Текст книги "Кри-Кри"

Автор книги: Евгения Яхнина

Соавторы: Моисей Алейников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава четырнадцатая
ЗНАМЯ ПОСЛЕДНЕЙ БАРРИКАДЫ

Бойцы баррикады Жозефа Бантара, не спавшие уже двое суток, заснули крепким сном. Капораль расставил усиленные караулы исключительно из версальских шпионов, которые проникли сюда, зная пароль.

В числе ста пятидесяти бойцов оказалось тридцать предателей. Заговорщики рассчитывали уничтожить коммунаров, прежде чем они успеют проснуться и взяться за оружие.

Этот коварный замысел не был доведен до конца лишь благодаря случайности. Жозеф, осмотрев оба орудия и прикинув запасы снарядов, патронов и продовольствия, решил было тоже немного вздремнуть. Но неожиданно из окна третьего этажа дома, прилегавшего к самой баррикаде, донесся голос, распевавший:

 
Грозная, жестокая машина
Ей удар смертельный нанесла.
В ту же ночь бедняжка Жозефина
На руках у друга умерла.
Весть о том спокойно и бесстрастно
Выслушал директор и сказал:
«Очень жаль мне девушки несчастной»,
И полфранка на поминки дал…
 

– Надо сказать этой певунье, чтобы она прекратила свою песню, – сказал Жозеф. – Если только версальцы начнут свою работу, она падет первой жертвой. Какая неосторожность!

– Эта девушка всегда поет, – с умилением сказал Этьен.

– И голосок у нее чудесный, – добавил Лимож.

– Ну, так вот, даю тебе поручение, Лимож, научи эту дурочку не только закрывать окна, но и прятаться в глубине комнаты.

– Я не принимаю этого поручения, – обиженно сказал Лимож. – Пусть идет Этьен. Вы никак не можете забыть, что я поэт, и стараетесь не давать мне боевых поручений, заменяя их вот такими. Однако я пришел сюда не за тем, чтобы писать стихи!

– Ну что же, – рассмеялся Этьен. – Тебя обижает такое поручение, а меня радует. Я с удовольствием познакомлюсь с этой девушкой.

На звонок Этьена двери открыла молодая хорошенькая девушка. На ней был белый кружевной передник, светлые пепельные волосы были украшены наколкой, какую носили горничные хороших домов.

– Зачем вы открываете окна, мадемуазель? Это опасно. Когда начнется стрельба, вы можете пострадать, – сказал Этьен.

– Когда стреляют, я закрываю окна и даже ставни, – беспечно ответила девушка.

– Однако вы не из трусливых. Ведь атака может начаться с минуты на минуту. Зачем вы вообще здесь? Ведь из этого дома все ушли.

– Я горничная мадемуазель Пелажи, – словоохотливо начала девушка. – Знаете мадемуазель Пелажи?

– Нет, я никого здесь не знаю.

– Да что вы! Ее все знают. Она такая богомольная и очень, очень богата… Когда начались все эти волнения, мадемуазель Пелажи уехала…

– Куда?

– Да, наверное, туда, куда выехали все богачи, в Версаль. Ценности она все захватила с собой, но квартиру оставила на мое попечение, – с оттенком хвастовства сказала девушка. – Она позвала меня и строго сказала: «Жюли, ты честная девушка и до сих пор ни в чем плохом не замечена. Ты отвечаешь за имущество. Если что-нибудь будет повреждено, я вычту убытки из твоего жалованья».

– Твоя барыня не сомневается в том, что вернется на насиженное местечко! – гневно вскричал Этьен.

– Ну, конечно. – Девушка развела руками. Этьен не успел ничего ответить. Где-то неподалеку ухнуло орудие. От его гула затряслась вся квартира, и оконное стекло мелкими осколками посыпалось на пол.

– Это моя вина, я не уберегла стекла! – в ужасе вскрикнула Жюли, бросаясь к окну.

– Сумасшедшая! – крикнул Этьен, оттаскивая девушку. – Из-за чего вы рискуете жизнью?

Случайно Этьен бросил взгляд из окна, и то, что он увидел внизу, заставило его вздрогнуть.

Там, позади баррикады, ползли версальские солдаты. У переднего в руке был фонарик, маленький движущийся огонек. Недолго размышляя, Этьен вскочил на комод, опустился на колено и прицелился… Раздался выстрел. Жюли с криком, закрыв лицо фартуком, бросилась к дверям.

