Текст книги "Две сестры"
Автор книги: Эйлин Гудж
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Рэндалл выглядел страшно довольным, как школьник, получивший золотую звездочку от своего учителя.
– Спасибо за комплимент. Но у меня такое чувство, что вы все равно польстили бы мне, даже если бы книга вам не понравилась.
– Пожалуй, вы правы. Честность – не самая лучшая политика в моем бизнесе, – со смехом ответила она. – Хотя со своими покупателями я стараюсь быть честной. Если мне кажется, что кому-то книга может не понравиться, я прямо говорю об этом.
– Но самолюбие автора, голову которого уже вскружил успех, вы готовы пощадить? – поддразнил он ее, и его голубые глаза озорно блеснули.
– А вот теперь вы вкладываете свои слова в мои уста, – парировала она. – Разве я говорила, что у вас головокружение от успеха?
– Даже после того, как я только что самым бессовестным образом вынудил вас сделать мне роскошный комплимент?
Улыбнувшись, он взял в руки экземпляр своего романа, размашисто расписался на нем и протянул ей, держа раскрытым на титульной странице. Опустив глаза, она с удивлением отметила, что автограф адресован ей:
«Линдсей, вы согласитесь поужинать со мной сегодня вечером? Ваш покорный слуга, Рэндалл Крейг».
– За мой счет, – поспешил добавить он, когда она озадаченно посмотрела на него. – Книга, я имею в виду. Я хотел, чтобы у вас был свой собственный подписанный экземпляр. – Вытащив бумажник, он извлек оттуда две хрустящие купюры и протянул их ей – это были первые деньги, полученные ею непосредственно от автора. – А насчет ужина… – Он говорил преувеличенно небрежным тоном, словно намекая на то, что это всего лишь дружеское приглашение. – Я еду в Монтерей на конгресс и поэтому решил остановиться в вашем городе на ночь. Кроме того, я надеялся, что вы позволите мне искупить свою вину за то, что давеча подвел вас.
Из авторской биографии Рэндалла Линдсей знала, что он живет чуть выше по побережью, в Сан-Франциско. Не настолько далеко, чтобы не вернуться туда и без проблем успеть утром к началу конгресса в Монтерее. Она вдруг подумала: а не остался ли он специально для того, чтобы поужинать с ней? Перспектива выглядела заманчивой, пусть даже он таким образом лишь приносил свои извинения.
Но у нее было неотложное дело нынче вечером – заседание книжного клуба, на котором она председательствовала.
Впрочем, с этим вполне справится Керри-Энн, решила она. Сестре все равно придется присутствовать – они с Олли будут продавать кофе и булочки. Неужели она хочет слишком многого, ведь надо всего лишь приглядывать за порядком и, в крайнем случае, пробить несколько чеков? Не успев сообразить, что она делает, Линдсей услышала собственный голос:
– С удовольствием поужинаю с вами, мистер Крейг.
Она предложила сходить в небольшой итальянский ресторанчик за углом, куда часто водила заезжих авторов. Место было достаточно уединенное, но без излишней романтичности, так что она не будет особенно терзаться угрызениями совести из-за того, что приняла предложение Рэндалла, незадолго до этого отказав своему приятелю. Хотя у Гранта нет повода для обиды и возражений. «Это всего лишь бизнес», – сказала она себе. Знакомство с авторами являлось его неотъемлемой частью. Что же делать, если в данном конкретном случае автор оказался очаровательным и обаятельным мужчиной? Это не имело для нее особого значения.
* * *
Линдсей прибыла в заведение Паоло за несколько минут до назначенного времени, посему до появления Рэндалла ей удалось занять один из уютных столиков, притаившихся в задней части ресторанчика, у дровяной печи. И уже через полчаса, благодаря живительному воздействию бутылки красного вина, итальянской закуски «ассорти» и волшебных fettucine al limone[42]42
Fettucinini al limone – нечто вроде широких и коротких спагетти с лимонным соусом (итал.).
[Закрыть] Паоло они были счастливы настолько, насколько это было возможно в подобной ситуации.
– Я и не подозревал, что такие спагетти подают за пределами Италии, – сказал Рэндалл, отламывая хлебный мякиш, чтобы собрать с тарелки остатки соуса. На лице его отражалось столь неподдельное удовольствие, что Линдсей ощутила, как в груди у нее зарождается теплое чувство к нему, которое при всем желании нельзя было посчитать проявлением делового интереса.
