одарила ее благодарной улыбкой, которая, впрочем, тут же исчезла с ее лица.

– Да, особенно если учесть, что внешний вид – это еще не все, и мне придется доказывать судье, что я не столь безнадежна, как все думают.

– Я вовсе не считаю тебя безнадежной.

– Но ты – совсем другое дело! Ты – моя семья.

Оттого что сестра использовала слово «семья», на душе у Линдсей потеплело.

– Почему бы тебе тогда не спросить у Олли, что он думает по этому поводу? – предложила она, надеясь разговорить Керри-Энн, которая проявляла решительно не свойственную ей сдержанность, когда речь заходила об Олли.

– А мне и не нужно этого делать. Ты же знаешь Олли, у него рот не закрывается. – Керри-Энн постаралась ответить как можно небрежнее, но ее выдал предательский румянец, заалевший на щеках. Словно ища повод, чтобы переменить тему, она схватила журнал, открытый на развороте и лежащий на столе. – Эй, послушай, должно быть, это та самая статья, о которой мне прожужжала все уши миссис Хамфри. Круто. Мне до сих пор не верится, что ее написал твой приятель.

Линдсей поспешила поправить ее:

– Он – не мой приятель.

– Все равно. – Керри-Энн окинула ее задумчивым взглядом, прежде чем продолжить: – А тебе не приходило в голову, что ты несправедливо обошлась с ним? – Она взмахнула журналом со статьей Рэндалла. – Я имею в виду, что он буквально из кожи вон лезет, что вернуть твое расположение. Как ты можешь не замечать этого?

– Легко. – Линдсей сделала движение, будто намеревалась забрать у сестры журнал, но та, улыбаясь, отвела руку, не давая ей сделать это. После нескольких безуспешных попыток Линдсей наконец сдалась и опустилась в свое кресло за столом. – Послушай, – сказала она, – я ценю то, что он старается помочь, но уже слишком поздно, во всяком случае, в том, что касается наших с ним отношений. Я больше не смогу ему поверить. Никогда.

– Но ведь он тебя не обманывал! – возразила Керри-Энн.

– В некотором смысле он поступил намного хуже. Он утаил от меня то, что все изменило бы, знай я об этом.

– Может быть, поэтому он и не стал ничего тебе говорить. – Керри-Энн спрыгнула со стола и перебросила журнал Линдсей. – Честно, Линдс, ты, вроде бы такая умная женщина, иногда бываешь на удивление тупа. Парень явно сходит по тебе с ума, а влюбленные совершают самые идиотские поступки. Это вроде как свойственно им, понимаешь? Только не говори мне, что никогда не делала глупостей во имя любви.

– А вот и не делала, если хочешь знать, – ответила Линдсей.

Самый глупый поступок, о котором она могла вспомнить, заключался в том, что в четвертом классе она послала «валентинку» Билли Джарвису, прекрасно зная при этом, что он будет смеяться над ней – что он и сделал.

Керри-Энн встала, уперев руки в бока и глядя на сестру с видом школьного учителя, уставшего биться с исключительно тупым учеником.

– Не исключено, что это оттого, что ты еще никогда не была влюблена. Ну, ладно, раз уж мы заговорили о глупости, как назвать то, что ты прогнала от себя идеального парня только потому, что он на самом деле оказался не таким уж безупречным?

– Не знаю. Как? – мрачно поинтересовалась Линдсей.

– Ну, ты даешь! Это называется безумие! Особенно после всего того дерьма, что вылили на меня парни, и вполовину не такие приличные, как Рэндалл. Ну, не знаю, например, мой бывший ухажер. – Керри-Энн отказывалась даже произносить имя Иеремии. – Впрочем, тебе виднее. Это – твоя жизнь… или, я бы сказала, похороны.

После этого Керри-Энн вышла, покачивая бедрами, оставив Линдсей размышлять над ее последними словами.

Каким-то образом Линдсей сумела продержаться до конца рабочего дня. Но к закрытию магазина она буквально валилась с ног, не столько от физической усталости, сколько от усилий казаться спокойной и собранной, несмотря на бурю эмоций, бушевавших в ее голове и сердце. Должно быть, Олли заметил, что она не в себе, потому что подошел к ней, когда она закрывала учетную книгу, и протянул чашку эспрессо.

