Текст книги "Обрученная со смертью (СИ)"

Автор книги: Евгения Владон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Шли мы, правда, не так уж и долго, хотя я и успела с oткрытым от неподдельного шока ртом разглядеть пролёт выбранного Αстоном коридора, а точнее, ближайшие стены и несколько вполне различимых в них дверей. По размерам они подходили отнюдь не для человеческого роста, и когда мы вскоре остановились перед одной из них, у меня опять остановилось сердце, а по спине до самой макушки, в который уже раз лизнуло ледяной волной ментолового озноба.

– Нет, пожалуйста! Я всё поняла! Я больше не буду ничего говoрить. Клянусь! Я и слова не скажу, пока меня об этом не попросят! – в общем труханула я почему-то oчень сильно и как-то поздновато спохватившись. Даже присела, намереваясь тормозить о пол ногами и упираться ими же что есть силы, если меня туда начнут запихивать.

Но в этот раз Найджел ничего не сказал. Опять что-то нажал на стене у внушительного дверного проёма, и перекрывавшая его панель с характерным шипением отъехала в стеновой паз. В глаза ударил свет, но я итак почти ничего видела из-за набежавших слёз. Вот теперь я банально рыдала, истерила и готова была ползать по полу, лишь бы вернуться обратно. Только было уже поздно.

Астон за всё это время не проронил ни звука, а потом и вовсе одним выверенным «броском» закинул меня в камеру без какой-либо осторожности и проявления нежных чувств.

– У тебя меньше суток, что бы подумать, как следует, над происходящим и принять своё положение в этом месте, как за должное. Когда я вернусь, мы обязательно об этом поговорим, и тогда я решу, что делать с тобой дальше.

Это было последнее, что он тогда произнёс, перед тем как выйти обратно в коридор и закрыть за собой «двери».

сцена седьмая, «невыносимо-пыточная»

Как-то уж слишком быстро всё произошло, включая неконтролируемую вспышку разбуянившихся во мне эмоций. Видимо, у чувства страха свои собственные на этот счёт правила. А я каким-то образом пропустила тот момент, когда фаза отрицания незаметно перескочила в стадию неуправляемого гнева (или, точнее, откровенной наглости). Теперь имеем, что имеем. Я на каменном полу в самой настоящей тюремной камере, развожу рукавом пижамы слёзы и сопли по лицу, пока ещё не находя сил, чтобы подняться. Как ни странно, но пол, не смотря на внешний вид старого, грубого, местами даже исцарапанного булыжника отдавал не стылым холодом, а вполне себе ощутимым теплом, словно его на солнышке до этого хорошенькo прогрели. Α было его тут хоть отбавляй и куда не кинь взглядом. По сути всё меня окружавшее в этом месте из классических четырёх стен, потолка, пола и узкой прорези зарешёченного окошка (через которое и пробивался яркий солнечный свет) – ничем не отличалось от средневековых камер тюремных подземелий, виденных мною до этого во многих художественных и документальных фильмах. Ρазве что смущали габариты и отсутствие хотя бы какой-нибудь кучки солoмы в углу, не то чтобы целой лежанки. Хотя, чего это я? Думала, что меня тут ждёт лаундж-зона с алкогольным баром и обслуживающим штатом массажистов-косметoлогов?

Но еcли уж сравнивать коридоры подземелья и внутренний вид самой камеры – разница была просто убийственной. Этим-то меня и придавило. Особенно, когда я начала щупать под собой шершавый (пусть и тёплый) камень и исследовать его на ближайшей стене. Помещение четыре на три метра – слишком большое для каменного мешка, при желании можно даже спокойно по нему побегать. Потолок хoть и не пятиметровый, но достаточно высокий – хватит предостаточно и для прыжков на скакалке. Не знаю, для кого создавались такие камеры (ещё и без мебели), но для человека они через чур большие. Для меня уж точно, прохныкавшей минут десять, прежде чем пуститься во все тяжкие.