– То, что Паоло не может вырастить или купить здесь, он закупает на родине – даже муку, из которой готовят спагетти.
– Неудивительно, что у них такой божественный вкус. – Рэндалл сунул в рот последний кусочек пропитанного соусом хлеба и принялся медленно жевать, закрыв глаза, словно мысленно принимая причастие, прежде чем запить это удовольствие глотком вина. – Когда я был маленьким, мы каждое лето по целому месяцу проводили в Италии с семьей отца, – сообщил он ей. – Они жили в маленькой деревушке Монтепульчиано, к югу от Сиены. Для меня с братом это был рай на земле. Мы ели, как короли, целыми днями бегали по улице босиком, и нас безбожно баловали наши nonnas[43]43
Nonna – бабушка (итал.).
[Закрыть] и tias[44]44
Tio – тетя (итал.).
[Закрыть].
Линдсей вспомнила, как впервые ощутила дуновение соленого ветра на своих щеках и ласковое тепло волн, щекочущих ее босые ноги, когда брела по берегу океана здесь, в Лагуне Голубой Луны. Тогда она решила, что, наверное, умерла и попала в рай. – Ну, и как так вышло, что, имея отца-итальянца, вы обзавелись фамилией Крейг? – поинтересовалась она.
Он улыбнулся.
– Энтони – мой отчим.
– Ага, тогда понятно.
– Хотя я всегда относился к нему, как к родному отцу, и воспринимал соответственно, – продолжал Рэндалл. – Пожалуй, это одно из преимуществ того, что твоя мать выходит замуж второй раз, когда ты еще совсем мал. Впрочем, наверное, все-таки дело в том, что Энтони оказался славным малым. К тому же я практически не знал родного отца, пока не стал взрослым. – В его голосе прозвучали горькие нотки, и он печально улыбнулся ей. – Но, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Полагаю, что все писатели – хорошие, во всяком случае, – вырастают из трудного детства, так что я должен быть благодарен ему хотя бы за это.
– Если это правда, то я непременно получила бы Пулитцеровскую премию, если бы решила попытать счастья на писательской стезе, – ответила она с коротким безрадостным смешком.
Он склонил голову к плечу, не сводя с нее глаз.
– Выходит, у вас тоже было нелегкое детство?
Линдсей почувствовала, что он спрашивает ее об этом не из простого любопытства. Тем не менее она уже жалела о том, что затронула эту тему. Вино и ненавязчивое общество Рэндалла внушили ей обманчивое чувство защищенности, и она рискнула углубиться на территорию, оказываться на которой обычно избегала.
– Мое детство было всяким, – сказала она. – Я думаю, что оно разделилось на две части, как летоисчисление – до нашей эры и после. Вот только в моем случае «до нашей эры» можно заменить на «до Калифорнии». Я переехала сюда с родителями, когда мне исполнилось тринадцать. До этого я жила в Рено с матерью и сестрой – моей настоящей матерью, я имею в виду. – Помолчав, она добавила, медленно покачав головой: – Странно называть ее так, потому что я никогда не думала о ней как о матери. Для меня она была просто Кристал.
– Все было так плохо?
Линдсей пожала плечами.
– Полагаю, нельзя винить в происшедшем только ее одну. Меня она родила, когда сама была еще совсем молоденькой – ей едва исполнилось семнадцать. Кроме того, теперь мне кажется, что она просто не была создана для того, чтобы быть матерью. Фактически ее никогда не было рядом. Она работала по ночам, а днем, естественно, спала, так что мне приходилось воспитывать себя самой. А потом, когда на свет появилась моя сестра, мне пришлось растить и ее. – Она поспешила добавить: – Не поймите меня неправильно. Я люблю свою сестру, но… – Линдсей умолкла, думая о том, что прошлое, в некотором смысле, совершило полный круг.
– Похоже, на вас свалилось слишком много.
– Да, мне было нелегко, – призналась она.
– И что было дальше?
– Когда мне исполнилось двенадцать, Кристал попала в тюрьму за торговлю наркотиками. А меня и сестру отдали в разные приемные семьи. – Голос ее звучал отстраненно и холодно, как если бы она рассказывала о людях и событиях, не имеющих к ней непосредственного отношения. Годы одиночества и безнадзорности научили ее дистанцироваться от подобных эмоций.
