Текст книги "Две художественные версии Творения "День" Айги и "Допотопное Евангелие К.Кедрова 1976-1977"

Автор книги: Евгения Князева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

е.князева айги и кедров

день айги и до-потоп-ноя ев-ангел-ие кедрова

Автор: Константин Кедров

Две художественные версии истории творения:

стихотворение Г. Айги «Два дня – осознанного солнца»

и поэма К. Кедрова «Допотопное Евангелие»

Объектом для рассмотрения в этой статье стали два текста – Геннадия Айги и Константина Кедрова – написанные ими практически в одно и то же время («Два дня осознанного солнца» – 1977, «Допотопное евангелие» – 1978) и, как нам кажется, воспроизводящие одну и ту же историю – творения мира. Любопытным показалось и то, что в них скрыто (в случае Айги) или явно (у Кедрова) анаграмма оказалась одним из важнейших средств построения текста и выражения его смысла. В связи с этим представляется важным сопоставительный анализ фонетического «облика» данных произведений.

Стихотворение Айги имеет двучастную композицию, что задано самим заглавием – «Два дня». В первый день СОЛНце – «как Н е С к О Л ь к о С Л О в». Анаграмматзеваической связь слов «иСчеЗАет», «вНЕЗАпно», «ОЗАряет» воспроизводит солярный цикл: то солнце «ЗА» (тучами), то уже «НЕ ЗА» (ними), то «ОЗА» (начальное «О» фиксирует семантику полноты светила). ДЕНь же, который описывается в начале текста, «долгий», застланный «оДНообразнО ЗАмеДЛЕНными» тучами. На стыке процитированных слов возникает буквенное сочетание «ОЗА», что актуализирует полноту в монотонном движении. Кроме того, в том же сочетании «оДНообрАЗНО ЗАмеДЛЕНными» может быть прочитан день как «заноза» – нечто «вонзившееся» (однокоренное слово) в сознание (отсылка к заглавию текста), неизбежно присутствующее и постоянно тревожащее. Эту же семантику подчеркивает анжамбеман. В целом первые три строки гипнотизирует своим звуковым «мерцанием» (о – а): «Солнце – сегодня: то исчезает за тучами долгого дня – однообразно замедленными; /то, пробиваясь внезапно, озаряет наш мир, /словно – с забытого слова – повествование вновь начиная…».

В следующих строках меняется восприятие дня как ощущения на представление о нем как вечно переписывающемся заново первом дне творения: «с забытого СЛОва – повествовАНие вНОвь начиНАя». Знаком смены планов изображения выступает «СЛОвНО»: в нем слышится и «СОЛНце», и «СЛОВО». Выделенная автором ниже явная отсылка к Богу («и Право Его и ВозможНОСть) позволяет выстроить семантический ряд: солнце – слово – Бог. Творение как божественный промысел потому и повторяется раз за разом, что оно „шепот //невНЯтный: ДлЯ НАс“ (не случайно здесь имитируется звуковой состав слова „дня“). Если шепот озвучивает интимное пространство общения человека и Бога, то говор при дневном свете даже остается „неуслышанным“. Говор – монотонный, нерасчленимый, и поэтому непонятный речевой поток; многоголосый шум. Строка „так проходит – весь день“ замыкает композицию рассмотренного фрагмента в „раму“.

Интересно, что, подобно «занозе», «вдруг» возникает догадка о наличии «драмы» непонимания Всевышнего. Кроме того, драма (исходя из первоначального значения слова) – «кем-то нашепченное» бремя выбора. Ее описание начинается с вопрошания, имеющего риторический характер («День – то ли мира земного? – значительный или “обычный”?»), и заканчивается утверждением, забранным в скобки, т.к. оно не «для нас», а «в себе»: «(и ДаНо только в и д е т ь ОДНо-НЕиЗменно-ЕДиНое, – немного //догадываясь – о раЗНиЦЕ Их: в Неизменном)». Солнце как олицетворение совершенства вечно, однако оно и «н е с к о л ь к и х с л о в» для стороннего наблюдателя, неспособного прозреть сакральный смысл мира.