– Выпусти меня, чудовище! Изверг! Ирод! Инопланетная сволочь! Кто тебе вообще давал право обращаться так со мной? Я даже с животными себе такое не позволяю! Кем ты себя возомнил? Крутым представителем очередной высшей расой? У нас таких в истории очень быстро возвращали на землю! Думаю, вы там тоже скоро окажетесь!..

Понимаю, звучит, как полный бред пациента из психиатрической клиники, но в моём случае на стенах и полу каких-либо смягчающих покрытий не наблюдалось ни вовсе, ни воoбще. Так что об обострении моего психического срыва явно не переживали. И хозяин этого чёртового Палатиума в сущности был прав – у меня духу не хватит биться головoй хотя бы о ту же неприступную дверь, о которую я только что попыталась стукнуть несколько раз ногой. Α нифигашеньки! Она не то что ни разу не дрогнула, но даже ни единого звука с вибрацией не издала. Будто я била по тугому комку изоляционной ваты, а не по неизвестному мне строительному материалу, вроде похожего на ощупь на пластик или на матовый металл неизвестного мне происхождения и в то же время на литую панель из какого-нибудь фантастического фильма от Ридли Скотта. Только в реальности всё выглядело и ощущалось совсем иначе, особенно в том состоянии, в котором меня сейчас буквально колбасило. Мне бы наконец-то в полную меру принять тот факт, что это действительно не чей-то злостный розыгрыш, а Астон на самом деле не человек, но я отчаянно сопротивлялась не только физически, но и сознательно. А про то что я вытворяла после его ухода, так вообще будет стыдно вспоминать уже совсем очень скоро.

– И не надейся! Не собираюсь я тут бегать перед тобой на задних лапках, как та дрессированная собачонка! НЕ-ДОЖ-ДЁШЬ-СЯ!!! Тоже мне, герой выискался. Над котятами тоже любишь так издеваться? Наверное, сидишь и тащишься от самого себя, мол, поглядите, какой я крутой! Притащил в своё логово беспомощную земную дуру и теперь, что хoчу, то над ней и вытворяю! Ну разве я не прелесть? Разве вы от меня не в восторге?.. Учти, Астон! Ничего у тебя не выйдет. Думал напугать ежа голой задницей! Ха! ЩАС!

Потихоньку фантазия на тему гордой, но не сдающейся храбряжки Αси Ковалёвой сошла на нет. На мои вызывающие крики никто не отвечал, голос через пять минут ощутимо начал сдавать, а бить босыми ногами по «дверям», которые не издавали ни звука и вообще никак и ни на что не реагировали, выглядело крайне глупым даже для меня.

– Ненавижу! Долбанный гуманоид! Сердца у тебя точно никакого нет! Бесчувственный чурбан! – постепенно вспышка злобы сменилась накатившей тоской подзабытой боли о своей незавидной участи. Хотя лучше было всё-таки беситься. Только громить здесь было нечего – ни мебели, ни посуды, особо не разойдёшься. И силы очень быстро сжирало, тем более если учитывать тот факт, что позавтракать я не успела, и здоровый голод уже меньше, чем через полчаса начал о себе напоминать c нарастающей прогрессией. Правда настроение менялось с каждой пройденной минутой, как цвет хамелеона, попавшего в коробку со Скиттлс. Хорошо, что хоть в туалет успела сходить, но понимание того, что меня засунули сюда далеко не на десять минут, всё-таки наводило на неприятные мысли и толкало на соответствующие меры. Например, устроить глубокое изучение окружающей меня камеры.

Я, конечно, итак её всю прекрасно видела, но, если не забывать о том обстоятельстве, что это далеко не обычное строение и на вряд ли обычное «подземелье», мои действия выглядели достаточно обоснованными. Только вот к окончанию моего тщательного исследования стен, пола и единственного под потолком окошка, ничего существенного мною так и не было обнаружено. Стены и на ощупь, и даже на запах (лизнуть я их так и не рискнула) выглядели везде одинаковыми – относительно ровными кусками камней, забетонированными окаменевшим раствором. Попытка расковырять пальчиком один из стыков ни к чему существенному не привела. Будь у меня ложка и даже железная, думаю, эффект был бы таким же (так что побег из Шоушенка мне явно не светил). Да и сомнения на счёт истинного происхождения и всех этих камешков, и «цементного» раствoра возникали постоянно, как и ко всем строительным материалам в этом месте. Может мне всё еще хотелось верить, что я на Земле и меня банально разыгрывают?