Человек с фонариком лежал на земле неподвижно. Двое других поняли, откуда был выпущен заряд. Первый из них навел ружье, целясь в Этьена. Этьен, спрыгнув с комода, придвинул его к окну, нагромоздил на него стулья, мягкие пуфы, подушки с дивана.

– Что вы делаете! Что скажет мадемуазель Пелажи! – раздался плачущий голос Жюли. – Она вычтет все убытки из моего жалованья.

Выстрел Этьена послужил сигналом. Жозеф и проснувшиеся бойцы схватились за оружие. Завязался бой.

Этьен поторопился к своим. Но Жюли задержала его. Протягивая ему листок бумаги, она умоляюще попросила:

– Только одну секунду! Напишите вот здесь, что не по моей вине повреждено трюмо. Мадемуазель Пелажи мне ни за что не поверит.

Как ни серьезно было положение, Этьен не мог удержать улыбки. Он схватил было карандаш, протянутый ему девушкой, но с улицы призывно доносились частые выстрелы. Этьен бросил карандаш и, убегая, крикнул:

– Сейчас некогда. Кончится перестрелка, приходи на баррикаду за удостоверением.

Этьен подоспел, когда бой был в полном разгаре. Дрались в штыки, в рукопашную. Когда затихло сражение, стали подсчитывать оставшихся в живых. Невредимых и раненых всего оказалось сорок пять человек, около восьмидесяти коммунаров погибло. Способных продолжать бой осталось только семнадцать человек.

Люсьена нашли лежащим за бочкой с забинтованной головой. Притворившись раненым, он сам сделал себе перевязку и отказался итти в госпиталь.

Было уже около двенадцати часов ночи, когда Кри-Кри добрался наконец до улицы Рампоно.

Пули свистели вокруг. Улица и переулки были пусты. Только изредка проходил патруль, окликая прохожих.

– Пароль? – спросил патрульный, когда Кри-Кри стремительно подбежал к воротам, которые открывали доступ к баррикаде.

– Коммуна или смерть! – с дрожью в голосе и со страхом произнес Кри-Кри.

Он называл пароль, но как он хотел ошибиться! Как хотел, чтобы произнесенный им пароль оказался неверным! Ах, если бы это было так, тогда подслушанный разговор оказался бы только недоразумением и, значит, Люсьен не предатель! Но… Кри-Кри услыхал в ответ:

– Проходи, малыш!

Теперь уже нет никаких сомнений, Капораль – изменник, и в руках этого предателя сейчас жизнь дяди Жозефз.

В тот момент, когда Кри-Кри приблизился наконец к самой баррикаде и издали заметил Бантара, раздался взрыв упавшего снаряда. С минуту оглушенный Кри-Кри ничего не мог различить в дыму, а затем, когда дым рассеялся, он увидел, что Жозеф лежит на спине, одна рука у него подвернулась под спину, а другая заброшена над головой и упирается в мешок с песком. Шаспо его лежит рядом.

«Жозеф убит!» – эта страшная мысль, как молния, пронизала его сознание.

– Дядя Жозеф! – закричал он, подбегая и наклоняясь к лежащему Бантару, которого окружило несколько человек, чтобы оказать помощь.

Жозеф открыл глаза. Он попытался встать, но это ему не удавалось.

– Ну нет, шалишь, – тихо, но твердо произнес он, – от первой пули я не собираюсь умирать!

Заметив Кри-Кри, он сделал новое усилие и, облокотившись на мешок, поднял голову.

– Шарло, – сказал он, – ты пришел во-время. Мои руки уже не в состоянии держать шаспо. Возьми его!

Кри-Кри схватил лежавшее рядом с Жозефом ружье и, сжимая его в руках, дрожа от волнения, произнес:

– Клянусь, что это шаспо никогда не достанется врагам Коммуны!

Но Жозеф ничего не ответил. Он впал в забытье.

Только сейчас Кри-Кри вспомнил о Люсьене, об измене, о необходимости предупредить предательство. Вид умирающего Жозефа вытеснил эти мысли из его сознания. Но Жозеф жив, он передал ему свое ружье, и Кри-Кри снова почувствовал себя готовым к борьбе. Он оглянулся и увидел Люсьена Капораля. Следя за Кри-Кри полными страха глазами, он в то же время быстро разматывал белый бинт, которым была обвязана его голова. Теперь уже незачем было притворяться раненым. Пылающие ненавистью глаза Кри-Кри, обращенные на него, не оставляли больше никаких сомнений: Кри-Кри знал все.

