Текст книги "Библия улиток"

Автор книги: Евгения Мелемина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Пятьдесят.

Мистер Ббург смотрел на меня как-то нехорошо. Оценивающе. Словно думал, как свернуть мне шею так, чтобы Денни ничего не заподозрил ровно до того момента, как Сантана выпотрошит и изучит мой биокороб и подожжет труп, чтобы никто не догадался.

– В некоторых городках, – сказал Ббург, – таких как ты, парень, быстро вывернули наизнанку. Во имя спокойствия и процветания. Мы здесь люди мирные и дружелюбные, тебя никто никогда пальцем не тронул… хотя сам знаешь за собой грешки. Почему бы тебе нам не помочь?

– Кому – нам?

– Независимому Альянсу Освобождения.

Он так это произнес, будто своими руками добился какой-то независимости и освобождения, будто на нем пятьдесят лет пахали, а потом он восстал и уничтожил рабовладельцев и захватчиков лично. Он сказал это с такой гордостью, что мне стало грустно.

Сантана тоже сидел какой-то посеревший. Не знаю, с чего его перекосило – от боязни потерять барыши, видимо.

– Освобождению – от чего?

Мистер Ббург несколько секунд молчал и жевал сигару, посыпая пеплом чертежи Сантаны.

– Вы живете в полной безопасности, – сказал он наконец. – Вы не знаете, что творится снаружи. Чем ты питаешься, парень? – он вдруг наклонился и выпотрошил пакет. Синяя картофелина покатилась по щербатому полу и замерла. – Мы жрем вот это! – заревел он. – Объедки! Потому что снаружи, на меридианах, орудуют не люди, а нечисть! Синдромеры, мародеры в масках, они охраняют склады и поля, они обтянули рай колючей проволокой, их нужно уничтожить, как любого урода, попавшегося на пути, – мусор, мусор, генетический мусор обжирает нас! А мы молчим и терпим, молчим и терпим…

Сантана вдруг вынул из кармана серебряный плоский портсигар, достал из него тонкую белую сигаретку и закурил. Я увидел, как сильно он сжимает губы, увидел ямку-шрам под скулой.

– Когда ты последний раз ел нормальное мясо? Не паштет из крысы, а нормальное свежее мясо?

– Я не ем мяса.

Сантана подложил согнутую руку под висок и устало покачал головой.

– Двести долларов, – хрипло сказал Ббург.

– У вас есть отличный медик, – ответил я. – Он справится. Подключит красную базу через задницу и будет пилотировать.

Мистер Ббург ушел через десять минут, забрав чертежи для обсуждения их на собрании Альянса. Представляю, как это будет выглядеть – ребята, в жизни не видевшие ничего сложнее прищепки, соберутся изучать технологию капитана Белки.

Мы остались одни. Сантана все еще медленно курил, а я вынул из-под кровати маленькую плитку и испек на ней картофелину, переворачивая туда-сюда. Плитка отключилась ровно тогда, когда картофелина лопнула и показала рыхлое нутро, из которого валил пар. Я посолил ее и сердито съел.

– Электроэнергия закончилась.

– Я оплачу, – сказал Сантана, поднялся и вышел. Я слышал, как он препирается в коридоре с Денни-тазиком.

Он вернулся и долго ковырял вилкой заросшую жиром тушенку.

– Я так больше не хочу, – наконец выговорил он. – Не хочу, чтобы у меня заканчивались вода и тепло, не хочу платить по десятке в каждую лапу, не хочу жрать этот хлам. Я хочу оплатить все и сразу – на пять лет вперед, мыться сколько угодно и включать обогреватель, когда мне холодно. Хочу яблок, молока и хлеба. Понимаешь?

– Что за чушь он городил? – спросил я. – Какие еще синдромеры обтянули рай колючей проволокой?..

– А, – спокойно сказал Сантана. – Так ты не знаешь? Есть одна сплетенка…

* * *

– Со своей выпивкой нельзя! – запротестовал Томми, завидев меня с бутылкой, но Сантана сунул ему какую-то монетку, и он успокоился.

– Видишь, как здорово иметь деньги, – шепнул мне Сантана.

Я не ответил.

