Текст книги "Противофаза"
Автор книги: Евгения Пастернак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Заработавшись, я чуть не пропустил явление именинницы домой. Впрочем, она этого не заметила, потому что тут же принялась прыгать вокруг и рассказывать, как все прошло. Рассказ был инсценированный и в лицах. К концу у меня болела шея – Машка перемещалась из угла в угол комнаты очень быстро. Видимо, для большей достоверности. Я уже знал, что подобное перевозбуждение заканчивается истерикой. И не ошибся.
Примерно час понадобился на укрощение именинницы и упрятывание ее в кровать. Теперь у меня болела шея наблюдать за перемещениями Кати по кухне. Я даже пришел ей на помощь и принялся крошить ингредиенты для салата. Это сразу насторожило хозяйку.
– Что-нибудь случилось? Это из-за прихода Димы? Расслабься, ничего страшного не произойдет.
Встреча с бывшим мужем моей будущей жены, о которой (встрече, а не жене) я уже благополучно забыл, заставила меня напрячься и порезаться. От кулинарной деятельности меня освободили, а от чтения успокоительных нотаций – нет.
– Дима, – уверяла меня Катя, – вполне нормальный мужик, с ним есть о чем поговорить. Пошутить может. Ну хочешь, я ему позвоню и скажу, чтобы он не приходил?
– Хочу.
– Нельзя.
«А чего тогда спрашивать?» – подумал я. – Это ведь Машин папа, – сообщила мне потрясающую новость Катя, – она обидится, если он не придет. И вообще, вы там не одни будете, придет еще мама…
Он последующего перечисления родственников я затосковал. Развитие событий показало, что тосковать было от чего.
**
Я терпеть не могу устраивать семейные дни рождения! Как правило, это получаются весьма натянутые посиделки, где родственники, в лучшем случае, учат меня жить, потому что моя жизнь, по их понятиям, не сложилась: мужа я профукала, Машу воспитываю неправильно, нового мужа скоро упущу, если так и буду продолжать себя вести.
– Вы с Сергеем когда собираетесь расписываться? – интересуется тетя Ира
– Мы об этом даже не думаем, – честно отвечаю я, и получаю получасовую лекцию о том, что если бы она (тетя Ира) вела себя в молодости так же глупо, как я, то дядя Толя никогда, бы на ней не женился.
– Так, может, и не нужно было? – пытаюсь отшутиться я и натыкаюсь на полное непонимание моего тонкого чувства юмора.
Тетя Ира поджимает губы и удаляется с кухни, на ее место тут же приходит тетя Алла.
– Катя, ты зачем столько наготовила? Вечно ты наготовишь. Мы бы и так пришли, посидели бы, чаю попили с тортиком…
Я немедленно вспоминаю Машин трехлетний юбилей, когда не было никаких моральных и физических сил готовить и я решила ограничиться чаем с тортиком.
Стая родственников сидела на диванах с поджатыми губами и осуждающе смотрела на столик, стоящий в центре комнаты. Непривычное к фуршетам поколение пыталось есть торт с колен, бесконечно все роняя на пол и обливаясь горячим чаем. Апогеем праздника стал подслушанный мною разговор на кухне, где ошпаренные родственники обсуждали, что, будь они на месте моего мужа, они бы тоже сбежали из этого дома.
У меня тогда с нервами было плохо, поэтому я не стала делать вид, что ничего не слышала, а влетела в середине разговора и заявила, что ничего не имею против такого развития событий.
– Знаешь что, Катерина… – попыталась было начать нотацию тетя Ира.
– Знаю. Вы пришли сюда Машу с днем рождения поздравить или пожрать?
– Ну, ты как скажешь! – возмутился дядя Федя и честно ответил: – Пожрать, конечно.
Женщины возмущенно заголосили, мол, как у тебя только язык повернулся, а я была ему страшно благодарна. Остаток вечера все клевали дядю Федю, оставив меня в покое. Я его потом отдельно пригласила в гости и накормила до полного одурения.
Так вот, за последние четыре года ничего не изменилось, все опять пришли пожрать, а заодно и убедиться в том, что я, как и раньше, бестолковая хозяйка и Никчемная мать.
