Текст книги "Рука, кормящая тебя"

Автор книги: Эй. Джи. Рич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Альфредо спросил, есть ли у нас время и можем ли мы подождать, пока он не вымоет Тучку. Он объяснил, что он сможет быстрее высушить собаку феном: я буду прикрывать ее уши полотенцем, чтобы ее не раздражало гудение. Я сказала, что мы, конечно, останемся и поможем ему.

Он проводил нас в ванную комнату на первом этаже, превращенную в салон красоты для собак. Я уговорила Тучку забраться в ванну и, пока Альфредо намыливал ее шампунем, отошла в сторонку. Теперь, когда мокрая шерсть облепила все тело, стало заметно, как сильно она похудела. Я чесала ей уши через полотенце и размышляла над словами Билли, что я никогда не смогу убежать и начать все сначала вместе с моей собакой. Что она бы смогла, а я – нет. Но я уже разуверилась в том, что человек может начать все сначала. Любой человек, независимо ни от чего. Можно расти, развиваться, меняться, но начать все по новой нельзя. Люди, которые верят, что можно, просто не понимают, что такое континуум жизни.

Мне не хотелось смотреть, как мою девочку посадят в клетку, пусть даже это была чистая и просторная клетка, и мы ушли, когда Альфредо расчесывал Тучку. Я была рада, что Тучка попала в хорошее место, где о ней будут заботиться люди, которым не все равно. Мы с Билли вышли во двор в лужах размокшей грязи. С одного края участок, входящий в собственность приюта, граничил с заболоченными лугами, поэтому землю и дом удалось выкупить по такой божеской цене. Так нам сказал Альфредо. Собакам совсем не мешали болота, примыкавшие к участку площадью в семь акров. Я подумала: как хорошо, что мы уезжаем еще засветло. Окна теплого гаража, нового дома Тучки, выходили как раз на болота, а она очень любила воду.

– Маккензи прислал эсэмэску, – сказала Билли, когда мы сели в машину.

– Сейчас?

– Когда получил фотки Тучки.

– Что пишет?

– Что твое дело наконец можно закрыть.

Наконец? Я полезла в сумку за бумажными салфетками. Не то чтобы у меня вдруг возникла острая необходимость в салфетках, просто мне надо было сделать хоть что-то, чтобы перебить неприятные мысли.

– Надо ему написать, что сегодня я не успеваю. Не достанешь мой телефон у меня из сумки?

Я машинально достала телефон, и Билли попросила меня набрать за нее сообщение Маккензи, поскольку она была за рулем. Теперь я еще и посредник у этой парочки.

Билли продиктовала: В другой раз, ага? Или ты поздно не спишь?

– Есть не хочешь? – спросила она.

– Есть не хочу. Но чего-нибудь бы выпила.

– В Данбери есть неплохой бар, мы скоро будем его проезжать. Можно сыграть партию в пул, пока пьем.

Билли привезла меня в ирландский паб «Молли Дарси». На сцене стояла ударная установка и два усилителя размером с гроб, но семи еще не было – слишком рано для живой музыки. Имелся там и танцпол, пока пустовавший, однако потертости на полу явно указывали на то, что пустовать он будет недолго. Около десятка посетителей сидели на гранатово-красных табуретах, лицом к плоскому телеэкрану, висевшему на стене. Они смотрели футбол, но без звука. Бильярдный стол был свободен. Я заказала два пива, а Билли занялась приготовлениями к партии. Она натерла мелом кончик кия, достала шары из лотка под столом и установила их с помощью треугольника. Потом отошла к дальнему концу стола.

Я не совсем понимала, почему Билли решила играть со мной в пул, вместо того чтобы не тратя времени даром ехать на свидание с Маккензи. Я бы на ее месте поступила с точностью до наоборот.

Пока я размышляла, Билли забила еще два – шара.

– Надо было предупредить, что ты мастер.

Это была не столько игра, сколько показательное выступление. Когда она наклонялась, чтобы ударить по шару, в низком вырезе ее черной майки откровенно проглядывал черный кружевной бюстгальтер.

На следующем ударе Билли промазала и отдала кий мне.

