Текст книги "Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ)"
Автор книги: Евгения Сафонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Прощай, Гертруда.
Прощай, власть Айрес тирин Тибель.
Прощай, милая, маленькая, безвестная Ева Нельская…
Прежде, чем из недрогнувших ноздрей чудища с Шейнских земель вырвалась струя ненастоящего пламени – не оглядываясь на публику, затаившую дыхание в партере далекой набережной, Ева расчеркнула рапирой стылый хрустальный воздух и приготовилась к прыжку.
Да будет легенда.
Глава 17. Magnifico
(*прим.: Magnifico – блестящий, великолепный, величавый (муз.)
О помолвке объявили на балу в честь коронации Его Величества Миракла тирин Тибеля.
В других обстоятельствах Ева подумала бы, что очутилась в сказке. Огромный зал, полный золота, музыки и цветочного дурмана. Праздничная белизна мрамора, расцвеченная витражами под потолком, разноцветьем шелка и бархата – на гостях, и алыми штандартами по стенам – в цветах королевского герба. Прекрасный принц приглашает тебя на танец. Даже лучше: принц может так и не добраться до трона, но к руке юного короля гарантированно прилагается корона.
– Отлично держишься, – тихо сказал Мирк, когда они с Евой сошлись в очередном па, сплетая шагами кружево еще одной легенды. О прекрасном молодом монархе, который вернет в Керфи светлые деньки легитимности и свободы, и его иномирной возлюбленной – едва не погубленной коварной черной королевой, но все же сумевшей вырваться и воплотить великое пророчество.
Начало этой легенде они положили еще там, на берегу озера. Сразу после того, как ледяные воды сомкнулись над телом Гертруды, а Ева, приводнившись на гребень одной из расходящихся волн, пошла назад. Она не стала ждать, пока волны уймутся – не хотела смотреть, как драконицу, успевшую стать ей другом, поглотит льдистое забвение.
Когда она подошла к берегу, толпа ликовала. Затем удивленно притихла – в те мгновения, пока Ева без лишних слов бросалась в объятия Миракла – и возликовала еще пуще. Еве даже разговаривать ни с кем не пришлось: она просто обмякла у Мирка на руках, изображая обморок. После такого трепетной деве почти положено упасть в обморок.
Естественно, толпа заметила, каким нежным был поцелуй, которым Миракл Тибель коснулся щеки бесчувственной девушки. И как бережно он нес ее в дом своей матери, услужливо предложившей принять усталую гостью. И, конечно, Миракл не стал скрывать, кто эта поразительная особа, спасшая столицу от разбушевавшегося чудища. Так что на другой день по стране уже неслась, обрастая подробностями, история о том, как Миракл Тибель и его верный брат прятали обещанную Лоурэн героиню от соглядатаев королевы; о том, как в процессе пряток между спасенной и спасителем ожидаемо зародилось нежное чувство; о том, как королева все же обнаружила угрозу своей власти – и незамедлительно организовала предлог для ареста Миракла, а его возлюбленную бросила в Кмитсвер, где та должна была ждать казни (чего еще она могла там ждать?).
Волнения в столице улеглись еще раньше. Когда появился дракон, большая часть королевских войск забыла про бунтовщиков – куда актуальнее стало либо убить огнедышащую тварь, либо укрыться от нее в местечке понадежнее. Когда же многочисленные очевидцы разнесли по городу весть о сбывшемся пророчестве, большая часть большей части посудила, что идти против смутьянов – одно, а против судьбы – чревато. Особенно когда против вас весь город (а потенциально и вся страна), королева повержена, многие из командования бесславно дезертировали, а дракон спутал все карты и посеял неразбериху везде, где можно ее посеять.
Таким образом к исходу дня королевские войска уже скандировали на дворцовой площади хвалу новому монарху. И в целом все прошло по плану, не считая предшествующих плану событий.
Настолько по плану, что Еве трудно было в это поверить.
– Осталось немного, – подбодрил Мирк, когда очередной поворот танца свел их лицом к лицу.
Видимо, на Евином лице в этот момент отражалось все, что она вот уже неделю старательно прятала. По крайней мере, на публике.