Капораль решил, что успеет дать сигнал своим раньше, чем мальчик придет в себя от разгрома на баррикаде. Наколов на штык белую повязку, он стремительно вскочил на бочку у стены. Размахивая самодельным белым флагом, он крикнул:

– Входите! Здесь никого нет!

Он уже поднял ногу, чтобы перелезть через стену к версальцам, но опоздал. Раздался выстрел, и Капораль мертвый упал по ту сторону баррикады.

^{_{Раздался выстрел, и Капораль мертвый упал по ту сторону баррикады.}}

А Кри-Кри, застыв на месте, все смотрел в одну точку, туда, куда попала его пуля; там трепетал белый флаг, водруженный на штыке: выпавшее ружье Капораля застряло между бочкой и стеной.

Кри-Кри весь дрожал.

– Ничего, ничего, мой мальчик. Ты хорошо начал. Мое шаспо попало в верные руки…

Это говорил Жозеф. Он услыхал выкрик Капораля, выстрел Кри-Кри и все понял. Теперь, собрав остатки сил, он приподнялся и с любовью и надеждой смотрел на мальчика. Кри-Кри, опустившись перед Жозефом на колени, спешил все рассказать ему:

– Люсьен – предатель! Он открыл пароль версальцам.

Наступила тишина. Белый флаг, поднятый Капоралем, и смерть предателя вызвали заминку среди версальцев. Атака была приостановлена.

Тишину прорезал резкий разгневанный голос Мадлен, появившейся в сопровождении нескольких раненых, приведенных ею из госпиталя:

– Что это значит? Мы сдаемся? Сдаемся в руки этих палачей?

Она шла, или, вернее, бежала, прямо к белому флагу. Кри-Кри сразу понял причину ее гнева. Он ловко вскочил на бочку и ударом своего шаспо сбил белую повязку.

Мадлен, еще ничего не понимая и не замечая лежащего Жозефа, обрушилась теперь на Кри-Кри:

– Это ты, дрянной трусишка, вывесил белый флаг?.. Жозеф! – Голос Мадлен раздавался резко и гулко. – Где Люсьен?

Все молчали.

– Жозеф!..

Только теперь она увидела раненого Бантара, которого обступили товарищи.

– Жозеф ранен?

Она бросилась к нему, опустилась на колени и стала быстро забинтовывать его рану. Кончив перевязку, она подложила ему под голову чью-то куртку и повернулась к ближайшему федерату. Стараясь быть спокойной, Мадлен спросила:

– Люсьен убит?

Федерат опустил глаза и ничего не ответил.

Но слабым голосом заговорил Жозеф:

– Мадлен! Будь мужественна!..

Мадлен закрыла лицо руками.

– Люсьен убит… – тихо сказала она.

– Приготовься к худшему, – прерывающимся голосом произнес Жозеф. – Люсьен… – и Жозеф умолк; силы покинули его, и фраза осталась неоконченной.

– Это Люсьен выкинул белый флаг, – как бы продолжая слова командира, сказал Этьен, приблизившись к Мадлен.

– Неправда!.. Клевета!.. Люсьен не мог быть трусом! – гневно закричала Мадлен, повернувшись в сторону Этьена, словно готовясь отразить нападение.

– Люсьен – предатель, – смотря в упор на Мадлен и стараясь говорить мягче, сказал Этьен. Голос этого человека, бесстрашно стоявшего под градом пуль, всегда первого в опасных местах, сейчас дрожал от волнения.

– Нет! Нет! Только не это! – прошептала Мадлен.

Растерянность охватила всех, но только на мгновенье.

Послышался вновь суровый, хотя и слабый голос Жозефа Бантара:

– Мы с тобой оба, Мадлен, отвечаем за то, что слишком доверяли… Расплата оказалась тяжелой… – и Жозеф указал рукой на раненых и убитых.

Мадлен молчала. По мере того как говорил Жозеф, она выпрямлялась и, к удивлению товарищей, становилась спокойнее. Когда Жозеф замолк, она, сжимая шаспо, обратилась к Этьену:

– Где он?

В ответ раздался твердый голос Этьена:

– Он убит.

Помолчав две-три секунды, Этьен добавил:

– Его убил один из наших.

Волнение Кри-Кри, который слушал этот разговор, при последних словах Этьена достигло высшей точки.

«Один из наших…» – ведь это его имел в виду Этьен.

Жозеф, с трудом произнося каждое слово, подозвал оставшихся бойцов.