Мы заняли колченогий столик поближе к сцене, представленной перевернутой бочкой. На сцене уже стояла клетка и лежал прутик. В клетке отчаянно пищала серая крыса, и дрессировщик в клетчатом пледе с дыркой для головы суетился вокруг нее.

Томми выдал нам стаканы.

– Могу предложить лед, – гордо сказал он, и я заказал лед, чтобы он отвязался.

– Знаешь, почему для этого задания выбрали меня? – спросил Сантана, неодобрительно качая головой.

– Потому что все остальные отказались?

– Нет. Большинство как раз таки согласилось. Альянс нашел многих последних детей, и почти все они рады были бы снова залезть в «сайлента» и получить уйму денег.

Я поморщился. Терпеть не могу нарушителей принципа жизни. Один такой умник пробил мне плечо насквозь тупой ржавой арматуриной. Я надеялся, что это сбой системы.

– Не переживай, – сказал Сантана. – Все не так плохо, как ты думаешь. Они всего лишь согласны копать землю и проводить реки на будущих землях Альянса. То есть выполнять свою работу, но не более того.

Крысу наконец-то выпустили из клетки, и теперь она, подгоняемая прутиком, тащила в зубах крохотное ведерко с водой, силясь потушить маленький костер, который дрессировщик развел в железной формочке.

Зрители хлопали. За моей спиной Томми, как заведенный, повторял шепотом: «Нет, ну надо же! Ну надо же!»

– Почему никто не додумается создать Альянс Мелиораторов, взять в руки лопаты и начать копать реки самолично?

– Сам знаешь почему.

Да, шутка не удалась. Пока кучка неудачников будет копать реку, пройдут годы, и вода в итоге не достанется никому, кроме горстки старых костей на берегах.

– Перебрали множество вариантов, но остановились на мне. И вот по какой причине.

Сантана вынул из того же портсигара вчетверо сложенный листок тонкой бумаги и протянул мне. Я развернул листок и чуть не подавился ромом. Почерк был мне знаком – да что там мелочиться, это мой почерк, только чуть сильнее наклоненный влево, чем хотелось бы.

Письмо содержало официальное приглашение на две персоны, одна из которых непременно должна являться Сантаной. В корректных холодных выражениях Сантане предлагалось прибыть в Край и использовать свои навыки для контроля над здоровьем местного населения.

Это слово – «Край», сколько раз я слышал его, но только при виде его, написанного моим почерком, вдруг понял, во что мы его превратили.

Мелькнула и показалась прямо напротив кирпичная стена, облитая кровью.

Ани. Ей выбили глаз. Вместо него появилась черно-алая дыра с втянутыми внутрь черными прядями волос.

Заныло плечо.

– Я отправлюсь в Край и выведу оттуда «сайлента», – сказал Сантана.

Грянуло фортепиано. Оно грохотало так, словно с горы катили камни. Иногда прорывалась жалобная музыкальная нотка и гибла сразу, задавленная бурным потоком аккордов.

На бочке, с которой давно увели крысу-пожарную, медленно кружилась другая крыса, воздев лапки кверху, словно в молитве. На ней была бумажная юбочка.

– Последних детей в мире осталось очень мало.

– Они умерли? – хрипло спросил я.

– Ага, – ухмыльнулся Сантана. – Умирают. Симбиоз такой сложности вам на пользу не пошел. Ты тоже наверняка обречен, так что мог быть повеселее, вместо того, чтобы сидеть здесь в обнимку с никуда не годными принципами.

– Крыса! Вальсирующая крыса! Всего пять центов! Кто даст больше?

– Первый шаг уже сделан, – сказал Сантана, – знаешь, какой? Следи за мыслью. Ты не ешь мясо. Но ты принес домой банку тушенки и накормил им меня.

– Но…

– Это то же самое, Марк.

– Купи крысу.

Сантана оглянулся.

– Вот эту? Танцующую?

– Мне кажется, это лучший экземпляр.

Крысу мы не купили, ее перехватил у нас Уолли, посчитавший, что она украсит собой его нору и привлечет народ.

Цена на нее поднялась до семидесяти центов, и Сантана сказал, что будь он проклят, если заплатит за помоечную плясунью почти доллар. Я не имел ничего против, пусть Сантана будет проклят, но купит крысу, но он не захотел.

