Текст книги "Ребус"

Автор книги: Евгения Дербоглав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

– Никаких высказываний в адрес террористов без согласования с глашатаем, Парцес, – прошептала она ему на ухо. – Говори так.

Проинструктировав старшего помощника шеф-следователя, ответственного за группу по делу Рофомма Ребуса по агломерации Гог, Вица отпустила его рукав и отодвинулась. Дитр снова заговорил:

– Прошу передать господину, который одарил нас этой бесподобной в своей узнаваемости мелодией, что мы всегда готовы принять его за стаканчиком горького отвара и одарить горячим стальным поцелуем в лоб.

– Передам, – тихо ответил старик.

– Пошли в отделение, – резко бросил Дитр подчиненным, и они пошли в направлении строения номер двадцать восемь, где им предстояло работать.

Ралд уже обнаружился там, он потирал руки над целыми двумя ящиками винных бутылок.

– По два бокала, Найцес, – предупредил Дитр. – Надеюсь, ты взял про запас.

– Никак нет, шеф, – Ралд продемонстрировал оба ряда белых зубов, которые он регулярно оттирал маслом и мелким песком. – Вот и бокалы.

– Ну ты и… – чуть не задохнулся от возмущения Дитр, не найдя, что сказать, а коллеги захохотали, увидев, какие бокалы раздобыл Ралд. Бокалы были огромные, в один помещалась целая бутылка.

На звон стекла пришли местные полицейские, которые уже занимались делом Ребуса.

– Смотрите-ка, мозги подъехали из самой столицы, – кисло поприветствовал их душевник-криминалист.

– Очень приятно, – Дитр попытался изобразить вежливую улыбку. – Я старший помощник шеф-следователя Дитр Парцес.

– Ясно, – буркнул эксперт по душевным уродам и стал подкрадываться к бутылкам.

– Ничего, – прошептала ему на ухо Виалла, отчего у Дитра встали дыбом волосы на затылке, что, впрочем, было весьма приятно. – Выпьют и добрее станут.

Ралду хватило совести не выливать в гигантские бокалы по целой бутылке, но первый ящик опустел с первого же круга. В дверь огромного кабинета постучались, и вошла Андра Реа. Дитр улыбнулся и пошел здороваться с подругой, а Ралд чуть не выронил свой бокал.

– Ты позволяешь им напиваться в первый же день? – прищурившись, спросила Андра. – Не больно похоже на тебя.

– Я согласовал два бокала публичным заявлением. Ралд, – Дитр досадливо поморщился, – принес бокалы. Он уже бежит к тебе с одним, посмотри на него.

Ралд протянул Андре бокал и схватил ее за свободную руку, которую она живо выдернула, шикнув на него, что он нарушает ее пространство.

– Ничего, однажды ты меня туда пустишь, в это свое пространство, – с напускной бодростью сказал Найцес и удалился.

Андра закатила желтые глаза, Дитр лишь смешливо пожал плечами. Он отвел подругу к окну и усадил на подоконник, а сам принялся шепотом расспрашивать ее о плотине.

– Да, был, видела, – кивала Андра. – Когда мы приехали, он уже устал с демонстрацией и больше не раскланивался, а просто сидел как стервятник на краю. С нами он говорил, мы не отвечали.

– Молодцы, – одобрил Дитр. – Без глашатая нельзя. Законники вечно считают, что тоже умеют пользоваться словом всемирным, но…

– Умеем, но не так, как глашатаи. Поэтому мы и молчали.

– Но он, как понимаю, в Акке? Был, по крайней мере, вчера.

– Был. Он вроде бы появлялся то на границе, то на крыше магистрата в Окружних землях, жертв не было, поэтому не могу быть уверена, что это не байки и не ложные доносы. – Реа нахмурилась, почесывая острый локоть руки, в которой был бокал.

– Это я к тому, что он здесь. Он уже здесь, Андра.

– Что?! – охнула она, чуть не расплескав вино.

– Он… Ох, да ладно, это надо сказать всем.

Дитр слез с подоконника и поставил свой бокал на один из столов.

– Коллеги! – он хлопнул в ладоши. – Коллеги, минута вашего времени!