Когда все приблизились, ом обвел своих соратников глазами и сказал:

– Слушайте мой последний приказ. Командиром назначаю Этьена. Меня никуда не уносить. Я хочу умереть на баррикаде. Тебе, Шарло, я доверяю это знамя. – Жозеф сделал усилие и вытащил знамя, на котором лежал. – Сохрани его, Шарло! Ты раскроешь его, когда вновь поднимутся труженики против своих угнетателей!

При этих словах Жозеф снова потерял сознание.

^{_{Жозеф сделал усилие и вытащил знамя, на котором лежал.}}

– Слушайте мой приказ! – прозвучал уверенный голос Этьена. – Найти безопасное место для Жозефа. Здесь он больше ничем не может помочь, и наш долг сохранить его жизнь.

– Но где найти безопасное место? – спросил Жако, один из самых молодых коммунаров, оставшихся на баррикаде: ему шел двадцать первый год.

Он был бледен, блеск воспаленных глаз и засохшие губы свидетельствовали не только об усталости – похоже было, что его лихорадило, бросало в жар, ему приходилось делать над собой усилия, чтобы вымолвить слово. Передохнув, он продолжал:

– Версальские жандармы рыщут повсюду. Они жестоко добивают раненых. Они стреляют по госпиталям, невзирая на белый флаг и красный крест.

– Дядю Жозефа можно спрятать в подвале, где я живу, – вмешался Кри-Кри. – Кроме меня, туда никто не заходит. Там есть маленькое окошко, выходящее на пустырь. Через него мы и втащим дядю Жозефа.

– А как же с приказом командира? – осведомился Жако.

– Команду над баррикадой принял я, – сказал Этьен. – Приказываю унести Жозефа. Мадлен и ты, Жако, вы вместе с Кри-Кри унесете Бантара.

– Командир, дозволь мне… – голос Мадлен слегка задрожал, – дозволь мне остаться на баррикаде. Только смертью могу я искупить свою вину перед Коммуной. Я виновата, что не узнала волка в овечьей шкуре…

– Умереть не трудно, говорил Жозеф, победить надо, вот в чем штука! Бери носилки! – приказал Этьен.

– Командир! Я выполню твое приказание. Но разреши мне вернуться на баррикаду, после того как Жозеф будет в безопасности.

– Хорошо, Мадлен. Если только ты успеешь.

Мадлен благодарно улыбнулась.

– Погоди, Кри-Кри! – сказала она. – Жозеф поручил тебе знамя. Это знак нашего общего доверия к тебе.

Только легкое дрожание рук Мадлен выдавало пережитую ею только что драму.

Она быстро оторвала знамя от древка и проворными движениями обернула его вокруг тела Кри-Кри. Поверх знамени Кри-Кри надел свою куртку.

– А это сейчас уже не нужно Жозефу, – продолжала Мадлен, снимая с Жозефа его красный делегатский шарф. – Теперь он может оказать ему плохую услугу. Возьмите его, пусть он станет вашим знаменем.

Два федерата подхватили шарф Жозефа, и через мгновение он взвился над полуразрушенной, залитой кровью баррикадой.

– Я скоро вернусь, я не прощаюсь, – сказала Мадлен.

Вместе с Кри-Кри и Жако она бережно уложила Жозефа на носилки, и, подняв их, трое коммунаров медленно направились к кафе.

– Я тоже вернусь! – прозвучал голос Кри-Кри из-за баррикады.

Глава пятнадцатая
В ГУСТОМ ТУМАНЕ

В эти предрассветные часы Париж выглядел совсем необычно. Накануне шел проливной дождь.

Предместье Бельвиль было погружено в темноту, так как газовые трубопроводы и фонари были повреждены снарядами. Густой туман мешал видеть контуры домов, и только кое-где мрак прорезали светлые пятна белых стен и колонн. На расстоянии трех шагов ничего нельзя было различить.

Между тем на некоторых улицах было светло и шумно. Здесь гигантские факелы пожаров, пробивая и рассеивая густую завесу тумана, рассыпали фейерверком снопы искр. В их свете суетились толпы напуганных, растерянных парижан, не знавших, куда спасаться от пожара, боявшихся попасть из огня в полымя. Никто не знал, кто был хозяином соседнего переулка; одни боялись попасть в руки версальцев, другие не хотели снова очутиться в районе инсургентов, часы которых были уже сочтены. Поэтому люди толпились на одном месте, медленно отступая по мере распространения огня.

