Текст книги "Куплю любовницу для мужа (СИ)"

Автор книги: Евгения Халь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Это смотря какой самолет запрашивает посадку на мой траходромчик. Кто хочет приземлиться? Ты, что ли?

– Ну а кто же еще?

– Да ладно! Ну ты тихушник! – рассмеялся вечно поддатый и оттого радостный Санек. – А говорил, что жене не изменяешь, что у вас все честно. Бла-бла-бла!

– Люди меняются, Санек. Это я тебе, как адвокат, говорю.

– А я тебе, как владелец секретных траходромов, говорю, что нет. И если кто-то налево не заворачивает, значит, его просто пока не поймали. Или у него импотенция.

– Философ чертов. Номер дашь?

– А то! Президентский дам. Со скидкой. Там кровать пять метров – так что место для маневра всегда найдется. Можешь там хоть круги нарезать и со своей красоткой играть, во что захочешь. Даже в футбол. На прошлой неделе там сам Робби Уильямс – английская попа-звезда простыни мял.

– Один мял или с парламентом? – осведомился Гордей. – На пяти метрах-то много депутатов поместится.

– Тьфу на тебя, сволочь политическая! – хмыкнул Санек. – Я тайны клиентов не выдаю. Ты просто зацени степень моей к тебе уважухи.

– Ладно, заценил. За мной не заржавеет. Спасибо, Санек!

– Удачной охоты, Ка!

– Бывай!

5 глава. Таблетка от женского одиночества

Анастасия

Выхожу из офиса. Руки дрожат. Ноги слабеют. Больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза и чтобы все это само закончилось. Просто рассосалось. Не знаю как. Но чтобы все было хорошо. Мне так нужно с кем-то поговорить! Дергаю "молнию" на сумке, чуть не срывая ее. Какое счастье, что у меня есть Макс! Как бы я сейчас одна? Наверное, старею. Раньше все в себе держала, никому ничего не рассказывала и справлялась. Как в балете: мышцы сводит, живот от голода прилипает к ребрам, зубы сжаты так, что аж в ушах ломит. И к станку! Час, два, три, четыре подряд. Терпи, Настя, терпи!

Плие, релеве, батман тандю, антраше. До седьмого пота. И улыбаться не забывай. Чтобы никто ничего не заметил, иначе с радостью засунут палец в рану и будут ковырять. Жизнь вообще очень похожа на балет. Как посмотришь со стороны – так у всех радостные фоточки в соцсетях. Мы в Турции, мы на Кипре, мы в лесу на шашлыках. Улыбаемся и машем. А внизу кровь в пуантах, грязь и склоки. И черные мысли по ночам. А рассказывать никому нельзя, потому мы все на вечном позитиве.

В страшное время живем. Нас отучили плакать на людях. Раньше как случится что – бабы посреди улицы выли, убивались от горя, и все бежали им на выручку. А теперь что? В крайнем случае, заводят левые аккаунты в соцсетях и плачут тихо в анонимном закрытом сообществе. Иногда смотришь на соседку, которая через два дома от тебя живет, она холеная такая и вся в шоколаде. И даже не предполагаешь, что это она и есть Маруська-85, которой так по жизни хреново, что ее знают все бедные бабы из интернет-сообщества "Не будите в бабе лихо". И ночами и вечерами вместе с ней плачут на интернет-страницах. А в лицо не знают. Как же мы дошли до жизни такой, что горе считается неприличным? И это на Руси, где смех и улыбка без причины всегда считались признаком дурачины?

Набираю Макса.

– Настя, как хорошо, что ты позвонила, – от его голоса моментально успокаиваюсь. – А я как раз неподалеку от тебя и сам хотел набрать. Хлобыстнем по кофею?

– С удовольствием! Только давай в машине посидим. Просто купи кофе на вынос по дороге. Не хочу сейчас никого видеть, а вокруг полно знакомых физиономий. Как назло, кто-то из них непременно усядется за соседним столиком.

– Не вопрос! Соблюдаем конспирацию. Жди, сейчас подъеду.

Сажусь в машину. Закрываю глаза и жду. Вскоре возле меня мягко тормозит красный спортивный "Порше". Макс подмигивает мне, закрывает машину и пересаживается в мою белую "Вольво", осторожно держа на весу два больших картонных стакана с кофе и бумажный пакет с выпечкой. Он ставит кофе и пакет на "торпеду", и вдруг наклоняется ко мне и целует в губы.