Люди замолчали, повернувшись к нему.

– У меня для вас две новости – хорошая и очень плохая. Хорошая – что Ралд Найцес кое-что нашел, чего не видел даже я, и уже очень скоро вам покажет, пока вы не успели напиться. – Ралд благодарно замахал руками, кинув лучезарный взгляд на встревоженную Андру, которая от беспокойства стала казаться еще более острой и угловатой. – А плохая – скоро, очень скоро нас навестит наш любимый клиент.

– С чего ты взял? – крикнул кто-то.

– Не нагнетай, он в Акке!

– Тихо, проблудь, тихо! – рявкнула Вица.

– Спасибо, Эстра. Я не нагнетаю. Сегодня человек с остекленевшим взглядом, словно его подневолили или закодировали, настроил нам музыкального манекена, чтобы он сыграл «Родную высоту».

– Парцес, да у тебя проклятие преследования, – протянул Коггел. – Это же «Родная высота», ее все знают…

– Доктор, – сказал Дитр душевнику, – у меня преследование?

Душевник пожевал губу и покачал головой.

– Меня там не было, я не видел и не слышал, но, если сложить один плюс один, то вероятно, ваши подозрения в худшем случае – профессиональная деформация…

– А в самом худшем, – прорычала Эстра Вица, – к нам очень скоро заглянет Рофомм, драть его ядовитой ивой, Ребус. И я очень советую вам не надираться как шахтеры в день Замершего Солнца, а отнестись к информации со всей ответственностью. Вы тут все, даже Найцес, взрослые люди, и я думаю, что вы понимаете, на что способен горелый выродок, и если он заявится завтра, а то и сегодня…

– Ставлю на послезавтра, – сказал Дитр. – Спасибо, Вица. Слушайте глашатая, коллеги, и будьте ответственны.

Ралд с грустным вздохом затолкал второй ящик вина куда-то под стол и занялся чемоданом с папками, который привез из столицы. Он принялся раздавать папки, приговаривая, что все выпили достаточно, чтобы это видеть, но не так много, чтобы ничего не соображать.

– Прежде чем вы откроете папки, попрошу минуточку внимания, – заговорил Найцес.

– Любишь ты внимание, – пробормотала Андра. – Прямо как Ребус.

– Чтобы повязать хмыря, надо мыслить как хмырь! – Ралд воинственно хлопнул себя по широкой груди. – Так, о чем я хотел сказать, – он потер ямочку на подбородке. – Вы знаете, что теперь нами будет руководить уроженец этого чудесного южного края Дитр Парцес. Кто не знает Парцеса – я вам скажу, что это особенный тип. Вы наверняка читали о деле кошачьей резни в столице…

Виалла опустила глаза и дернула плечом, и Дитру вдруг захотелось подойти к ней и сказать, что больше не будет никаких взбесившихся котов, она будет менять коды совместно с химиком, чтобы избежать действия странных газов, которые влияют на поведение служебных тварей. А еще ему хотелось потрогать ее волосы, и чтобы все коллеги разом исчезли.

– Да не переворачивайте вы страницы, так будет не интересно! – воскликнул Ралд, увидев, что кто-то потянулся развязывать свои папки. – Переворачивать строго по инструкции, вам же веселее будет. Я говорю о Парцесе, коллеги, потому что только этот человек может видеть во все стороны разом. Кто бы догадался проверить баллоны с газом…

– Да я просто работал, Ралд, – не удержался Дитр. – Я решил найти, что, кроме котов, связывает все эти инциденты, и так добрался до газа. Тоже мне…

– Парцес просто работал, коллеги. Чтоб все работали так просто!

Дитр вдруг почувствовал на себе чью-то всемирную нежность и, поискав чутьем ее источник, увидел, что ему улыбается Виалла Эрлиса. Он расправил плечи и впервые улыбнулся в ответ.

– Что я вам еще скажу, коллеги, – продолжал Ралд. – Он впервые за сорок лет, пока идет это дело, на котором сменилось… сколько там шеф-следователей?

– Пятнадцать, – напомнила ему Вица.