Рэндалл же был слеплен совсем из другого теста. На его лице, как на экране сейсмографа, отражались все переживаемые им чувства, и сейчас на нем читалось искреннее участие.
– Должно быть, для вас и вашей сестры это стало тяжелым ударом.
– Для Керри-Энн в большей степени, чем для меня. Меня отдали семейной паре, которая позднее удочерила меня. А вот моей сестре не повезло. В то время ей было всего три годика, а ее жизнь состояла из бесконечных переездов – приемные семьи часто менялись. Я даже потеряла ее из виду на долгие годы.
– Но ведь теперь это все позади, и она вновь с вами?
Линдсей кивнула и отпила глоток вина.
– В этом-то и заключается самое странное – я потратила полжизни на ее поиски, и внезапно, пару недель назад, она сама появилась на пороге. А ведь последний раз я видела ее, когда она была вот такой, – и Линдсей опустила руку на уровень столешницы, показывая, какого роста была в те времена Керри-Энн. – Для меня это стало настоящим шоком.
Рэндалл негромко присвистнул.
– Могу себе представить. Воссоединение получилось еще то.
– Да уж. Совсем не так, как в кино, когда все обнимаются, а потом экран гаснет. – Неожиданное появление сестры пробудило в душе Линдсей массу самых противоречивых чувств. – Разумеется, я счастлива, что она вновь вошла в мою жизнь, хотя в наших отношениях далеко не все гладко. И дело не только в том, что нас воспитывали совершенно по-разному – просто мы изначально полные противоположности.
– То есть?
Линдсей заколебалась, не зная, как выразить словами свои ощущения и при этом не выставить сестру в неприглядном виде – она не хотела, чтобы у него сложилось о ней неверное представление.
– Ну, во-первых, Керри-Энн не любит читать. Я не могу представить свою жизнь без книг, а моя сестра даже не знает, кто такой Достоевский. Кроме того, меня не так-то легко вывести из себя, а она… Стоит ее погладить против шерсти, как она взрывается, подобно римской свече[45]45
Римская свеча – шутиха, род фейерверка.
[Закрыть]. – Линдсей умолкла и принялась задумчиво вертеть в пальцах ножку фужера, глядя невидящим взором куда-то перед собой. – Я знаю, что ей пришлось нелегко, поэтому пытаюсь проявить понимание, хотя мне не всегда хватает терпения при общении с ней. Я все время вынуждена напоминать себе о том, что она была лишена тех преимуществ, которые имела я.
– Уверен, со временем все наладится, – сказал он.
– Если только раньше мы не прикончим друг друга, – сухо рассмеявшись, отозвалась Линдсей и пояснила: – Керри-Энн живет со мной и мисс Хони. Временно, разумеется, пока она не найдет себе подходящее жилье.
Глаза его блеснули в озорной улыбке.
– Позволено мне будет поинтересоваться, кто такая мисс Хони?
– Вы видели ее – помните леди за прилавком? Полагаю, ее можно назвать моей приемной крестной матерью. Она жила с нами по соседству, когда я была еще совсем маленькой, и она присматривала за нами, когда Кристал не было поблизости. Собственно, она – единственная, кто у меня остался из моей семьи. Не считая Керри-Энн, естественно. Мне бы лишь хотелось, чтобы у нас с сестрой все складывалось так же легко и просто, как у меня с мисс Хони. Пока что мы чаще сталкиваемся лбами, чем укрепляем родственные узы.
Рэндалл с сочувствием закивал.
– Та же самая истории и у меня с моим братом, вот только мы росли под одной крышей. Он – республиканец, я – демократ. Он ревностный прихожанин, часто ходит в церковь, а я – никудышный католик. Но даже если мы частенько не находим общего языка, это не значит, что мы не заботимся друг о друге.
Линдсей отставила в сторону свой фужер, сообразив, что вино уже ударило ей в голову. По крайней мере, настолько, чтобы смотреть Рэндаллу прямо в глаза и иногда терять нить разговора. Она окинула его долгим взглядом, и то, что она увидела, ей понравилось.
– Спасибо вам, – проговорила она наконец. – Как приятно поговорить с тем, кто тебя понимает. И кто не считает меня исчадием ада оттого, что временами мне хочется придушить свою сестру.
– От этого вы не становитесь исчадием ада. Такие чувства свойственны любому человеку.