Протянув к партнеру руку, затянутую в белый атлас, Ева бросила беглый взгляд на цвет керфианского двора. Лица, следившие за одинокой парой посреди зала, платья и костюмы сливались в единое пестрое море. Совсем как зрители в зале, когда смотришь со сцены.
При желании Ева всегда могла найти среди зрителей маму с папой. Или Динку. Но желания у нее не было. Она еще лет в тринадцать поняла – лучше играть не кому-то конкретному, даже не помнить о ком-то конкретном. Лучше беседовать музыкой напрямую с Вечностью.
Сейчас она тоже легко могла бы найти среди лиц одно.
И тоже отчаянно не хотела.
– Осталось самое сложное, – пробормотала Ева.
В других обстоятельствах, возможно, с коронацией повременили бы. Особенно учитывая, что официально Айрес тирин Тибель так и не отреклась от престола. Однако в керфианском законодательстве, как Еве успел поведать Эльен, со времен предыдущей династии существовало нечто вроде вотума недоверия. Айрес собиралась упразднить этот обычай, но не успела. Стоило озаботиться этим пораньше, однако до поры до времени королеву вполне устраивало тихое исчезновение неугодных, способствовавшее запугиванию остальных. К тому же она сделала все, чтобы в число ее Советников входили люди, решительно не способные объединиться друг с другом.
Поскольку часть Советников погибло во время восстания, часть – сбежала в неизвестном направлении, а еще часть поспешила оставить свои должности, Миракл назначил новых. Сразу, как Герберт во всеуслышание отрекся от прав на престол в его пользу. Правда, отречение было недолгим; и, как мельком обмолвилась Мирана Тибель, не всем сторонникам нового короля пришлось по нраву, что в качестве своего преемника он выбрал прежнего наследника. Наследника Айрес.
Другие кандидатуры Миракл даже не рассматривал.
Впрочем, сторонники быстро примирились с мыслью, что это вынужденная мера – до тех пор, пока Миракл тирин Тибель не обзаведется собственными детьми. А учитывая, что по керфианским законам монарх имел право в любой момент изменить решение о наследовании, выбор Герберта можно было считать вполне разумным компромиссом между необходимым и привычным.
– Все будет хорошо, – пообещал Миракл, когда струны зазвенели в торжественном напряжении, ведя музыку к завершению. Действительно: что еще он мог сказать? Ева с Гербертом прекрасно понимали, на что идут, соглашаясь разыгрывать эту сказку.
Танец тоже был сказочным. Они с Мирком скользили среди блестящей мраморной пустоты, организованной придворными, на время «королевского тильбейта» отступивших к стенам. Старая традиция всех балов, где присутствовал Его Величество: дарить королевской семье один танец, который они могли исполнить со своими избранниками, не стесненные близостью подданных.
Во времена правления Айрес этой привилегией не пользовалась. Наследник престола танцевать не любил. Королева никого не выделяла настолько, чтобы открыто признать фаворитом. Когда дирижер объявлял королевский тильбейт, Ее Величество милостивым жестом предлагала расступившимся придворным вернуться в центр зала – получить удовольствие за нее.
Сегодня королевский тильбейт танцевали впервые за много лет. Сегодня керфианцы впервые за много лет за ним наблюдали.
Ева искренне надеялась, что наблюдаемое им нравится.
– Ну, по-другому оно быть не может, – иронично заметила она. – Если мы все хотим быть и дальше.
Кончики их пальцев соприкоснулись для завершающей фигуры. Сближение, кружение, взгляд глаза в глаза.
С финальной трелью последних тактов Ева отступила на три шага для реверанса.
Аплодисменты были бурными. Ева полагала, что больше льстивыми, чем искренними, хотя как знать. Они приложили все усилия, чтобы увиденное пришлось двору по душе. Королевская мантия струилась по плечам Миракла бархатной волной – не кровью, как платья Айрес, а алым маревом заката; зубцы короны сияли на темных волосах желтыми звездами. Еву окутывало мягкое мерцание парчовой белизны. Платье выбрали простого строгого фасона: без намека на вырез, с пышной юбкой, сдержанно отделанной золотом и янтарными кристаллами. Длинные рукава незаметно переходили в атласные перчатки. Горло закрывал кружевной воротник.