– Вот, возьмите, – сказал он. – Вы выглядите так, что, думаю, она вам не помешает.

– Я бы предпочла стаканчик виски. Но все равно спасибо, – ответила Линдсей, одним духом осушая чашку.

– De nada. – Но уходить он не спешил, как будто что-то его тревожило. Наконец он произнес: – Послушайте, мы тут подумали, то есть Керри-Энн и я… Ничего, если мы отпросимся завтра на пару часов?

Она захлопнула учетную книгу.

– Завтра не совсем ко времени. Я должна быть в суде, так что здесь и так будет не хватать рабочих рук.

– Да, я знаю, потому и спросил. Мы подумали, что вам не помешает поддержка своей команды.

Линдсей поспешила извиниться.

– Прости меня, если я была груба. Это очень мило с вашей стороны, Олли.

Он спокойно смотрел на нее.

– Знаете ли, вам необязательно все и всегда делать самой. На тот случай, если вы не в курсе, мы готовы прикрыть вам спину. – И словно в подтверждение своих слов, он взял у нее пустую чашку и предложил: – Еще кофе на дорожку?

Линдсей вынуждена была признать его правоту. Она действительно привыкла все делать сама – наследие детства, – посему временами забывала о том, что она не одна.

– Кофе я больше не хочу, – сказала она Олли, – зато с благодарностью принимаю ваше предложение стать моей группой поддержки.

Она уже направилась за своей курткой и сумочкой, когда услышала, что в магазин вошел поздний покупатель. Мужчина поприветствовал мисс Хони, и Линдсей узнала этот глубокий баритон. Рэндалл! Чтобы он не заметил ее, она быстренько юркнула за один из высоких книжных стеллажей. Через несколько секунд она уже сидела в своем офисе, заперев дверь и планируя бегство через заднюю дверь, и тут к ней постучалась мисс Хони.

– Открывай, сладкая моя. У нас гости!

Линдсей ощутила, как ее охватывает раздражение. Эта женщина расстелила бы красную ковровую дорожку для самого Саддама Хусейна! Но теперь у Линдсей не оставалось иного выхода, кроме как выйти из своей крепости. Прятаться от Рэндалла – это было как-то совершенно по-детски… Хуже того, он может решить, что она боится встречаться с ним, поскольку не уверена в себе и своих силах. От понимания этого раздражение Линдсей лишь усилилось. Почему он так поступает с ней? Почему он просто не может оставить ее в покое? И пусть написанная им статья – да, очень милый поступок – говорит сама за себя, это все же красноречивое признание теа culpa[77]77
  Меа culpa – моя вина (лат.).


[Закрыть].

– Я всего лишь хотел забросить тебе вот это, – сказал он, вручая ей пухлый манильский конверт. – Здесь статья, которую я написал для «Кроникл». Я подумал, что ты захочешь прочесть ее раньше, чем она выйдет в воскресном выпуске.

Оказывается, ей можно было не беспокоиться по поводу того, что он припадет к ее ногам и станет умолять о прощении. Его лицо было почти невозмутимым, и на нем она не обнаружила и следа страдания или тоски. Нет, перед нею стоял Рэндалл Крейг, который когда-то покорил ее сердце. В его синих глазах вспыхивали веселые искорки, а губы готовы были сложиться в лукавую улыбку. Когда она брала у него конверт, кончики их пальцев соприкоснулись, и от этого у нее по всему телу пробежала дрожь возбуждения.

Линдсей вдруг поняла, что, несмотря на все усилия, ее решимость ослабевает.

– Спасибо, конечно, но я уже видела ее, – сообщила она ему. – Одна из моих покупательниц принесла мне сигнальный экземпляр – кто-то из ее родственников работает в журнале.

Рэндалл вопросительно приподнял бровь.

– Ну, и что ты об этом думаешь?