– Ты что? – вжимаюсь в спинку сиденья, машинально уперевшись руками ему в грудь.

– Да ничего, – улыбается он и поправляет непослушную прядь, которая выбилась из моей прически. – Я тебе любовник или нет?

– Для других, Макс. Это просто игра.

– Настя, нужно привыкать прикасаться друг к другу. Люди вокруг не идиоты, понимаешь? Дистанция между мужчиной и женщиной всегда видна. Как и близость. Поэтому просто прикоснись ко мне, давай же! – он берет мою руку и кладет на свою щеку.

Не спорю, руку не убираю, но так и застываю в неудобной и дурацкой позе.

– Так, не получилось! – сокрушенно вздыхает он. – Скажи мне: ты собак любишь? Или кошек, может быть?

– Я всех животных люблю.

– А кого больше?

– Ну не знаю. Макс, что за бред? О чем ты вообще? Я тебя вызвала поговорить о другом. А ты мне какой-то идиотский допрос устроил!

– Какая же ты упрямая! И зажатая к тому же! Просто скажи: кошки или собаки?

– Ну кошки.

– Отлично! – он вдруг наклоняется ко мне, переворачивается и ложится мне на колени лицом вверх.

При этом его ноги в длину с трудом помещаются в салоне машины, потому что он просто огромного роста. Макс ерзает на моих коленях, устраиваясь поудобнее. Я в шоке молчу. А он умильно щурится и вдруг, сморщив нос гармошкой, капризно тянет:

– Мяяяяяяяяяяяу!

Несмотря на ужасное настроение, меня вдруг разбирает смех. Настолько бредово и комично выглядит здоровенный накачанный красавец в тонкой белой футболке, с рассыпавшимися по моим коленям светлыми волосами, который старательно изображает кота.

– Мужика погладить отказываешься, потому что ты – верная жена. Но котика-то можно! Ну приласкай же бедное животное! Оно же просит! – он громко фыркает и елозит по моим коленям.

Смеясь, глажу его по груди, рукам.

– А за ушком почесать? – капризным голосом напоминает он.

Запускаю пальцы в его светлые волосы, перебираю мягкие пряди.

– Видишь? – шепчет он, – это совсем не страшно: прикасаться к другому мужчине.

Гляжу в его ярко-голубые глаза. Они очень необычного цвета, с бирюзовым отливом. Макс вдруг становится серьезным, резко поднимается, пересаживается на пассажирское сиденье, и… обняв меня двумя руками, целует в губы. Нежно, осторожно, очень бережно. Он целует сначала нижнюю губу, потом верхнюю, а потом захватывает их полностью, накрыв ртом. Его руки ласково гладят меня по волосам. И я забываю, что нужно сопротивляться. Я застываю, окутанная волной нежности. Мне вдруг становится так уютно и легко, словно я маленькая девочка, которую завернули в мягкое пушистое одеяло.

– Просто расслабься и привыкни ко мне, – шепчет он.

Его рука гладит мои колени, приподнимает юбку и скользит вверх. Я перехватываю его руку и шепчу:

– Хватит!

– Мне лучше знать, когда хватит. Я – твой психолог, – едва слышно выдыхает Макс.

Его рука скользит еще выше, несмотря на то, что ее держат мои пальцы. Неожиданно для себя глубоко вздыхаю. Мне должно быть противно. Точно должно быть. Но почему-то нет. Наоборот. По телу разливается приятное тепло. Чувствую, как горят щеки. Губы внезапно пересыхают и мне становится трудно дышать.

– Привыкни ко мне, – он снова прикасается ртом к моим губам, но на этот раз требовательнее, с тщательно скрываемой жадностью, которая все же чувствуется в его прерывистом дыхании.

Мне кажется, что его тело обволакивает меня полностью. Его губы не дают дышать, его рука вплотную подбирается к моей женской сути. Еще немного – и его пальцы пересекут запретную границу.

– Нет, – я крепко сжимаю колени.

– Да, – его рука замирает, а губы полностью захватывают мой рот в горячий плен. – Дай себе расслабиться! Да, Настенька, да!