Мы вышли с крысиного праздника через час, и я повел Сантану на экскурсию. Показал ему «Городской суп», мост – та еще достопримечательность. Под мостом кто-то спал, я перегнулся через перила и начал орать:

– Выходи! Иди сюда, солнцеликий амур!

Амур вылез, отряхнулся от очисток и потребовал пять центов за свое пробуждение.

Сантана сказал, что будь он проклят, и мы пошли дальше.

За городом стоял домишко фермера Бенни. Весной Бенни вспахивал три метра земли, зарывал в нее что ни попадя, а потом целый год бегал в город за водой. Покупал ведро и бежал обратно. Иногда ему удавалось вырастить травинку-другую, и Бенни очень этим гордился, хотя никогда не мог признать, что же такое он там вырастил. Я мог распознать, поэтому он меня очень уважал. В прошлый раз я видел у Бенни на огороде пучки вулканической травы и лопух, но он героически с ними расправился и умудрился вырастить салатный лист.

Мы повисли на заборчике, рассматривая желтый салат.

– Рай, ага, – сказал я. – В этих почвах чего-то не хватает, поливай не поливай.

Я уже не помнил, чего именно не хватает в почвах, но по сути все они совершенно бесплодны, в них не водятся даже черви. Просто водой дело не исправишь. Нужны баллоны с обогащающим раствором и высыпка сухого газа с климатических платформ.

Бенни вышел и пообещал прикончить меня, если этот чертов забор обвалится. Я слез и вздохнул:

– Вернемся? Возьмем у Кита еще вина.

Сантана сначала держался веселеньким, но чем больше я пил, тем мрачнее он становился.

Мы зашагали обратно, и он сказал:

– Марк, тебе нельзя тут оставаться.

– Правда?

– Ага. Этот городишко способен каждого превратить в вальсирующую крысу. Сюда не доходят новости, сюда не суются синдромеры.

– Ужас какой.

– Марк, ты же знаешь – каждое новое поколение живет меньше предыдущего. Скорее всего, последним детям отпущено не больше тридцати лет.

– Не доказано, – ответил я. – Первое поколение прожило черт-те сколько, потому что они были медлительными глупыми улитками. Второму просто не повезло, капитан не все вирусы учел при создании иммунитета. Третье обнаружило тот подземный склад с прилипчивой заразой… как ее?

– Не помню.

– …и прожило меньше второго, поскольку потравилось ей поголовно. Четвертое поколение оказалось зажато между придурками с автоматами, требующими наркоты, и синдромерами, которые повалили с юга. Не самые лучшие условия для жизни. Дело не в самом поколении, а в условиях. В этом городе у меня есть все шансы прожить до глубокой старости, как и у многих. Ты думаешь, здесь что-нибудь случается? Да никогда. Уолли повздорит с какой-нибудь пьянью из-за кубика льда. Денни потеряет тазик. Я здесь остановился не просто так, я искал, куда бы убраться, чтобы меня вообще больше никто не слышал и не видел… смотри, кладбище.

Кладбище называлось – «Успокоение свободы».

На некоторых могилах сохранились еще хоть и заляпанные грязью, но вполне работающие квереоны.

– Подойди.

Сантана обогнул пару решеток и колючек с изяществом аиста.

Я присел на корточки, протер квереон ладонью и тихонько активировал.

На экранчике появилась девушка – миленькая и совсем юная, с гладко причесанными волосами.

– Привет, – сказал я. – Привет, Хельга.

– Добрый день, – улыбнулась она. – Совершенная неожиданность! Никогда не думала, что моя могила продержится так долго, что я увижу человека из далекого-далекого будущего. Как вы? – она лукаво улыбнулась. – Открыли секрет вечной жизни?

Сантана наклонился над экраном. Он приблизил свои замотанные тряпками глаза к девушке, и та обратила на него внимание:

– Вы слепой? – участливо спросила она. – Простите.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Сантана. – Выключи.

Я выключил.

– Что?

– Как оно работает?

– Это модель умершей. Она способна вести разговор, хорошо реагирует… и по характеру идентична с трупом. Как работает – не знаю. Я бы разобрал и посмотрел, но их здесь всего пять, и мне не очень хочется трогать просто из любопытства.

Сантана выпрямился и покрутил ладонью у виска.