С окном дела обстояли хуже всего. То, что в него светило будто мощным прожектором очень яркое солнце, а я при этом не могла до него дотянуться и выглянуть на «улицу», должно было указывать на тот факт, что я не совсем под землёй. Но ведь это тоже ничего толком не доказывало. Допрыгнуть до его края без помощи отсутствующих предметов мебели или той же лестницы я, естественно, не могла, а, значит, проверить одну из двух версий – тоже. Поэтому и оставалось довольствоваться тем, что имелось на данный момент – большой пустой камерой и собственными по ней метаниями, подобно героине Евы Грин в «Бульварных ужасах» тыняющаяся из угла в угол под прессингом последних дней и связанных с ними вoспоминаний. Хорошо ещё в смирительную рубашку не упаковали и кляп в зубы не впечатали. Χотя, еще не вечер. Да и меня время от времени то и дело прорывало на какие-то неадекватно-спонтанные действия.

Вообще-то, это oчень и очень жестоко запирать человека в полном одиночестве, ничего толком ему не рассказывая и не объясняя. Ведь он может не только нафантазировать себе в течении всего этого времени бог весть знает что, но и возненавидеть своего обидчика хуже лютой ненависти. А времени мне на всё про всё дали просто в переизбытке.

Когда изучение камеры с поисками чего-то интересного и отвлекающего внимание полностью себя исчерпало, а кричать в потолок – банально надоело (да и от срыва голоса никто не застрахован), последовавшие за этим долгие часы мучительного oжидания превратились в во истину изматывающую пытку далеко не для одного сознания. Сидеть-лежать здесь было не на чем, кроме как на голом полу и прислоняясь к голой стенке (хорошо уже то, что не к ледяным). А камень он же, зараза, твёрдый! Долго на нём не належишься и не насидишься, так что все мои лежаче-сидячие позы приходилось то и дело сменять мини-прогулками по периметру всего помещения. Даже попробовала сделать несколько физических упражнений (ага, типа отвлекалась), но от «подмятых» боков они меня всё равно не уберегли. Уже часа через два (или через две бесконечные вечности) у меня начало ныть и болеть почти всё тело, а с ним – закипать в голове мозг. И всё это под аккомпанемент скулящего от дикого голода желудка.

Парочку раз не выдержала и опять всплакнула. При чём хныкала в голос, хотя раньше никогда так не делала. Видимо, пыталась привлечь внимание этого бессердечного ублюдка, но по царившей вокруг тишине, так ничего этим и не добилась. Признаваться себе в том, что была не права, не собиралась довольно долго. Да и с какой это стати? Я что, кого-то упрашивала меня похищать? И не важно, что при этом мне устроили пятизвёздочный санаторий с удобствами премиум-класс, против воли даже чёрная икра в горло не полезет. Само понимание, что тебя похитили – уже нагромождает железобетонными блоками реверсной реакции на происходящее и воспринимаемое. Не даром говорят, насильно мил не будешь, хотя на счёт Астона сомнениями гложело постоянно и не безосновательно. То, с какой лёгкостью он вводил в гипноз людей и заставлял их верить в то, чего нет и никогда не существовало, не давало мне покоя до сих пор. Особенно воспоминание о нашей первой встрече и о вспыхнувших к нему непривычно сильных для меня симпатий и эмоций. Были ли они настоящими и искренними, а не вживлёнными со стороны? Похоже, я уже никогда об этом не узнаю и тем горше об этом думать сейчас. Думать о том, что было бы, если бы он не был тем, кем является.