Никто не спал в Париже в эту ночь.

Даже там, в темных переулках, пересекавших большие улицы и бульвары, где ни в одном окне не видно было хотя бы слабого мерцания света и где, казалось, все было объято безмятежным сном, – даже и там бодрствовали люди, не знавшие, что принесет им утро.

Освещая дорогу фонариками, по улице Фонтен-о-Руа ехали три всадника.

Сытые, выхоленные кони неторопливой рысцой поднимались по крутой мостовой, послушные своим седокам.

Главе версальской армии, маршалу Мак-Магону некуда было теперь спешить. Париж был завоеван. В боях с пруссаками этому «герою» седанской трагедии не хватало мужества, изобретательности, настойчивости и уменья маневрировать, теперь же, в схватке с французским народом, он сумел проявить эти качества с избытком.

Проезжая по мертвым улицам Бельвиля, маршал не разговаривал со своими спутниками. По его маловыразительному лицу трудно было угадать, о чем он думал.

Мрачное безмолвие тревожило его. Маршал опустил поводья, и его конь медленно и осторожно перебирал ногами, как бы опасаясь споткнуться о чей-нибудь труп.

Молчание нарушил второй верховой, спутник Мак-Магона. Это был еще один «сподвижник» Наполеона III по капитуляции и соратник Тьера по разгрому Парижа, кровавый генерал Винуа.

Его серый в яблоках жеребец шел неровно, фыркая и пугаясь каждого шороха.

Имя генерала Винуа было хорошо известно парижанам и особенно ненавистно им. Они его хорошо знали со времени осады Парижа. Он был назначен комендантом города вместо Трошю[40]40
  Трошю Луи-Жюль (1815–1896) – военный губернатор Парижа во время франко-прусской воины и председатель так называемого «правительства национальной обороны», образованного 4 сентября 1870 года, после седанского разгрома и свержения Наполеона III.


[Закрыть] в самый критический момент. Осада Парижа длилась уже около двух месяцев. Парижане, не допускавшие и мысли о капитуляции перед пруссаками, напрягли все силы и выставили для защиты города двести сорок тысяч вооруженных горожан. Зима выпала лютая, ни дров, ни угля не было. Приходилось терпеть неслыханные лишения. Мясо собак, кошек и крыс было желанным блюдом на столе парижанина. Смертность детей страшно возросла.

И все же Париж требовал от своих генералов наступления.

А генералы? Клянясь в верности родине и в готовности защищать ее от врага, они втихомолку договаривались с Бисмарком о капитуляции.

Когда парижане поняли, что Трошю лжет, что он не хочет сопротивляться пруссакам, они потребовали его отставки. Но на место одного изменника был назначен другой: Винуа оказался не лучше своего предшественника.

Сейчас, когда Винуа готовился к расправе с побежденным Парижем, ему захотелось откровенно поговорить с маршалом.

– Дело прошлое, – сказал, он, подъезжая к нему ближе. – Почему вы не дали согласия ускорить занятие Бельвиля и Фобург-дю-Тампля, чтобы одним ударом покончить с этим разбойничьим гнездом?

– Вы до сих пор не понимаете, чего хотел господин Тьер? – снисходительно бросил Мак-Магон. Этому завзятому интригану казалась непонятной недогадливость Винуа. – Разве вам не ясна наша тактика?

– Тактика простая: надо было возможно быстрей очистить город от красной заразы, – ответил Винуа.

– Вы считаете, что для этого достаточно было разрушить баррикады и перебить их защитников? – продолжал в том же ироническом тоне Мак-Магон.

– Это, во всяком случае, можно было сделать гораздо быстрей.

– Не обвиняете ли вы главу правительства в чрезмерном великодушии к мятежникам?

– Ха-ха-ха! – раскатисто рассмеялся Винуа. Его смех ворвался резкой нотой в безмолвие пустой улицы, заваленной неубранными трупами. – Это не придет в голову даже человеку с больной фантазией. Но я просто не понимаю той медлительности, которую мы проявляли в последние дни.

– Объяснение найти легко. Всему причиной – тюрьма ла-Рокетт.

– Тюрьма ла-Рокетт? – В голосе Винуа послышались нотки искреннего удивления.

– Вернее, ее узники, заложники, которых там держала Коммуна, – пояснил Мак-Магон.

– Тем более надо было поторопиться взять укрепления в районе ла-Рокетт, чтобы освободить пленников и в их числе епископа д’Арбуа[41]41
  Д’Арбуа Жорж – архиепископ Парижа. Был взят коммунарами в качестве заложника и расстрелян в числе других в ответ на массовые расстрелы рабочих, производившиеся версальцами.