Платье было прекрасно. Платье было не слишком модным, но, как заметила Мирана Тибель, Ева теперь будет диктовать собственную моду – и лучше, если она пойдет вразрез с той, что задавала Айрес. Еще платье было практичным: за атласом и плотной парчой никто не заметит, как холодна скрываемая ими кожа. В нем Ева могла не опасаться случайных прикосновений.
Еще платье выбирала Мирана Тибель, и эта женщина являла собой чуть ли не единственную причину жалеть, что из двух братьев Ева предпочла не коронованного. Свекровь ей досталась бы мировая. И не потому, что после Айрес любая свекровь покажется ангелом во плоти.
А теперь самое интересное…
Аплодисменты стихли, когда сиятельная публика поняла, что они с Мирком не собираются уходить, выжидая чего-то в центре зала. Это вызвало у Евы фантом знакомого ощущения под ложечкой – оно всегда терзало ее на сцене в короткую паузу между приветственными овациями и первыми звуками виолончели. Волнение уходило, стоило смычку коснуться струн, но не раньше.
Овации перед этим представлением были куда бурнее тех, которыми Еву встречали обычно. Это самую капельку сбивало с толку.
– Лиоретта, – зычно произнес Миракл в воцарившейся тишине, – перед лицом богов и людей я спрашиваю: разделите ли вы со мной тяготы трона и бремя короны?
Придворные ахнули. Оставалось лишь гадать, насколько наигранно. Этого следовало ожидать – любому было ясно, что еще должен сделать Миракл тирин Тибель, чтобы развеять последние сомнения в законности своей коронации.
Формулировка керфианского предложения руки и сердца Еве сразу после ознакомления показалась забавной. Особенно королевского. Здешние короли могли жениться по любви, но вот объясняться в этой любви им приходилось донельзя формально. Нет, сперва у девушки (почти всегда) спрашивали согласия наедине, и там вполне можно было обойтись без церемонных фраз, – но потом ритуал требовалось повторить на публике, чтобы тут же совершить обручение.
Здесь невольно задумаешься, прежде чем радостно выпалить «да». Хотя, может, это в какой-то степени честно: намекнуть девушке, что супружеская жизнь выстлана не розами.
– Мой король, – сказала Ева, приложив максимум усилий, дабы звонкость ответа не вытеснила из голоса нежность, – я пойду с вами одной дорогой до тех пор, пока не оборвет ее Жнец.
Наверное, она могла и просто выпалить «да». Она ведь иномирянка, ей можно не знать положенного ответа. Вышло бы искренне, простодушно, даже трогательно. Но Еве не хотелось, чтобы уроки Эльена пропали даром – и не хотелось, чтобы ее сравнивали с предшественницами, не озабоченными местным этикетом. Пусть сравнивать все равно будут.
Под аккомпанемент возобновившихся оваций Мирана Тибель шагнула вперед: из первого ряда зрителей к королю, ждавшему мать.
Госпожа полковник – в бархате цвета гречишного меда, под теплый оттенок ее глаз, с топазовым венцом в коротких пшеничных кудрях, с характером и чертами острыми, как осока – внушала восхищенный трепет. Стук ее каблуков по мрамору пел звоном спускаемой тетивы. Пять дней назад она сменила полковничий мундир на сюртук Советника по военным делам, но ради коронации сына облачилась во фрак. Ева поразилась, что такое – женщина в брюках и фраке – допустимо при королевском дворе, да еще в «отсталом» для землян мире. Оказалось, вполне: различия в гендерной политике давали о себе знать.
Приблизившись, госпожа Тибель с торжественной медлительностью сняла с себя венец. Без единого слова протянула его Мираклу. Еще один важный ритуал в обручальной традиции керфианцев: этим соблюдалась преемственность поколений, а заодно подтверждалось, что семья жениха одобряет грядущий союз. Будь отец Миракла жив, он сам бы поднял диадему с волос жены, чтобы передать в руки сына.