Линдсей, разрываясь между желанием продемонстрировать холодную отстраненность и искренним восхищением, ответила:

– Именно так написала бы и я, если бы умела делать это так же хорошо, как и ты. – Ответить по-другому она не могла – это было бы нечестно, а опускаться до его уровня она не желала. Равно как и потакать ему каким-либо иным образом. А потом отрывистым и деловым тоном Линдсей добавила: – Но, право же, не стоило себя затруднять, тратить время на то, чтобы занести мне статью. Я вполне могла дождаться выхода журнала из печати.

– Да, но тогда ты не смогла бы прочесть ее до завтрашнего заседания суда по твоему делу.

– Откуда ты знаешь, что слушание состоится завтра? – Глаза ее подозрительно прищурились.

Когда же он лишь невыразительно пожал плечами в ответ, она поняла: от своего отца. Совершенно очевидно, что они с отцом регулярно общаются, пусть даже и не сговариваются о чем-то в очередной раз. Хотя сейчас это уже не важно. Она больше не будет иметь дела ни с одним из них.

Он заглянул ей через плечо.

– Может, ты пригласишь меня войти?

– Собственно, я как раз собиралась уходить.

Он улыбнулся.

– В таком случае, я рад, что перехватил тебя.

Линдсей мысленно выругала себя, неохотно отступая в сторону, чтобы дать ему возможность пройти.

– Хорошо, только недолго.

Почему она не может прямо заявить ему, чтобы он убирался подобру-поздорову? И почему ее сердце предательски стучит, как у влюбленной школьницы? Ах, если бы забыть его было бы так же легко, как не отвечать на его звонки и письма! Линдсей из последних сил старалась сохранить самообладание, отойдя от него подальше и с вызовом скрестив руки на груди.

– Я не задержу тебя, – сказал он. – Я всего лишь хотел пожелать тебе удачи.

Старательно пытаясь игнорировать его попытки умаслить ее, она холодно ответила:

– Потому что она мне понадобится? Да, тут ты прав. Твой отец ничего не оставляет на волю случая, не так ли?

– Да, это не в его стиле. – Теперь Линдсей видела, что он глубоко несчастен под маской довольства, и глаза его жадно обшаривали ее лицо, наверное, в поисках малейших признаков прощения. – Послушай, я знаю, что ты думаешь обо мне, но я хочу расставить все по своим местам. Я не участвовал ни в каком заговоре. Единственное, что у меня общего с отцом, – это ДНК.

– Тогда почему ты не признался мне в том, что ты – его сын? – Она, гордо вскинув подбородок, храбро встретила его взгляд.

– Я пытался… раз десять, по меньшей мере.

– И что же тебе мешало?

– Я боялся испортить наши с тобой отношения. Какая горькая ирония, верно? – Губы Рэндалла искривились в вымученной улыбке.

Линдсей почувствовала, как от шапки полярного льда, сковавшего ее сердце, отвалился приличный кусок. Глядя в его глаза, она не находила там ничего, что вынудило бы ее думать, будто он – такое же чудовище, как и его отец. Она видела лицо человека, допустившего катастрофическую ошибку, о которой он теперь страшно жалел. Она хотела простить его – все ее существо страстно желало этого, но она напомнила себе: намеревался он или нет обмануть ее, случилось то, что случилось.

– Самое главное заключается в том, – выдохнула она, – что ты так ничего мне и не сказал. И мне пришлось узнать правду от твоего отца. Ты хоть понимаешь, какое унижение я испытала? Ты видел это выражение самодовольства у него на лице?

Рэндалл поморщился.

– Я все понимаю. Если бы я только мог, то переиграл бы все наново.

– Ты уже сделал все, что мог. Считай, что мы в расчете. – И Линдсей уронила манильский конверт на стол.

Он небрежно отмахнулся.

– Эту статью я написал бы в любом случае.

Несмотря на свое предубеждение, она не могла отрицать очевидного: он ничуть не старался преувеличить значимость своего поступка, за который, по мнению многих, можно было бы отпустить все грехи.