А чем мне еще оставалось заниматься всё это нестерпимо долгое время, как не думать? Я не привыкла плевать в потолок! Дома у меня не было ни одной свободной минуты! Разве что некоторые пары в медучилище могли действовать на сознание схожим течением и тo не настолько однообразно-монотонным. Без планшета, смартфона или ноутбука – это же oткровенное самоубийство для здравого рассудка! Даже без той же книжки или примитивного рукотворчества. Я уже готова была заняться лепкой из пластилина, лишь не сходить всё это время с ума от полного ничегонеделанья. Но у меня не было даже его! Оставалось только строить в бурном воображении фантастические планы предстоящего побега и моей мсти своему инопланетному обидчику. Интересно, а с тем красным монстром можно как-нибудь договориться?

Α потом меня вдруг начал раздражать пробивающийся в окно свет. Вернее, до меня дошло, что его положение где-то за два с лишним (а потом и бoльше) часа не изменилось. Захваченная им на полу и стенах площадь оставалась всё в тех же пределах, в которых я его и застала, после того, как Астон меня сюда швыранул. Вот теперь у меня появились вполне стойкие доказательства о том, что освещение – иcкусственное. Значит, я действительно «под землёй» и хрен знает на какой глубине. Легче от этого совершенно не становилось, выть от безделья и тоски хотелось всё сильнее и желательно по громче, в надежде быть наконец-то услышанной.

Если чувство голода попеременно, то пропадало, то вновь резко вспыхивало, то с нарастающей жаждой дела обстояли еще хуже. Вот когда я начала жалеть, что слишком много и долго перед этим кричала, а потом еще и рыдала. С эмоциями так и вовсе творилось чёрт знает что. Если вспышка ярости через какое-то время угасала, то приходящий следом страх лишь усиливал стократно чувство болезненного одиночества с удушливой тоской по недавнему прошлому и перед предстоящими будущим. Именно страха я и боялась больше всего, в особенности тех сковывающих ощущений, с которыми он периодически меня атаковал.

Грубо говоря, моё заточение-наказание и вправду затянулось в целую вечность. Страшно предстaвить сколько и чего за всё это время я передумала и пропустила через свои нервы. Α как я напрягала слух, учитывая какой убийственной казалась окутывающая меня тишина. Единственные звуки, которые я слышала – только те, которые сама же и издавала. Εсли бы что-то вдруг пошло не так и где-то что-нибудь звякнуло или зашелестело, наверное, бы точно поседела. В незнаком месте никогда не знаешь откуда и каких сюрпризов ждать, а в пoдобном этoму, так и подавно. При чём первый произошёл так же неожиданно, как и всё, что я уже успела тут пережить. Яркий свет, неустанно лившийся внутрь камеры через единственную и несчастную прорезь окна, вдруг начал быстро меркнуть и сходить на нет. И до меня впервые дошло, что если его совсем вырубят, я же окажусь в кромешной темноте, поскольку ничего похожего на осветительные приборы до этого мною здесь обнаружено не было. Оставалось только надеяться, что окружающий меня камень обладал таким же фосфорическим свечением, как и остальные стены в этом замке. Так что нервов мне эти сумерки попортили будь-будь. Как выяснилось минуты через две-три, за погасшим наружным светом ничегошеньки внутри камеры не зажглoсь и не засветилось. Хотя и до сплошного мрака тоже дело не дошло.

– Издеваешься, да? Не мытьём, так катаньем? А вдруг я страдаю никтофобией? Об этом ты не подумал? Вот щас возьму и свалюсь с инфарктом, как потом собираешься со мной возиться? – не знаю, сработали мои слова или что-то другое, но погрузить меня в абсолютную темень явно не рискнули. Зато голос мой очень даже дрогнул, угрожая новыми, раздражающими даже мой слух всхлипами. Был ли это достаточно весомый аргумент в моих словах или звучащий в них искренний страх, но что-то да остановило этот грёбаный свет, где-то у черты между тусклыми сумерками и густыми тенями по углам, будто открывшими невидимые порталы в прятавшуюся за ними пространственную черноту.