Но горячая волна уже поднимается изнутри. Все то, что так долго копилось, что я так старательно запихивала внутрь: невыплаканные до конца слезы, материки льда, выросшие между мной и мужем, бессонные ночи и сухие воспаленные глаза по утрам. Все это мощным смерчем поднимается изнутри, как вулкан, который спал много лет и вдруг начал просыпаться. Раскаленная лава захватывает меня. Вскрикнув, я выгибаюсь дугой, откинувшись на сиденье.

– Тише, милая, тише! Мы здесь не одни! – Макс прижимается ко мне, гася мой стон внутри себя. – Да, да, позволь себе, позволь. К черту сдержанность! Я с тобой! Я здесь! – он полностью закрывает меня своим телом.

Не осознавая, что происходит, я вцепляюсь зубами в его плечо, в белую футболку, и меня подхватывает вулкан. Остановить его уже невозможно. Все тело сводит сладкой судорогой и мне кажется, что оно теряет очертания, как мороженое, что потекло от внезапно дохнувшего на него жара. Единственный выход – смириться и принять то, что неизбежно. И я подчиняюсь.

Когда я возвращаюсь в реальность, Макс протягивает мне стакан с кофе и круасан с шоколадом. Тупо смотрю на вкусности, понимая, что только что впервые изменила мужу. Легко, быстро, в машине на оживленной московской улице средь бела дня. Я – стерлядь! Боже мой, какой кошмар!

– А теперь сладенькое и кофеин – и ты вернешься к жизни. Это моя личная методика: называется интенсивная терапия в военно-полевых условиях, – Макс, улыбаясь, откусывает кусок круасана и делает большой глоток кофе.

– Макс, я… – спазм стыда перехватывает горло, мешая говорить.

– Настя, ничего не нужно объяснять.

Господи, сделай так, чтобы я прямо сейчас стала невидимой. Потому что я не могу смотреть в его глаза после того, как его пальцы… нет, лучше не вспоминать! Отворачиваюсь к окну и бубню, старательно рассматривая прохожих:

– Нет, Макс, мы должны немедленно поговорить об этом. Потому что то, что случилось, было ошибкой…

– Не ошибкой, а частью курса лечения.

– Нет, так нельзя!

– Послушай меня, когда тебе болит голова, что ты делаешь?

– Принимаю таблетку обезболивающего и иду спать.

– Правильно. Вот ты сейчас и приняла таблетку. Считай, что я твой парацетамол. Настя, ты пытаешься обмануть своего мужа. А разведчики – чтоб ты понимала – засыпаются на мелочах. Гордей не идиот, а прожженый и прокачанный жук. Ему достаточно бросить один взгляд на нас с тобой, чтобы понять: между этими двумя ничего нет. Вот и я укрепил твою версию. Теперь между нами есть особая интимная близость. Мы официально любовники.

– Гордей тебя и не увидит никогда, – горячо возражаю я. – Мы с ним договорились не показывать друг другу своих любовников.

– А у тебя в жизни все всегда идет по плану? – хмыкнул Макс. – Правда? Москва – деревенька маленькая. И хотя мы не люди одного круга, но варимся в одном и том же соку. Ты с одной стороны, с барской, я с другой – как холоп.

– Перестань, Макс! Зачем ты так?

– Не суть важно, Настя, – отмахивается он. – Меня не волнуют официальные социальные статусы. Важно другое: чтобы мы вместе смотрелись органично. Мужики такие вещи моментально учуивают. Черт нас знает как! Может, на уровне химии. Флюиды там и прочая ерундень. Но одно известно точно: когда мужчина и женщина переспали, то это всегда видно. И еще… без обид, но неудовлетворенную женщину тоже сразу видно.

– Ты хочешь сказать, что я выгляжу, как…

– Именно! Если ты не готова идти до конца, то нечего было вообще начинать все это. Добро пожаловать во взрослые игры, малыш! Здесь все по-настоящему. А не так, как хотела ты. По Александру Блоку.

– Что это значит, Макс? При чем здесь Блок?

– А у него есть такое забавное стихотворение про кукольный театр, называется "Балаганчик": "Страшный черт ухватил карапузика, и стекает клюквенный сок". Не страшно звучит, правда? Потому что видно, что это все ненастоящее. Так и ты: предложила мужу открытый брак, но при этом хочешь остаться незапятнанной. И выглядишь, как тот карапузик из балаганчика: его вроде убили, но он остался жив. Только твой муж сразу отличит клюквенный сок от крови и никогда не купится на такое разводилово. Так что спрашиваю в последний раз: ты готова идти до конца?