– Послушай, ни ты, ни кто-либо еще больше ничего не сможет сделать, – сказала она. – Благодаря твоему отцу я рискую лишиться не только своего дома, но и магазина. Что бы ни случилось завтра, я знаю, что он не оставит меня в покое до тех пор, пока не раздавит или не выжмет досуха, в зависимости от ситуации.

– Даже если он выиграет, это всего лишь очередной шаг в долгом процессе, – напомнил ей Рэндалл. – Еще есть надежда.

– В самом деле?

На рассмотрение и удовлетворение апелляции в судах могут уйти годы, и в том невероятном случае, если она добьется своего, это будет Пиррова победа. Лучшее, на что она могла бы рассчитывать, – это что у нее останется достаточно средств, чтобы внести первый взнос за другой дом. – Не забывай, у твоего отца имеются высокопоставленные друзья. Говоря откровенно, мне сообщили, что в Сакраменто есть человек, готовый утвердить положительное решение суда.

Рэндалл мгновенно навострил уши.

– От кого ты это слышала?

– У меня есть свои источники.

– Почему ты думаешь, что этот человек связан с моим отцом?

– Разумеется, я ничего не могу утверждать, но я чую неладное. Совпадение по времени представляется чрезвычайно подозрительным, ты не находишь? Этот парень, Куртис Брукс, становится главой Комитета по землепользованию незадолго до того, как должно состояться судебное заседание, а потом мне говорят, что он готов дать зеленый свет проекту твоего отца. Очевидно, он в долгу перед ним. Или же его просто подкупили.

Рэндалл умолк, о чем-то размышляя.

– Взгляни правде в глаза, – продолжала Линдсей, – они загнали меня в угол. Даже если я выиграю на завтрашних слушаниях, этим дело не кончится. Они будут давить на меня и дальше.

На лице у Рэндалла оставалось все то же задумчивое выражение, и он загадочно обронил:

– Есть еще один способ. Не забывай: кто ищет, тот всегда найдет.

– Верно. Вот только умных мыслей у меня больше нет. Я иссякла. – Она вздохнула и взяла в руки куртку и сумочку.

– Не исключено, что я смогу помочь. Полагаю, ты не согласишься поужинать со мной, – сказал он, с надеждой глядя на нее.

– Это исключено.

Рэндалл выглядел разочарованным, хотя, похоже, это его не удивило. Он ограничился тем, что сказал:

– В таком случае мне придется довольствоваться поцелуем на ночь. – И прежде чем она успела остановить его, он обнял ее и прижался губами к ее губам.

Поначалу Линдсей оцепенела, а потом, не в силах более сдерживаться, она на долгий и мучительно-сладкий момент уступила ему. Господи, как же ей не хватало этого! Губы его были теплыми и нетерпеливыми, от него пахло лосьоном после бритья, и еще она улавливала его собственный, неповторимый запах, который навевал давно забытые, но счастливые воспоминания. Она поцеловала его в ответ и продолжала целовать до тех пор, пока слабый голос рассудка не зазвучал настойчивее в ее голове. Но даже тогда ей понадобились все силы, чтобы оторваться от него.

– Этого, – пробормотала она, с трудом переводя дыхание, – не следовало делать.

– Может, и не следовало, но это произошло. – Он пальцем приподнял ее подбородок и посмотрел прямо в глаза. – Отрицать бессмысленно. Признавайся, ты скучала по мне? Наверное, почти так же, как и я по тебе. – Он горько улыбнулся. – Это будет ужасно, если ты дашь мне еще один шанс? Обещаю, я больше не подведу тебя.

Она на мгновение задумалась, но потом медленно покачала головой. Если для кого-то доверие можно было завоевать разговорами, то для нее в этом не было полутонов: ты или веришь человеку, или нет. И стоило кому-либо лишиться ее доверия, обратного пути для него не было.

– Мне очень жаль, – сказала она. – Но я не вижу, что здесь можно сделать.

– А что нужно для того, чтобы ты изменила свое мнение?

Видя боль в его глазах, Линдсей чувствовала, как в сердце у нее образовывается еще одна кровоточащая рана.

– Даже если я научусь снова верить тебе, то как мне забыть о том, что ты – его сын? Каждый раз, глядя на тебя, я вижу его. Одно это ужасно. А что будет, когда он лишит меня всего, что у меня еще осталось?

