Текст книги "Две сестры"

Автор книги: Эйлин Гудж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Собственно, я почти нигде не бывала. Я в основном лишь читаю о тех местах, которые мне хотелось бы посетить. – Она смущенно взглянула на него снизу вверх. – Должно быть, я кажусь вам ужасной провинциалкой.

– Ничуть, – откликнулся он. – У вас просто не было возможности путешествовать. Но все эти сказочные места никуда не денутся, вы еще успеете их посетить. А интересно, – он откинулся на спинку стула, – куда бы вы поехали в первую очередь, если бы могли выбирать?

Она не колебалась ни секунды.

– Мне всегда хотелось посмотреть Россию.

– A-а, страна Толстого и Достоевского!

Она улыбнулась.

– Что я могу сказать? «Анна Каренина» стала моим проводником в мир литературы, когда мне исполнилось пятнадцать. Тогда мне казалось, что это самый замечательный роман на свете. Пожалуй, я думаю так до сих пор.

– Пусть даже он заканчивается трагедией?

– Она предпочла любовь тому, что ожидало от нее общество. На мой взгляд, это – торжество мужества, а не трагедия.

– А я и не подозревал, что в душе вы такой романтик! – В голосе его звучала насмешка, но взгляд, устремленный на нее через стол, был ласковым и интимным, он как будто обнимал ее. Линдсей почувствовала, как по ее телу пробежала легкая дрожь.

– В этом виноват Толстой, – живо откликнулась она.

Добавить что-либо она не осмелилась. Учитывая ее настроение, подогретое вином и теплой компанией, она вполне могла, последовав примеру Анны Карениной, отбросить всякую осторожность.

Покончив с ужином и вымыв посуду, они вернулись в гостиную – наступил черед кофе и десерта: «эспрессо» в крошечных чашечках и миндального печенья. Она смаковала первую чашечку, но отказалась от второй, с неохотой заметив, что ей пора подумать о том, как она будет возвращаться домой. Но прежде чем она поднялась, он положил ей ладонь на запястье и попросил:

– Не уезжайте – вот так, сразу. – Он улыбнулся, увидев, что она нахмурилась. – Не волнуйтесь. У меня и в мыслях нет соблазнять вас, – поспешил заверить он ее, хотя глаза его говорили совсем иное. – Я хотел попросить вас об одолжении. Но вы можете отказаться, если сочтете меня слишком назойливым.

Ему удалось ее заинтриговать.

– Уверяю вас, подобная мысль не приходила мне в голову. Но вы должны объяснить мне, в чем дело, прежде чем я пообещаю вам луну с неба.

– Я тут подумал, что, быть может, вы взглянете на роман, над которым я сейчас работаю. Я написал всего несколько глав и пока не показывал его никому, даже своему редактору. Надеюсь, вы откровенно выскажете мне свое мнение.

– Почту за честь, – ответила она.

Через несколько минут она, удобно устроившись в его спальне, примыкавшей к кабинету, с головой погрузилась в печатный текст, который он ей дал. Это было совсем не то, чего она ожидала. В отличие от головокружительного триллера, каковым по праву считались «Кровавые деньги», новый роман оказался почти элегией. Но ее немедленно увлекла история мальчика-подростка, сбежавшего из дома и голосующего на обочине пустынной автострады под проливным дождем. Стиль изложения покорил ее. Он оказался настолько выразительным, что она буквально физически ощущала усталость мальчика и его страх перед тем, от чего он пытался убежать. Пронзительное одиночество пожилого мужчины, остановившегося на дороге, чтобы подвезти подростка, она уловила настолько отчетливо, как будто сама сидела с ним в машине, глядя на «дворники», не справляющиеся с потоками льющейся с неба воды. Закончив читать, она отправилась на поиски Рэндалла и обнаружила его заряжающим очередную порцию компакт-дисков в проигрыватель.

– Как здорово! – сказала ему Линдсей. – Я даже рада, что вы дали мне прочесть не весь роман, иначе я бы всю ночь не сомкнула глаз.

Выпрямившись, он подошел к ней и обнял.