– Прости его, капитан Белка, – сказал он, воздевая руки к небу. – Твое неразумное дитя способно понять, как работает кладбищенский искусственный интеллект, но считает, что характер идентичен с трупом! Идентичен с трупом!

– Да что с тобой такое…

На выходе из кладбища Сантана добавил:

– А ты знаешь, что кое-где нашего капитана объявили верховным божеством и приносят ему жертвы?

Я рассмеялся.

Все мы по характеру перекати-поле. Видимо, два года назад я зацепился какой-то своей высохшей веточкой за этот город, увял и остался, а Сантана своим присутствием все мне испортил. У него была цель, а у меня нет, и своим энтузиазмом он меня здорово обижал. Я изо всех сил пытался придумать себе цель пребывания здесь и додумался только до идеи основать Фонд Попечительства Диких Животных, и понял, что окончательно пропал.

Пока Сантана собирался с духом, изучал чертежи и подкрадывался к моему биокоробу, я созревал, как плод, готовый вот-вот оторваться от ветки.

Уехать – нет никаких проблем. Рыбку отдать Денни, отказаться от пенсии Лиги. Только куда и зачем? Мир посмотреть – слишком опасно для таких, как я.

Было бы здорово поехать с Сантаной, он бы мог меня защищать. В его чемодане, помимо кружечки и волосатого шарфа, лежит какой-то ствол с приличным запасом патронов.

Цель и идею мне подсказал сам Сантана. Однажды он театральным жестом взметнул чертежи к потолку, и те посыпались на нас сверху, как летучие мыши.

– Шедевр! – горестно возопил Сантана. – Человек? Не-е-т. «Сайлент» – вот венец творения! Идеал! Совершенство!

– Это да, – сказал я, отмахиваясь от падающих листов.

– Показать бы капитану, что из этого всего вышло, – сказал Сантана изменившимся голосом.

Он сидел на стуле, обхватив голову руками.

Некоторое время я лежал на спине и тупо смотрел в потолок, а потом до меня дошло.

– Командор, – сказал я. – Почему нет? Командор наверняка знает, как связаться с капитаном. Передадим ему телеграмму. Так и напишем: «Капитан, вернитесь и посмотрите на нас…» Ты знаком с Командором?

– Приходилось, – поморщившись, ответил Сантана, – неприятный тип. С ним лучше не связываться – если и были среди прежних людей те, кто поспособствовал всей этой разрухе, то все они – чертовы командоры. Он просил меня угрохать чертову кучу народа, которая зарилась на его припасы, но я медик и убиваю только по необходимости.

Сигнал в космос. Отправить одинокий сигнал на поиск родственного разума, заменившего нам отца. Первое слово, которое я выучил, было «белка». Капитан никак не мог справиться с нашим языком и перевести для нас свое имя, а малыши попросту не могли его выговорить, и тогда он нашел где-то изображение белки и прикрепил к своему скафандру. Это была хорошая идея – мы быстро выучились называть его так, и после, увидев настоящую белку, пытались заглянуть под мутное стекло шлема капитана в надежде найти там пушистую мордочку.

Он очень старался для нас. Вырастил на одной из палуб хвойный лесок. Там пахло смолой, опилками и лесной влагой, и жили живые ежики. Он смоделировал нам целый океан и выводил на его берег визжащую кучку восторженной мелюзги. Мы висели на нем, как на заборе, вереща от счастливого ужаса, когда катилась особо высокая волна.

Потом мы с Ани попытались устроить океан на Земле, но успели сделать только одну десятую запланированной работы – так появился океан Милли, крошка-океан.

Под присмотром капитана развивались духовно обогащенные творческие личности, способные часами искренне вздыхать над каким-нибудь васильком. Мы должны были создать новый мир, и умение вздыхать над васильками казалось капитану обязательным для осуществления подобной деятельности.

Проблема заключалась в том, что Белка готовил нас для жизни в резервации и потому не научил нас взаимодействию с основным населением Земли. Он пытался обезопасить нас запретом покидать Край, но мы все-таки вылезли и столкнулись с теми, кто не мы.

– Я отправлю ему сигнал, – сказал я, слезая с кровати. – Через Командора.

– Едешь? – обрадовался Сантана.

– Ага. Если ты обещаешь мне палить в нападающих на меня синдромеров так, чтобы я этого не видел.