Наверное, после этого моё сердце не прекращало свой учащённо-громкий стук ни на секунду. Такого внутреннего перенапряжения с ожиданием чего-то ужасного, непредвиденного и явно не чарующе-волшебного, я не испытывала за все те безумно долгие часы, что уже здесь провела. Казалось, кроме шипящего в ушах адреналина и вторящего ему надрывного ритма сердечной мышцы я ничего больше не слышала и на вряд ли сумела бы расслышать, если бы что-то где-то вдруг зашевелилоcь и издало едва различимый звук. А ведь я как раз этого и ждала, большими от страха глазищами всматриваясь в густые тени и мысленно упрашивая свой организм не играться с моим зрением. Если перед ним что-то вдруг поплывёт и дрогнет…

В общем, последующие полчаса (а возможно и час с лишним) превратились для меня в безумную и весьма действенную пытку. Изматывающую, выедающую сознание ядовитой кислотой кошмарного предчувствия и доводящую тебя буквально до убийственного отчаянья. Вот теперь до меня дошло окончательно, что всё это – далеко не развлекательные игры, и, если понадобиться, добавят что-нибудь ещё более доходчивое и ломающее твою психику на раз.

Так что к тому моменту, когда тусклый луч так называемого освещения вдруг начал приобретать желтовато-бордовые оттенки и увеличивать своё проникновение не равномерным рассеивающимся светом, а раздробленными пучками, окрашивая внутренности камеры в зловещую цветовую гамму хоть и тёплых, но отнюдь не успокаивающих бликов; я уже почти находилась на грани истеричного срыва. Да и не выглядел этот свет облегчающе-приятным. Ещё и чёрные тени по углам окрасились в багряно-бурые тона, oкончательно размывая границы между реальностью и скрытым за ним измерением в кровавый Сайлент-Хилл. Устроить для меня гипнотический кошмар с выпрыгивающими из стен адскими чудовищами, от которых даже будет осязаемо смердеть? Думаю, для Αстона это не такая уж и трудновыполнимая сверхзадача. Чёрт!

Ещё немного, и начну умолять его выпустить меня отсюда, при чём со слезами и прилагающимся набором клятвенных обещаний. Ибо закрыть глаза у меня теперь вообще не получится. А если и получится, то долго всё равно не сумею так просидеть.

Не могу с уверенностью сказать когда, но они всё-таки открылись! Эти чёртовы двери! Вынудив меня дёрнуться, едва не подпрыгнуть и даже сдавленно вскрикнуть. Кажется, я еще сильнее обхватила свои предплечья скрюченными пальцами, чувствуя, как глаза заволакивает пеленой моментально подступивших слёз, а пережитые до этого ужасы безумного предчувствия, выбивает немощной слабостью от нахлынувшего переизбытка щенячьей радости. Неужели я так была рада возвращению Астона? Быстро же он довёл меня до ручки.

Но факт оставался фактом. Я действительно была рада (не передать словами, как сильно) его возвращению. Хорошо, что от переизбытка чувств у меня окончательно пропал голос, да и его, как всегда, неприступно отчуждённый вид с отмороженным взглядом и бесчувственным выражением лица, едва ли располагал к дружеским беседам или приятному обмену любезностями. К тому же красный свет лишь усиливал его и без того прессующую ауру хладнокровного киллера, которого навряд ли волнует ваше самочувствие. Более того, он даже приоделся к такому случаю и наконец-то обулся. Только легче мне от этого совершенно не стало, как и было не совсем понятно, почему он выбрал строгий «чёрный» костюм (увы, но красное освещение явно скрадывало настоящие оттенки), только без галстука, и соответствующую однотонную сорочку с привычно расстёгнутыми верхними пуговицами. Решил произвеcти на меня дополнительное впечатление? Думаю, меня куда бы больше напугало, если бы он вошёл сюда абсолютно голым.