– Может быть, вы останетесь и поможете мне скоротать ночь? – негромко предложил он. – Я не могу дать вам прочесть всю рукопись, но я знаком с автором, и его можно уговорить рассказать вам, чем закончится роман.

Рэндалл взял ее за руку и, поднеся ее к своим губам, поцеловал в раскрытую ладонь. Линдсей вздрогнула всем телом. Ей казалось, что это примерно то же, как если бы она стояла перед ним совершенно голая, – настолько восхитительно открытой и обнаженной она себя чувствовала. Она не могла пошевелиться, не могла вдохнуть и вымолвить хотя бы слово. Мысли о том, что ей пора уходить и что у нее есть друг, вылетели у нее из головы. И когда он коснулся губами ее губ, в этом уже не было ничего случайного. Это касание оказалось электризующим. Еще никто и никогда не целовал ее так – наверное, подобные ощущения испытывала Анна, когда ее поцеловал Вронский. Инстинкт подсказывал ей: то, что он не торопится разрывать объятия, означало не конец вечера, а начало чего-то нового и доселе неизведанного. Линдсей ощущала это совершенно отчетливо, у нее участился пульс, в груди нарастало нетерпеливое предвкушение приближающейся кульминации, как бывало при чтении романов, когда она думала: «Ну вот, сейчас начнется».

Чувства захлестнули ее с головой, и она почти не отдавала себе отчета в том, что она и Рэндалл переместились в спальню и начали сбрасывать с себя одежду. У нее создалось впечатление, что все происходит само по себе, без ее участия. А потом, когда они сплелись в объятиях, невероятные ощущения затянули ее в свой водоворот, сменяя друг друга. Она осознавала лишь прикосновения рук и губ Рэндалла, когда он ласкал каждый дюйм ее тела, пробудившегося к истинному наслаждению и страсти. Она тоже гладила его, скользя кончиками пальцев по его широкой груди, густо поросшей волосами, и ниже, по загорелому животу и туда, где заканчивался загар… и еще ниже.

Когда он наконец вошел в нее, она подалась ему навстречу, чтобы принять его целиком. И они слились воедино, двигаясь в унисон. Для Линдсей это стало откровением. Да, с другими любовниками, даже с Грантом, ей было хорошо, но никогда еще она не испытывала такого почти болезненного наслаждения. Ей открылась иная Вселенная. Она знала, что ее связывает с Рэндаллом нечто более прочное, чем просто желание, и чувство это уходило корнями куда-то в самую глубь ее естества.

И вот она уже взлетела на самую вершину, ощущая головокружительное освобождение, а мгновением позже, зарычав от удовольствия, взорвался и он. Рэндалл не стал тут же выходить из нее. Он по-прежнему прижимал ее к себе, словно боялся, что она исчезнет навсегда, как только они разомкнут объятия. Она чувствовала на шее его жаркое прерывистое дыхание. Никто из них не произнес ни слова – в том не было нужды.

Наконец они разъединились, но по-прежнему лежали, глядя друг на друга, так близко, что почти соприкасались носами. В слабом свете, льющемся из коридора, она разглядела пятнышко едва заметной щетины, размером с мелкую монету, пропущенное им во время бритья.

– Ты почувствовала? – пробормотал он, и губы его сложились в легкую, сонную улыбку.

– Что?

– Как что? Девять баллов по шкале Рихтера.

Она негромко рассмеялась.

– Такой знаменитый автор, как ты, и всего лишь банальное сравнение с землетрясением?

– Тогда цунами. Так лучше?

– Совсем капельку.

– Что ж, в таком случае остановимся на эпитетах «волнующий, возбуждающий и потрясающий». Не слишком оригинально, согласен, но у меня в голове перегорели все предохранители.

Она придвинулась еще ближе и положила голову ему на грудь. Линдсей долго лежала так, наслаждаясь послевкусием любви и слушая, как постепенно успокаивается ритм его сердца.

– Расскажи мне о себе что-нибудь такое, чего я еще не знаю, – пробормотала она наконец.

– Что бы ты хотела узнать?

– Что-нибудь такое, после чего ты не будешь казаться столь безупречным, и я поверила бы в то, что ты – настоящий. Реальность, а не выдумка.