Мнение родителей невесты, что характерно, никого не интересовало. Даже будь они здесь и будь они против, с момента обручения девушка имела полное право уйти из родного дома и жить под крышей жениха. В этом мире табу на близость до брака не существовало.
– Венцом, лежавшим на челе моей матери, – сказал Миракл, поднимая диадему над Евиной головой, – беру с тебя зарок стать моей.
Украшение деликатно скользнуло в волосы. Золотые дужки, лежавшие на живой теплой коже, приятно согрели Евину, неизменно прохладную. Ева почти видела, как сверкают солнечные топазы в обрамлении старого золота; как уместно они дополняют высокую прическу, как хорошо смотрятся с молочно-золотым платьем.
Это было очень важно – какую драгоценность из своей коллекции мать жениха пожертвует для невестки. Это несло в себе послание, и в данном случае оно считывалось предельно ясно. Диадема, которой увенчали лоб Евы, некогда украшала прическу матери Айрес. Это был венец, в котором к алтарю шла сама Мирана.
И это был венец королевы.
…«венец обручальный на чело ее король истинный возложит»…
Эта мысль одновременно всплыла в стольких головах, что почти прозвучала вслух. И от осознания, что ее роль в этом представлении подходит к концу, Еве сделалось немного жутко.
Оставалось последнее.
Когда ладони Миракла легли ей на плечи, Еве очень хотелось просто закрыть глаза, смирившись с неизбежным. Но трепетные влюбленные девы так себя не ведут. Сказки не заканчиваются тем, что прекрасный принц целует невесту, пока та стоит безответной статуей.
Поэтому Ева улыбнулась и подалась навстречу, обвивая руками шею своего венценосного жениха.
Поцелуй был долгим, но целомудренным. Просто прикосновение одних сжатых губ к другим. Едва ли кого-то могла смутить подобная сдержанность. Самые подозрительные придворные сплетники должны были понять причины: влюбленные не хотят выставлять свои чувства напоказ. Особенно лиоретта, такая юная, такая милая в своей сдержанной скромности.
О главной причине – с зимними глазами и бледным солнцем, путающимся в волосах, смотревшей на них из передних рядов гостей – Еве думать не хотелось.
Зал взревел, тепло на ее губах исчезло, чужая ладонь соскользнула с плеча на локоть, чтобы подхватить ее под руку – и это безумие наконец закончилось.
Во всяком случае, самая постыдная его часть.
– Вы ни крошки не съели, лиоретта, – заметил добродушный господин Соммит, когда от танцев перешли к ужину, а Евина тарелка пережила уже третью перемену блюд в девственной чистоте. – Я понимаю, это безумно волнительное событие для юной девушки… да и последствия заточения… но поверьте, кушать необходимо. При вашей-то фигурке! Будете голодать, еще лишитесь чувств прямо у алтаря!
– Моя религия вынуждает меня поститься. – Ева скромно опустила глазки, изучая скатерть, расшитую шелковыми цветами. – До наступления лета я ем лишь после захода солнца, и лишь когда никто не видит.
Господин Соммит (богатейший фабрикант страны, отец ближайшего сподвижника Миракла и непосредственный участник заговора), сам едва влезающий во фрак, озадаченно подкрутил усы:
– Ваша религия? Выходцы из вашего мира рассказывали о ваших верованиях, но я не припомню, чтобы в какой-либо из них присутствовали столь строгие ограничения. Разве что…
– Я последовательница пастафарианства, – строго и серьезно проговорила Ева, давно продумавшая ответ на подобные вопросы. – Очень молодая религия. Мои предшественники вполне могли о ней не знать, потому что на тот момент она не существовала.
В деликатные особенности ее состояния не были посвящены даже близкие сторонники нового короля. Никто, кроме Герберта, Миракла, его матери – и еще одной персоны, которую беседа искренне забавляла. Во всяком случае, Ева поймала на себе его пристальный взгляд, и в колючих сапфирах глаз Дауда Дэйлиона таяла насмешка.