– …на котором сменилось пятнадцать шеф-следователей. И никто из них или их помощников даже не догадался задаться вопросом – а кто же ты такой, к демонам дерьма и грязи, Рофомм Ребус? Нет, конечно же, выясняли, откуда он взялся. Много не нашли. Подозревали – моя мать еще тогда замуж выходила – что Ребус – это группа людей, что не может один человек так, хм, работать. Спрашивали диаспору и Принципат – и те сказали, что такого гражданина или подданного у них нет, несмотря на звучное имя.

– Да ерунда с этими именами, – высказался Коггел. – У местных гралейцев вечно подгорает назвать ребенка то на «онн», то на «омм». А если назвали – чего б с потолка не взять еще и фамилию?

– Подтверждаю, – звонко добавила Виалла. – Полно людей недворянского происхождения с дворянскими именами. Многие из них даже не члены диаспоры.

– А вот Принципат сказал, что семья с такой фамилией действительно была, – говорил Ралд. – Но принадлежал ли к ней взявшийся непонятно откуда наш горелый друг – это было под вопросом. Мы знали, где он рос, а также где он учился. Записей о нем было мало. Здоровье в норме, учился на отлично. То, что Рофомм – большая умничка, мы это и так знаем. Знаем его рост и… и все. Рост, правда, не знаем, точно до ногтя, но…

– Патологоанатом нам однажды скажет, какого он роста, – пообещал один из полицейских.

– Надеюсь, мы все это услышим, – кивнул Ралд. Он развязал свою папку и открыл первую страницу. – Начнём, как во всех лучших историях, с начала. Ничего такого, чего бы не знали наши предшественники.

Первой страницей было архивное дело благотворительного дома сирот; светографий тогда не делали, а приглашать иллюстратора ради детей не стали. Ограничились описанием внешности и заключением детского врача. Родился в год девятьсот семьдесят восемь-девятьсот семьдесят девять, день не известен. Ярко выраженный гралейский фенотип, волосы чёрные кудрявой структуры, кожа белого оттенка без веснушек, глаза карие, астеническое телосложение.

– Ерунда, – заявила Виалла. – У детей невозможно определить фенотип. Кудрявыми бывают и ирмиты.

– Зато не бывают белокожими, – хмыкнула Вица. – К тому же вы кудрявы иначе, чем мы. И глаза у вас другие. Тут написано про глаза миндалевидной формы? Нет? Так вот и не надо!

Откуда взялся Ребус в доме сирот, никто не знал, следов матери найти не удалось. Она оставила его на пороге, приложив к свертку записку с его именем. Ребус отличался крепким здоровьем, поэтому маловероятно, что его мать была одержима дурманом или страдала алкоголизмом. Блудные заболевания у матери тоже навряд ли наличествовали. Наследственные заболевания – кроме душевных уродств, которые могут быть вовсе не наследственными, – если и были, то Рофомму не передались.

– Ругать его по матушке, полагаю, бесполезно, – заявил Ралд.

– Посмотрим, – краем рта улыбнулся Дитр. – Мы можем перевернуть страницу?

– Валяйте.

На следующей странице был один лишь рисунок – герб с какими-то символами вместо геральдической твари.

– Вот вам герб, все чин-чином, старогралейские буквы-слоги – «руо», «эобе», «усе», там есть расшифровка – написано «Ребус», – затараторил Ралд. – Эта семейка была очень знатной, они сбежали в Акк из Гралеи во время сектантских войн, а глава семьи был не кто иной, как родной брат тогдашнего Принципа. Согласно дурманной системе фамилий и наследования брат, будучи младшим сыном, носил материнскую фамилию. Но то дело трехсотлетней давности, а вот сорок с лишним лет назад семья буквально за несколько лет перестала существовать. Переверните страницу.

Дальше шла явно копия какой-то выжимки из полицейского дела.

– Первый – Обионн Ребус, – говорил Ралд. – Умер в возрасте шестидесяти одного года, что рановато для гралейца. Умер от воспаления дыхания, потому что в холодное время года пошел купаться в Красавицу Вод и просидел там целый час. Целый час в холодной воде, коллеги! Гралейцы – рекордсмены по дурацким смертям, но это как-то слишком. Следующая.