– Катя, почему ты не отдашь Машу заниматься музыкой? Это так замечательно, когда барышня умеет музицировать!
Я не спорю. Когда барышня умеет, это замечательно. Только мне в страшном сне не приснится назвать Машку барышней.
– В наше время все девочки умели играть на фортепьяно. У нас дома до сих пор стоит инструмент.
Ах, вот к чему все идет! Мне хотят втюхать инструмент! Вяло отбиваюсь, рассказывая, что Маше при ее фигурном катании и английском только музыки не хватало. Маша встревает, хвастается, что они уже учат двойные прыжки, и… видит поджатые губы родственниц. Спорт – это вульгарно.
– Ты перегружаешь ребенка! У Маши должно быть детство! Что она видит, кроме своего катка!
Не спорю. Этот вопрос уже неоднократно со всех сторон обсасывался. В их понимании счастливое детство – это непрерывное сидение дома с воскресными семейными обедами и летним выездом на дачу.
– Вот, например, наша Леночка, – вещает тетя Алла про свою внучку, – умничка, занимается скрипкой. Говорят, что у нее очень большие успехи.
Я молчу. У Леночки двойное искривление позвоночника (в девять лет) и хронический тонзиллит с хроническим бронхитом. Если, не дай бог, они приходят в гости, приходится закрывать все окна, потому что ребенка продует. Мы с Машей умираем от жары, Леночка все равно простужается, а тетя Алла говорит с осуждением:
– Тебе хорошо, твоя Маша закаленная.
Как будто она мне такой в роддоме досталась!
– Тебе нужно поменьше ездить по своим командировкам и побольше заниматься ребенком. Девочка и так растет без отца!
Тут я вздрагиваю. Такой бестактности я не ожидала даже от тети Иры! Она сумела оскорбить одновременно обоих мужчин, сидящих за столом.
И тут я обнаружила, что они исчезли.
– А где Дима с Сергеем?
– Уже давно ушли, – фыркает мама. – Очень им нужно тут с нами сидеть. Они же выше этого, им же наплевать на то, что это Машин день рождения!
Как будто вам всем не наплевать! Мама, мама! Ну почему любой мужчина, который ко мне неравнодушен, немедленно становится твоим кровным врагом?
Я вылетаю в коридор и застаю мирно беседующих мужиков.
«Сволочи! Бросили меня на съедение этим акулам, а сами тут прохлаждаются!» – изо всех сил завидую я и уплетаюсь обратно в квартиру.
Но рано я расстраивалась. Когда мужчины вернулись, они были настроены по-боевому и принялись разговаривать между собой, оттянув общее возмущение на себя. Эту часть вечера я откровенно наслаждалась. Меня оставили в покое, тетушкам дали поводов для разговора на год вперед. Даже Маша оттаяла и прыгала попеременно то по папе, то по Сергею, перестав в них путаться.
«Не такая уж я и глупая, – думала я, когда все расходились. – По крайней мере, вкус на мужчин у меня хороший!»
**
Катина мама красовалась в центре и выбирала, кого из зятьев ненавидеть больше. Это было тем более обидно, что Маргарита Романовна, в общем-то, мне понравилась: интеллигентная, волевая, без всяких бабушкиных сюсюканий. Чем я ей не угодил, не пойму. Видимо, самим фактом своего существования.
Будущая теща демонстративно общалась исключительно с родственниками: дочкой, внучкой и дядями-тетями. Эти последние под грозным оком Маргариты Романовны также старались сократить общение с зятьями до минимума. Отец Кати отсутствовал по причине длительной командировки, и я искренне жалел об этом. Чувствую, с ним-то у нас диалог наладился бы.
Поскольку Дима находился в том же информационном вакууме, что и я, общаться пришлось большей частью с ним. В наших диалогах изредка участвовала Катя, но ей, бедняжке, приходилось изощренно лавировать, так что мы не настаивали.
Именинница была неправдоподобно тиха. Наличие дяди Сережи и отца за одним столом смутило ее неокрепшую психику. Один раз она едва не назвала меня папой, чем накалила обстановку до тропической.
После этого инцидента Машкин родитель заявил, что пойдет покурит. Я, хотя и равнодушен к этой отраве, вызвался поддержать компанию.