– Я раньше играла только в полосатые и сплошные, – сказала я, превентивно оправдывая свои более чем посредственные умения.

Сверкать нижним бельем у меня не получилось бы при всем желании; я была в обычной скромной футболке и джинсах. Я убрала волосы в «хвост», чтобы они не мешали, но челка, которую я недавно подстригла по мимолетной прихоти, все равно падала на глаза.

– Оправдания не принимаются.

Я забила два шара в боковые лузы, а на третьем ударе царапнула кием по столу.

Билли забила четыре шара подряд, а потом ей пришлось взять машинку – опору для кия, – чтобы выполнить по-настоящему сложный удар от трех бортов. Все было проделано четко и аккуратно, без единого лишнего движения.

Я допила пиво, а Билли тем временем закончила партию.

– С меня – еще пиво, – сказала я, признавая поражение. – Или нам пора ехать?

– Пиво я заслужила. Давай еще партию?

Она взяла треугольник и принялась вновь выставлять шары. Двое парней, сидевших у барной стойки, сползли с табуретов и подошли к бильярдному столу. Я не знала, долго ли они за нами наблюдали.

Судя по виду, ребята пришли сюда прямо с какой-нибудь стройки. Фланелевые рубашки, заправленные в мешковатые джинсы, грубые обшарпанные ботинки. И вообще эти двое были похожи на мужиков – в смысле, на настоящих мужиков, а не женоподобных эльфов, населявших Уильямсберг. Билли окинула их оценивающим взглядом. Они это заметили, подняли в знак приветствия кружки с пивом и предложили сыграть партейку. Билли сказала, что можно сыграть. Хотя могла бы провести этот вечер с Маккензи.

– Иди познакомься с нашими новыми бойфрендами, – окликнула меня Билли.

Мне не понравилось, что она втягивает меня в свои игры, но я все-таки поздоровалась с парнями, пробурчав ни к чему не обязывающее «Привет». Я сказала Билли, что сегодня был долгий и непростой день.

– Не будь такой нудной.

И она напомнила мне, что мы имеем полное право отпраздновать благополучное переселение Тучки в новый дом.

Я не попалась на эту удочку; я понимала, что Тучка здесь ни при чем.

Парень повыше спросил Билли, где она научилась так мастерски играть в пул.

– У бабушки научилась. Она так познакомилась с дедом. Обыграла его подчистую.

Высокий отсалютовал ей кружкой с пивом.

– Хочешь разбить? – спросила Билли.

– Думаешь, мне нужна фора?

Высокий взглянул на приятеля, и я поняла, что означал этот взгляд: не против ли коротышка заняться мной, поскольку высокий уже выбрал – Билли?

– Чур, это мне. Ты не против? – спросила у меня Билли.

Я так и не поняла, что она имеет в виду: высокого парня или партию в пул. Она, наверное, заметила, что я пытаюсь сообразить, о чем речь, и поспешила выставить оставшиеся шары.

Билли разбила пирамиду, сразу забила шар в лузу и после этого не пропустила ни одного удара.

Игра, если это вообще можно было назвать игрой, завершилась так быстро, что мне не пришлось даже поддерживать разговор с коротышкой. Высокий воспринял свое поражение спокойно.

Музыканты уже вышли на сцену и заиграли – Билли как раз забила последний шар. Высокий поставил кружку на стол и взял Билли за руку. Музыканты играли «Как я понравлюсь тебе теперь» Тоби Кита. Не самая легкая песня для танцев, но вполне зажигательная. Я извинилась перед коротышкой, наврав про внезапно растянутую мышцу, и он, похоже, вздохнул с облегчением. Мы уселись за столик в кабинке и стали смотреть, как его приятель танцует с Билли.

Они были единственной парой, танцевавшей вдвоем. Еще две пары пытались изображать что-то похожее на танец в линию, но они не мешали обзору. Всем известно, что умелого танцора видно сразу. Высокий вел Билли в танце с властной уверенностью настоящего мастера. Да, было на что посмотреть: Билли, позволявшая мужчине взять на себя роль ведущего. Как и всякая уверенная в себе женщина, она могла позволить себе быть покорной; это ей ничего не стоило.