Описание его в начале и конце подчиняется закону драматизации и в то же время воспроизводит повествовательную интонацию шекспировских пьес.

Завершается первая часть стихотворения строкой: «День Солнца – о с о з н а н н о г о (в дне суматошном)». Осознанным он оказывается для Бога, для прочих – «суета сует».

Вторая часть начинается с повествования о Солнце-Труженике. В первых строках воспроизводится стилистика горских легенд. Кроме того, возникает аллюзия на стихи Р. Гамзатова (как известно, Гамзатов называл себя поэтом, «воспевающим горы Дагестана»). Интересно, что слово «Дагестан» в переводе на русский язык – «страна гор».

Айги в своем тексте фиксирует конкретный день и место, что позволяет героям видеть «в непроглядном тумане» работу Солнца. Слова как будто сливаются в протяжный крик за счет использования повтора «а». С помощью паронимии возникает в тексте «эхо» («из каньона СУЛАК» – «КУЛАКАми. Словно…»), настраивающее на другую тональность (на что указывает и семантика слова «кулаками»).

Риторика фраз «Словно – кулаками. Словно – зрящим умом. Мыслью. Ответом. //Так и хотелось сказать: “Солнце-Труженик, Солнце-Рабочий, Солнце-Мыслитель”» отсылает нас к поэтическим лозунгам Маяковского. Герой, взобравшийся на вершину горы (поднявшийся из ущелья), испытывает эйфорию от своей близости к небу. Отсюда и обращение к солнцу как равному.

Повествование ведется в прошедшем времени, т.к. оно уже запечатлено в памяти поэта. Важно, что «о т о м – только так и сказалось». Впечатление осталось неизменным, как и само солнце. Поэт, подобно ему, постоянно совершающему акт творения, рассказ свой «вновь начинает». В последних строках Айги показывает, что «два дня – осознанного солнца» закончились, и Солнце остается самим собой – недоступным для нашего понимания «СамОопредеЛЕНием ЯСНым».

Во всем стихотворении наиболее частотными оказываются звуки Н, С, Д, что подтверждает статистический подсчет. Н употребляется чаще обычного в 1,82 раза, С – 0,87 раза, Д – 0,63 раза. На повторяемости этих согласных строится текст – анаграммируются слова «СолНце» и «ДеНь». Интересно то, что в первой части также доминирующим оказывается звук З (ср. здесь он возникает 14 раз, во второй «день» – всего 3). Это объясняет последняя строка: «День Солнца – о с о з н а н н о г о». В слове «ОСОЗНАНИЕ» скрыто, т.е. находится ЗА ним слово СОЛНЦЕ. Более того, выражается мысль о наличии знания о дне творения. Вторая часть реализует уже другую семантику – самодостаточности солнца, не нуждающегося в постороннем знании о нем.

В поэме Кедрова, в отличие от стихотворения Айги, анаграмма носит локальный характер и, на наш взгляд, напрямую не соотносится с названием. Однако, как и в случае с Айги, повторяющиеся звукобуквенные сочетания актуализируют ключевые слова из словаря поэта. Так, с определенного момента поэмы начинает воспроизводиться фонетический состав слова КРЕСТ.