Она почувствовала, как он напрягся, и отодвинулась, чтобы взглянуть на него. Он нахмурился, как если бы ему в голову пришла неприятная мысль, но вскоре встряхнулся, и лоб его вновь разгладился.

– О, я – настоящий. Настолько настоящий, насколько это вообще возможно. Так что не стоит водружать меня на пьедестал. – В голосе его сквозила ирония.

– Как, у тебя есть что скрывать?

Линдсей улыбнулась ему, давая понять, что шутит. Но на этот раз он не улыбнулся в ответ. Он всматривался в ее лицо, и в глазах его читалось беспокойство. Потом он притянул ее к себе и крепко обнял обеими руками. Но она все равно вздрогнула, как будто в спальню ворвался порыв ледяного, враждебного ветра.

Глава десятая

– Как по-твоему, я нормально выгляжу? – Керри-Энн отвернулась от большого, в человеческий рост, зеркала. Когда Линдсей не ответила, она прикусила губу и нахмурилась. Так плохо, да? Я должна переодеться?

– Нет, ты выглядишь отлично, – Линдсей улыбнулась. Просто ты впервые поинтересовалась моим мнением.

– Ладно, выкладывай, что со мной не так? Я ведь не хочу, чтобы они подумали, что я не в состоянии позаботиться о собственном ребенке.

На сегодняшнем слушании должно было решиться, может ли Керри-Энн забирать к себе дочь на ночь. Окончательный вердикт по поводу опеки еще не был вынесен, но сегодня им предстояло сделать в этом направлении важный, если не решающий, шаг. Если судья сочтет, что Керри-Энн исправилась, а она, в свою очередь, ничего не испортит, то это может означать, что половина дела сделана. Тем не менее, зная, что в жизни «если» не обязательно означает «когда», Керри-Энн не строила на этот счет особых иллюзий.

– Ну, раз уж ты спрашиваешь… – Линдсей отступила на шаг, чтобы окинуть сестру критическим взором. – Я бы сняла браслеты – их звон в зале суда будет только мешать. И ожерелье тоже. Оно слишком…

– Яркое и безвкусное? – подсказала Керри-Энн.

Линдсей предпочла выразиться по-другому:

– У тебя найдется что-нибудь не такое… блестящее?

Керри-Энн погладила кончиками пальцев брелок в форме сердечка, который подарил ей Иеремия. Ей нравился его блеск, нравилось и то, что осколками циркония на нем были выложены ее инициалы. Кроме того, подарок вызывал в ней сентиментальные чувства.

– Не понимаю, что с ним не так, – сказала она, распрямив плечи и задрав подбородок.

Но Линдсей стояла на своем:

– Я могу одолжить тебе свой жемчуг.

– Чтобы я стала похожа на старушку? Нет уж, спасибо!

Но Линдсей даже не пошевелилась, глядя на нее с таким выражением, словно хотела сказать: «Сейчас не время шутить». В обычной ситуации это вызвало бы лишь очередное язвительное замечание с ее стороны, но на это раз Керри-Энн прикусила язык. Слишком многое было поставлено на карту.

– У тебя найдется что-нибудь более подходящее для меня? – смирив гордыню, поинтересовалась она.

Линдсей порылась в шкатулке со своими украшениями и вынула оттуда овальный медальон – опал в форме капельки в золотой оправе – на изящной золотой цепочке.

– По-моему, вот это вполне подойдет к твоему наряду, – сказала она, застегивая ожерелье на шее у Керри-Энн.

– Недурно, – вынуждена была согласиться та, оглядев себя в зеркале. – Спасибо.

– Не стоит благодарности. Теперь мы квиты, учитывая, что ты помогла мне с туфлями. Правда, я чуть не разбилась насмерть, – шутливым тоном произнесла Линдсей. – Честно, не представляю, как ты в них передвигаешься. Я сняла их сразу же, как только добралась до места.

Керри-Энн потянулась к своей косметичке.

– Разве они были единственным, что ты сняла? – Она метнула на сестру лукавый взгляд, накладывая на щеки румяна.