[Закрыть].

– Вы все еще ничего не понимаете! – уже с досадой произнес маршал. – Поймите, какими злодеями мы оказались бы в глазах всей Франции и Европы, если бы коммунары до конца церемонились с заложниками, в то время как мы направо и налево расстреливали пленных! А чем оправдали бы вы завтрашние казни?

– А в самом деле, это неглупо придумано! – восхищенно сказал Винуа. – Как это мне раньше не пришло в голову?

Циничная беседа генералов открывала карты Тьера: надо было во что бы то ни стало вызвать со стороны коммунаров ответный террор. С первых же дней версальского нападения Коммуна держала в тюрьме заложников, контрреволюционеров. Однако, угрожая их расстрелом, если Версаль не прекратит казни пленных, руководители Коммуны не решались привести в исполнение свои угрозы. Была попытка обмена большого числа заложников, среди которых значился архиепископ д’Арбуа, на одного Бланки[42]42
  Бланки Луи-Огюст (1805–1881) – известный французский революционер, принимавший видное участие в революционном движении во Франции с 1830 по 1871 год. В общей сложности просидел в тюрьме 37 лет.


[Закрыть], давно томившегося в версальской тюрьме. Но Тьер отказался от обмена.

Он с удовлетворением выслушал донесение о том, что в последний день власти Коммуны толпа парижан ворвалась в тюрьму ла-Рокетт и расстреляла тридцать заложников, среди которых был и «святой отец церкви».

Узнав о казни архиепископа, Тьер, лицемерно вздохнув, сказал: «Смерть этого благочестивого служителя церкви принесет нам больше пользы, чем его жизнь».

Тактика Тьера развязала руки его исполнителям: они могли объяснить расправу над парижским народом как «справедливую» месть за «святого помазанника божьего» и других «лучших людей» Франции.

Ехавший впереди адъютант Мак-Магона поднял повыше свой фонарик и остановил зафыркавшую лошадь. Ему показалось, что он слышит чьи-то осторожные, крадущиеся шаги. Лучи фонаря осветили арку и сорванные с петель ворота. Никого не было видно. Шорох прекратился. Офицер повернул лошадь и обратился к генералу:

– Я полагаю, ваше превосходительство, что нам следует вернуться в центр. На этих улицах возможны всякие неожиданности.

– Вы правы, – отозвался Винуа. – К тому же, необходимо выспаться. Завтра предстоит немало работы!

– Ну что ж, я не возражаю, – согласился Мак-Магон и, повернув лошадь, пустил ее в галоп.

Улица огласилась звонким топотом трех коней. Через минуту и эти звуки затихли. Улица снова приняла пустынный вид.

Через некоторое время в черном провале ворот засветилась точка и по стенкам забегали дрожащие лучики двигающегося фонарика.

Кри-Кри, выбежавший из ворот, осветил небольшое пространство впереди себя. Фонарик с сальной свечой, подаренный ему капралом, вторично сослужил ему службу.

Убедившись, что поблизости никого нет, Кри-Кри повернулся и, сделав несколько шагов, скрылся под аркой. Через мгновение, следуя за Кри-Кри, показались Мадлен и Жако, несущие раненого Жозефа.

– Уехали! Интересно, кто это был? – прошептал Кри-Кри, не подозревавший, какой опасности только что избежал его дядя. – Мы уже на улице Сен-Мор, она упирается в Фонтен-о-Руа, а там – мы дома!

– А ты давно не был в своей каморке? – осведомилась Мадлен. – Может быть, тетушка Дидье поместила там кого-нибудь вместо тебя?

– О нет, не бойтесь этого! Прошли всего лишь сутки, с тех пор как она меня послала за цикорием. Старая ведьма, конечно, ворчит, что меня долго нет, но в каморку забраться не решится. Я запугал ее крысами, она их боится до смерти.

Пройдя несколько шагов молча, Кри-Кри вдруг добавил:

– По правде сказать, я и сам струсил, когда одна такая зверюга вцепилась мне в ногу.

– Как же это случилось? – спросил молчавший до сих пор Жако. Ему хотелось вывести своих спутников из того состояния удрученности, в котором они находились.

– Когда я шел по канализационной трубе, – пояснил Кри-Кри, – большущая крыса схватила меня зубами.