– Есть, кэп. Так точно, кэп.

Сантана рассмеялся с облегчением, ему явно не хотелось тащиться одному.

– Когда?

– Сейчас. Только отнесу Денни рыбку.

«Сейчас» не получилось. Поезд отходил в двенадцать десять, и у нас была еще уйма времени, чтобы запастись едой и прочим барахлом.

Я распотрошил свой тайник и купил умопомрачительные ботинки. Они обошлись мне в двенадцать долларов, но были настолько удобными и шикарными, что я ничуть не пожалел.

Сантана утащил из лавочки Кита все консервы, которые нашел, и среди них банку красной фасоли. Уолли зарядил мою флягу ромом и спросил:

– Надолго?

– Не знаю.

– Передавай привет.

– Кому?

– Всем.

Я пообещал передавать всем приветы от Уолли, и он подарил мне лимон всего за пятьдесят центов.

Напоследок я спросил:

– Уолли, где ты родился?

Уолли подумал немного.

– Не знаю, Марк. По-моему, это была скотобойня.

Все свои пожитки я впихнул в рюкзак-колбасу, сделанный из куска брезента, затянутого сверху толстым шнурком. Сантане я посоветовал сделать такой же и не позориться с желтым чемоданом.

– Не солидно, – вздохнул он. – Медик должен выглядеть презентабельно.

– Плевать, – я затянул ремни, закинул рюкзак на плечо и выпрямился.

Нас провожал мистер Ббург. Он тяжело пыхтел и поглядывал на заколоченную будку. Сигара у него во рту была совершенно изжевана, с шеи свисала клетчатая удавка, которую он именовал галстуком. На животе расползалось темное пятно пота. Борец за освобождение и независимость, подумал я.

– Давайте, малыши, – напутствовал он нас, когда синяя морда поезда появилась под козырьком. Мне было не до него. Вцепившись пальцами в пыльный край крыши, я следил за поездом, рвущимся в тоннель с остервенением животного, в смертельном ужасе забивающегося в нору.

Сантана держался так же напряженно, я чувствовал плечом, но посмотреть не мог. В тот момент, когда мне показалось, что я никогда и ни за что не прыгну, я вдруг ощутил, что уже лечу, а потом тяжко грохнулся боком о горячую крышу вагона. Подо мной с сухим хрустом рассыпалось стекло, осколок впился в запястье, и со страху показалось, что какой-то невидимый провод вырвал мне руку и утащил прочь.

Ветер свистел пронзительно, надо мной несся черный потолок и кое-где виднелись тусклые цифры. Под ними я старался распластаться в бумажный лист.

Небо выскочило неожиданно, раскрылась синяя даль с сиреневым мазком под самым солнцем.

Резвый блик кинулся мне в глаза, город провалился куда-то в расщелину, и показался первый контрольный столб с оранжевой стрелкой.

Сантана лежал рядом, закинув руки за голову, и смотрел вверх.

Я перелез через него и исполнил на крыше подобие победного танца.

Вдали белели высохшие кости гор.

Глава 5

Мы сошли с поезда спустя трое суток. Я умирал от голода, а Сантана украл плед.

– Утомительно…

Утомительно – не то слово, у меня внутри все дрожало в ритм стуку колес, а колени не разгибались, хоть я и старался почаще прогуливаться по коридорам.

Пейзаж за окном такой же скучный, как облака – сплошные повторения и подобия. Поначалу интересен каждый обломок и домик, а потом этих обломков и домиков становится столько, что от них тошнит. Заинтересовала меня лишь огромная статуя какой-то бабы, наполовину ушедшая в песок. Монументальность ее была видна задолго до того, как поезд поравнялся с ней, а когда поравнялся, я обнаружил, что белесый каменный шар, заполнивший весь обзор, – это ее зрачок.

– Что случилось с девушкой? – спросил Сантана, повернув голову к окну. – Ты там был?

– Опоздал, как и все остальные. Впервые увидел труп, съехал с катушек. С тобой воспитывались девочки?

– Нет.

– Капитан поздно спохватился, он, видимо, думал, что наш вид размножается делением или что-то вроде того. Сам знаешь, он старался создавать физически сильных и выносливых особей.

– Мужчин.