Ей удалось добиться от Линдсей лишь признания в том, что она «хорошо провела время», но это отнюдь не объясняло мечтательного выражения, которое не покидало ее лицо всю неделю, или непонятной смешливости, нападавшей на сестру всякий раз, когда ей звонил Рэндалл.

– Не твое дело, – парировала Линдсей, но жаркий румянец, выступивший у нее на щеках, лишь укрепил Керри-Энн в ее подозрениях.

Она бы не стала заострять на этом внимание, если бы не почувствовала, что Линдсей что-то беспокоит.

– Если тебя грызет чувство вины, наплюй, – посоветовала она. – Ты не из тех дамочек, которые наставляют рога своему дружку только для того, чтобы попробовать запретный плод. Я уверена, что случившееся имеет свои причины.

– И какие же? – с подозрением уставилась на нее Линдсей.

– Послушай, мне известно лишь, что ты отправилась на свидание к симпатичному парню, а домой вернулась какой-то обалдевшей, словно тебя… – Она оборвала себя на полуслове, заметив недовольный взгляд Линдсей. – Словом, я никогда не видела тебя такой с Грантом.

Линдсей в отчаянии всплеснула руками:

– Вы с мисс Хони словно сговорились!

Керри закрыла крышечку коробочки с румянами и развернулась на месте, в упор глядя на сестру.

– У меня может быть свое мнение на этот счет, не так ли? Кроме того, я ничего не имею против Гранта.

– Но?.. – Линдсей, уперев руки в бока, ожидала продолжения.

– Но и слепому видно, что ты с ним не получаешь того, что могла бы.

Румянец на щеках Линдсей стал жарче.

– Неужели все упирается исключительно в секс?

– Я не имею в виду один лишь секс. Но и он тоже имеет значение, и ты не буешь это отрицать. То есть я хочу сказать, что без него отношения вообще теряют смысл. С таким же успехом ты могла бы встречаться со своими подругами.

Линдсей сдалась и со вздохом опустилась на кровать.

– Как же все запуталось!

«Так ли это на самом деле, или сестра, по обыкновению, все усложняет?» – спросила себя Керри-Энн.

– Так что, вы с Грантом поссорились или что-то в этом роде?

– Нет, ничего подобного, – Линдсей снова вздохнула. – Ну, ты понимаешь, когда все идет вроде бы так, как надо, а потом ты встречаешь кого-то и… и внезапно все уже не настолько хорошо, как прежде? Именно так у меня и происходит после встречи с Рэндаллом. Грант ничего не знает, естественно, и от этого мне только хуже.

– Значит, ты готова порвать с ним?

– С кем, с Грантом?

– Нет, с Махатмой Ганди.

Линдсей пожала плечами и беспомощно развела руками.

– Еще слишком рано говорить о чем-то таком. Я до сих пор многого не знаю о Рэндалле – в некотором смысле он остается для меня загадкой. А что касается Гранта… в этом случае я, по крайней мере, знаю, что получу. Может быть, это не идеальный вариант, но меня устраивает. Или устраивал раньше. И что, я должна отказаться от этого только потому, что крышу моего дома пробил ослепительный метеор?

– Все зависит от размера метеора, – заметила Керри-Энн. Линдсей метнула на нее очередной колючий взгляд, и Керри-Энн поспешила добавить: – Разве у нас с тобой случилось не то же самое? В некотором роде я свалилась тебе на голову, как тот самый метеор.

– Это совсем другое. Ты – член моей семьи.

– Да, но ты меня совсем не знала. И, будем откровенны, я оказалась не такой, какой ты меня представляла. Но ты все равно дала мне шанс. Это говорит кое о чем, нет?

– Да… о том, что я не собиралась отказываться от собственной сестры. Это – не одно и то же.

От слов сестры на душе у Керри-Энн потеплело. Но значило ли это, что Линдсей понемногу начинала принимать ее такой, какая она есть?

– Может, это и не совсем одно и то же, но я хочу сказать, что надо больше доверять своим инстинктам. Да-да, знаю, иногда они могут завести тебя в такие дебри, что только держись, – как обыкновенно случалось с ней самой, – но и чрезмерные умствования тоже до добра не доведут.