– Я и так пошла до конца.

– Нет, от тебя пахнет клюквенным соком.

– Повернуть все назад уже нельзя, Макс.

– Нельзя. Но запороть игру можно. Да еще как! Поэтому и спрашиваю, – он берется за ручку двери и нажимает, открывая ее.

Он смотрит на меня, ожидая ответа. А что будет потом? Если я скажу, что не готова стать его любовницей по-настоящему? Хотя именно это сейчас и произошло. Ну, почти произошло. С моей стороны так точно. Он ведь, наверное, уйдет. И я снова останусь одна. Без совета. Без помощи. А ведь даже Тату именно он нашел. И кто знает, чем бы все закончилось, если бы я стала искать любовницу для мужа сама?

– Наверное, я одна вообще ничего не могу. Потому что я – тряпка.

– Никто не может, – возражает Макс.

– Я сказала это вслух?

– Да, а я отвечу, что все окружающие напропалую врут о своей самостоятельности. А на самом деле каждому кто-то помогает. Просто люди стараются это не афишировать, рассказывая сказки, как справляются со всем сами.

А ведь он прав! Я тоже не верю всем этим россказням на тему: " я сама". Потому что неоднократно видела, как за спиной таких вот сказочников стоят сильные, богатые и знаменитые. Мой бывший, Аристарх, тоже всем рассказывает, как он самостоятельно сделал блестящую карьеру в Большом Театре, скромно умалчивая о маменьке с крупнокалиберным Минкультом наперевес.

– Хорошо, Макс. Я согласна пойти до конца.

– Вот и отлично, – он закрывает дверь машины и усаживается поудобнее. – А теперь расскажи мне, как твой муж разговаривал с Татой. И как она себя вела. Все расскажи, до мельчайших подробностей. Это важно. Потому что мой взгляд отличается от твоего.

Вечер. Кухня. Я готовлю заказанный Гордеем тайский суп Том-ям, пытаясь справиться с дрожью рук. Я и в обычном состоянии ненавижу готовить эту лабуду, а сегодня вообще все валится из рук. То креветки бухаются в раковину, то грибы разлетаются по всей поверхности мраморного стола для готовки. Так задумываюсь, что чуть не выплескиваю куриный бульон в раковину. Этого еще не хватало! Пришлось бы все начинать сначала. Варить это чертову бурду на готовом бульоне, разведенном из пакета, бесполезно. Гордей любит именно на настоящем бульоне и моментально учуивает разницу во вкусе.

В холле хлопает входная дверь.

– Настюша, я дома! – Гордей заходит в кухню, видит кипящий на плите суп и радостно потирает руки. – Том-ям уже готов? Какая же ты умница у меня! – он обнимает меня сзади и целует в шею.

От растерянности промахиваюсь и режу деревянную доску вместо зелени. Не помню, когда в последний раз мой муж был так оживлен. Когда вот так врывался в кухню и обнимал меня, и еще и хвалил. На миг меня охватывает острое счастье, и кажется, что время повернулось вспять. И снова вернулись те времена, когда он бежал домой, даже не раздеваясь, усаживался в кухне. И рассказывал мне все, что произошло за день. А потом хватал на руки маленькую Белку, и, в ожидании ужина, они рисовали или лепили на кухонном столе. А я еще вечно ворчала на них, чтобы шли в комнату и не мешали. Потому что не понимала тогда своего счастья от этой веселой суеты. И этого огромного дома у нас еще тогда не было. Кухня была небольшая, и мне негде было нормально готовить, когда они усаживались за стол, раскладывая фломастеры или пластилин. Зато было огромное счастье!

Последний штрих – зелень. Наливаю суп в керамическую плошку и ставлю перед Гордеем. Он с таким зверским аппетитом уплетает ужин, словно не ел вечность.

– Настюш, в этот раз суп просто улетный! – Гордей разламывает напополам булку и откусывает здоровенный кусок.