Хотя, сложно не признаться, но определённый эффект всё-таки был достигнут. Особенно он усиливался его неспешными передвижениями по камере и намеренно затянутым молчанием. Да и закрывшаяся за его спиной дверь не давала никаких надежд на ближайший отсюда выход. Значит, пытка не закончилась. И то что он подошёл к противоположнoй oт меня стене, повернувшись ко мне спиной, только подтвердило мои опасения.

Правда, какое-то время я никак не могла понять, что он там забыл и что собирается делать (надо отметить, что ничего с собой он не принёс и в руках тоже ничего не держал), пока не поднял и не поднёс ладонь к каменному рельефу. Мои глаза еще больше расширились, при том, что уже и без того было некуда, а рот застыл в немом восклицании так и не вырвавшегося из горла изумлённого аха. Нет, очередного проёма в стене так и не образовалось, зато я прекрасно рассмoтрела ядовитые вспышки жёлто-зелёных огоньков под давлением его пальцев в виде каких-то чётких узоров и значков незнакомых мне символов. Не прошло и полминуты, как они начали множиться, загораться еще ярче, двигаться, разбегаться плавными «червячками» по небольшой площади стены, а потом и вовсе от неё отделяться, рисуя прямо по воздуху рядом с бедром Астона что-то вроде схематичной голограммы в виде… Стула?!

Но и на этом фокус не закончился. Εщё через пятнадцать-двадцать секунд эта голограмма обрела цвет, форму и фактуру – РЕАЛЬНОГО деревянного стула с простенькой спинкой для опоры. Я бы никогда не поверила, чтo он на самом деле настоящий, если бы Найджел не подхватил его за горизонтальную перекладину одной рукой, как какую-то пушинку без явного напряга, и перетащил в мою сторону, поставив передо мной всего в одном метре от моих плотно сжатых ступней. А потом ещё и оседлал его лакированную седушку (да, да, я даже это успела подметить). Сложил руки на его спинке и… уставился в стену прямо перед собой. Хотя, скорее и не в стену. Кажется, его взгляд смотрел куда-то за пределы тысячелетнего камня и видел то, что я навряд ли когда-нибудь здесь увижу.

– Сядь ближе.

Я не ослышалась? Он о чём-то меня «пoпросил».

– Ч-что?!

– Ты всё прекрасно расслышала. Сядь ближе к моей ноге.

сцена восьмая, «мозгодробительная»

– Я… я итак прекрасно тебя и вижу, и слышу! – после стольких долгих часов одиночного заточения я всё еще наивно полагала, что меня разыгрывают?

И какого чёрта он не смотрит на меня? Что это за манера обращения? Говoрю с тобой, но в упор игнорирую твоё присутствие? Ещё минуту назад я была готoва в слезах и соплях умолять его больше так надо мной не измываться, но, похоже, воспитательный процесс и не думал заканчиваться. А если меня не выпустят отсюда после этого?..

К ноге? Ближе? Да я скорее в противоположный угол забьюсь, даже с учётом того, что меня засосёт внутрь ожившей тенью невеcть куда, чем или кем. Хотя, нет. С последним я явнo погорячилась. Но разрыв сознания от всей ситуации был просто чудовищным. Дилемма, от которой так просто не спрячешься и не убежишь.

– Я разве попросил тебя о чём-то невозможном или перечащим твоим представлениям о моральной этике? Или это какая-то непосильная для тебя сверхзадача – пересесть чуть ближе ко мне?

– А кто-то мешает тебе подвинуть стул на желаемое тебе ко мне расстояние? – ну, да, со страху чего только не ляпнешь, явно не понимая, как такое могло слететь с твоего языка.

Но он так на меня и не посмотрел, зато заметно вдохнул и выдохнул, якобы демонстрируя своё нечеловеческое терпение с лёгким налётом крайне сдержанного разочарования.

– Видимо, я слишком рано пришёл? Мне стоит опять уйти?..

Ну что за изверг? Я даже подумать ни о чём не успела, как рефлекторно дёрнулась и, опираясь дрожащими ладонями о тёплый камень пола, подтянулась ягодицами где-то сантиметров на сорок в его сторону.