– Ладно, пока нет смысла говорить об этом. Решение мне предстоит принять не сегодня. – Линдсей расправила плечи и встала. – А ты и вправду выглядишь классно, – заключила она, окинув Керри-Энн одобрительным взглядом. – Я рада, что ты остановилась на этом наряде.

Правда, это было не то, что выбрала Линдсей, когда они в начале недели отправились по магазинам, – женский брючный костюм, в котором Керри-Энн казалась себе монахиней в мирской одежде. Она остановила свой выбор на платье в горошек, с большим запахом, которое подчеркивало достоинства ее фигуры, не выставляя их напоказ чересчур откровенно.

– Ты не шутишь? – не поверила Керри-Энн.

Линдсей улыбнулась.

– Да, я действительно так думаю. – Протянув руку, она поправила выбившийся локон сестры. – Кроме того, мне кажется, что такой естественный цвет волос идет тебе намного больше, чем розовый.

Вчера, с помощью мисс Хони, Керри-Энн выкрасила волосы, убрав следы розового мелирования. Правда, кое-где розоватый оттенок еще можно было заметить, но только если присмотреться. Теперь она понимала, что не стоит демонстрировать судье непокорного ребенка, который до сих пор жил у нее внутри. Да и сделать это оказалось не так трудно, как бросить курить, – из-за этого она до сих мучилась, хотя ей здорово помогали никотиновые пластыри. Теперь Керри-Энн все чаще задумывалась над тем, а такие ли уж они разные с сестрой, если как следует разобраться?

Керри-Энн последний раз окинула себя взглядом в зеркале, разгладила обеими руками подол платья и сбрызнула волосы лаком для укладки. «Придется смириться с тем, что есть, потому что больше ничего нельзя сделать». Но вслух она произнесла:

– Полагаю, пора ехать. Нам предстоит долгий путь, а мне ни в коем случае нельзя опаздывать.

В суде ее ждали только к трем часам пополудни, но поездка на машине до Сент-Луиса-Обиспо занимала почти четыре часа, и она хотела иметь запас времени на случай пробок на дороге или проколотой шины. Это люди типа Линдсей могут позволить себе роскошь опоздать на судебное заседание – на их репутации это не сказалось бы, – но Керри-Энн лишилась этой привилегии одновременно с потерей дочери.

Линдсей наверняка понимала, что, даже если они проколют колесо, то шести часов им хватит за глаза, чтобы доехать до места, но она ограничилась тем, что сказала:

– Раз так, едем. Позови мисс Хони, пока я подгоню машину, хорошо? Встретимся у входа.

* * *

Программа «Двенадцать шагов» научила Керри-Энн не молиться о чем-либо конкретном. Молитва, говорилось в Большой книге, – это не список пожеланий на Рождество. Следовало молиться о том, чтобы как следует прожить наступающий день, а остальное предоставить высшим силам. Нельзя сказать, впрочем, что она знала или хотя бы подозревала, что представляют собой высшие силы. Взрослея и кочуя из одной приемной семьи в другую, она точно так же перебирала и религии – католицизм, протестантство, баптизм, иудаизм, пятидесятничество, – пока наконец, в возрасте тринадцати лет, у нее в голове не образовалась совершеннейшая каша из всевозможных постулатов, единственный общий смысл которых заключался в том, что она должна покориться. И только когда она присоединилась к программе «Двенадцать шагов», у нее появилось новое представление о вере. В голове у Керри-Энн часто звучали слова одного из «старожилов», нечесаного и неряшливого бывшего заключенного, Большого Эдда:

– Это необязательно должен быть Иисус Христос. Это может быть кто угодно – Бог, Мохаммед, Будда или даже этот чертов Рон Л. Хаббард[63]63
  Рон Лафайетт Хаббард (1911–1986) – американский писатель и философ, создатель дианетики и сайентологии.


[Закрыть]. Да хоть вон та дверная ручка! Но вся фишка в том, – продолжал Большой Эд, – что ты молишься себе, точнее, той части себя, которая помогла тебе стать тем, кто ты есть сейчас, и удерживает тебя на избранном пути. И кто может отрицать, что к этому приложил руку сам Господь Бог?