Следующая страница содержала два дела за следующий год. Первая смерть – Эронн Ребус, мальчик четырех лет, внук Обионна Ребуса. Убит чайками.

– Чайками, – глухо повторила Андра, хмуря тонкие желтоватые брови.

– Да, летучими крикливыми псинами, которых по ошибке классифицируют как птиц. Чайки клевали ребенку лицо и гнали к обрыву, он упал и разбился. Следующая – его бабка Цоломма Ребуса, в девичестве Вегруса, в этот же год. Тут скучно – заварила себе не те цветы, отравилась и умерла. Переворачиваем – и тут у нас кончина Тейлы Ребусы, в девичестве Пелеи, матери Эронна, убитого чайками. Поскользнулась, упав лицом сковороду с кипящим маслом, в котором варились устрицы. Доподлинно известно, что она в жизни ничего никогда не готовила, она была из богатой семьи и вышла замуж за человека из диаспоры. Последний представитель фамилии – последний год – очередная страница.

Страницы зашуршали, и Дитр обнаружил, что сюда Ралд с какой-то целью приложил репродукцию портрета покойного ныне Урномма Ребуса – белокожего чернокудрого человека с точеным лицом.

– Неплох, – прокомментировала одна из женщин.

– Серебряный стандарт, – ответил Ралд. – Тест на гралейца – кто знает, что такое серебряный стандарт?

Антрополог изобразил молчаливую иронию, за него ответил Коггел:

– Идеальная совокупность телесных факторов знатного человека. От кончиков волос до всех прочих кончиков и концов.

– А почему серебряный, а не золотой? – поинтересовался Дитр.

– Потому что серебро, – сказала Виалла, – идеальный металл. Он всегда белый, в отличие от золота, которое может быть красным или желтым, и серебро надо постоянно чистить – то есть совершенствовать. Мать очень любит твердить про серебро, – молодая женщина недовольно скривилась.

– Ну так вот. Этот безупречный по гралейским меркам дворянин, хоть и живущий за пределами сословных привилегий, однажды решил войти в анналы идиотских смертей.

Урномм Ребус совершил весьма странное самокончание, бросившись на одну из декоративных пик с гербом, которыми был увенчан забор поместья. Из полицейского доклада года тысяча был подробно описан порядок действий Урномма Ребуса – как он соорудил трамплин из деревяшек (хотя обычно он работал руками лишь когда принимал корреспонденцию или зажигал папиросу) и прыгнул грудью на забор. Он кончался долго, но тихо: не кричал, и никто из прислуги, соседей или прохожих не слышал, как умирает на заборной пике с гербом Урномм Ребус.

– Проблудь всемирная, – пробормотал Дитр.

– Я ж говорил, вам понравится, – довольно произнес Ралд, отпивая из своего бокала. – Да, полиция обращалась в диаспору, да, те сказали, что действительно на границе жила семья Ребус, но все они мертвы. А никто не узнавал, как именно они кончили свой телесный путь, а между тем история занимательная. Ничего не напоминает?

– А сколько тогда было?..

– Он учился в институте – на теории всемирных сил. Запоминаем серебряный стандарт, отпиваем вина и готовимся перевернуть страницу. Не переворачиваем! Доктор, – обратился он к душевнику, – составьте примерный телесный портрет маньяка.

– Какого? Ребуса?

– Любого. Даже не портрет, а самые часто встречающиеся телесные черты.

Душевник-криминалист почесал лысину, припоминая.

– Железный Живодер, которого поймали в год восемьсот восемьдесят два, имел вздернутую губу. Охотник на Голос – тот тип, что серийно насиловал глашатаев их же рупорами, имел деформированные гениталии. Жабий Глаз, убийца шахтеров, – никаких уродств, но довольно невзрачный, низкого роста, в детстве его шпыняли, и он полюбил здоровых мужиков, точнее, истреблять здоровых мужиков. Почти то же самое с Гарлом-Кровопийцей, скошенный подбородок, но в меру…

– Спасибо, доктор, – прервал его Ралд. – Как вы думаете, что было с Ребусом до ожогов?