К моему удивлению, Билли не поспевала за партнером. Она постоянно сбивалась с такта и смеялась над своими ошибками. В конце концов она притянула его к себе и сама задала ритм – медленный, соблазнительный и дразнящий. Они не оторвались друг от друга, даже когда песня закончилась и музыканты заиграли следующую композицию. «Ложь во спасение» Миранды Ламберт. Как будто специально для меня. Я подпевала про себя: Правда открывается понемножку.

Коротышка предложил угостить меня пивом, и я не стала отказываться.

Когда песня закончилась, Билли и высокий парень подошли к нашему столику. Он продолжал обнимать ее за плечи, пока она не стряхнула его руку. Высокий опять попытался ее обнять, и Билли раздраженно обернулась к нему:

– Ты вообще что себе позволяешь?

Было видно, что он счел это шуткой. Ведь они только что обжимались на танцплощадке, причем явно за гранью приличий.

Коротышка сказал:

– Все, я домой.

Он попрощался со мной и выжидающе посмотрел на приятеля. Кажется, даже он что-то почувствовал. Что все идет вовсе не так, как задумано.

Но высокий, похоже, серьезно запал на Билли.

– Ты иди, если хочешь. А мы еще потанцуем.

– Нам тоже пора. Морган?

Я схватила сумку и поднялась из-за стола. Билли уже направлялась к выходу. Она попросила меня сесть за руль и бросила мне ключи.

Когда я заводила машину, высокий парень постучал пальцем в мое окно и крикнул Билли:

– Давай вылезай и продолжим.

– Меня ждет мой парень, – крикнула Билли в ответ.

– Значит, тебя ждет твой парень. – Его лицо налилось кровью. – То есть ты, городская штучка, приехала в нашу глушь, чтобы потрахаться с местными? Это ты так развлекаешься?

– Помнишь девушку в баре? Такая блондинка. Сидит, пьет одна. Спроси у нее, от какой песни ее пробивает на слезы, но она стесняется в этом признаться? – Произнося эту фразу, Билли смотрела на меня в упор. Сначала мне показалось, что в ее взгляде сквозило презрение, но потом я поняла, что это была скорее досада – ей пришлось выдать себя с головой. Хотя, возможно, так было задумано. Билли опять повернулась к парню: – Передашь мне ее ответ, и я вернусь с тобой в бар. – Он пошел прочь. – Господи, какие они все-таки предсказуемые, мужики.

Она все продумала. Выбрала подходящий момент. Избавилась от свидетелей, провернула все так, чтобы я сама села с ней в одну машину на пустынной стоянке.

Я схватилась за ручку двери, но Билли не дала мне сбежать.

– Поехали, – сказала она, наставив на меня пистолет.

– Куда ехать?

– Пока прямо на юг.

Я подумала, не разбить ли машину, но испугалась, что пистолет может выстрелить. Пришлось сделать так, как велела мне Билли. Ощущение нелепости происходящего почти пересилило страх. Мои руки, лежавшие на руле, совсем не дрожали. Я сама удивлялась собственному спокойствию.

– Сегодня какой день недели? Пятница? – спросила Билли. – Завтра вечером гости отеля «Король Эдуард» в Торонто начнут жаловаться на дурной вкус воды.

Я не понимала, о чем она говорит. Я взглянула на пистолет. Он был снят с предохранителя.

– Мертвое тело в воде – скажем, тело, попавшее в водонапорную башню, – разлагается в два раза быстрее, чем просто на воздухе. Примерно через сорок восемь часов оно выпускает достаточно газов, чтобы это стало заметно.

– И кто там, в водонапорной башне?

Но я уже знала ответ. Знала, кто заплатил за номер в отеле. Я перестроилась в другой ряд, чтобы все-таки попытаться удариться боком о бетонное заграждение, со стороны водительского сиденья. Если мне хватит смелости. Я была не уверена, что смогу контролировать машину после удара на скорости сто километров в час.

– А то ты не знаешь.

Я лихорадочно соображала, как для меня будет лучше: прикинуться дурочкой или выложить карты на стол.

– Откуда мне знать?

– Методом исключения.

– Я догадываюсь, кто это. Но не понимаю причину.