Словом, Керри-Энн молилась. Она пыталась не конкретизировать свои мольбы, но стоило ей сесть и сложить в молитвенном жесте руки перед грудью, как перед ее мысленным взором вставал образ ее маленькой доченьки. Она знала, что не может полагаться на одну только высшую силу. Каким-то образом она должна доказать судье, что заслуживает второго шанса. Ведь теперь, из-за вмешательства Бартольдов, ставки оказались запредельно высоки. Даже надев строгую одежду и стараясь говорить правильно, она все равно не могла соперничать с тем, что предлагали Белле они, со своим элитным образованием и успешной карьерой, замечательным дорогим домом и положением в обществе. Кроме того, они были темнокожими. Керри-Энн знала, что судьи предпочитают отдавать детей приемным родителям той же этнической группы. И это правило могло сработать и в данном случае.

А что могла предложить она? Только свои памятные значки – «90 дней» и «Шесть месяцев без наркотиков», которыми ее наградили в Обществе анонимных наркоманов. У нее не было ни образования, ни карьеры, ни заслуживающих упоминания сбережений, ни собственного дома, ни даже средства передвижения. Короче говоря, она была не в состоянии как следует воспитывать своего ребенка и хорошо заботиться о нем.

За исключением одного «но»…

– Кто бы что ни говорил, не забывай о том, что ты – мать Беллы, – напутствовал ее позавчера Олли, когда они прогуливались по берегу. – А дети должны жить со своими родителями.

При воспоминании об Олли на сердце у нее потеплело. В последние несколько недель он делал все, что было в его силах, чтобы отвлечь Керри-Энн от мыслей о приближающемся судебном процессе, и даже пошел на хитрость – все время угощал ее всякими вкусностями, так что она в шутку даже упрекнула его в том, что он кормит ее, словно на убой. Олли оказался мастером на разные выдумки. Как-то он отвез ее в парк Бордуок, что рядом с Санта-Крус, и там они катались на американских горках, визжа от страха и восторга, как парочка придурков, сбежавших из сумасшедшего дома. В другой раз он пригласил Керри-Энн в Биг-Бэйсин-Стейт-парк посмотреть на гигантские секвойи. А не далее как позавчера Олли угостил ее ужином в старомодной таверне, принадлежащей помешанному на кино чудику, в которой клиентам крутят старые черно-белые фильмы. В тот вечер они смотрели ленту 1940 года с Бет Дэвис в главной роли – она играла бессердечную роковую красотку и в конце концов получила свое: погибла в зрелищной автомобильной катастрофе. Остальные зрители порадовались такому финалу, но Керри-Энн не стала злорадствовать из-за столь страшного конца героини, пусть даже та заслуживала этого десять раз. Она знала, что жизнь – подлая штука и что ступить на скользкую дорожку очень легко, а вот сойти с нее – практически невозможно. Словом, она не считала себя вправе судить других.

Вчера после работы Олли отвез ее на мыс Мори-Пойнт, что находится к северу от Лагуны Голубой Луны, и там они пошли по едва заметной тропинке, вьющейся по самому краю болотистого плато, которое скалистыми уступами обрывалось в океан.

– Помнишь сцену из «Гарольда и Мод»[64]64
  Гарольд и Мод» (1971) – американский фильм.


[Закрыть], в которой «ягуар» Гарольда срывается со скалы? Они снимали ее на этом самом месте, – поведал ей Олли, когда они остановились на одном из скальных выступов, глядя вниз, где среди острых каменных клыков пенился прибой.

– По-моему, я не смотрела этот фильм, – призналась Керри-Энн.

Олли, не веря своим ушам, с изумлением уставился на нее.

– Ну, ты даешь! Просто кошмар!

– Что ты имеешь в виду – сам фильм или то, что я его не видела?

– И то и другое. – Он покачал головой. – Пожалуй, он должен стать обязательным для всеобщего просмотра.

– Ну, раз уж я его не видела, может, расскажешь мне, о чем он?