На лестничной площадке Дима похлопал себя по карманам и спросил:
– А у тебя сигареты-то есть?
– Честно говоря, не курю.
– Да и я тоже.
Мы глянули друг на друга и впервые за вечер разулыбались.
– Одно радует, – сказал Дима, – теперь теща из тебя соки попьет.
– Может, еще подружимся.
– С Маргаритой Романовной-то? Всяко бывает.
– А Машка у тебя молодец, – решил я перевести разговор на более злободневную тему, – спортсменка, умница, красавица.
– Папой тебя зовет, – заметил Дима, и улыбка его покривела.
– Да нет, это она просто запуталась. Она про тебя постоянно трещит: «Папа машинку не так чинит! Папа меня на море возит!»
Через десять минут мы уже обсуждали взаимоотношения наших государств, войну в Ираке и фильмы в переводе Гоблина. Возвращаться за стол не хотелось, но в дверь высунулась обеспокоенная Катя и поинтересовалась, не поубивали ли мы тут друг друга.
По возвращении мы застали гостей уже слегка поддатыми и говорливыми, сели рядом (началась обычная застольная миграция) и принялись делиться опытом. По сжатым губам Маргариты Романовны отчетливо читалось: «Спелись, сволочи». Это дало нам новую тему для обсуждения. Выпито было уже достаточно для того, чтобы порассуждать на тему тещ.
– Все анекдоты про тещ, – провозглашал я, – наглые враки. Вот у меня с прошлой тещей до сих пор отличные отношения.
– Есть, конечно, исключения, – поддерживал меня Дима, – но в целом тещи гораздо гуманнее, чем свекрови.
Не понимаю, почему Катина мама ушла, не дождавшись сладкого. Нам с Димой было очень весело. И Машка ожила, ползая по всем папам одновременно. Под занавес состоялось всеобщее братание (дяди-тети после ухода Маргариты Романовны перестали от нас шарахаться), а мы с Дмитрием чуть было не расцеловались. Что-то нас удержало. Кажется, Катя.
**
После Нового года всегда очень трудно начинать работать. Первую неделю еще ничего, живы воспоминания о празднике, а на вторую начинают наваливаться дела, а это так противно.
– Здравствуйте, помните, мы с вами до Нового года договаривались…
Не помню. Это было в другой жизни.
– Вы просили перезвонить после Нового года…
Я просила? Как я могла сморозить такую глупость!
– Катя! Ты долго будешь прохлаждаться? Ты когда начнешь работать? Что ты шатаешься по офису как неприкаянная? Тебе заняться нечем? Зайди ко мне, я тебе подкину работу.
Так и хочется по примеру Масяни сказать «Директор? Да пошел ты… директор. Не до тебя сейчас…»
Нужно честно признаться, что основная причина моей постновогодней депрессухи была в том, что дома все не заладилось. Как мне часто говорила мама: «Поосторожнее с мечтами, они могут сбыться!»
Я кажется, говорила, что до полного счастья мне нужен Сергей в моем городе? Получила… Пригорюнилась…
Придраться не к чему, но это не тот Сергей. Сергей-москвич – это немного забеганный, немного заполошный, вечно опаздывающий, но энергичный мужчина. Сергей-сейчас – некое амебообразное существо, вяло перебирающее лапками. Мне кажется, что он тормозит даже по сравнению с местными.
Если человек попадет на планету, где в несколько раз меньше сила тяжести, он на каждом шаге начнет зависать в воздухе, а местные жители с недоумением будут рассматривать это чудо-юдо. Сергей попал в город, который в несколько раз меньше притягивает человека, и завис. То есть у него образовалась бездна свободного времени, которое он не в состоянии истратить. В итоге что? В итоге он лежит на диване с пультом в руках и перещелкивает каналы. Вечер перещелкивает, два перещелкивает, три перещелкивает… Я начинаю тихо сходить с ума.
Почему в Москве после работы в магазин заехать в одиннадцать вечера – это нормально, а здесь встать с дивана в восемь – это «уже поздно, давай завтра»?
Почему в Москве, когда приходится выходить из дома за полтора часа до встречи – это нормально, а здесь выехать на десять минут раньше, чтобы завести в школу Машу это – «а может, она пешком дойдет»?