Нет, меня комплиментами не обмануть. Это у него такой волчий аппетит после кувырканий с Татой. Он всегда хочет есть после отличного секса. Воображение уже рисует горячие картины в красном цвете. Вот Гордей обнимает Тату, вот поднимает ее на руки и кладет на кровать. Чертов мозг, выключи это кино! Я сейчас с ума сойду! Сердце разламывается на пылающие огнем куски. Давлю в груди всхлип, через силу улыбаюсь мужу, беру со стола телефон и выхожу из кухни. Я должна все узнать.

Стараюсь идти медленно, пересекаю гостиную, дохожу до лестницы на второй этаж. Здесь уже можно не сдерживаться. Лестницу из кухни не видно. Бегом взлетаю наверх, закрываюсь в ванной комнате, включаю воду и дрожащими руками набираю Макса.

Он немедленно берет трубку и его голос звучит глухо на фоне громкой музыки и множества оживленных мужских голосов.

– О, да, детка, двигай попкой! – ревут мужики. – И ко мне подойди, и ко мне!

– Прости, Настя, я на работе. Сейчас зайду в кабинет и перезвоню. Ничего не слышно! У нас сегодня полный аншлаг! – кричит Макс.

Минута ожидания кажется мне вечностью. Раздается звонок, немедленно отвечаю.

– Макс, прости, что отвлекаю, мне очень нужно с тобой поговорить.

– Для тебя я всегда свободен. Что стряслось?

– Мне кажется, что Гордей уже с ней… короче, у них было. Тата тебе звонила? Что-то рассказывала?

– Ээээ… странный вопрос. Слушай, мы с ней добрые приятели, но не настолько близки. Кроме того, ты же можешь ей сама позвонить и спросить.

– Не могу! Я поэтому и звоню тебе. Макс, умоляю, позвони ей и спроси!

Макс тяжело вздыхает, молчит несколько секунд и отвечает, осторожно подбирая слова:

– Слушай… тут такое дело… я, конечно, могу позвонить. Но ты пойми: страусиная позиция в данной ситуации – это худший вариант из всех возможных. Тебе все равно придется с ней общаться. И лучше, чтобы ты это делала сама. Привыкни к мысли, что это объективная реальность. И все. В крайнем случае, есть очень хороший прием: представь, что это не ты. Что ты смотришь фильм и все происходит не с тобой, а с актрисой, которая играет главную роль. Такой взгляд со стороны – хороший выход хотя бы на первое время. Пока ты не привыкнешь.

– Я никогда не привыкну!

– Тогда у нас проблема, Хьюстон! Настя, ты…

– Макс, я тебя умоляю! – плачу в трубку, не в силах сдержаться.

– Ну все, все! – поспешно говорит он. – Настя, прошу тебя: ненавижу, когда женщины плачут. Это самая тяжелая часть моей работы. Не своди с ума своего психолога! Я позвоню, ладно. Только не плачь! Жди!

Подставляю лицо под холодную воду. Не хватало еще, чтобы Гордей увидел, что я ревела! Часы на телефоне отсчитывают десять минут. Десять вечностей! Наконец, раздается звонок.

– У них пока ничего не было, – отчитывается Макс.

– Почему?

– Не знаю. Он ее накормил в дорогом ресторане, потом отвез в полицию, снял побои, написал заявление. А потом привез в элитную гостинцу в Барвихе и там оставил, сославшись на то, что ему нужно домой. Вел себя очень вежливо. Руки не распускал. Не намекал на секс, но пожирал ее голодным взглядом и вздыхал, как больная корова.

– В гостиницу? Почему в гостиницу? Я ведь дала ей деньги на квартиру. Почему же она не сняла? В конце концов, если не успела, то могла бы пожить у тебя.

– У меня? – удивляется Макс. – Нет, у меня нельзя. Да, я живу один, но все равно это неудобно. А почему ты так разволновалась?

– Потому что в гостинице невозможно ничего контролировать. А если она завтра исчезнет? А если что-то выкинет? Где я буду ее искать? И, главное, у нас с ней есть четкий план. Мы с ней договорились у тебя в кабинете, что она получает деньги. В этот же день снимает квартиру – там достаточно наличных, чтобы не рыскать в поисках чего подешевле. В интернете полно дорогих и хороших квартир в центре Москвы с немедленным вселением – были бы только средства. А она с самого начала нарушает этот план. Как я могу ей после этого верить?