– Он об одном парне, Гарольде. Все считают его чокнутым. Типа, он тащится оттого, что ходит на похороны незнакомых ему людей. Как бы то ни было, но однажды на похоронах он встречает полоумную старушку, которую зовут Мод. Он совсем еще мальчишка, но они влюбляются друг в друга, а потом она умирает. – Керри-Энн презрительно фыркнула, а Олли отметил: – Нет, там нет ничего такого. Они – просто родственные души, понимаешь? Вот в чем вся фишка. Смысл в том, что когда два человека любят друг друга, все остальное, типа того, чего ждет от них общество, уже не имеет никакого значения.

– Ага, а ты подумал, что было бы, если бы они взяли и поженились? – попыталась вернуть его к реальности Керри-Энн. – И ему пришлось бы повсюду представлять ее как свою жену, и тогда люди решили бы, что он окончательно спятил.

– Ну и что?

– А то, что так можно поступать только в том случае, когда тебе нечего терять.

Олли повернулся к ней, жадно вглядываясь в ее лицо.

– Мы все еще говорим о Гарольде и Мод или уже нет?

Керри-Энн поняла, что нельзя и дальше откладывать неизбежное. С грустью она произнесла:

– Ты нравишься мне, Олли. И не только как друг. Так что, кто знает, может быть, в другое время и в другом месте… – Она неопределенно махнула рукой. – Но сейчас я не в том положении, чтобы раздражать своими выходками людей. Например, мою сестру. – Она выставила перед собой руку, не желая слушать его возражения. – Она нужна мне больше, чем ты. И это факт. Значит, мы должны притормозить и перестать встречаться.

Олли с тоской смотрел на нее. Но, поскольку ее желания для него всегда были важнее своих собственных, он ограничился тем, что сказал:

– Похоже, у меня нет выбора, верно? – А потом добавил, что расстаются они не навсегда, а только до тех пор, пока у нее все не наладится.

Отчего-то, вспомнив об этом, Керри-Энн немного успокоилась.

Голос мисс Хони вырвал ее из не слишком приятных размышлений.

– Не знаю, как вы, девочки, но мне мой желудок подсказывает, что наступило время обеда. Как насчет того, чтобы остановиться и перекусить?

Керри-Энн бросила взгляд на часы и увидела, что уже почти час дня – они провели в пути больше трех часов. Совсем скоро она предстанет перед судьей. При мысли об этом аппетит, который появился за время поездки, пропал окончательно. Слишком многое зависело от сегодняшнего заседания суда. Если судья сочтет ее не заслуживающей доверия даже в таком относительно простом деле, как визит с ночевкой, то будут ли у нее шансы победить, когда речь пойдет о том, кто сможет лучше позаботиться о Белле и воспитать ее?

Они остановились пообедать в Писмо-Бич, но все равно прибыли в Сент-Луис-Обиспо загодя. Адвокат Керри-Энн, который в новом темно-синем костюме с галстуком смотрелся весьма импозантно, приехал раньше их, и она переговорила с ним накоротке у входа в зал заседаний, тогда как Линдсей и мисс Хони прошли внутрь, чтобы занять места. Через несколько минут Керри-Энн миновала двойные двери и вступила в свой личный ад.

Заседание уже началось, и в зале яблоку негде было упасть. Здесь собрались люди, ожидающие рассмотрения своих дел, – адвокаты и их клиенты в сопровождении друзей и родственников, кое-кому из которых предстояло выступить в роли свидетелей. Но вместо знакомого судьи Никеля в мантию был облачен другой человек – худощавый чернокожий мужчина средних лет с коротко стрижеными пепельно-серыми волосами. Сердце у Керри-Энн упало.

«Мне конец», – подумала она.

Единственное, что было ей на руку, – ее адвокат тоже был чернокожим. Она метнула на Абеля панический взгляд, когда они с ним усаживались рядом с Линдсей и мисс Хони в заднем ряду. Он наклонился к ней и пробормотал:

– У судьи Никеля случился удар – совсем недавно, так что времени подать апелляцию, с тем чтобы отложить слушание, у меня просто не было. Но вам не стоит волноваться заранее. Мне сказали, что этот судья – честный человек. Он не станет давить на вас только потому…

– …что я – белая? – с раздражением закончила она фразу.