Рэндалл стиснул зубы, и на лице у него заиграли желваки.

– Он – мой отец, и этого нельзя изменить. Но это не значит, что он – часть моей жизни.

– К несчастью, это не может изменить того, что он готов разрушить мою жизнь.

– Линдсей… – Рэндалл протянул к ней руки, чтобы вновь обнять.

На этот раз она оттолкнула его прежде, чем капитулировала.

– Нет, я не могу. Пожалуйста, просто уйди.

* * *

На следующее утро, в девять часов, Линдсей прибыла в здание суда в сопровождении Олли и Керри-Энн. В зале заседаний яблоку негде было упасть. «Все те же лица», – подумала она, обводя взглядом окружающих. Здесь были те, кто следил за процессом с самого начала. Они разделились на два лагеря: местные предприниматели, такие, как Джерод Дорфман – подрядчик, считавший, что новые рабочие места и туристы, которые появятся благодаря курорту, вдохнут новую жизнь в их предприятия и принесут прибыль, – и те, кто решительно возражал против застройки, полагая, что она изуродует суровую красоту этих мест. У задней стены стояла кучка репортеров: Джон Ларсен из «Блу Мун Бэй Багл», Мелинда Найт, репортер 4 канала новостей, и еще несколько, кого Линдсей не знала. За столом ответчика сидели адвокаты округа, мужчина с рыхлым бледным лицом – Ньют Хоулэнд – и коренастая женщина средних лет по имени Анна Вульф. Компанию им составляла пара молодых помощников, которых, в свою очередь, с тыла подпирали представители «Хейвуд групп». За столом истца восседал Дуайт Тиббет, спокойный и невозмутимый, по своему обыкновению, но явно подавленный внушительным численным превосходством противника.

Судья еще не появился, но пристав, лысеющий верзила с тяжелой челюстью, которого Линдсей знала по прежним заседаниям, уже был на своем месте. Судебная стенографистка, симпатичная молодая женщина с вьющимися волосами, тоже была знакома Линдсей.

Недоставало лишь Гранта, который некоторое время назад позвонил ей и сообщил, что задерживается.

Если с утра она чувствовала себя так, будто встала не с той ноги, и очень переживала, то теперь на нее снизошло странное спокойствие. Ей предстояло смириться с тем, что, каким бы ни будет решение суда, победительницей станет не она. Но, победа или поражение, война будет продолжаться. Если выиграет она, то у нее достанет сил жить дальше, зная, что отныне у нее есть некоторое преимущество в случае вероятной подачи апелляции. Но что делать, если она проиграет? Линдсей совсем не была уверена в том, что у нее хватит сил и средств вынести грядущие тяготы.

«Нечего тревожиться заранее», – решила она.

Линдсей почувствовала толчок локтем под ребра и обернулась к Керри-Энн, которая угрюмо пробормотала:

– Если у нас ничего не выйдет, мы всегда можем заказать их. – Она метнула убийственный взгляд на прихвостней Хейвуда. – Я знаю нужных людей.

– Прикуси язык, – посоветовала сестре Линдсей. Но сознавать, что кто-то прикрывает тебе спину, было приятно.

Линдсей заняла свое место впереди рядом с Дуайтом в тот самый миг, когда пристав раскатистым басом провозгласил:

– Внимание! Всем встать для приветствия почтенного судьи Дэвиса! Судебное заседание объявляется открытым!

Из комнаты для судей появился мистер Дэвис и занял свое место. Это был привлекательный мужчина лет сорока, с густой шапкой курчавых каштановых волос и умными карими глазами за стеклами очков без оправы. Во время предыдущих заседаний Линдсей обратила внимание, что, делая важное заявление, он имеет привычку снимать их; частенько он это делал, призывая к порядку кого-нибудь из адвокатов, словно ему не хотелось, чтобы что-либо ослабляло ударную силу его взгляда. Это был один их тех маленьких сигналов, которые Линдсей научилась улавливать за те месяцы, что он председательствовал при рассмотрении ее дела. Это было странно, учитывая, что им ни разу не представилось возможности сесть и поговорить, но ее не покидало чувство, будто они – старые знакомые.