– Тата сказала, что на гостинице настоял сам Гордей. Мол, там ее никто не знает, и в гостинице, особенно в элитном траходроме, ее сложнее найти. Там же комнаты сдаются на фальшивые имена! И это, кстати, очень логично. Гордей на Тату запал, пытается защитить. Я бы себя вел точно также на его месте. Ну посуди сама: на фига ему квартира? Даже учитывая, что жена, то есть ты, в курсе, такой жук, как твой Гордей, все равно будет соблюдать осторожность. Это привычка, Настенька, а – она вторая натура.

– Откуда у него такие привычки? Гордей же мне не изменял! Я ему верю!

– А ты свечку держала? – саркастически хмыкает Макс. – Все эти разговоры про честность – пустой треп. Бла-бла-бла. Нормальный мужик дохнуть будет, но не признается в прошлых изменах. Хоть на кусочки его режь! Даже если ты его прямо на телке поймаешь, все равно будет бубнить: "Это не я. Не было меня там!"

– Ладно. Извини, за беспокойство! Спокойной ночи! И большое спасибо за помощь!

– Спокойной ночи, малыш! Если захочешь поговорить, я здесь. Просто набери номер.

– Очень тебя прошу, Макс: не называй меня малышом. Правда, раздражает.

– Хорошо, буду звать тебя карапузиком. По Блоку. Ты ценишь, какой у тебя интеллигентный психолог?

Мне совсем не до смеха сейчас, но губы сами собой растягиваются в улыбку. Это просто удивительно, как Макс умудряется меня расслабить и рассмешить в самые сложные моменты!

– Не слышу ответа! – настойчиво говорит он. – Карапузик, ты что там делаешь? Захлебываешься клюквенным соком?

– Что-то вроде того. Ладно. Карапузик – так карапузик. Твоя взяла. И да, ты самый интеллигентный психолог на свете!

– А то! – довольно хмыкает он. – Какое счастье, что я у себя есть!

Не выдерживаю и смеюсь в голос.

– Ну вот! Тебе легче, – довольно замечает он. – А теперь щеки в подушку, попку на матрац, и баиньки. И не забывай что все будет хорошо! Целую.

Сказать ему, что тоже его целую или нет? Как-то это слишком интимно, словно мы уже настоящие любовники и, как два голубка, воркуем на ночь. Хотя чего уж там? Человек изо всех сил старается. Так почему бы не сделать ему приятно?

– И я!

– Спасибо! – дрогнувшим от нежности голосом говорит он.

Повисает неловкая тишина. Никому из нас не хочется вешать трубку. Мне страшно оставаться одной. Ему… а что ему? Неужели и ему тоже нравится наше общение? Или он просто честно отрабатывает гонорар? Кажется, я сейчас вру сама себе. Никто не станет так со мной возиться только из-за денег. Это смешно. Это глупо, но я ему явно нравлюсь, как женщина. Еще там, в доме Гурджиева, я увидела в его глазах не только профессиональный интерес. Так зачем себе врать? Нравится ли он мне, как мужчина? Да. А как такой может не понравиться? Красивый, сильный, умный, всегда готов помочь. Один минус: намного моложе меня. Я как-то не привыкла к молодым мужчинам. Мне всегда нравились или ровесники или те, кто на несколько лет старше. Господи, о чем я думаю сейчас?

– Карапузик, ты там живой? Молчишь и сопишь в трубку, – осторожно интересуется Макс.

– Извини! Задумалась и забыла отключить связь.

– Если ты думала обо мне, прощаю. Если о другом – моя месть будет страшна!

– О тебе, не волнуйся, – смеясь, отвечаю я.

– Правда обо мне? – его голос вдруг звучит серьезно. – Ты не шутишь?

– Да, только не задавай вопросов. Пока!

– Нет, подожди! Не вешай трубку! Прошу: расскажи, что ты обо мне думала?

– Все, Макс, пока! – выпаливаю скороговоркой и вешаю трубку.

Или я сошла с ума или у меня впервые в жизни, действительно, появился любовник. Не фиктивный, а настоящий! Иногда любой женщине нужна вот такая таблетка от одиночества.