Главу «коршунов» Еве представил сам Миракл. Теперь они сидели за одним длинным столом с королем. По понятным причинам Ева не питала к господину Дэйлиону теплых чувств: без его помощи ей с высокой долей вероятности не пришлось бы выбираться из застенок Кмитсвера.
С другой стороны, без него она бы с высокой долей вероятности так оттуда и не выбралась бы.
– Вот как, – уважительно закивал господин Соммит. Слегка нахмурился, отчего его лощеное лицо стало похоже на сморщенную картошку. – Надеюсь, у вас с Его Величеством не возникает… недопониманий на религиозной почве?
– У меня нет никаких сомнений в существовании Жнеца, Садовника и других великих богов вашего мира, – незамедлительно откликнулась Ева. – Я питаю искреннее уважение к вашему верованию. Полагаю, ближе к свадьбе я и сама приму его. Но не так просто сразу отречься от своего бога… – Она подняла глаза, одарив собеседника проникновенным и уместно печальным взглядом. – Вы понимаете, полагаю.
Господин Соммит растроганно заверил, что понимает. Да и вообще, религия – последнее, из-за чего двум влюбленным сердцам стоит ссориться.
Заметив умиленные перешептывания тех, до кого донеслись обрывки их разговора, тонкую ухмылку господина Дэйлиона и одобрительный взгляд Мираны Тибель, Ева подумала, что быть королевской невестой у нее определенно получается лучше, чем спасительницей всея Керфи. С другой стороны, в данном случае два этих понятия были примерно тождественны.
Да хранит ее Макаронный Монстр.
Ева на миг представила себя с дуршлагом на голове. Осознала, что улыбается: искренне, от детской, дурашливой мысли, которых она не позволяла себе так давно.
С тех пор, как она очнулась в подвале Кмитсверской тюрьмы, она почти успела забыть, каково это – дурачиться и улыбаться. Не потому, что так требует роль. На миг возникла шальная мысль достать телефон, включить что-нибудь вроде Gangnam style и показать местным аристократам, как надо веселиться на танцполе – и смотреть, какими круглыми глазами на все это будет глядеть Герберт… Но мобильник давно у гнома, и даже будь сейчас гаджет спрятан у нее за подвязкой, Ева никогда бы так не поступила.
Потому-то сейчас она и сидит там, где сидит.
Воспоминания о последней встрече с гномом всплыли по ассоциативной цепочке, – и Ева перестала улыбаться.
– Подожди здесь, – попросила она Герберта, когда они подошли к разрушенному храму, поправляя сумку на плече. Ту самую, с которой когда-то давно она сбегала из замка Рейолей. – Хочу поговорить с ним одна.
Некромант без возражений замер; лесной полумрак и снег, запорошивший хвойную россыпь, отражались в его глазах бликами на темной синеве. Прислонившись плечом к холодному камню, посмотрел на ножны с рапирой – он сам не видел их, но знал, что именно Ева держит в опущенной руке.
– Ты уверена в этом?
Ножны Еве принесли на другой день после восстания. Она не спросила, откуда. Думать, что Герберту пришлось идти за ними в особняк Кейлуса, не хотелось. После недолгих раздумий она вернула клинок в его законное вместилище – и сказала некроманту, что теперь хочет с ним сделать.
– Мы получили меч обманом. Меч мне больше не нужен. Пусть хоть сейчас все будет честно. – Евина пальцы с сожалением сжались на теплой коже. Она успела привязаться к Люче, несмотря ни на что. – Ей лучше вернуться к создателю.
Некромант только плечами едва заметно пожал.
В последние дни он на удивление мало с ней спорил. Ева надеялась, потому, что в последние дни им немножко не до того – и не по другим многочисленным причинам, так и просившимся на ум.
– Я буду здесь, – коротко сказал Герберт.
До каменного круга Ева дошла быстро, стараясь не смотреть по сторонам. Скелеты из-под снега вроде не выглядывали – наверное, останки «коршунов» забрали коллеги, чтобы достойно похоронить. Но проверять, действительно ли их там нет, Еве не хотелось.