Он улыбнулся и перегнулся через стол, чтобы взять ее за руку. Жест выглядел бы вполне невинным и дружеским, если бы он не задержал ее пальцы в своих. Между ними проскочила искра, и не заметить этого было нельзя. Они пересекли границу, отделяющую сугубо деловые отношения от совсем иных, которых она боялась и жаждала одновременно. Линдсей почувствовала, как в ней поднимается жаркая волна, и, судя по тому, как он смотрел на нее, Рэндалл в этот момент думал о чем угодно, только не о делах.
«Что я делаю? У меня же есть близкий друг!» Она неохотно отняла руку и откинулась на спинку стула.
– Разумеется, не помогает делу и то, что ей негде остановиться, и это как раз в тот момент, когда я и сама могу остаться без крыши над головой. – И Линдсей, стараясь не испортить чудесную атмосферу вечера, в нескольких словах рассказала ему о том затруднительном положении, в котором оказалась.
Рэндалл внимательно слушал ее, и лицо его мрачнело все больше. Он явно симпатизировал жертвам несправедливости.
– Что вам известно об этом Ллойде Хейвуде? – спросил он.
– Только то, что о нем можно узнать в Интернете, – ответила она. – Плюс то, что он – негодяй, к тому же обаятельный.
– И это хуже всего, – пробормотал он и нахмурился еще сильнее.
– Не могу не согласиться с вами, – отозвалась она, вспоминая ловкую попытку Хейвуда одурачить ее и заманить в свои сети. – Но как можно бороться с таким человеком? У него практически все козыри на руках. И бездонные карманы, вдобавок. Он отправит меня в богадельню, если только ему не удастся выжить меня из собственного дома.
Рэндалл, все такой же мрачный, глубоко задумался, и она решила, что он вспоминает собственный горький, аналогичный этому опыт. Что-нибудь такое, что вынудило его покинуть мир Уолл-стрит на пике карьеры, променяв его на туманное будущее начинающего писателя, – быть может, сделка с нечистоплотным партнером, что-то, обо что он здорово обжегся? Но прежде чем она успела спросить его об этом, к ним подошел официант, чтобы убрать со стола грязную посуду. К тому времени, когда им принесли кофе и десерт – бесподобный torta di поппа[46]46
Torta di nonna – торт с заварным кремом, миндалем и кедровыми орехами (итал.).
[Закрыть], приготовленный по личному рецепту Паоло, – они уже перешли к другой теме. Рэндалл рассказал ей о своей матери, у которой, помимо нескольких апоплексических ударов, развивалась болезнь Альцгеймера. Он признался ей, что ему невыносимо тяжело наблюдать за тем, как постепенно исчезает облик некогда интеллигентной и остроумной женщины, которую он знал. Линдсей откровенно поведала ему о том, каково ей было потерять Теда и Арлен.
Когда официант принес счет, Рэндалл оплатил его, а потом обошел столик и предложил ей руку, чтобы помочь подняться. В этот момент они походили на самую обычную семейную пару, закончившую ужинать в ресторане и собирающуюся отправиться домой. Его присутствие приятно согревало ее, и она подметила завистливые взгляды, которыми проводили их несколько посетительниц, наверняка решивших, что они переживают романтический период влюбленности, и наверняка пожелавших себе того же. У дверей Рэндалл приостановился, чтобы поблагодарить Паоло, толстенького итальянца средних лет. – Последний раз такой итальянской вкуснотищей меня угощали в доме моей бабушки в Монтепульчиано, – сделал он комплимент шеф-повару и владельцу ресторана в одном лице, чью страсть к стряпне наглядно подтверждал его белый халат, заляпанный пятнами соуса и туго обтягивающий его объемистый животик. А потом добавил по-итальянски:
– Dal cuore mangiate l'alimento migliore.
Толстяк просиял и воскликнул:
– Esattamente[47]47
Esattamente – совершенно верно; правильно (итал.).
[Закрыть]!
– Что вы ему сказали? – полюбопытствовала Линдсей, когда они вышли наружу.
– Это примерно означает: «Лучшая еда готовится с чистым сердцем».
– Я не знала, что вы говорите по-итальянски. – Линдсей была поражена. Что касается ее самой, то языки давались ей с трудом.