Абель мрачно кивнул, словно говоря: «Помимо всего прочего».

Его хмурое лицо отнюдь не прибавило ей спокойствия. Неужели ее стычка с Бартольдами вновь выйдет ей боком? Никаких репрессий не последовало – пока, – но Керри-Энн не сомневалась, что социальная работница сочла инцидент достаточно значимым, чтобы сообщить о нем.

Прежде чем она успела спросить об этом у своего адвоката, началось рассмотрение очередного дела: разводящиеся супруги не могли решить, кто из них будет опекать их двоих маленьких детей. Жена, тихая и забитая брюнетка, молча сидела на скамье с видом великомученицы, пока ее адвокат держала речь.

– Ваша честь, моя клиентка – мать-домохозяйка, которая посвятила всю свою жизнь детям, – начала адвокат, седовласая, представительная дама. Перечислив многочисленные добродетели своей подопечной, она добавила, имея в виду детей: – Им будет нанесена жестокая травма, если их вырвут из привычного окружения, заберут из единственного дома, который они знали, и отдадут отцу, настолько занятому своей работой, что у него просто нет на них времени.

Глядя на мужа брюнетки, Керри-Энн ни на секунду не усомнилась в том, что все, сказанное о нем, – правда до последнего слова. Этот человек с сальными, лоснящимися волосами производил очень неприятное впечатление, впрочем, его адвокат был еще неприятнее. Но вскоре она поняла, что внешность бывает обманчива.

– Да, мой клиент, мистер Гендерсон, слишком занят работой, чтобы проводить со своими детьми столько времени, сколько ему хотелось бы, но на это имеется веская причина, – парировал адвокат мужа обвинение в его адрес. Голос его сочился нескрываемым презрением. – Он пытается совместить две работы, чтобы покрыть долги, которые наделала его супруга в результате своего болезненного пристрастия к азартным играм. – Он ткнул обвиняющим перстом в сторону жены, которая еще сильнее съежилась на скамье. – Эта женщина не постеснялась отобрать у своих детей кусок хлеба, чтобы сделать ставку на тотализаторе в Интернете, пока их отец трудился в поте лица, дабы его семья не пошла по миру. Она утверждает, что посвятила свою жизнь детям? В таком случае позвольте спросить у вас, ваша честь, что для нее самопожертвование – любовь к детям… или к игре «в очко» по Интернету, пристрастием к которой она грешила?

Взгляд судьи устремился на покрасневшую до корней волос супругу.

– Я бы хотел выслушать миссис Гендерсон, – сказал он, жестом предлагая ей встать. Когда она поднялась, то тоном Моисея, призывающего фараона к ответу, судья задал ей вопрос: – Что вы можете сказать по поводу этих обвинений?

Запинаясь, она пробормотала:

– Ваша честь, я… я признаю, одно время у меня были проблемы с азартными играми, – она нервно оглянулась на своего супруга, – но с тех пор, как я вступила в Общество анонимных игроков, я воздерживаюсь от этой дурной привычки вот уже год. Для меня теперь нет ничего более важного, чем мои дети.

Но на судью ее слова, похоже, не произвели особого впечатления.

– Если это действительно так, то почему же эти соображения не помешали вам проигрывать их будущее? – пророкотал он, и глаза его сверкнули презрением.

Выслушав свидетелей обеих сторон, включая сестру жены, которая дала показания в пользу мужа, он распорядился, чтобы пара обратилась к назначенному судом посреднику, прежде чем будет определена дата окончательного слушания. Временно опека над детьми передавалась отцу.

Следя за разыгрывающейся перед ее глазами драмой, Керри-Энн почувствовала, что ее тревога перерастает в панику. Если судья оказался столь бесчувственным к женщине, единственным прегрешением которой была игра «в очко» в сети, то что он скажет матери, регулярно курившей «крэк» в присутствии своей пятилетней дочери?

Она оглянулась на сестру, и Линдсей ободряюще улыбнулась ей. Мисс Хони, сидевшая по левую руку от Линдсей, походила на медведицу, готовящуюся до последнего защищать своих детенышей: она выпрямилась на скамье, глаза ее горели свирепым огнем.