Откуда взялась эта чудовищная лень? Или она копилась в нем годами?
**
С появлением в доме мужчины моя жизнь изменилась ровно настолько, насколько на него нужно готовить. Ну, и сплю не одна. Это, конечно, огромный кусок жизни, но хотелось бы, чтобы кроме постели еще и было о чем поговорить.
Сергей со мной не разговаривает. Я так понимаю, что хвастаться ему нечем, а признаться в этом он не может. Противно то, что надежды на улучшение ситуации практически нет. Я выдернула человека из привычной среды обитания, и он стал другим. А если этот другой мне активно не нравится, значит придется вернуть его на родину. Тут я, кстати, вспомнила, что сижу на работе.
– Петр Александрович, – начала я говорить прямо с порога директорского кабинета, – а если я уеду жить в Москву, то что?
– То все.
– Что все?
– А что «что»? Ты научись вопросы формулировать. Ты с клиентами тоже так разговариваешь? Садись. Что, совсем все плохо?
– Ну, не совсем…
– Я слышал, что у твоего Сергея сложности с кадрами. А чего он хотел? Здесь же не Москва, откуда он столько квалифицированных работников наберет! Мне эта идея с региональными филиалами сразу показалась сомнительной. Ладно, сейчас не об этом. Так ты, значит, будешь из себя жену декабриста изображать, только наоборот?
– Ничего я не хочу изображать, я не вижу другого выхода.
– Ладно, я, собственно, давно этого жду. Ты еще долго продержалась. Поедешь в Москву в командировку на следующей неделе?
– Поеду. А зачем? А надолго?
– По обстоятельствам. Если у тебя все получится, будешь работать у нас, но в Москве. Если нет… Аи, да все у тебя получится!
Мне бы такую уверенность… А Сергею я решила пока ничего не говорить, а то еще обрадуется раньше времени.
**
Следует признать, что начался новый год куда интереснее, чем продолжился. Пока шли вялотекущие праздники, еще ничего, но когда начались будни, я стал чего-то уставать. Город упорно не желал становиться моим.
Я уже привык и к манере вождения, и к темпу жизни. Кстати, осознал парадокс: говорят здесь гораздо быстрее, чем в Москве, а вот перемещаются… Перестал мечтать о гипермаркетах и пришел к выводу, что местные минисупермаркеты («мини», но «супер»!) тоже ничего, да и в обычных гастрономах есть своя прелесть.
Я научился уважать киоски и стихийные рыночки. Стал легко общаться с тутошней милицией. Даже местное телевидение, которое сначала воспринималось как иллюминатор машины времени, постепенно начало меня устраивать. Словом, быт особенно не душил.
Вот на работе все не клеилось. Работники не очень мычали и совсем отказывались телиться. Договоришься с кем-нибудь, дашь редактировать тестовую рукопись и ждешь. День ждешь, неделю, три… Перезваниваешь.
– А, это вы! – радуется тебе человек. – А я подумал, что мне проще на старом месте остаться.
– А почему сразу не сказали?
– Так ведь… а зачем? Денег вы мне пока не платили.
Денег я ему не платил! А время? А то, что работу мне нужно планировать? И поиск людей начинать с нуля? Да лучше бы заплатил – хоть повод был бы наорать на дурака.
К концу января весь мой персонал состоял из двух молоденьких редакторш-практиканток и бестолкового верстальщика Володьки. Работал он хорошо, но редко, потому что человеком был общительным, постоянно ремонтировал машину и заботился о здоровье ребенка. Добиться от Володьки постоянной монотонной работы я не смог, несмотря на угрозы штрафов и посулы премий.
Практиканточки очень напоминали моих бывших подчиненных Катю и Риту. Они были очень старательны, но слишком неопытны. В местном вузе издательскому делу их обучали отставные преподаватели химии, что не могло не сказаться на качестве знаний. Приходилось переучивать, знакомить со справочником Розенталя и «Настольной книгой редактора и корректора», распечатать и повесить над каждым компьютером требования к редактуре, принятые в ЕМЦ. И периодически объяснять, что кое-чему их учат откровенно неправильно, а слово «интернет» давно уже стало русским и пишется с маленькой буквы – что бы им ни втирали во время практических занятий.