– Навевает воспоминания, да?
Мечтательный голосок Мэта заставил Еву застонать:
– А я-то надеялась, ты самоликвидировался…
С того дня на озере демон не докучал ей ни разу. Звать его Ева не пробовала, но лелеяла мысль, что их связь каким-то образом разорвалась.
Напрасно.
– Я демон немножко иной породы. – К ее удивлению, Мэт узнал отсылку. Хотя, учитывая, в чьей голове он сидел… – Нет, просто не хочу лишний раз портить тебе жизнь.
– Да ну?
– Ладно, не жизнь. – Демон благодушно вздохнул. – Это вышла веселая заварушка, но перед следующим весельем… В общем, с моей стороны будет разумным дать тебе немножко отдохнуть.
– Ты и разумность? Вы, оказывается, знакомы? – Ева шагнула в круг разноцветных камней, чуть поблекших под блестящей присыпкой инея. – Вынуждена тебя разочаровать: никакого «следующего» я не планирую по крайней мере в ближайший век.
– Жаль, жаль. – Особого сожаления, впрочем, Ева не услышала. – А мне вот что-то подсказывает, что грядет веселье похлеще минувшего.
– Например?
Демон промолчал.
Чертыхнувшись про себя, Ева закрыла глаза, нащупывая невидимую дверь.
Хуже всего, что она думала о том же. Пусть Мирк на днях будет коронован, пусть Айрес Тибель (уже не тирин) содержится под неусыпным надзором стражи в одном из загородных поместий королевской семьи, пусть на руках ее магические блокаторы – Ева не верила, что все закончилось так просто. И не могла понять, откуда нужно ждать подвоха, отчего плохие предчувствия еще больше отдавали паранойей.
На этот раз костяшки ударили по камню почти сразу. Наверное, потому что Ева уже точно знала – дверь тут есть. Отстранившись от проявившейся в воздухе арки, она терпеливо дождалась, пока резные створки откроются, выпуская в мир старого знакомого.
– А, это ты, – голос гнома прозвучал скучающе, но мшистые глаза под рыжими кудрями недобро блеснули. – Если пришла просить, чтобы я снял чары с ножен, учти – за прошлый обман цену назначу двойную.
– Приветствую. – Ева на вытянутых руках протянула собеседнику рапиру. – Я пришла извиниться. И вернуть ее.
В том, как гном смерил взглядом свое творение, явственно читалось презрение – и вовсе не к Люче.
– Стало быть, она тебе больше не нужна? – сухой яд в голосе не помешал маленьким пальцам незамедлительно вырвать оружие из Евиных ладоней. – Попользовалась, теперь и выбросить можно?
– Не выбросить. – Ева смотрела на зачехленный клинок с искренней грустью. – Я… испортила ее. Она больше не приходит на мой зов. Не делает все за меня. – Хоть в чем-то Мэт не обманул: драконье пламя и правда восстановило чары лишь частично. – Но я возвращаю ее не поэтому. Просто… она ведь живая, верно? И мы с ней сделали все, что от нас требовалось. Теперь она будет просто лежать без дела. Скучать. Я ведь даже из ножен ее больше вынуть не могу. – Ева примирительно развела руками. – Вот и подумала, что ей лучше вернуться к вам, чтобы вы смогли ее… вылечить.
«Починить» в применении к Люче она сказать не смогла. Даже не потому, что гному такое отношение к его детищу наверняка понравится больше – просто Ева и правда воспринимала рапиру живой.
– И… это вам, – прибавила она, доставая из сумки то, с чем прощаться ей было еще грустнее. – Честная плата за вашу работу. Извините, что пыталась обмануть.
Гном уставился на предлагаемый ему планшет.
Выражение искреннего недоумения на его лице частично компенсировало Еве горечь грядущей утраты.
– Сначала жаль было честно расплатиться одной своей игрушкой, а теперь без нужды жертвуешь другую?
Ева просто кивнула.