Когда с формальностями было покончено и адвокаты сторон сделали вступительные замечания, начали давать показания свидетели ответчика. Окружной налоговый инспектор, угрюмый и суровый мужчина в темно-сером костюме, представил впечатляющие расчеты предполагаемых налоговых льгот в связи со строительством курорта. Так называемый «ученый» долго распинался о «минимальном воздействии» на окружающую среду. Исполнительный директор компании «Хейвуд групп», стройная холеная блондинка, ровесница Линдсей, используя диаграммы и блестящие отзывы, рассказала о положительном влиянии курортов, построенных этой компанией в других местах, на развитие местной инфраструктуры и качество жизни в целом. Слово взял даже прямолинейный и косноязычный Джерод Дорфман – он пообещал увеличение количества рабочих мест на всех этапах строительства курорта.

– От меня зависят кое-какие парни, которым, как и мне, нужно кормить много ртов. Не понимаю, почему дюжина «обнимателей деревьев»[78]78
  «Обниматели деревьев» – прозвище защитников окружающей среды в США, в частности тех, кто протестует против вырубки лесов.


[Закрыть], – он метнул недовольный взгляд на Линдсей, – должны удовлетворять свои амбиции за счет тех, кто сам зарабатывает себе на жизнь.

На слова этого дюжего и коренастого мужчины отозвались приветственными криками и аплодисментами его сторонники, отчего судье пришлось взяться за молоточек, чтобы призвать присутствующих к порядку.

Наконец наступила очередь Дуайта вызывать свидетелей. По сравнению со свидетелями обвинения они выглядели жалко, и их было мало. Бородатый профессор из университетского центра в Санта-Крус, занимающийся исследованиями окружающей среды, опроверг только что высказанное мнение своего коллеги, заявив о существовании потенциальной угрозы морской фауне и флоре из-за попадания вредных веществ в систему водоснабжения. Потом выступили несколько местных бизнесменов, не желавших, чтобы их город осаждали полчища туристов. Одним из них был отец Олли, Альфонс Оливейра, коренастый и обветренный, как причальная тумба на пирсе. Он заявил, что вполне может лишиться источника существования, если в прибрежных водах, где он ловит рыбу, начнут курсировать прогулочные весельные лодки, байдарки и гидроциклы.

– И без них не протолкнуться, – проворчал он. – Иногда людей в воде оказывается больше, чем рыбы.

– То есть вы хотите сказать, что возражаете против любых действий, которые, на ваш взгляд, могут усложнить ситуацию? – уточнил Дуайт.

– Чертовски верно сказано. – Глаза Альфонса, такие же, как у Олли, яростно сверкнули в скалистых ущельях его лица. – Видите ли, рыба, она умная. Умнее некоторых людей. У нее хватает мозгов держаться подальше от того места, где ее что-то не устраивает. – Он метнул выразительный взгляд на блондинку – исполнительного директора компании «Хейвуд групп», которая, очевидно, не произвела на него особого впечатления своими разноцветными диаграммами и хвалебными отзывами.

По залу заседаний прокатился негромкий смех, хотя нашлись и те, кому, как и Джероду Дорфману, явно не понравилось сравнение с леммингами. Такие люди, стремящиеся к легкой жизни, в погоне за наживой готовы забыть обо всем.

Последней выступала Линдсей. После того как она принесла присягу, ей предложили подняться на кафедру и присесть на скамью для свидетелей. Сложив руки на коленях, она обвела взглядом переполненный зал, прежде чем посмотреть на сестру и Олли, которые сидели в первом ряду, держась за руки. Судя по виду Керри-Энн, она нервничала ничуть не меньше самой Линдсей. Она слабо улыбнулась, а Олли показал ей поднятые вверх большие пальцы рук. Это была та поддержка, в какой она так нуждалась. Линдсей развернула плечи и приготовилась. Это было ее Ватерлоо… последний шанс защитить себя. И она должна была сделать так, чтобы ее слова услышали.