– Тебе интересны причины. А мне интересно, как ты сама думаешь, почему в этой башне она, а не ты.

Это был не риторический вопрос.

– Вот и я задаюсь тем же вопросом.

– Закон причинно-следственной связи действует далеко не всегда, – сказала Билли, внезапно развеселившись. – В смысле, бывают в жизни огорчения.

Я старалась держаться на скорости сто километров в час. Впереди показалась развилка: на юг – Нью-Йорк, на запад – Нью-Джерси.

– Нам куда?

– Давай в город.

Я сделала, как она сказала, но при этом со всей силы надавила на клаксон, рассудив, что Билли не станет стрелять в меня на такой скорости. Но она выстрелила. Подняла пистолет и выстрелила в крышу.

Я закричала.

– Если уж после такого никто не бросится на помощь, то бибикать и вовсе бессмысленно. Давай лучше поговорим. После того, как Беннетт нас покинул, мне даже поговорить было не с кем.

– В то утро он сам был намеченной жертвой?

– У меня нет однозначного ответа на этот вопрос.

Но я знала, что ответ есть. Я знала, что в то утро у них было назначено свидание. В моей постели.

Билли достала из бардачка пачку жвачки.

– Хочешь? Она без сахара.

Я оторвала от руля одну руку и подставила Билли ладонь. Свободной рукой она вынула пластинку жвачки из фантика и положила ее мне на ладонь.

– С Самантой все было просто. Ты сама ей сказала, что он мертв. А я ей написала: «Я жив». Кому из нас она поверила, тебе известно. Так что мне оставалось только вызвать ее в Торонто.

– И что же, Саманта покончила жизнь самоубийством?

Значит, Билли ездила не на острова, а в Торонто.

– Саманта не умела плавать, такая вот незадача. Лучше спроси меня о Сьюзен.

– А Беннетт знал, что ты замышляла?

– Сьюзен стала меня утомлять. Такая вся правильная и серьезная: мы должны помогать бездомным, мы должны помогать бездомным… Я сказала Беннетту, чтобы он прекратил с ней встречаться. Он меня не послушал, пришлось убирать ее самостоятельно. Так что, как ты понимаешь, Беннетт сам виноват, что все так получилось. Хотя это скучно – искать виноватого, да? Что нам это дает?

Бензина в баке почти не осталось. Я сказала об этом Билли, и она ответила, что это не страшно – мы уже почти на месте.

– Про Пэт не хочешь спросить?

– Это была ты. Там, в лесу.

– Вот кем надо быть, чтобы не оборудовать студию туалетом? Мне, кстати, не нравятся ее художества, а тебе? – Билли не стала дожидаться ответа. – А вот Беннетту они нравились. Он следил за ее «творческими успехами». Он считал, что ее обнаженные автопортреты со свиными сердцами демонстрируют смелость, которую он раньше в ней не замечал. До того, как ее бросил. Он меня уговаривал, чтобы я купила один из этих портретов. Говорил, это будет хорошее вложение денег. Но когда я в тот вечер увидела их у нее в мастерской, они лишь подтвердили мои опасения. Какая в них смелость? Я имею в виду, это же не человеческие сердца. То, что я с ней сделала, можно считать нашим совместным художественным проектом.

Я не осмелилась оторвать взгляд от дороги.

– И не надо делать такое лицо.

Она велела мне свернуть на съезд к Сто шестнадцатой улице, и уже очень скоро я припарковалась на стоянке рядом с муниципальным приютом для бездомных животных. Билли вышла из машины первой, обошла ее спереди, открыла дверцу с моей стороны и вытащила меня наружу. Она держала меня под руку, и я чувствовала, как мне в ребра упирается дуло пистолета.

Время близилось к одиннадцати, и Билли знала, что вход в приют через гараж будет открыт еще около четверти часа – пока последний сотрудник не уедет домой. В дальнем углу гаража я увидела Хосе. Он выгружал из сушилки чистые полотенца. Хосе не спросил, почему мы так поздно пришли, просто кивнул:

– Buenas noches.