Это решение далось ей даже тяжелее, чем расстаться с клинком, подарившим Мираклу корону. Но за последний месяц она стала немножко по-другому смотреть на многие вещи – и то, что при первой встрече с гномом казалось невыносимым лишением, сейчас выглядело простой справедливостью. Фото (Ева отфоткала напоследок все – от Герберта и замка Рейолей до королевского дворца) все равно лежат на карте памяти и док-станции. Как и музыка. И записи Динкиных концертов.
Если у них с Гербертом однажды снова появится время и возможность для совместного досуга, они найдут, чем заняться кроме просмотра аниме.
– Игрушки – это просто игрушки. Есть вещи поважнее, – честно сказала она. Настойчиво дернула планшетом, предлагая гному взять подношение. – Люче очень нам помогла. Чтобы мы сделали все, как надо. И вы нам помогли.
Гном искристыми глазами изучил ее лицо. Задумчиво качнулся с носков на пятки и обратно, утопив мыски сапог в снежной пороше. Снова посмотрев на рапиру, нехотя кивнул – точно отвечая на неслышные Еве слова.
Резко отвернулся.
– Жди здесь, – бросил он, скрываясь за дверью в Потусторонье.
Растерянная Ева прижала планшет к груди. Какое-то время послушно топталась на месте, размышляя, что бы это значило.
– Да ничего особенного. Просто пошел посоветоваться с сородичами, какую из тысячи мучительных кар для злостных обманщиков лучше выбрать.
– Ты все об одном, – отмахнулась Ева – демон уже даже не раздражал. Краем глаза увидела Герберта – тот выглядывал из-за храмовой стены, встревоженный ее долгим отсутствием; помахала рукой, давая знать, что все в порядке.
Наверное, гном просто решил принести сломанный мобильник. Для обмена на работающий планшет. Действительно, зачем ему бесполезный кусок пластика, металла и микросхем?..
Поэтому, когда представитель маленького народа вернулся, вместо телефона неся все те же ножны, из которых выглядывала знакомая светлая рукоять – Ева не сразу поняла, как к этому относиться.
– Дарю, – вручая ей клинок, коротко молвил гном. – Чары восстановлены. Ограничений на ножнах больше нет. Используй с умом.
Ева взяла. От замешательства не сразу сообразив, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Воззрилась на подарок: теплая кожа, словно впитавшая солнце потустороннего мира, грела пальцы. Правой руки – левая все еще некрепко сжимала планшет.
Ева перевела ошалелый взгляд на дарителя.
– За что?..
– Скажем так, обманом меня уже не удивить. А вот чистосердечием – возможно. – Гном небрежно сунул руки в карманы камзола, точно отогревая от зимней стужи. – Она ковалась для тебя. Вдали от хозяйки она заскучает больше, чем лежа без дела рядом с ней.
Растроганная Ева даже не нашла слов. Просто смотрела на рапиру, пока ее не застал врасплох звук щелкающего затвора.
– Портрет на память, – снисходительно пояснил гном, опустив до боли знакомый мобильник. Полюбовался картинкой на сенсорном экране; с будничностью того, кто знаком с подобной техникой всю свою жизнь, заблокировал смартфон и сунул в карман. – Вы с ней хорошо смотритесь.
Ева удержалась от желания попросить у него гаджет на пару дней. Для изучения магических методов починки – едва ли в мире гномов располагался аналог Савеловского рынка, где торговали сменными аккумуляторами.
– Так вы, – лишь робко уточнила она, – смогли его…
– Мы недаром считаемся лучшими мастерами всех миров. – Гном бесстрастно отступил к двери. – Удачи.
Миг, который он отворачивался к каменной арке, для Евы растянулся тянучкой мучительных колебаний.
– Неужели просто за то, что я проявила честность?
Вопрос полетел в бархатную спину обитателя Потусторонья, вынудив его замереть в шаге от медленно бледнеющего прохода.
– Она и правда живая. Я не вправе ее неволить. – Гном не смотрел на нее, но в словах Еве почудилось странное сочувствие. – Она привязалась к тебе. Она заинтересована в твоей безопасности. И она тебе еще пригодится.