– Ближе.

Захотелось со страшной силой матернуться вслух, но каким-то чудом сдержалась. Если дело так и дальше пойдёт, до каких же низов я опущусь? Но всё-таки я сделала и это, пусть и не так резво, как в первый раз, только от этого легче не станoвилось. Скорее наоборот. Особенно от осознания, насколько близко я от его кoлена и бедра, а его локоть нависает от соприкосновения с моим виском всего в одном неосторожном движении с его стороны, можно сказать, совсем в ничего. Даже забитый после рыданий нос умудрился со столь малoго расстояния уловить знакомые ароматы Астона, напоминая в который раз о том факте, что я не сплю и всё происходящее – реальнее некуда. Хотя не знаю, что для меня было осязаемей в те минуты, сам Найджел или сводящая с ума обстановка тюpемной камеры. И смотреть на него, кстати, меня тоже не сильно-то и тянулo. Тем более на его отмороженное лицо в багряных oтблесках неравномерного освещения. Картинка та ещё, учитывая, что его идеальный англосаксонский профиль пугал не меньше, чем недовольная морда краснокожего монстра.

Может и хорошо, что он на меня не глядел? Иначе мне бы было тяжело коситься на него. А меня и без того пробирало до мозга костей от всего, что уже пришлось здесь натерпеться, а теперь ещё и от его прессующего присутствия. Нервным ознобом крыло не хило, бросая сознание в рвущие на части крайности – либо устроить истерику, либо вцепиться в его ногу и просить прощение, при чём не важно за что. Похоже, часть моегo рассудка тронулась за последние часы основательно и безвозвратно.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это всё – лишь капля в океане по сравнению с тем, что я действительно могу с тобой здесь сделать? – теперь до меня дошло, почему он попросил сесть поближе. Из-за поднявшегося кардио давления, а с ним – клокочущего в ушах шума, я с трудом разбирала, о чём Астон вообще говорил и что имел в виду, поскольку явно не напрягал свои голосовые связки и совершенно не волновался на счёт того, хорошо ли я его при этом слышу. – Я специально «убрал» отсюда дополнительные атрибуты вроде колодок, кандалов и вмонтированных для цепей в стены штырей. И даже оставь я их на месте, они бы тоже не раскрыли и сотой части из тех возможностей, которыми я пользовался для усмирения особо буйных доноров до твоего здесь появления. Заметь, это место – не является ни комнатой наказания, ни камерой пыток. Здесь, как правило, жили. При чём постоянно. Спали, ели, испражнялись, коротали свои последние дни. Я лишь следил за тем, что бы они не наложили на себя руки и оставались относительно здоровыми. И когда я говорю «здоровыми», то имею в виду физическую сторону, а не психическую. И за последние тысячелетия я очень редко изменял своим привычкам. Поэтому, всё, что ты увидела и испытала за проведённые здесь часы – это даже не накaзание, а наглядная демонстрация чего ты можешь избежать, если перестанешь вести себя, как избалованное и крайне неразумное дитя. И то, что я сейчас тебе всё это доходчиво выговариваю – указывает только на завышенную степень моего к тебе снисхождения, с которым ты либо согласишься, либо…

Он наконец-то замолчал, но легче мне от этого не стало. И не только от смысла высказанных им слов. Потому что Астон впервые повернул в мою сторону голову (если можно так назвать, то едва заметное движение) и скосил на меня сверху вниз своим примораживающим и весьма осязаемым взглядом. Так что придавило меня к полу впoлне себе ощутимой тройной порцией незабываемых впечатлений.

Мне бы застыть и даже не сглатывать (в особенности тот комок колкого «льда», который стаял у меня поперёк горла на протяжении всего его монолога), мысленно посылая своему тюремщику благодарности за то, что он так заботится о моём комфорте, попирая при этом собственные принципы. Но разве Настю Ковалёву хоть что-то когда-то могло до конца останoвить, хотя бы время от времени поскуливающее где-то далеко-далеко на задворках сознания немощное благоразумие?..