– А как же ты выбрался из трубы? – продолжал расспрашивать Жако.

– Труба выходит в колодец, который помещается во дворе, что рядом с Бельвильской мэрией. Если итти отсюда, то с левой стороны, как раз напротив сгоревшего дома… Знаешь, следовало бы заложить камнями этот проход…

– Это ни к чему! – ответил Жако. – Версальцам уже не надо пользоваться тайными ходами.

Мадлен шла молча. Кри-Кри, который шагал с ней рядом, поддерживая носилки, заметил, как она два раза поворачивала к нему голову, собираясь что-то сказать.

Кри-Кри догадался, что ей хотелось расспросить о Люсьене, узнать подробности его предательства, а может быть, и о его последних минутах. Начать разговор первым Кри-Кри не решался, да и не знал, как это сделать. В конце концов, самое главное Мадлен узнала от Этьена, а белый флаг, который выкинул изменник, досказал остальное.

Так шли они молча, и у каждого была своя дума.

Туман стал понемногу рассеиваться. Первые лучи солнца осветили крыши и фасады домов.

– Надо торопиться, Жако, – сказала Мадлен. – Мы должны добраться до «Веселого сверчка» раньше, чем рассеется туман.

– Я постараюсь итти скорее, – сказал Жако сдавленным голосом.

Он зашагал бодрее, но было уже достаточно светло, чтобы заметить неуверенную поступь Жако и неровное покачивание его корпуса.

– Ты устал, Жако? Тебе трудно? – спросил Кри-Кри и, обойдя носилки, взялся за концы поручней.

Руки мальчика коснулись горячих рук Жако. Кри-Кри заметил, что юношу била лихорадка, он весь трясся.

– Отдохни немного, передай мне носилки. Здесь недалеко. Я справлюсь.

– Ничего, ничего, Кри-Кри, я дойду, – пробормотал Жако.

Погруженная в свои мысли, Мадлен обернулась, взглянула на Жако, но ничего не сказала. Она только слегка замедлила шаги.

Скоро показалась знакомая вывеска «Cri-Cri Joyeux». Обогнув угол, все трое пролезли через отверстие, проделанное в деревянном заборе, окружавшем заброшенный сад, превратившийся теперь в пустырь, куда сваливали всякий мусор. Кри-Кри открыл окошко и первый влез в каморку. Потом туда проникла Мадлен и с помощью Жако втащила носилки с дядей Жозефом.

Жозеф все еще не приходил в сознание. Кри-Кри это очень волновало, но Мадлен успокоила его:

– Дай ему только спокойно полежать, и он быстро оправится.

Она с нежностью взглянула на Жозефа: казалось, она прощалась с ним навсегда.

– Прощай, Кри-Кри! – прошептала она, вылезая из окна в сад и прикрывая створку окна. – Скажи Жозефу…

Но слезы не дали ей закончить.

– Идем скорей, – торопил ее Жако. – Если нас найдут здесь, это может погубить Жозефа.

Светало. Туман совсем рассеялся. Нужно было спешить. Жако взял Мадлен под руку, и они направились опять по той дороге, по которой только что несли носилки. Но уже через несколько шагов Мадлен заметила, что Жако отстает. Она остановилась и посмотрела на него в упор.

– Что с тобой, Жако? Ты едва передвигаешь ноги и почему-то хромаешь? – Она осмотрела Жако с головы до ног и только теперь увидела, что его правый сапог весь залит кровью.

– Ты ранен, Жако? – с тревогой в голосе спросила она.

– Пустяки! Пуля прошла навылет, не тронув кости, – ответил Жако, виновато улыбаясь. – Ты иди, не жди меня. Мне надо отдохнуть две-три минуты, а потом я тебя догоню.

– Надо перевязать рану, да хорошо бы ее и промыть, – сказала обеспокоенная Мадлен.

– О, если бы мы нашли хоть немного воды! – силясь улыбнуться, сказал Жако. – У меня совсем пересохло горло.

Мадлен взглянула на товарища, и сердце ее сжалось. Жако выглядел больным: на похудевшем лице выделялись большие глаза, обведенные кругами, губы слиплись и высохли.

Мадлен оглянулась по сторонам. На углу улицы Фонтен-о-Руа, прямо против них, в чуть розовеющем утреннем свете вырисовывались контуры фонтана. Не раздумывая, Мадлен сдернула кепку с головы Жако, быстро перебежала улицу, нажала кнопку. Брызнула струя свежей воды, Мадлен дала кепке пропитаться водой, затем наполнила ее и принесла Жако напиться.