Я понимала, что другого шанса позвать на помощь у меня, скорее всего, не будет, но Хосе уже отвернулся к сушилке, так что он все равно не увидел бы мой умоляющий взгляд. С другой стороны, я не подвергла смертельной опасности ни в чем не повинного человека.

Мы прошли в то крыло, где прямо в коридоре стояли клетки с маленькими собаками, потому что в вольерах уже не хватало места. Свет не горел, лишь кое-где тускло светились красным указатели ВЫХОД. Никто не подметал коридор, никто не поливал из шланга полы в последнем оставшемся неубранном помещении. Билли мастерски рассчитала время. Она вела меня мимо запертых вольеров в глубь здания.

– Я тебе ничего не сделала, – сказала я.

Меня начало трясти, когда мы приблизились к двери в медпункт. Я подумала, что Билли хочет устроить мне эвтаназию. Лучшего издевательства надо мной трудно придумать. В смысле, Билли же была в курсе моей истории. Но мы прошли мимо.

Я знала, что, как только она отопрет дверь в вольер, неестественная тишина взорвется истошным лаем и воем. Билли подтолкнула меня вперед, а сама встала у меня за спиной. Она ступала легко и беззвучно, вся – наготове, вся – в предвкушении того, что сейчас произойдет. Как и за бильярдным столом, ее движения были выверенными и четкими. Никакой суеты, ничего лишнего. Она пребывала в своей стихии, где вариант проигрыша не рассматривался вообще. Я вдруг поняла, что ради подобных мгновений она и живет; ради этих предельно острых ощущений. Когда она отопрет дверь в вольер, это будет как прыжок с парашютом, когда ты выходишь из самолета в небо.

Можно продлить мгновение перед прыжком, но как только ты прыгнул – или кто-то тебя толкнул, – как только ты оказался в воздухе, пути назад уже нет.

Билли открыла вольер, где раньше держали Тучку и Джорджа, и махнула рукой с пистолетом, мол, заходи.

Первый удар впечатлений был зрительным. Единственная лампочка под потолком мигала, как стробоскоп, и каждый раз, когда на долю секунды зажигался свет, я видела Билли уже в другой позе. При таком освещении собаки в клетках походили на диких зверей под разрядами молний. И только потом меня накрыла волна звука. Это было убийственное ощущение, все мое тело дрожало. Я различала разные голоса, разные интонации. Угрожающий лай и испуганный лай. Злоба и страх. И опять страх.

В следующий раз, когда вспышка лампы высветила Билли, она протянула мне связку ключей.

– Открой эти две клетки.

Мне пришлось подчиниться. Когда свет снова зажегся на долю секунды, я попробовала разглядеть, кого выпускаю из клеток. Я увидела двух больших белых собак, похожих на призраков в темноте после вспышки. Странно, но собаки не лаяли. Посреди общего гвалта молчание казалось каким-то особенно жутким. Я их узнала. Это были аргентинские доги, сидевшие в клетках, где в самом начале держали Тучку и Джорджа. Еще днем, когда я увидела их в первый раз, меня поразила и испугала невероятная слаженность их движений: как будто одна собака была зеркальным отражением другой. И сейчас, когда я выпустила их из клеток, они пугали меня еще сильнее.

Билли опустилась на колени перед собаками и принялась что-то им напевать. Что-то похожее на колыбельную, но на немецком. Собаки стояли на месте, внимательно глядя на Билли. Не прекращая напевать, она достала из сумки два поводка со скользящим узлом и велела мне надеть их на собак.

– Без моей команды Хайди и Гюнтер тебе ничего не сделают.

– Значит, это твои собаки.

– Это сами себе собаки. Я принадлежу им точно так же, как они принадлежат мне.

– Sitz, – скомандовала Билли.

Обе собаки сели.

– Pass auf.

Собаки глухо зарычали.

Билли убрала пистолет в сумку.

Эти собаки были натасканы на травлю. Я учила немецкий в школе, и моих знаний хватило на то, чтобы понять, что вторая команда означала «охранять». Я надеялась, они не ждали команды Reeh veer, «взять». Теперь я знала, кто убил Беннетта. Если эксгумировать его тело, то следы укусов на нем совпадут со следами зубов именно этих собак.