– Вы еще многого не знаете обо мне, – сказал он, предлагая ей опереться на его руку, когда они зашагали по тротуару. Голос его звучал приветливо и даже чуть насмешливо, но она заметила на его лице озабоченность.
Рэндалл предложил подвезти ее домой, и она не нашла в себе сил отказаться. Даже если бы она не отдала Керри-Энн ключи от своей машины, то была слишком навеселе, чтобы самой садиться за руль. Но дело не только в вине, думала Линдсей, держа его под руку, когда они направлялись к тому месту, где был припаркован его автомобиль. Близость Рэндалла кружила ей голову. Она чувствовала себя так, как бывало в школе с мальчиками, в которых она влюблялась. Она уже очень давно не испытывала ничего подобного.
Когда они подъехали к ее дому, Рэндалл заглушил мотор, а не оставил его работать на холостом ходу. «Ничего не будет», – сказала себе Линдсей. Ничего и не могло быть, пока они сидели не далее чем в десяти футах от ее дома, из окон которого струился яркий свет и доносился заливистый собачий лай. Тем не менее ее охватило радостное волнение. Все было так, как в школе, когда она возвращалась со свидания с мальчиком, который ей нравился, зная, что вечер не закончится без поцелуя. – Я чудесно провела время, – призналась она ему. – Еще раз большое вам спасибо за ужин… и за книгу. – Очень сдержанные слова, учитывая чувства, которые бушевали в ее душе.
– Взаимно. Надеюсь, мы сможем повторить этот вечер еще раз.
– С удовольствием.
– А пока – удачи вам.
Состояние расслабленности, в котором оба пребывали в ресторане, и у него сменилось стеснительной неловкостью. Она чувствовала, что он старается держать себя в руках. Может быть, из-за того, что во время разговора она упомянула о своем приятеле. Интересно, он просто проявляет тактичность? Или у него тоже кто-нибудь есть? Он и словом не обмолвился о том, что у него есть подружка, а в его биографии не было упоминания о супруге, и это означало, что он или свободен, или сознательно предпочитает держать ее в неведении. Если верно последнее, значит, у него есть планы на ее счет, и он лишь тянет время, прежде чем сделать первый шаг. При мысли об этом Линдсей вновь ощутила трепетный восторг.
А каковы ее мотивы? Разве не полагается ей быть влюбленной в Гранта? Что бы он подумал, если бы увидел ее сейчас?
Помедлив еще секунду, она, чтобы не показаться навязчивой или, хуже того, доступной, сказала:
– Что же… спокойной ночи.
Она подалась вперед, чтобы поцеловать Рэндалла в щеку, но каким-то непонятным образом коснулась его губ. Поцелуй вышел легким и невесомым, они едва соприкоснулись губами. В его дыхании улавливался легкий привкус лакрицы от анисовой настойки, которую он пил на десерт. Ощущения у нее тем не менее были как после страстных объятий. Линдсей почувствовала, как горячая волна прокатилась по ее телу, взорвавшись внизу живота, и если бы она в этот момент стояла, то ноги у нее наверняка бы подкосились.
Она дрожала всем телом, когда они оторвались друг от друга.
Рэндалл тоже явно не остался равнодушен к ее чарам.
– Да, спокойной ночи, – пробормотал он низким и хриплым голосом, не сводя с нее глаз.
Она на секунду-другую задержалась на ступеньках крыльца, и хотя его уже не было рядом, она дрожала в своем легком жакете, вслушиваясь в затихающий вдали рокот мотора его машины.
* * *
Рэндалл Крейг уже успел забыть, как темно бывает в таком медвежьем углу, где нет фонарей или сверкающих огнями витрин магазинов, которые бы освещали путь. Только два столба света от фар падали на дорогу впереди, когда его «ауди» с откидным верхом переваливалась с ухаба на ухаб, а он, вцепившись обеими руками в руль, глядел прямо перед собой. Мысленно же он, впрочем, перебирал события прошедшего вечера.
«Ты должен был сразу сказать ей об этом!» – бранил он себя.
Он не хотел иметь никаких тайн от Линдсей и несколько раз в течение вечера уже открывал рот, чтобы признаться ей во всем. Но они так славно посидели вдвоем, что было бы сущим безумием нарушить эту идиллию. А потом, в какой-то момент, он вдруг отчетливо осознал, что не хочет испортить не только этот вечер.