Стикс стих

скит тих

скат скот

Тоска Ионы (2, 431)

Стих здесь и есть притихший Стикс, строка, вечно возвращающаяся назад. Подтверждением этому служит древнегреческое произнесение буквы Х как «кс», дающее нам слово «Стикс». Вторая строка строится на палиндроме. Скит тоже тих в соответствии с заданным принципом чтения. Четвертая строка возникает в результате анаграммирования третьей строки. Развивается же текст за счет усиления семы замкнутости пространства. Не случайно в подтексте возникает мотив выворачивания. Слово «выворачивание» не эксплицировано, но анаграмматически выражено в строке: «во чреве червленом». Конструкции «ЧРВ»/«ВРЧ» наиболее частотны в поэзии Кедрова (например, «Червь, /вывернувшись наизнанку чревом, /в себя вмещает яблоко и древо»). Здесь:

кит – червь верченый

во чреве скит

червя время —

чрево (2, 431)

Возникают оппозиции пустоты и полноты, поглощения и выворачивания, внутреннего и внешнего. Интересно, что подготавливают появление слова «время» визуально выделенные в брахиколон, создающие напряжение в равновесии слова:

кит

тик

так (2, 431)

Позднее, в связи с актуализацией времени будет обозначена мера:

Мера мора – море

Мера моря – мор

Ора орел – ореол (2, 431)

Анаграммируется, на наш взгляд, латинское изречение «memento more» (русское прочтение – море). Кроме того, возникает звуковая аллюзия на египетского бога солнца РА. Он включается в контекст, пронизанный образными аналогиями, за счет которых смещаются не только пространственные, но и временные границы. Как и у Айги, возникает ощущение вечно переписывающего дня творения: Ариман, зороастрийский бог тьмы, анаграмматически выворачивается в Амирани – древнегрузинского Прометея, славянский Перун оказывается светлым «рунопреемником»:

перл светозар

Ра – разума зов

воз

четырех колес

солнечный хор колес

Четыре солнца взошли

скрипя ободьями ввысь

ползли не спеша в небеса

позванивая спицами лиц

В колеснице ехал Илия (2, 432)

Зов Ра откликается «хором колес», «пОЗВаниванием спиц». Зов/звук, оборачиваясь, становится отяжеленным предметной материей возом, однако способным к подъему. Последнее анаграмматически обусловлено и выражено приставкой в слове ВЗОшли. Если у Айги возникает драма между скрытым и явленным нам (солнце лишь вспышка на небосклоне, не случайно используются слова с одной и той же семантикой: «пробиваясь внезапно», «вдруг», «догадка случайная»), то у Кедрова она снята за счет эпизации картины (здесь и широкий охват изображаемого, и неторопливый темп описания, соответствующий движению колесницы – «ползли не спеша»). Однако он резко обрывается введением шутовского эпизода поездки Ванька Холуя на ярмарку. Горизонталь, таким образом, уравновешивает вертикаль (вознесение на небо), отсюда – «ВЕСЫ-НЕБЕСА». Ванька показывает «за три копейки» «ДЗЫНЬ» – фонетический перевертыш НИЗа – семантический антипод зова. Вслед за ним появляется и «ВиЗГ», и «ляЗГ», которые также «отягчаются» при анаграмматическом перевоплощении в образ «ГВоЗДя», а «ХРуСТ» и «ТРеСК» трансформируются в «ХРиСТа» и «КРеСТ». Предметный и божественный составляющие мира оказываются соотнесены посредством аллюзии на новозаветный сюжет распятия сына Господа. Крест образуется за счет отображения динамики в двух измерениях. Она подчеркнута включением древнегреческого мифа в анаграмматический ряд:

Дедал делал рыдал

Икар икал лак лакал и кал (2, 433)

В первой строке реализуется идея творческого взлета, во второй – «исполнительского» падения, что выражено и сниженной лексикой. Ритмичность движения вверх и вниз подчеркнута семантикой круго(коло)вращения солнца («по солнечной колее /скрипят колеса» – «ИЛия возНЕСся») и звезды («Ехал Енох» – как известно, библейский персонаж, улетевший на спустившейся с небес звезде).