Всю ночь я ворочалась с боку на бок, но заснуть так и не смогла. То, что сказал Макс, это очень логично, не спорю. Беда в другом: моя интуиция, рыча, как рассерженная собака, кусала меня за сердце. Ей, как и мне, не нравилось, что в самом начале что-то пошло не по плану. Может быть, это мелочь. Может быть, я сама себя накручиваю. Но знаю одно: в кабинете Макса мы с Татой разработали четкий план. И все, что выходит за рамки этого плана, ничего хорошего не несет. Конечно, на сто процентов предугадать действия Гордея невозможно. Но в данной ситуации Тата могла придумать что-то, чтобы сразу снять квартиру и не ехать в гостиницу. В жизни не поверю, что она не смогла сочинить отмазку. И очень сложно объяснить Максу, что в квартире мне легче контролировать любовницу моего мужа. В конце концов, я всегда могу сказать:

– Стоп!

Приехать туда, поговорить, посмотреть своими глазами на ее поведение. А в гостиницу мне соваться нельзя. Слишком опасно. Там полно посторонних глаз и кто-то всегда может ляпнуть Гордею, что меня видели. Тем более, если это та гостиница, которую держит в Барвихе его друг по теннису Санек, с которым я знакома.

Утром в офисе я почти не видела Гордея. Сначала он ездил в суд, потом беседовал с клиентами в кабинете. После обеда он вышел в приемную и присел на краешек моего стола.

– Настя, отмени двух клиентов, которые записаны на вечер. Я сейчас уеду и домой вернусь поздно. Не жди меня, ложись спать. Ужин не готовь. Поем в городе.

Поднимаю на него глаза, отвлекаясь от компьютера. Гордей дает мне ценные указания, а сам на меня не смотрит. Берет со стола первые попавшиеся бумаги и якобы внимательно просматривает их, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– Хорошо, – тоже машинально перебираю бумаги не столе и спокойно спрашиваю: – А ты куда собрался, Ѓора?

Он, наконец, отрывает взгляд от документов и натянуто улыбается:

– Ну что за вопросы, Настюш? У меня полно дел. Мы же не в казарме, чтобы я отчитывался. Правда?

Молча киваю. Гордей берет свой портфель от Гуччи, который я ему подарила на девятую годовщину нашей свадьбы, и, тихо напевая, выходит из офиса. Настроение у него просто отличное. Зря я ему этот вопрос задала: куда? И так понятно.

Выглядываю в окно. Дожидаюсь, пока он выедет с парковки, нахожу в памяти телефона номер Макса, набираю и тут же сбрасываю звонок. Нет, Макс прав. Нельзя все время прятаться за его спиной. Мне придется говорить с Татой напрямую, как бы неприятно это не было. Глубоко вздыхаю, закрываю глаза, считаю до пяти, успокаивая бешеный ритм сердца и набираю ее номер. Она немедленно отвечает:

– Здравствуйте, Настя!

– Тата, Гордей сейчас уехал. Скажи мне: вы с ним договорились? Он поехал к тебе?

После недолго молчания Тата осторожно отвечает:

– Настя, вы извините меня, но, может быть, не стоит вдаваться в такие подробности? Не из-за меня, из-за вас. Это немного неловко. Зачем вам знать такие вещи? Я все сделаю, как мы договаривались. Вы не волнуйтесь, пожалуйста!

Сжимаю зубы, еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться на крик, и медленно отвечаю:

– Пока что ты уже отошла от плана. Я дала тебе деньги на съем квартиры, а ты оказалась в гостинице.

– Я не виновата. Это Гордей.

– Только не рассказывай мне, что ничего не могла придумать.

– Я, правда, не могла. Почему вы злитесь? Это же мелочи! Какая разница: где?

– Большая! – прикусываю язык, чтобы не выпалить, что в гостинице мне сложно ее контролировать.

Нет, не нужно ей этого знать.

– Настя, я… вас расстроила. Простите меня! Больше этого не повторится! Я буду делать все по плану. Вы правы! Еще раз простите! – бормочет она виноватым тоном. – Я очень не хочу, чтобы между нами были натянутые отношения, потому что вы меня очень выручили! И я вам страшно признательна! Мне ведь просто некуда было идти. И если бы не вы, то вообще не знаю, что со мной было бы!

И это ее покаяние сразу успокаивает меня. И чего я на нее напала? Сама же выбрала именно эту девочку. А теперь сжираю с потрохами, хотя она ни в чем не виновата. Ей тоже несладко ложиться под чужого мужика, который намного старше. Это для меня Гордей – смысл жизни. А для нее – просто папик, которого необходимо обработать. Бизнес, и ничего больше. Нужно срочно взять себя в руки!