Возникало много чисто бытовых проблем. Интернет, судя по ценам местных провайдеров, в этой стране действительно следовало писать с большой буквы – более того, все буквы следовало писать прописными. Компьютеры нам попытались втюхнуть бывшие в очень активном употреблении. И еще сопротивлялись. Хорошо, Володька обнаружил на подставке монитора явно видные цифры «1997». Ремонт… Об этом и рассказывать не хочется.
Все эти болезни роста можно было бы пережить и побороть, но все чаще я начинал задумываться – а ради чего? Такими силами я могу выпускать две-три книги в месяц. Ну, возможно, четыре. Несложный расчет показывает, что деньгами меня с ног до головы не засыплют. Пока мне платят, но сколько можно испытывать терпение начальства.
Основная причина, ради которой я был готов поселиться в провинции, оказалась плодом моего воображения.
Словом, к концу февраля я начал заводить с Василием осторожные разговоры на тему: «А слабо тебе еще и редакторами поруководить». Василию было не слабо. Дела торговые оставляли ему массу времени на игру в «Квейк», а зарплата соответствовала продажам, то есть была минимальной.
Руководство в обеих столицах к моему решению вернуться к людям отнеслось иронически, но с пониманием. Чувствовалось, что мой неудачный эксперимент станет объектом для острот на долгие годы.
Осталось сообщить новость Кате, но она нанесла упреждающий удар под дых.
– Поживете с Машкой недельку вдвоем? – спросила она за чаем. – Вот и умницы. А я в командировку съезжу. В понедельник.
Хоть бы заранее предупредила!
**
Объем работы, который требовалось провернуть в Москве, изначально показался совершенно нереальным.
– Петр Александрович, я ж не на месяц еду! Ну, треть от списка я, может быть, успею… Это что касается личных встреч. А документы точно не смогу подготовить. Разве что часть… Маленькую.
– Так ты же собралась в Москву насовсем уезжать! Вот потом все и доделаешь.
– Я раньше июня не уеду. Мне нужно, чтобы Маша учебный год закончила.
– Разберемся. Езжай. Ты пойми, что сейчас от тебя требуется принципиальное решение. Или ты находишь для нас нишу в Москве, тогда все счастливы, или мы убеждаемся в том, что затея бесперспективна, тогда всем грустно. Сколько успеешь провернуть встреч, это уже детали, главное – понять, нужны ли мы в Москве как самостоятельное издательство. Вернее, будет ли доход от московского представительства окупать хотя бы твою зарплату. Документы мне от тебя пока не нужны, достаточно письма с соображениями. Все, вали отсюда, у меня еще куча работы. Сергею привет. Мы с ним на днях встречались. Жалко его.
– Почему жалко?
– Не въезжает ни во что. Увози его отсюда, а то он работать разучится.
Первым делом дома я бросилась советоваться с Машей.
– Маш, мне в командировку нужно съездить. Как ты думаешь, что лучше: пожить, как обычно, у бабушки, или остаться дома с дядей Сережей?
– Конечно дома! А что, мы с дядей Сережей не справимся? Я его кормить буду.
– Ну, в тебе-то я не сомневаюсь…
Сергей отреагировал с гораздо меньшим энтузиазмом, но когда я сказала, что если он боится не справиться, попрошу маму, немедленно выкатил грудь колесом и заявил, что обойдется сам.
Я пыталась себя убедить, что невозможно испортить ребенка за неделю, но меня продолжали грызть сомнения. Успокаивало только то, что я прекрасно видела, что Сергей не перерабатывает, а если он будет поменьше валяться на диване, так и хорошо. А то он даже поправился, пока у нас живет.
Инструктаж перед отъездом я проводила несколько дней. На холодильнике висело несколько списков. Во-первых, расписание Машиных занятий и тренировок, во-вторых, список вещей, которые необходимо с собой носить. С одеждой, я надеюсь, Маша разберется сама, остается еда. Я нажарила гору блинчиков на завтраки, наварила кастрюлю супа, наделала котлет. Но все равно, на неделю не хватит. Тогда на видном месте повесила телефоны мамы и, на всякий случай, Тани. Если уж совсем жизнь прижмет, она Машу даже с ночевкой заберет, ребенок будет только счастлив. Что еще я забыла? Меня пугало то, что я даже приблизительно не могу предвидеть сложности, с которыми столкнется Сергей.