Я быстро прикинула варианты спасения. Численное преимущество было явно не на моей стороне, поэтому оставалось лишь два пути: попробовать достучаться до Билли, чтобы она увидела во мне человека, или бежать и спрятаться в безопасное место, если я сумею добраться до безопасного места за пять секунд. Первый вариант отпал сразу – с ней такой номер не пройдет. Второй вариант, может быть, и сработал бы, если бы я думала не так долго. Билли велела мне открыть третью клетку. Я подняла глаза на табличку над клеткой и прочитала в мерцающем свете неисправной лампы «ОСТОРОЖНО – ЗЛАЯ СОБАКА» большими красными буквами.

– Морган, это Готти, – развязно проговорила Билли. – Ему три года, и его держат здесь за нападение на человека. Готти, это Морган, женщина тридцати лет, которая оказалась здесь потому, что не видела того, что происходило у нее под самым носом.

Готти глухо зарычал. Надо отдать ему должное, он почувствовал темную энергетику Билли, и она ему не понравилась. То есть мне так показалось, пока я не уловила краем глаза, что двое догов сдвинулись с места. Билли не давала им голосовой команды подойти ближе. Она крикнула:

– Sitz!

Один дог сел сразу, а второй обошел Билли и сел у нее за спиной. Готти принялся облаивать троицу, расположившуюся перед входом в его клетку.

Билли велела мне войти в клетку. Кровь закипела от выброса адреналина. Нет, я так просто не сдамся. Мне есть что терять. В последнюю долю секунды перед тем, как забраться в клетку и захлопнуть за собой дверь, я сорвала сумку с плеча Билли.

Теперь у меня был пистолет. У меня были ключи. Я заперла клетку изнутри.

Наступила странная тишина – другие собаки в вольере прекратили лаять, словно почувствовав, что расстановка сил переменилась.

Готти стоял рядом. Чтобы забраться в клетку, мне пришлось скрючиться, и пес возвышался надо мной. Но внутри можно было выпрямиться в полный рост. Я шагнула к дальней стене, подальше от решетчатой двери.

– Хорошая собака, хорошая, – повторяла я вновь и вновь, как заклинание.

Готти был крупным полосатым питбулем с ушами, купированными слишком близко к голове. Из ушей пахло дрожжами – явный признак инфекции.

Я запустила руку в сумку Билли и схватила пистолет. Но Готти не стал нападать. Я вытащила из кармана сотовый телефон и набрала 911.

– Говорите, я слушаю, – сказал женский голос.

– Мне нужна помощь. Я в муниципальном приюте для бездомных животных. На Сто девятнадцатой улице, у реки.

Связь прервалась, но я не знала когда – до того, как я назвала адрес, или все-таки после. Впрочем, Билли об этом не знала.

– Я в четвертом вольере, – сказала я в отключившийся телефон. – Женщина с двумя травильными собаками держит меня в заложниках.

Я говорила все это, глядя на Билли в упор. Услышав последнюю фразу, она закатила глаза:

– Ты сама там заперлась.

– Пожалуйста, поторопитесь, – сказала я в трубку.

– Готти, я в тебе разочаровалась. Ты совсем не стараешься.

Билли вела себя так, словно я не целилась в нее из пистолета.

– Полиция уже едет.

А что мне еще оставалось? Только блефовать.

– Здесь нет связи. Сигнал не ловится.

Билли уселась на пол по-турецки, как в тот день, когда мы с ней кормили Тучку и Джорджа.

– Кстати, у нас еще не было случая обменяться впечатлениями о Беннетте, – проговорила она легким, беспечным тоном. – Ты изучала мужчин, которые манипулируют женщинами, но интереснее и веселее – когда женщина манипулирует мужчиной, который манипулирует женщинами.

– И что тебе это давало? – Мне действительно было любопытно.

– Что мне это давало? Он меня забавлял. С вашей помощью. В смысле, всех вас. Ты даже не представляешь, как возбуждает такая близость. Это привязанность первой степени, предельное единение. Мы ничего не утаивали друг от друга. Не осуждали друг друга. Ну, пока он не стал превращаться в тряпку.

Доги пугали питбуля. Шерсть у него на загривке стояла дыбом. Он ощерился и зарычал, хотя никто даже не шелохнулся.