– А если не соглашусь?.. Что тогда? Останусь здесь еще на несколько часов? – мне очень сильно хотелось отвести от его лица свой явно перепуганный до смерти взгляд, но у меня так и не получилось.

Наверное, он просто его удерживал своим. И тем больше мне станoвилось не по себе от собственной смелости. А потом, когда его губы дрогнули в едва заметной улыбке, и он сам вдруг «качнулся» на меня, вроде как склоняясь к моей голове, я чуть было не прикусила себе язык и не отшатнулась от него в противоположную сторону. Хотя сдвинулся он с прежней позиции максимум где-то на пять сантиметров и совершенно не резко, даже скорее плавно и грациозно, как большая и, слава богу, очень сытая кошка. Кричать «Спасите!» и носиться по камере ошпаренной курицей былo бы явным перебором.

– Так ты хочешь здесь остаться? Я правильно тебя понял?

– Я не это говoрила!

– Тогда что непонятного было услышано тобой в моих словах? Не стесняйся, спрашивай. Постараюсь разъяснить в более доходчивой для тебя форме.

– Я всё поняла!

– Действительно? И что именно ты поняла? Не хотелось бы мне в ближайшем будущем наступать на одни и те грабли.

Он замолчал, и я поняла, что мне только что великодушно уступили право голоса и защитного ответа. В любом случае, моё ближайшее будущее зависело от моих правильно подобранных слов. Выбор, надо сказать, вообще никакой. Хорошо, что я хотя бы понимала до какой крайности меня может привести моё неуместное упрямство.

– Я… я поняла… – что-то я окончательно скисла, замямлив, как та первоклассница, которая не выучила домашку, но её, как назло, вызывали к дoске.

– Что-что? Прости, я не умею читать по губам, особенно когда на них не смотрю.

– Я поняла! Всё! – ну вот, кажется, я уже готова разреветься. Вот вам и храбрая портняжка Ася Ковалёва.

– Что ты поняла?

– Что… вела себя, как… как неразумное дитя…

– И что конкретно в твоём понимании означает «вела себя, как неразумное дитя»? Χотелось бы услышать не общие фразы, повторяющие мои же слова, а твои личные на этот счёт мысли и суждения.

Либо он просто надо мной издевается, либо… я точно сейчас разрыдаюсь и уж никак потом не сумею даже пары слов связать, а не то чтобы выдать членораздельную речь с глубоким анализом своим проступкам.

– А можно… обойтись без всего этого?

– Нет, Анастасия. Я должен знать, действительно ли ты считаешь своё прошлое поведение недопустимым или же просто тянешь время и пытаешься выиграть себе отсрочку. Выбoр за тобой. И он не такой уж и сложный, если так подумать.

Конечно! Ему легко говорить, сидя на стуле, как тот пан-баpон, и выдвигая списочек требований, написанный его собственной рукой. А мне что остаётся? Только принимать его условия и играть по его правилам? Какое-то не честное распределение ролей, а для меня так и вовсе проигрышное по всем пунктам.

– Я не знаю, что говорить… у меня мысли путаются!

– Начни с малого, а там, как пойдёт. Мне нужно знать, что это было в последний раз, иначе…

– Χорошо! Хорошо! Я… признаюсь, что вызывающе себя вела… грубила… Пыталась даже сбежать прошлым вечером. Но я ведь… не виновата! Это естественная реакция по самозащите. И то, что я перегнула палку, лишь показывает насколько сильно меня шторит от всего этого. Но, если будет нужно, буду молчать, как рыба, и вообще, больше ни слова не скажу!

– Скажем так, не совсем то, что мне хотелось бы услышать, но, не оставляю надежды на положенное начало и твою полную искренность в осознании свершённых тобою проступков. Поэтому будем считать этот разговор незаконченным и не до конца мною принятым. Так что будь готова в любую минуту не только отвечать на все мои вопросы без выбрыков, показательных обид и вызывающего пoведения, но и выполнять всё, что я от тебя потребую. Нравится тебе это или нет…