– Может, он был уродлив, и поэтому его вышвырнула в сиротский дом та семья из диаспоры, – предположил Локдор.

– Навряд ли они бы его отправили в таком случае в столичный дом сирот из самого Акка, – сказал Ралд. – А что касается бракованных младенцев, гралейские дворяне вообще рубят им головы…

– А незнатные гралейцы жрут их еще в утробе, – проворчал Коггел. – Хватит этих стереотипов, это почти неприятно.

– Понятия не имею, как он выглядел раньше, – пожал плечами эксперт. – Могли быть все уродства разом, а мог выглядеть вполне обычно – как обычный неприметный маньяк. Не знаю.

– А я знаю. Порыскал по личным вещам его бывших однокурсников по отделению теории всемирных сил. Они боялись что-либо показывать и рассказывать, но я бываю очень убедительным.

Андра хмыкнула. Дитр же понимал, о чем говорит Ралд. Он вместо полицейского всемирного поиска заимствовал у глашатаев часть их методов при расспросах свидетелей. Считалось, что мужчины не умеют этого делать, но Ралду было плевать, кто там что считает.

– Переверните страницу и найдите мне нашего горелого друга. Даю на поиск полминуты, потом снова переворачиваем страницу.

Они открыли новую часть, и кто-то начал перешептываться, водя пальцем по копии группового портрета студентов. Дитр обратил внимание на брюнета в центре, которого никто не смел загораживать даже плечом. Он сидел, закинув ногу на ногу, а униформенный мундир плотно облегал его тонкую талию.

– Тут особо ничего не разглядишь, да, – признал Ралд. – Но я вам скажу, что одного из этих ребят часто выхватывали попозировать студенты с отделения изящных искусств. Переворачивайте, ну же.

На следующей странице было несколько карандашных этюдов с изображением в разных ракурсах головы одного и того же юноши – того самого, на которого Дитр обратил внимание на групповом снимке. Профиль у него был тонкий и горбоносый, в фас художник изобразил правильный овал мужественного лица.

– Прямо статуя эпохи докалендарного базиса, – нехотя признал кто-то из мужчин.

– Это он? – нахмурился Дитр, переглянувшись с Андрой.

– Он, он самый, да, – мечтательно улыбнулся Ралд.

Дитр перевернул страницу обратно, чтобы сверится с групповым портретом. Это и впрямь был молодой человек в центре. Андра перевернула две страницы назад и стала сверяться с портретом Урномма Ребуса. «Похож», – прошептали ее губы.

Он действительно был похож, разве только стрижен как варк, а не как гралеец. У него были те же высокие скулы и пышные чёрные локоны, точеный нос и глаза с поволокой. То была не простая человечья тварь, о чём не замедлила высказаться Виалла.

– Таким случайно не рождаются, – сказала она. – Это формировалось тысячами поколений.

– Тогда что он делал в доме сирот? – скривился антрополог. – Наверняка где-то брак. Где-то ниже головы.

– Только в самой голове, – пробормотал Дитр, переворачивая страницу без указания Ралда. – Ниже головы никакого брака нет.

– Вот это самый настоящий «вулце да виале», – сказал Коггел и присвистнул. – Серебряный стандарт как он есть. К таким на стороннее продолжение в очередь выстраиваются.

Женщины улыбались, разглядывая изображение обнаженного гибкого тела. Молодой человек был строен и широкоплеч, люди такого телосложения обычно имеют высокий рост. Руки у него были мускулистые, но с тонкими запястьями и узкими ладонями с длинными пальцами. Дитр увидел, что мужчины тайком поглядывали на собственные мышцы, сверяясь с изображением молодого Ребуса.

– Да, выводили долго, породистая тварь, – только и смог что признать эксперт по человечьему телу.

– Выводили? – хихикнула связистка.

– О том, как размножаются гралейцы, я вам сейчас рассказывать не стану…

– Мы продолжаемся, а не размножаемся, – буркнул Коггел, а Виалла негодующе вздернула бровь.