– Ладно, хорошо, Тата. Ты тоже извини меня. Просто я очень странно себя чувствую.

– Да я все понимаю! Ситуация крайне деликатная. И я буду делать все, чтобы вам стало легче! Просто хочу вам сразу сказать: я вам не враг. Мы в одной лодке. И я стопудово вам не соперница. Вы такая красивая! Такая элегантная! Я бы очень хотела познакомиться с вами при других обстоятельствах. Всегда мечтала о такой подруге. А еще лучше – старшей сестре. Чтобы можно было всем поделиться, научиться разным премудростям. А у меня никогошеньки нет. Я совсем одна!

От растерянности я не нахожу, что ей ответить. Бред какой-то! Любовница моего мужа, нанятая мной же, рассыпается в комплиментах.

– Да ладно тебе, – хмыкаю я.

– Нет, правда! – горячо возражает она. – Вы такая вся топ! Такая офигенная, как шоубиз в инсте! Я вообще реально в шоке. Не понимаю: как можно от такой красавицы еще гулять? Меня прямо колбасит от злости! Ну что этим козлам-мужикам нужно?

– Это, девочка, вопрос на миллион долларов! – горько усмехаюсь я. – Думаю, что даже те женщины, которые Нобелевскую премию получили, не могут разгадать эту загадку. Так что по нашему вопросу? Гордей к тебе поехал?

– Да, ко мне, – едва слышно отвечает она.

– Ладно. На связи!

Сбрасываю звонок. Хватаю сумку и бегу к машине. Завожу мотор и срываюсь с места. Мчусь, не разбирая дороги. В небе собираются тучи. Первые капли теплого летнего дождя падают на лобовое стекло. Включаю "дворники", чтобы смыть московскую пыль, и захлебываюсь слезами. Кто бы в моей душе так включил дворники, чтобы все отскрести? Чтобы все печали вот так ушли вместе со струями воды? Заезжаю в тихий старый московский дворик и останавливаюсь. Мне сейчас необходимо только одно: посмотреть в глаза Белки. Нажимаю на видеозвонок "Ватсапа".

– Мамуля! – Белка сначала радостно улыбается, но улыбка тут же сползает с ее лица, как только дочка замечает мою перекошенную физиономию. – Ты что плачешь?

– Нет, что ты, моя хорошая! Это просто дождь. Пока до машины дошла, вся вымокла.

– Честно? – она недоверчиво прищуривается.

– Честно-честно! – вытираю слезы салфеткой. – Ты же знаешь: я ненавижу зонты. Ты, наверное, не помнишь, как мы с тобой как-то пошли в парк. Я, как обычно, была без зонта. А ты еще капризничала весь день и ужасно себя вела. И вдруг как полило! И я тебя схватила, спрятала под куртку и понеслась домой. А над головой сверкали молнии. И каждый раз, когда громыхал гром, я взвизгивала от ужаса, а ты радостно хохотала! Аж заливалась от смеха! Тебе так нравилось, как я кричу! Ты думала: это такая игра.

Белка вдруг рассмеялась и сказала:

– Не помню! Но ты когда кричишь, вообще такая прикольная!

– Это почему это?

– А у тебя голос очень тонкий. И когда ты орешь, то он такой совсем мультяшный становится, как у гномика, – она вдруг сморщила нос и тихонечко завизжала: – Ииии!

– Вот зараза мелкая! – расхохоталась я. – Смейся над матерью, смейся! Посмотрю на тебя в моем возрасте.

– Не, я такая старая никогда не буду! – хитро прищурилась дочка.

– Нарываешься, – пригрозила я.

– Ага! – радостно подтвердила она.

– Ладно, доберусь я еще до твоей вкусной попы и отшлепаю, как следует. А пока беги по своим делам, Белочка! Я тебя очень люблю!

– И я, мам! Обнимашки! – она широко раскинула руки.

На душе сразу стало так легко и спокойно! Все у нас будет хорошо. Главное, что у меня есть дочка. Костьми лягу, но у нее будет все, чего не было у меня в моем сером и унылом детстве в богом забытом Оханске. А потом в вечном голоде и унижениях в хореографическом училище.