– Сдается мне, что конкретно сейчас перспектива лечь спать у стенки уже не представляется такой страшной. Не обижайся на Беннетта, что он заставил тебя лечь у стенки. Это была моя идея. Собственно, поэтому он и начал меня утомлять: никаких интересных идей. Он только зря тратил энергию и на тебя, и на всех остальных. Когда он перестал потешаться над вами и начал вас защищать, стало как-то совсем уныло. Да, ты взяла из приюта собак. Но из-за тебя их убили.

Нет, это из-за нее их убили. Но сейчас было не самое подходящее время, чтобы обсуждать этот – вопрос.

– Его вдруг потянуло на добродетель. Может, он был не способен к сочувствию и состраданию, но он к ним стремился. Мальчик переусердствовал – назвал это «любовью» и позвал замуж всех вас.

Я все еще целилась в Билли из пистолета, но рука уже начала уставать. Билли это заметила. Я привалилась спиной к стене. Готти стоял совсем близко, буквально в нескольких сантиметрах от меня.

– Ты хочешь знать, что случилось в то утро? Я тебе расскажу. Его нежные чувства к тебе не помешали ему пригласить меня в твою постель. Но его не обрадовало, что я привела с собой Хайди и Гюнтера. Я сказала, что у них на сегодня запись к ветеринару. Сказала, чтобы он закрыл твоих собак в ванной – и все будет нормально. Вообще без проблем. Но проблема возникла: у него не встал. Это во‑первых. И он обвинил в этом меня. Я такая-сякая, и то не так сделала, и вот это, и привела ублюдских собак. Ублюдских собак. Они сидели в коридоре, у двери в спальню. Я встала с кровати, оделась… а Беннетт так и не извинился.

Готти обнюхал пистолет у меня в руке и тут же утратил к нему интерес.

Билли ответила на мои вопросы. На все, кроме одного: придется ли мне ее застрелить.

– Напишешь обо мне в своем дипломе? Я в сто раз интереснее Беннетта.

Ее прервал громкий лай – все собаки в вольере разом залаяли. А потом я услышала, что их так взбудоражило. Мне показалось, откуда-то из коридора донесся мужской голос. Я напряженно прислушалась, чтобы убедиться, что мне не послышалось, и да – на этот раз голос прозвучал ближе, и можно было разобрать слова:

– Полиция! Здесь есть кто-нибудь?

Билли тоже его услышала.

Она поднесла палец к губам и выглянула в окошко на двери в вольер. Доги синхронно повернули головы, чтобы держать ее в поле зрения.

Луч фонаря осветил окошко, Билли пригнулась.

Я закричала:

– Я здесь!

– Он будет на твоей совести. – Билли открыла дверь и скомандовала своим догам: – Braver hund!

Они выскочили в коридор, два белых призрака, все их внимание было сосредоточенно на добыче.

Билли вышла следом.

Казалось, все собаки в приюте залаяли наперебой. Я никак не могла сосредоточиться в этом гвалте, не могла отличить лай собак Билли от лая всех остальных, если эти ужасные доги вообще подавали голос во время атаки. Но зато я услышала, как закричал один из полицейских. Почему он не стрелял? Почему я не стреляла?

– Хороший мальчик, – сказала я Готти и открыла дверь клетки.

Полицейский лежал на полу в коридоре и уже не кричал. Я не смогла разглядеть, жив ли он, но два белых пса над его распростертым телом – я хорошо различала их в тусклом свете – были покрыты кровью.

Я подкралась к Билли сзади, собираясь огреть ее пистолетом по голове. Я уже поняла, что выстрелить не смогу. Только надо ударить сильнее, чтобы вырубить ее с первого раза. Но если я на нее нападу, что сделают ее доги? Я ни разу в жизни никого не ударила, я вообще не умела бить людей. При одной только мысли об этом меня мутило. А потом я заметила дверь в огороженный дворик, где выгуливали собак. Кажется, Билли не видела, как я туда вышла. В голове билась мысль, которую я упорно гнала от себя, чтобы не тешить себя надеждой, которая могла оказаться напрасной: может быть, на улице телефон заработает.