ХРиСтОС, появившийся в допотопном евангелии как будущее в прошлом, как СОлНце в языческом мировосприятии, не случайно «выворачивается» в ХРОНОСа – бога времени. Время течет вспять – «Сыновья умирают в отцах». За счет перестановки слов в строках «сумма» смысла меняется – снова возникает напряжение в равновесии:

чет и нечет

нечет и чет (2, 434)

Финал пронизан буквенной анафорой, выражающей замкнутость, самодостаточность времени, в отличие от одномерного, обычного его восприятия человеком. Отсюда тождественность звука, слова, его обозначающего, предмета как пространственной координаты мира с Христом:

Крест как крест

Хруст как хруст (2, 434)

То же самое, только с акцентом на образ Солнца, мы наблюдаем в стихотворении Айги. Кедров, однако, привносит еще и сему воскрешения как выворачивания мертвого в живое, реализуя ее в образном ряде:

Озириса озарение

Чичен-Ица (2, 434)

Озирис и Чичен-Ица – боги света (первый у египтян, второй – у древних инков), оживающие в зерне (один – пшеничного колоса, другой – чечевицы). Зерна пожирают так же, как предначертано было судьбой в античном мифе Хроносу пожирать своих сыновей:

Хронос сына ест

а сын пуст (2, 434)

Время, «кусающее себя за хвост», – это и божественная преднамеренность, приведшая Христа на Голгофу. Пустота может быть понята как бессмысленность действия вкушающего пищу/потребляющего продукт, потому что есть, как бы его ни назвали, надиндивидуальное волеизъявление, определяющее меру порядка и хаоса, устанавливающее равновесие среди мировых сил.

Итак, мы видим, что в обоих рассмотренных нами случаях анаграмма выступает как средство, позволяющее и акцентировать внимание на содержании, выражаемом на других уровнях «внешней» формы, и актуализировать тот смысл, который скрыт в фонетической структуре текста. Кроме того, анаграммирование становится способом организации речевого потока, направленного на обнаружение у читателя умения слышать в звучащем слове другие слова, обнаруживать их многоголосие. Так, в полной мере о полифонической природе текста можно говорить применительно к поэтическим произведениям Кедрова.

Выявление анаграммы, что мы и пытались показать в процессе анализа конкретного материала, позволяет обнаружить эксплицитно или имплицитно присутствующие в тексте тематические слова, которые для поэтов оказываются носителями неких универсалий художественного мира и смыслов, заключенных в них.

Литература

1. Айги Г.

2. Кедров К.А. Или. Полное собрание сочинений. – М., 2002.

Г. Айги

ДВА ДНЯ – ОСОЗНАННОГО СОЛНЦА

Антуану Витезу

1

Солнце – сегодня: то исчезает за тучами долгого дня – однообразно замедленными;

то, пробиваясь внезапно, озаряет наш мир,

словно – с забытого слова – повествование вновь начиная, – в котором – и Право Его и Возможность: как – время от времени – шепот невнятный: для нас.

Свет на крышах – как говор. Как песнь неуслышанная.

Так проходит – весь день.

Вдруг – словно в мыслях догадка случайная: «драма» (как кем-то нашепченная).

День – то ли мира земного? – значительный или «обычный»? – или Действие к а ч е с т в а некоего

по Всеохватности-Мире -

где Солнце – как Н е с к о л ь к о С л о в?.. -

(и дано только в и д е т ь Одно-Неизменно-Единое, – немного догадываясь – о разнице Их: в Неизменном).

Однако – мы в ней, – в этой Д р а м е неслышной, – в себя нас включившей и не поторапливающей.

День Солнца – о с о з н а н н о г о (в дне суматошном).

-Допотопное Евангелие-

(поэма)

Стикс стих

скит тих

скат скот

Тоска Ионы

во чреве червленом

кит

тик

так

кит – червь верченый

во чреве скит

червя время –

чрево

чертог

горечь

речь

Рек киту Иона

во время оно

кит Стикс

кит стих

Мера мора – море

Мера моря – мор

Ора орел – ореол

синевы оратай

звуком вспахал небеса

слово засеял

пророс овес

сено лошадь ест

ржет до небес

рожая рожи из ржи

Месяц плуг закинул

За синь

где несть

тенет нет – теней нет

Кто ты еси?