– …история долгая и весьма дикая, – невозмутимо продолжал антрополог. – У их дворян есть несколько стандартов – соленый, высотный, хрустальный – еще какие-то, куча их – и серебряный. Их выводят в зависимости от функционала, периодически скрещивая с представителями других наций. Если вам не повезет поболтать с младшим Кернусом, который частенько бывает тут, на Линии Стали, он вам все уши прожужжит, что он – новый тип соленого стандарта, то есть идеального морского офицера, хоть и служит в пехоте под папашей. В Принципате-де их скрещивают с ирмитами для солнцеустойчивой кожи, а здесь, с этим ветром, хорошо себя проявляет капля эцесской крови, дающая широкие плечи. Кернус и впрямь широченная тварь, никаким штормом не снесет, – антрополог ухмыльнулся, а Виалла закатила глаза: терпение ее, очевидно, подходило к концу. – Так они разных и выводят. Высотный, например, это офицер стрелковой пехоты, хрустальный – чиновник или врач, и так далее.

– А серебряный? – спросила Андра. – Для чего выводят серебряный стандарт?

– Для правления, – ответил антрополог. – Высокие, видно издалека. С белыми лицами, чтобы было заметно в темноте, потому что у них церемонии высшего уровня проводятся ночью. Сильные и живучие – потому что правитель всегда должен быть готов к войне. Ну и благовидные, чтобы хорошо выходили на портретах.

– Вот гнусь, а я-то думал, что серебряный стандарт – это про всех «породистых», как они говорят. То есть нашего урода столетиями выводили для правления, я правильно понял? – уточнил Ралд.

– Его папашу – или кто он ему там – выводили, а этого, раз он родился в доме сирот – не думаю, – антрополог наклонил голову, разглядывая рисунки, и почесал скулу. – Скорее всего, просто повезло таким родиться. Ему повезло, нам – нет.

Дитр снова поглядел на Андру, но та на него не смотрела, она пристально изучала рисунки, лицо у нее даже будто смягчилось от удивления, как и у всех остальных.

– Ну что, всё-таки ваш? – ухмыльнулся Ралд.

– Да, – тихо ответила Виалла. – Наш.

– Парцес! – позвали вдруг его. Звала Эстра Вица. Он посмотрел на нее и понял, что думает специалистка по репутации то же, что и он. Он кивнул, поджав губы, и Вица ответила ему нервной гримасой.

– Если у кого-то возникли сомнения, переверните страницу. Тут мое письмо на имя Министра общественного благополучия Песчаной Периферии, и ее ответ…

– Этой старой дряни?! – взвизгнула Андра. – Крусты?

– Да, я ей писал, чтобы удостовериться, что на рисунках Ребус. Из того малого, что я смог узнать – Круста и Ребус, можно сказать, общались в годы учебы, хоть и были на разных отделениях.

– Неудивительно, у них много общего, – процедила Андра.

– Андра, я знаю, что ты не любишь Равилу Крусту, – заговорил Дитр, – но давай держать себя в руках.

– Да ее прочат на Префекта, да она же жестокая и бесчеловечная, запретила оказывать помощь раненым кочевникам, почти что запретила разводы, притащила мужу любовницу…

– Не любовницу, – резко возразила Вица, – а вторую жену. У ирмитов так принято, потому что мужчины принадлежат женщинам только в том случае, если женщин в семье больше. Если когда-нибудь найдется идиот, что обратит на тебя внимание, и ты ответишь ему взаимностью, то однажды, в очередной ссоре с мордобоем по твоей мелкой желтой роже, ты вспомнишь о том, что где-то радостно троятся ирмитские семьи.

Дитр вдруг почувствовал всемирную горечь, что шла от близкого ему человека. Андра, не слишком хорошо себя сдерживая, дергала губами, а Вица, удовлетворенно прищурившись, вперилась в нее своими недобрыми глазами коренной жительницы пустыни.

– Все сказала? – холодно осведомился Ралд, а глашатай ухмыльнулась ему в ответ. – Я продолжаю. Я отправил, как видите из первого письма, часть рисунков Крусте, спросил, действительно ли на них изображен Рофомм Ребус. Она ответила, что да, это он, и случалось, что он позировал художникам. Он не любил этого делать, пишет она, но иногда соглашался – и даже позировал обнаженным. «Ребус никогда не понимал и не признавал искусства, что отличает его от стереотипных гралейцев, – пишет Круста, – он считал это все чересчур телесным. Однако антропологию он признавал, потому как эта наука затрагивает всемирное. Вероятно, позировать его уговорили для антропологического портрета».