– Ага. Он долго не мог понять, что каждой твари по паре – это не о количестве, да и вообще… не нравились ему женщины. И в нас тоже чего-то не хватает, чтобы быть от них в восторге.

– Это я знаю.

Сантана сидел неподвижно, черная повязка начала сползать с глаз, но он ее не трогал. Опять он мне напомнил птицу – ворона, сурового и голодного. В Сантане было много птичьего: вот он вышагивает по коридору как цапля, вот собирается в комочек под пледом, как утка в гнезде… вот нацеливается на кусок тушенки, словно пеликан на рыбу.

Иногда мне казалось, что он расправит свой безразмерный черный свитер, взмахнет руками и улетит в закат.

– И что с ней у вас произошло?

– Убили. Забили насмерть, – сказал я, глядя в окно. Малиновый с белым закат был похож на сливочное мороженое с прозрачным ягодным сиропом. – В Краю до сих пор не знают, кто виноват. Невыносимая сложилась после этого обстановочка, и я ушел.

– Подозреваемых нет?

– Как тебе сказать… Если ты живешь в Краю, такие вещи тебе поперек глотки становятся. Никто не хочет в это лезть – тошно. Мы даже не расследовали толком.

Странно, плечо ноет, а душа – нет. Душа уже давно смирилась, и лицо Ани практически стерлось из памяти.

Сантана аккуратно вынул из портсигара сигарету.

– Марк, – сказал он. – А ты не думал, что принцип жизни – дерьмо полное?

Думал. Как раз тогда и подумал. Но прежде чем сломался окончательно, Комерг пригвоздил меня металлическим прутом. Видимо, он тоже понял, что будет, если я сойду с ума там же, рядом со своим «сайлентом» и взведенный донельзя.

Там я и потерял все: Ани, «сайлента» и Комерга.

– Это хорошая идея, – ответил я Сантане. – Что ты видишь плохого в том, чтобы люди никому не причиняли боль?

Сантана хмыкнул. Вести философские споры он не хотел.

– Мне было бы спокойнее, если бы ты плюнул на принцип, – сказал он вечером, укладываясь спать, и сразу же отвернулся, давая понять, что не ждет ответа.

Нам позарез нужна была еда и вода. Было бы идеально, если бы все это можно было купить прямо на станции, но никому не приходило в голову ставить магазинчик там, где в год появляется полтора идиота.

Поезд погромыхал дальше, а мы остались стоять посередине платформы, над которой красовалась вывеска «Свежая сирень». Свежестью здесь даже не пахло. Здесь воняло. Прогорклым жиром, застарелой пылью, тухлятиной и чем-то еще, что я не хотел даже понимать.

Платформа обрывалась посередине, ссыпаясь в какую-то яму. По лестнице вниз мы спустились туда, прошли по гулкому переходу к противоположному выходу и вылезли оттуда все в паутине и плесени.

– Добро пожаловать, – сказал кто-то сбоку.

Я посмотрел – стоял на углу улицы длинный несуразный тип в мятой фуражке. На портупее у него болтался огромный рыжий пистолет.

Тип молчал и пялился на нас круглыми блестящими глазами.

– Мы купим у вас еды и воды и уедем, – сказал Сантана.

Тип ничего не ответил, и мы осторожно побрели прочь. Я успел заметить беленькую вывеску какой-то норы на повороте, кошачий разделанный трупик посередине улицы, и тут в меня выстрелили, и обзор моментально закрылся.

* * *

– А сердце-то не бьется! – ехидно сказал кто-то. И повторил: – А сердце-то не бьется!

– Отвали отсюда. – Это голос Сантаны, спокойный и деловитый.

– Их-ххи-хи… Не бьется!

Меня взяли за предплечье прохладными пальцами, кольнули легонько, и стало прохладно. Я себя очень паршиво чувствовал. Виски ломило, страшно болел правый бок, там что-то дергало и ворочалось.

Те же прохладные пальцы пихнули мне в рот какую-то тряпку и затянули узел на затылке.

Чтобы не задохнуться, мне пришлось вцепиться в тряпку зубами и запрокинуть голову.

В боку дернуло сильнее, а потом вспыхнуло болью так, что я зашелся глухим сдавленным воплем.