Во дворе было темно. Я чуть не упала, споткнувшись о свернутый кольцами шланг. Подняла руку с телефоном повыше, стараясь поймать сигнал. Где-то в здании громыхнул выстрел. Один-единственный выстрел. В кого стрелял второй полицейский? В одну из собак? Это не остановит другую. Я ждала второго выстрела.

Но тут телефон поймал сеть.

– Служба спасения. Говорите, я слушаю.

– Убит полицейский. Мы в муниципальном приюте для животных, на Сто девятнадцатой улице. Пожалуйста, поторопитесь.

Дверь во двор распахнулась. Билли. И рядом с ней – один дог.

Билли картинно огляделась по сторонам.

– Прикинь, это единственный дворик на весь приют.

– Твои собаки убили полицейского.

– Полицейский убил одну из моих собак.

За спиной Билли я заметила какое-то движение. Собака тоже это заметила и мигом насторожилась. На пороге возник полицейский с пистолетом в руке. Он не успел сделать и трех шагов, как собака набросилась на него. Полицейский выстрелил, но дог при нападении первым делом вцепился в руку, державшую пистолет, и пуля попала в Билли. Она упала, но не потеряла сознание. Она схватилась за раненую ногу, матерясь на чем свет стоит. Дог выбил пистолет из руки полицейского с такой силой, что тот отлетел чуть ли не на середину двора и приземлился между мной и Билли, ближе к ней, чем ко мне.

Я отпихнула его ногой подальше от Билли и обернулась к полицейскому и собаке. Полицейский лежал на спине, отбиваясь от дога голыми руками. Я прицелилась, но побоялась стрелять, опасаясь попасть в полицейского, а не в собаку.

– Отзови его! – крикнула я Билли.

– Это девочка. Хайди.

Я наставила пистолет на Билли.

– Отзови ее, – сказала я ровным голосом.

– Как будто ты в меня выстрелишь.

Она была права. Как бы мне ни хотелось ее застрелить.

Я развернулась и выстрелила в собаку. И не промахнулась.

Сквозь оглушительный лай пробился рев приближающихся сирен. Послали целый наряд. Полная боевая готовность – убит полицейский. Я наставила пистолет на Билли и стала ждать, когда полиция нас найдет.

– Зато все было весьма познавательно и интересно, – сказала Билли.

– Сюда! – крикнула я, не зная, услышат ли меня полицейские в таком гвалте.

– Все как обычно. Ищем мужчину, который придет и спасет.

А потом дверь распахнулась, и двор наполнился полицейскими с пистолетами наголо.

– Бросай оружие! – крикнул один из них. Я даже не сразу сообразила, что он обращался ко мне. – Брось пистолет!

Я положила пистолет на землю.

Полицейский, стоявший ко мне ближе всех, отпихнул его ногой подальше от меня и приказал:

– Ложись! Лицом вниз!

Он пинком раздвинул мне ноги, быстро обыскал, потом заломил руки за спину и надел на меня наручники.

– Она в меня стреляла! – закричала Билли. – Прострелила мне ногу. Я не могу ходить.

– Вызывай «Скорую», – крикнул один полицейский другому.

– А как второй ваш товарищ? С ним все в порядке?

– Я не та, кто вам нужен, – сказала я полицейскому, который меня держал.

Он ничего не ответил, просто рывком поднял меня на ноги.

– У вас только одно ранение? – спросил Билли один из полицейских.

– Я не знаю, откуда она появилась. Я здесь работаю волонтером.

Врачи «Скорой помощи» уже приехали и занялись искалеченным полицейским. Буквально через секунду во двор вышла еще одна пара врачей, которые направились к Билли.

– Вам попали только в ногу? – спросил один из них.

– Я не чувствую ногу.

Я наконец обрела дар речи.

– Это ее собаки, большие белые. Они натасканы на травлю. Она натравила их на полицейских.

– Кажется, только в ногу, – сказала Билли.

Во двор вышел еще один полицейский и обратился к своему товарищу, который держал меня.

– Скотта мы потеряли. Эти мудацкие собаки разорвали ему горло. – Он схватил меня за горло. – Я тебе сам горло вырву, голыми руками!