– Телесным, значит, – протянул Коггел. – Ненормальный он урод. Душевный, разумеется. А теперь и не только душевный.

– Как вы думаете, коллеги – и доктор в особенности, – обратился Ралд к собравшимся, – Ребус всегда был таким или двинулся душой после ожогов?

Они загомонили, обсуждая. Дитр почесывал лоб, думая, что никакие ожоги не могут заставить тебя делать это все. И тут он понял.

– Ралд, он же свою семью убил еще в студенческие годы. Не доказано, что он, но почерк его.

– Ага. Еще страницу.

«…Ванг Роэ, отделение связи, пошутил в студенческом общежитии о том, чем гралеец отличается от человека. Закончить шутку не удалось, потому что он вдруг вскочил со стула и с разбегу ударился головой об полку над камином, вышибив себе все зубы, причастность кого-то из соучеников или наличие чужой всемирной воли доказать не удалось. Головной студент Рофомм Ребус утверждает, что Ванг Роэ в последнее время вел себя странно, и поэтому неудивительно, что…»

– Что это такое? – нахмурился Дитр.

– Я порылся в институтских архивах, – объяснил Ралд. – Вернее сказать, прошерстил все от корки до корки – все за те годы, что Ребус учился на отделении теории всемирных сил. Должен сказать, что никаких нарушений за ним не было обнаружено. Не было – обнаружено.

– Я понял, – кивнул Дитр. – Ты молодец.

Ралд принял похвалу как должное.

«…Зерт Кнерлцес и Накцел Горлис, отделение теории всемирных сил, попали в госпиталь Кампусного Циркуляра с подозрением на всемирный нервный срыв после некоего неофициального студенческого собрания. Лечащий душевник утверждает, что не может пробиться через их боль. Также опасения вызывает состояние Марелы Анивы, ученицы прединститутской группы отделения градостроительства. Студенты утверждают, что ничего на собрании не произошло, подтверждено Головными студентами: Алмисом, Гоэ, Дирлисом, Илцесой, Лорцей, Ребусом…»

– Лорца – это фамилия Крусты до замужества, – отрывисто сообщила Андра.

– Да ты все о ней знаешь, – ухмыльнулся Ралд.

– К сожалению, не все, – Реа почесала сквозь пышную ткань юбки свое острое колено. – Иначе бы она уже полетела из своей пустыни через море – прямо в направлении Всемирного Шквала.

– Я написал всем этим людям, кто из них до сих пор жив и в здравом уме, ответила мне лишь Круста, – поведал Найцес. – И зная, что Дирлис до сих пор возглавляет Больничную дугу, я наведался к нему лично. Старик послал меня во тьму.

– Дирлис – уважаемый член врачебного сообщества, – ощетинился душевник-криминалист. – Зачем трясти человека лишь из-за того, что он учился с маньяком в одно время?

– Он был очень взволнованным, – с улыбкой продолжал Найцес. – Преступно взволнованным.

Душевник опасно сжал бокал, сверля полицейского глазами. Врачебное сообщество в Конфедерации было почти таким же сплоченным, как профессиональное объединение глашатаев, и они терпеть не могли, когда кто-то начинал трогать их коллег.

– Как ты считаешь, Ралд, – задумчиво промолвил Дитр, потирая подбородок, – стоит ли трясти этого Дирлиса? Больничную дугу Ребус ни разу не трогал. Столько беззащитных людей, а он туда и близко не подходил.

– Ты сам все только что сказал, шеф, – Ралд еще шире ощерился, закатив глаза.

«Дорц Герцес, исключен с отделения теории всемирных сил после того, как на одном из занятий публично разделся, дал пощечину профессору и принялся отплясывать на столе. Головной студент Рофомм Ребус утверждает, что Герцес и до того проявлял признаки извращенной натуры, в частности, позволял себе высказываться о младших юношах в телесном контексте. Доселе Герцес в подобном не был замечен, он имел лучшие оценки наравне с Головным…»

– Гной всемирный, – высказался Дитр и захлопнул папку.