– Тихо, – сказал Сантана, и я впервые увидел его глаза. Черная повязка болталась где-то на шее, и он смотрел сосредоточенно и прямо. Зрачки у него оказались сиреневатые, выпуклые, а радужка слоистая, рыхлая, как летнее облако.

– И что? Не бьется-то сердце!

– Теперь пара швов. – Сантана показал мне пулю в красной подтекающей оболочке. – Жуй тряпку.

Я пожевал и постарался больше не орать.

– Все, – сказал Сантана и отвалился от меня, выбросив в сторону окровавленный комок и лязгнувшую блестящую штуковину. – Нормально?

Я помотал головой.

Сантана наклонился и развязал узел.

– Познакомься, – кивнул он в сторону. – Это доктор Миллер. Любезно предоставил нам операционную.

Доктор Миллер потряс надо мной каким-то грохочущим шаром и посмотрел сквозь него.

– Я не вижу его в мире духов, – сказал он. – Удивительно.

Так я остался без еды, но меня хотя бы вымыли. Тот тип, который стрелял в меня у станции, пришел и извинился. Он сказал, что поставлен городом на стражу порядка и потому никак не мог пропустить нас к магазинам. Вместе с извинениями он принес подарок – кусок мыла, завернутый в бумажку.

Пока Сантана ходил в магазин, этот тип сидел у моей кровати и заново переживал случившееся.

– Ну надо же! – восклицал он. – Р-раз! И кровь! И ты упал! И дым валит! А я-то думал, крошка Мэгги уже ни на что не годна! – и он любовно оглаживал пистолет.

– Убери его, – сказал я Сантане, когда тот вернулся, уже снова в своей повязке на все глаза.

– Больному нужен покой, – сказал Сантана, и помешанный людоед убрался.

– Здесь всего четыре человека, – сообщил Сантана. – Медик, продавец, полицай и владелец свиньи Пегги. А еще здесь большие проблемы с водой. Пить ее нельзя. Они кое-как обходятся дождевой, но город все-таки вымер.

– Долго мне так валяться?

– Вечером встанешь. Ты как моллюск, что-то жизненно важное хрен зацепишь.

Я действительно поднялся вечером и даже смог обойти пару улочек этого вымершего городишки. В сероватом тумане плавали маленькие тихие домики, ослепшие и пустые. У каждого крыльца стояли ведра и тазы, пересохшие и проржавевшие. Я наткнулся даже на маленький палисадник. Кто-то с тем же упорством, что и Бенни, пытался вырастить цветы. Сухие стебельки стояли в желтых отрепьях.

Я потрогал их и пошел прочь. Чутье привело меня к единственному жилому домику. В нем тоже не горел свет, но во дворе сидел на тощих коленках горбатый старикан и обнимал за шею фантастическую свинью – таких скелетов среди живущих на этой земле я еще не видел.

Это и был, видимо, владелец свиньи Пегги, но мне не хотелось с ним разговаривать. Могу поклясться, что лет двадцать назад он прятал под крыльцом автомат и убивал каждого, кто купил у него свинку и уходил довольный с брыкающимся мешком. Готов поспорить, что стрелял он так же, как стреляли сегодня в меня – в спину.

Иногда мне в голову приходят странные мысли, но я неплохо разбираюсь в людях, и если меня не тянет с кем-то общаться, значит, не надо.

Старикан сам меня заметил. Он долго поднимался с колен, шаркал, хрумкал и шатался и в конце концов спросил:

– Который час?

– Около семи.

– Добрались до нас, значит? Что ж… Хорошо, что добрались. Заливные луга, значит, будут… молочные реки, да?

Я ушел молча. Накинул капюшон и медленно крался по задворкам, как преступник.

Ночью мне приснилась свинья Пегги, восседавшая в «сайленте». За спиной у нее был раскрытый биокороб, и сайлент тянул кровь из ожиревшего свиного сердца.

Сантана нашел меня на рассвете, пришел, закутанный в плед, и сел рядом.

– Что ты делаешь?

– Время убиваю, – сказал я, стоя по колено в мутной воде канализации. Мимо проплыла дохлая крыса, и я поднял сетку, чтобы она убралась прочь. – Если поставить сетку здесь и здесь, то остановится крупный мусор. А дальше по течению нужно поставить песчаный фильтр. Песка полно. Я принесу. Будет меньше мути.