Откровенно говоря, в этот день у него все шло не так, как было задумано. Он ведь совсем не собирался приглашать ее в ресторан, когда остановился в городке, чтобы заглянуть к ней в магазин и извиниться. Но, болтая с ней о пустяках, он вдруг понял, что между ними установилась некая незримая связь, и это открытие застало его врасплох. Она не принадлежала к числу женщин, с которыми он привык иметь дело, но он сразу же отметил ее неброскую красоту и то, что она едва ли не специально старалась выглядеть как можно скромнее и проще. Но при этом было в ней что-то такое, что породило в нем желание узнать ее получше. И чувство это лишь окрепло за вечер. Вскоре он обнаружил, что Линдсей Бишоп, помимо красоты, ума и начитанности, обладала еще одним несомненным талантом: она умела слушать. Совсем не так, как те женщины, с которыми он встречался раньше, – те лишь демонстрировали вежливый интерес, одновременно подбирая такие реплики, которые бы представили их в наиболее выгодном свете и показали бы ему, какие они на самом деле внимательные и заботливые. Линдсей слушала с неподдельным вниманием человека, которому глубоко небезразлично все, что он говорил; она ловила каждое его слово, не сводя с него своих больших глубоких глаз, как будто кроме него в зале больше никого не было.
Вот так, например, как когда он рассказал о своей матери. Любое упоминание о болезни Альцгеймера, как он успел убедиться, заставляло людей неловко ерзать на стуле и поспешно менять тему разговора. Но эта его откровенность, похоже, ничуть не смутила Линдсей, и ее спокойное внимание действовало на него, подобно успокоительному, отодвигая на задний план тревогу, – а он не мог не тревожиться, зная, что худшее еще впереди. Не стала она говорить и всякие банальности, равно как и приводить примеры, рассказывая, чего пришлось натерпеться знакомому знакомых, чей родственник страдал той же напастью. Она дослушала его до конца, а потом мягко произнесла:
– Очень тяжело смотреть, как угасает кто-то из твоих родителей. Поверьте мне, я знаю, как это бывает. Иногда ты не в состоянии думать о чем-либо еще, кроме того, что скоро их не будет с тобой. Но можно вспоминать все хорошее, что было с ними связано, – от этого становится легче. Как только вы научитесь этому, то станете видеть в родителях тех, кем они были на самом деле, всегда, а не просто старых и больных людей, которых вам до боли страшно потерять. – Это был самый благоразумный совет, какой он до сих пор слышал – единственный совет, получив который, ему не захотелось вышвырнуть в окно одну из этих благонамеренных, но совершенно превратно все понимающих особ.
С нею он был не просто Рэндаллом Крейгом, вундеркиндом с Уолл-стрит, ставшим успешным писателем, но еще и сыном Барбары Крейг, а также вместилищем забот, тревог и сюжетов будущих историй. Может быть, так случилось потому, что она пережила собственную трагедию. Он вдруг вспомнил старинную поговорку: «В тихом омуте черти водятся». Линдсей Бишоп была самой тихой и спокойной женщиной из всех, кого он когда-либо встречал.
Нет, их совместный вечер не был скучным, а общение чересчур серьезным, отнюдь. Они смеялись веселым шуткам и анекдотам, но и сопереживали друг другу. Они обнаружили, что у них есть общие любимые авторы, даже такие, о которых большинство людей никогда не слышали. Она рассказала ему о том, что ее приемная мать любила музыку, и о ее бесценной коллекции грамзаписей, от Марио Карузо до «Би Джиз», а он признался в том, что и сам обожает виниловые пластинки – явный пережиток прошлого в нынешнюю цифровую эпоху. И еще оба сошлись во мнении, что если кто-нибудь якобы слышал сатанинское послание, проигрывая задом наперед «Белый альбом» «Битлз», то он или лжец, или ненормальный.
Неужели он знаком с ней всего двадцать четыре часа? Ему казалось, что намного дольше.
Ну, так почему же ты не сказал ей всего? Это был самый важный момент его жизни в том, что касалось Линдсей; тем не менее у него попросту не хватило на это духу. Внезапно тот факт, что он утаил от нее эти сведения, показался ему не просто попыткой предстать перед нею в более выгодном свете. Нет, он повел себя как трус и обманщик. Он сознательно позволил ей открыть ему душу, все это время понимая, что она не пожелает иметь с ним ничего общего, если узнает всю правду о Рэндалле Крейге.