– Там еще много, – пообещал Ралд. – Почитай.

Дитр читал. В каждом из случаев фигурировало имя Ребуса, но не только эти их объединяло. Студенты сходили с ума, портили себе имя, их вышвыривали из института или лишали Стипендии, а то и вообще увечили, но доказать постороннее вмешательство так ни разу и не удалось. Не всегда было понятно, чем они разозлили Ребуса, однако в большинстве случаев, как понял Дитр, они либо оскорбили его, либо ослушались, либо стали препятствием, как, например, Герцес с его оценками.

Особо выделялся случай с преподавателем антропологии. Тут, добавил Ралд, его бы даже не сцапали, по сути, он не был виноват. Но случай прекрасно демонстрирует его характер. Равила Круста же в письме предположила, что часть рисунков, возможно, была сделана на паре по антропологии, где сидели студенты с отделения всемирных сил, медики, художники-портретисты и полицейские курсанты.

«Толлон да Лайнфеи, преподаватель антропологии, на совместной лекции медицинского отделения, а также отделений изящных искусств и теории всемирных сил, заявил, что есть порода – с зарегистрированными особями, а есть лишь фенотипические представители, на деле имеющие лишь внешние свойства отборных, но крепкой породы не имеющих. Рофомм Ребус, студент первого года отделения теории всемирных сил, вступил с ним в спор. Преподаватель, у которого это было явно не впервые, рассвирепел и велел юноше выйти в центр зала, чтобы он его замерил. Толлон да Лайнфеи заявил, что мерки снять с одетого человека невозможно, на что студент лишь пожал плечами и стал раздеваться. Преподаватель спрашивал его, носит ли Рофомм Ребус эти имя и фамилию по праву, есть ли у него герб и печать в личнике от диаспоры – или же он просто «фенотипически удачная беспородная особь».

Другие студенты сперва были смущены, но прервать преподавателя не пытались. Все заявляли, что да Лайнфеи явно пытался унизить их соученика, но тот держался спокойно и беспечно. По просьбе кого-то из художников он повернулся боком и напряг мышцы на руке и на бедрах, а потом Ребус попросил у приятеля папиросу и раскурил ее. Да Лайнфеи, увидев, что в лектории курят, в резкой форме высказал возмущение по поводу поведения Ребуса, тот же ответил, что «попытка над ним возвыситься в своей жалкой институтской власти» оказалась неудачной. Ребус добавил, что «дискриминация по сословному признаку недопустима», и если у да Лайнфеи были на родине проблемы с дворянами, он здесь ни при чем. Преподаватель ответил, что они в Конфедерации, где нет сословий, а значит и дворян тоже, есть лишь «дворняжки» вроде Ребуса.

Студент через трудовой период после этого случая подал кляузу в администрацию Кампуса, в жалобе подтверждающие свидетельства следующих соучеников… Возражения предоставил только студент медицинского отделения Лоннел да Кенфери, утверждая, что Ребус часто вел себя высокомерно и вызывающе по отношению к преподавателю. Решением комиссии по всемирно-нравственному соответствию преподавательского состава Толлон да Лайнфеи более не может занимать пост преподавателя ни в одном из государств, живущих по законам Всемирного Прогресса».

– Парню, который вздумал высказать свое мнение, тоже не повезло, – сообщил Ралд. – Я, конечно же, дело нашел, и хоть Ребуса там не упоминалось, не мог не вложить в папку.

Лоннел да Кенфери, обучавшийся на врача по здоровью кожи и волос, сам попал в лазарет после того, как умылся спиртом. Зрение полностью ему восстановить не удастся, говорили врачи. «Головные медицинского отделения Дирлис и Лорца утверждают, что да Кенфери любил протирать все спиртом, однако был достаточно сознателен и вменяем, чтобы им не умываться. Сам студент не помнит, что сподвигло его умыться спиртом, он был словно в тумане и перепутал кипяченую воду в графине и бутыль спирта».