Дверь истаяла в пустоте, стоило гному исчезнуть в мареве за порогом. Оставив Еву наедине с зимним лесом, белесым полумраком и тишиной, хрустевшей чьими-то тихими шагами по снегу.
– Странная щедрость, – прокомментировал Герберт, подойдя к ней.
– Ты все слышал?
– Почти.
– И что думаешь?
Некромант посмотрел на следы, оставленные гномом на льдистой белизне.
– Думаю, что жизнь долгая, и волшебный клинок любому человеку в ней может еще как пригодиться. – Приобняв ее за плечи, Герберт мягко повел Еву назад, к ручью в низине и телепорту в столицу. – Не бери в голову.
Ева кивнула. Не хотела портить редкий вечер, что они могли провести вместе, страхами и домыслами. Но она достаточно хорошо знала Гербеуэрта тир Рейоля, чтобы понять: он-то в голову взял все. Еще как.
…«она тебе еще пригодится»…
Недавние слова Мэта, вторящие этому предсказанию, зловещим эхом прозвучали в ушах – и Еву пробрал холод, никак не связанный с морозом.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 20.07:
– …лиоретта?
Вернувшись мыслями из заснеженного леса в дворцовый зал, убранный цветами и шелком, Ева сфокусировалась на том, кто сейчас к ней обращался.
– Раз я здесь не единственный, кто не заинтересован в десерте, – невозмутимо проговорил господин Дэйлион, – хотел пригласить вас подышать свежим воздухом. Духота здесь жуткая.
Она посмотрела на Миракла, сидевшего во главе стола – Ева устроилась по его левую руку. Очень хотела посмотреть на Герберта, сидевшего по правую, но вовремя вспомнила, что разрешения ей положено спрашивать не у него.
Дождавшись от свежеиспеченного короля лаконичного кивка, позволила убийце учтиво отодвинуть свой стул и, приняв руку в черной перчатке, прошествовала к выходу.
– Удивлен, что вы согласились, – хмыкнул мужчина, когда они миновали лакеев и дежурных гвардейцев, а Евина юбка зашелестела по розовому мрамору галереи, ведущей к зимнему саду.
– Мы удалились слишком открыто, чтобы это могло вызвать кривотолки, – пояснила Ева сквозь зубы, скрытые очаровательнейшей из улыбок. – К тому же я не отказалась бы прояснить некоторые моменты.
– К вашим услугам.
– Нет, ваши услуги мне точно не потребуются.
Господин Дэйлион лишь посмеялся. Коротко, грубовато – его голос, щекочущий нервы вкрадчивой хрипотцой, всегда звучало грубовато, – но добродушно.
Удивительно добродушно для убийцы.
Оттягивая момента откровения, Ева смотрела на оконные витражи, расцвечивавшие кремовую стену. В цветном стекле запечатлели картины из жизни великого основателя династии Тибелей, но темнокудрый юноша на витражах, остро напоминавший Миракла, никак не ассоциировался у Евы с тем самым великим Берндеттом, сумевшим призвать саму Смерть.
Вернее, самого.
– Совсем мальчишка здесь, – безошибочно угадав ее мысли, с отеческой снисходительностью заметил господин Дэйлион. Скучающим взглядом скользнул по стеклянному рисунку – на нем крылатого Берндетта осеняло белое сияние, которое Ева узнала даже на витраже. – По магическим меркам в тот день он только из пеленок вылез. Говорят, даже на свои тридцать не выглядел. А уж если тир Гербеуэрту удастся провернуть свое дельце… В двадцать три для старичков из Ковена ты вообще младенец, пускающий пузыри.
Евины шаги сбились с того размеренного ритма, что отбивали по мрамору ее невысокие каблучки.
– Какое дельце? – как можно небрежнее спросила она.
– Бросьте, лиоретта. Уж вы-то знаете получше меня. – Убийца не смотрел на нее, но даже голос его заставил Еву ощутить себя ребенком. Ребенком, который категорически отрицает свою причастность к пропаже конфет, припасенных к приходу гостей, неловко пряча за спину измазанные шоколадом руки. – Слух в высших кругах гуляет уже с месяц.