Жако с благодарностью и восхищением взглянул на Мадлен. За время их короткого знакомства эта девушка не переставала вызывать в нем восторженное удивление. Вот только эта история с Люсьеном! Как и у Мадлен, его мысли все время возвращались к этой печальной странице их недавнего прошлого.

– Необходимо все-таки перевязать тебе рану. Спрячемся вот здесь.

Мадлен указала на разрушенный снарядами дом. Верхний этаж его выгорел целиком. Каким-то чудом уцелела только блестящая медная кастрюля, подвешенная на крюке. В утренних лучах солнца медь горела особенно ярко. Это напоминание о повседневной жизни, о хорошей хозяйке, которая накануне разгрома добросовестно вычистила кастрюлю, врывалось ярким контрастом в насторожившуюся тишину. В окнах магазина, помещавшегося в нижнем этаже, были выбиты все стекла, а сорванная ставня, спускаясь с подоконника, образовала как бы нарочно приставленный дощатый скат.

Поддерживаемый Мадлен, Жако вместе с ней забрался в магазин. Мадлен сияла патронташ, который все еще оставался на ней, хотя в нем ничего не было, кроме марли. Но марля как раз и пригодилась. Жако подал Мадлен свой перочинный нож, и она разрезала голенище, сняла с его ноги сапог. Пуля действительно прошла через мышцу, не задев кости. Перевязав рану, Мадлен срезала голенище сапога и помогла Жако вновь надеть опорок на ногу. Теперь одна нога его была обута в высокий сапог, другая – в опорок.

Мадлен взглянула на него, улыбнулась и наклонилась было, чтобы срезать голенище и левого сапога, но Жако остановил ее:

– Не трудись, Мадлен. Не стоит. Нам надо спешить на помощь к Этьену.

После перевязки и холодной воды Жако почувствовал значительное облегчение, теперь он мог шагать рядом с Мадлен, не отставая. Забинтованная нога почти не мешала ему.

Миновав Бельвильский бульвар, они услыхали частую перестрелку, доносившуюся с улицы Рампоно, а затем выстрел из пушки.

– Этьену теперь жарко! – промолвил Жако.

Едва они прошли несколько шагов, как стрельба прекратилась. Они ничего не сказали друг другу, но поняли, что итти бесполезно, что баррикада на улице Рампоно больше не существует. «Этьен был прав, когда говорил, что я не успею вернуться, – подумала Мадлен, – но это из-за ноги Жако».

Мадлен взглянула на своего спутника. Он стоял в нерешительности. По его лицу она поняла, что он хочет спросить ее о чем-то, но не решается.

– Ты что, Жако? – спросила она. – Скажи, о чем ты думаешь? Ведь было бы смешно, если бы в этот час мы не были до конца откровенны.

– Мадлен! – сказал Жако; голос его стал совсем беззвучным. – Я вспомнил о канализационной трубе, про которую говорил маленький Бантар…

– Правильно, Жако, желаю тебе удачи! – Мадлен протянула ему руку для прощального пожатия. – Иди скорей, а я никуда не пойду.

– Мадлен! – вскричал Жако.

Краска гнева окрасила вдруг его бледное лицо. В глазах появились огоньки. Безмолвно подчинявшийся до сих пор Мадлен, он вдруг почувствовал себя более сильным, чем эта девушка, которая всегда восхищала его своей отвагой. Но сразу он не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свое возмущение внезапно проявленным ею малодушием. Он схватил Мадлен за руку и насильно потащил за собой.

– Идем! – сказал он тоном приказа. – Идем, дорогой объяснимся. Нельзя терять ни минуты. Ты погубишь и меня и себя. Дойдем до колодца, а потом решай…

Мадлен не сопротивлялась. С минуту они шли молча. Город медленно пробуждался, хотя на башне мэрии часы показывали только четыре часа утра. Жители нерешительно приоткрывали ставни и окна и робко выглядывали на улицу. Но из домов никто не торопился выходить. На одном из перекрестков они увидели конный патруль. Охота за человеческими жизнями еще не началась. Генералы, во власть которых Тьер передал на несколько дней город для полного восстановления в нем «порядка», еще спали. Они были спокойны, зная, что намеченные жертвы от них не уйдут. Укрываясь в воротах от проезжающих патрулей, Жако и Мадлен приближались к зданию мэрии. Рядом с ней находился двор с подземным ходом, о котором говорил им Кри-Кри.