Сантана сел и закурил тонкую сигаретку. Дым поплыл в тонком белесом тумане и растворился полностью.

Так он сидел с полчаса, а потом спрыгнул вниз и взялся за кусок ржавой сети.

– Где крепить?

– Там. Где битый кирпич.

Серая вода обтекала нас со всех сторон. От свитера Сантаны повалил пар, моя короткая куртка покрылась слоем грязи. Канализация тащила с собой обрывки кожи и студенистое тухлое мясо, прозрачные пакеты и пластиковые бутылки.

– Им придется очищать фильтры от крупного мусора и менять песок…

Сантана ничего не сказал. Он работал, завернув рукава свитера валиками. Пальцы у него посинели. Я тоже уже не чувствовал рук, а повязка на боку промокла от чего-то жаркого и липкого.

На бережок пришел доктор Миллер с колдовским шаром под мышкой.

– Стикс! – провозгласил он. – Мертвое есть мертвое суть.

– Ты фильтры будешь менять? – спросил я.

– Мертвое есть мертвое.

Я сжал зубы. Когда солнце перевалило за полдень, вода ниже наших сооружений стала посветлее. Песок все еще нагонял мути, но вскоре должен был стать неплохой преградой для частиц ила и тины.

– Давай еще один.

Сантана выпрямился. Он давно снял свитер и стоял мокрый, с впалым животом и весь в следах от заживших ожогов. Такое впечатление, что когда-то ему вскипятили кожу, и она пошла пузырями: на плечах, груди и боках.

С кружкой наперевес приперся владелец свиньи Пегги, зачерпнул воды, попробовал и провозгласил:

– Не молоко, малыши, совсем не молоко…

– О чем это он? – спросил Сантана.

– Видимо, он знает, чем занимались последние дети, – сухо сказал я. – А еще он псих.

– Ничего не имею против истребления психов, – неожиданно сказал Сантана. – Они как раз и заслужили…

Закончили мы к вечеру. Солнце катилось по небу желтой виноградиной.

Хлюпая носом, Сантана полез на берег и закутался в плед.

– Ты бы стал это пить? – спросил он, глядя на результат наших стараний.

– Нет.

– Я тоже. Но хоть что-то.

Старикан привел на берег свинью, та погрузилась в воду и зачавкала, хватая ее обросшей длинной щетиной пастью.

Черт бы все это побрал.

Здорово было бы добраться сюда с «сайлентами». Пониже города появилась бы чистая полноводная река, вон там, на песчаном утесе, я бы высадил сосновый лес, стояли бы сейчас деревья с медовой хрупкой корой. По веткам мотались бы птицы, чуть дальше не помешало болотце с малахитовым покровом и ягодными россыпями. Мы бы насытили и перебрали почву, превратив ее в рыхлую плодородную пудру.

Не было бы этих домиков-слепышей, белые стены затянуло бы виноградниками, а в палисадниках качались бы золотые шары…

И «сайленты», бесшумные осторожные «сайленты», возились в долине в звенящем воздухе, налаживая ливневые стоки и отодвигая пустыню все дальше и дальше…

(Создавай мир в молчании.)

Никто из четверых не знал расписания поезда. Доктор Миллер, правда, добыл откуда-то старую странную карту и показал пальцем на следующий город восточнее Свежей Сирени. Где-то посередине, говорят, есть вода. Кто говорит? Магический шар доктора Миллера.

– Здесь мы в поезд не залезем. Над станцией нет удобного козырька.

– А если пойдем пешком?

– Не знаю… – я был в смятении.

Пить уже хотелось нестерпимо, а дождя не предвиделось. Маленькая кастрюлька с питьевой водой, которую здесь хранили как зеницу ока, уже почти опустела. Кашляющий полицай-людоед отобрал ее и унес куда-то, бормоча, что его обязанность – охранять жителей города.

– Пойдем пешком, – наконец решился я. – Хоть какой-то шанс найти источник.

Сантана кивнул, сворачивая плед в плотный комок и устраивая его на дне рюкзака.

Я затянул шнурки на ботинках так, чтобы ни одна песчинка не могла попасть внутрь. Эти каменные песчинки – не шутки. Утром она забралась в твою обувь, а вечером ты выливаешь из ботинка пол-литра крови и воешь от боли.