– Я переехала сюда вместе с приемными родителями в начале восьмидесятых, когда мне только исполнилось тринадцать, – начала она свой рассказ, отвечая на вопрос Дуайта. – До этого я жила с матерью и сестрой в мотеле на окраине Рено. Можете поверить, у меня началась совсем другая жизнь. В Рено у нас вечно не было денег, а те, что появлялись, мать тратила на наркотики. Нас с сестрой отдали в приемные семьи, когда мне было двенадцать, а ей – всего три годика. Мне повезло, меня усыновила чудесная пара – Бишопы. Именно они и привезли меня сюда. К несчастью, оба уже умерли, но оставили мне землю, которую любили, и я тоже ее полюбила. – Линдсей, как чумы, избегавшая разговоров о своем прошлом, не могла поверить, что рассказывает эту печальную историю перед людьми, многих из которых она видела впервые. – Сами понимаете, что для меня это – не просто сражение за клочок земли. Все дело в воспоминаниях, которые он в себе хранит. Всякий раз, глядя в окно или гуляя по пляжу, я вспоминаю о своих родителях. – У нее перехватило дыхание, и она откашлялась. – Так что, если я потеряю все это, мне придется похоронить их второй раз.

Когда она шла на свое место, кое-кто из зрителей утирал слезы. Похоже, даже судья был тронут. Может быть – всего лишь может быть – решение будет принято в ее пользу…

– Заседание возобновится в час пополудни, – провозгласил судья, когда утренние слушания подошли к концу. – И тогда я вынесу решение.

* * *

Во время перерыва Линдсей рассеянно отщипывала кусочки сэндвича, купленного ею с тележки буфетчика, пока Олли и Керри-Энн изо всех старались поддержать ее и не дать пасть духом. Но она была слишком напряжена и в ответ только кивала и подавала односложные реплики. Не улучшало ей настроение и отсутствие Гранта.

Не успела она прийти в себя, как пора было возвращаться в зал заседаний. Судья опустился на свое место и внушительно откашлялся.

– Мисс Бишоп, вы очень убедительно выступили в свою защиту, – начал он, и его мягкий взгляд на мгновение остановился на Линдсей, прежде чем переместиться на ее адвоката. – Мистер Тиббет, я вполне согласен с вами в том, что данное разбирательство отличается от подавляющего большинства дел о суверенном праве государства отчуждать собственность. Однако подобные прецеденты уже имели место. Да и мистер Хоуленд и мисс Вульф тоже привели убедительные доказательства в свою пользу. В идеальном мире мы смогли бы сохранить все красоты природы, которыми любуемся сегодня, не ограничивая себя в услугах и удовольствиях, сейчас воспринимаемых нами как должное. Говоря откровенно, несмотря на то что я люблю гольф не меньше любого из вас, я лично предпочел бы мир, который окружает нас сейчас. Но, к сожалению, мы с вами живем не в утопическом обществе. – Он сделал паузу, чтобы снять очки, отчего сердце Линдсей, замершее в ожидании, сорвалось в штопор. – Нравится это нам или нет, жизнь округа, подобного этому, зависит от налоговых поступлений. Школы, библиотеки, общественные работы, социальные службы – все это необходимое условие нашего существования… и процветания. А это означает, что мы неизбежно должны идти на компромиссы. Вот почему, – продолжил он с некоторым сожалением, – я выношу решение в пользу ответчика.

Линдсей показалось, что зал покачнулся у нее перед глазами, как лодка, готовая опрокинуться.

Еще несколько минут слова судьи звучали у нее в ушах. Она, как в тумане, начала пробираться к выходу из зала заседаний.

– Мне очень жаль, Линдсей. Я сделал все, что мог. – Дуайт догнал ее в коридоре и положил руку ей на плечо.

На его лице застыло скорбное выражение, и в своем темном костюме и до блеска начищенных черных туфлях он походил на директора похоронного бюро.

– Я знаю. – Собственный голос донесся до нее откуда-то издалека.

– Я предупреждал вас о том, что схватка будет неравной, – напомнил он ей. – Впервые я сожалею о том, что не ошибся.