То твам аси

сеть

Кто ты Сет? (5)

Я судия небесный

мера мертвых

весы сева весь

небесная высь

грады и веси

то ты еси

Сто лет тому

а кому сто лет?

Кто тот кому сто лет?

Тот – это смерти бог

тотен-тотем

мета атом

Атум

Атон-Эхнатон

ноты пел в тон

нот нет

тенет нет

теней нет

Тонет Эхнатон

в Лете теней-тенет

ТОТ стал ЭТОТ

смерть мертва

атома немота

Сим победиши

Хам победиши

Сим семя сеял

се сияет сие

Сим-Хам

ХАМ

маха мох

моха холм

лемех меха

молоха млеко

хам-хам

мах-мох

мох-мех

маха мох махаон

о Хам

Во имя Хама и Сима

Во имя отца и сына

Пийте сия есть кровь моя

в горле сия есть кровь

в крове сия есть горль

в корме меся ест Гор –

островерхий Египта бог –

овечьих горл нож

жен голо лоно

Рог Гор

Ор Ра

Амирани-Ариман

мира рань

Перун-рунопреемник

перл светозар

Ра – разума зов

воз

четырех колес

солнечный хор колес

Четыре солнца взошли

скрипя ободьями ввысь

ползли не спеша в небеса

позванивая спицами лиц

В колеснице ехал Илия17

колеса мигали очами

зрачками оси слезьмя

ночи деготь – очи

ДЗЫНЬ

НИЗ

ГРОМ

ВЕСЫ-НЕБЕСА

пропадай моя телега

все четыре колеса

Дедал18 делал рыдал

Икар икал лак лакал и кал

Ехал Енох19

за ним Илия вознесся

воз неся

по солнечной колее

скрипят колеса

луны и солнца

Визг

лязг

грязь

гроздь

ГРОЗДЬ

ГВОЗДЬ

хруст

треск

ХРИСТ

КРЕСТ

древо жизни

ведро жижи

Сотворение

Резус-макака

Евхаристия

резус-фактор

крови Христовой и человечьей

Сыновья умирают в отцах

«Горe имеем в сердцах»

Обратно время течет

чет и нечет

Блудница

Рабыня-рыбыня, куда плывешь?

Кто тот, кто на западе нож вонзил?

Куда ты бредешь?

К ТОТУ

Кто ТОТ?

ЭТОТ

Стара Астарта

истерла лоно

оно ль стало

лунь-нуль

Ах ты моя верблюдица

двугорбая

спереди и сзади

две луны скрыла

у, рыло

крика Мекка

мякина хлеба

хляби гарь

но комета токмо окоем

ем око вола

лава олова

лов глагола гол

но логово

немо

амен

жен голо лоно

логово овал

Волга нуля облик вобрала

ВАЛГАЛЛА

Влага – лоно

а лоно – Волга

Озириса озарение

Чичен-ица

о сын отца озверение

о сын отца оскопление

о сын отца ослепление

о сын отца

отец сына

о сень оса

о сень сини

Крест как крест

Хруст как хруст

Хронос сына ест

а сын пуст.

–

2

Солнце-Труженик.

Как р а б о т а л о, – да, как т р у д и л о с ь Оно – днем сентябрьским – когда-то – в горах Дагестана,

когда подымались – в непроглядном тумане – мы из каньона Сулак!

Работало, освобождая Мир от тумана.

Словно – кулаками. Словно – зрящим умом. Мыслью. Ответом.

Так и хотелось сказать: «Солнце-Труженик, Солнце-Рабочий, Солнце-Мыслитель».

Годы прошли. А о т о м – только так и сказалось. (Как внушает улыбкой дитя о себе: «я – улыбка»:

так – Солнце было Собою!.. -

Самоопределением Ясным.)

1977

© Copyright: Константин Кедров, 2009

Свидетельство о публикации №1907263212