Начнем по порядку: с утра мы встаем, одеваемся… А одежду нужно с вечера приготовить! Я села писать очередной список: как собрать ребенка в школу. Потом мы умываемся, причесываемся… Стоп. А как Сергей ее причешет?
– Сережа, а ты умеешь заплетать косички?
– Зачем?
– Ну хотя бы хвостик сделать сможешь?
– А что это?
Понятно… Следующий час мы с Машкой учились делать себе хвостик. Ребенок уже начал подозревать неладное и капризничал.
– А кто меня из школы будет забирать?
– Дядя Сергей.
– А если он опоздает?
– Ну, подождешь его немного.
– А если он про меня забудет?
Я совершенно не исключала такой вариант.
– Я буду ему из Москвы слать SMSки. Напоминать.
– А кто мне коньки завяжет?
– В крайнем случае, попросишь кого-нибудь из мам.
– А как он меня на хореографию переоденет?
– Ой, Маш, не трави душу. Мне самой страшно.
– Ма-а-ама-а-а! Не уезжа-а-ай!
– Не могу, котенок. Я ненадолго. Если будет совсем плохо, просись к бабушке.
– А дядя Сережа? Как же я его оставлю? Он же без меня пропадет!
Как бы мне хотелось, чтобы и Сергей про Машу думал так же!
**
Перед отъездом Катерина вела себя нервно. Постоянно писала какие-то инструкции и петиции, как будто мне предстояло управлять многофункциональным шагающим экскаватором, а не маленьким ребенком. Столько лет себя кормил-поил, а Маша, небось, меньше моего потребляет. Единственная сложность, которую я предвидел, – многочисленные тренировки-кружки. В глубине души я считал, что современная молодая леди могла бы и сама немного поездить на троллейбусе, тут всего-то пять остановок, но даже предлагать не стал. Катя и без того постоянно кусала губы.
Видя такое дело, Машка тоже принялась скандалить. В последний вечер, придя с работы, я застал совсем неприличную картину – ребенок висит на матери, как будто ту фашисты угоняют в Германию, и вопит:
– Мамочка, не уезжай, я не хочу!
Я высказался в том духе, что тоже не хочу маму отпускать, но нужно понимать, что… – тут я получил кулаком в живот и переключился на Катю.
– Так, девушка, до поезда полтора часа, а ты не умыта, не одета, и чемоданы не собраны!
– А может, я не поеду-у-у? – по-бабьи завыла моя обрученная и нареченная.
Машка с готовностью подхватила. Я понял, что сейчас начну применять грубую физическую силу против тонкой психической слабости.
– Как это не поедешь? А ну марш умываться! Машка, отцепись от мамы! Ты английский сделала? И прекратите этот водопад!
Эффект был достигнут: ребенок вцепился в мать всеми конечностями и, кажется, зубами; мать посмотрела на меня, как на гада-олигарха, и проплакала:
– Значит, уезжать? Хорошо, только Машку я тебе не оставлю! Маме отвезу! А ты валяйся на своем диване, отдыхай от нас!
Впервые в жизни мне захотелось отвесить будущей супруге полноценную оплеуху. Порыв так меня напугал, что я вдруг понял, что нужно делать.
– Ах, так! – театрально прогремел я. – Тогда я вообще могу уйти! Прощайте!
И я, гордо вскинув голову, рванул дверь и шагнул… в шкаф. С удовлетворением я услышал резко наступившую тишину снаружи. Выждав для верности пять секунд, я вывалился из шкафа с радостным: «А вот и я!» – и подхватил на руки обеих оцепеневших женщин.
– Я передумал! – вопил я. – Мы будем жить долго и счастливо и не умрем никогда!
Катя и в одиночку (несмотря на свои небольшие габариты) – барышня тяжелая, а в комплекте с Машей – вообще малоподъемная. Поэтому я быстренько поставил присутствующих здесь дам на пол, но объятий не ослабил.
– Еще! – потребовал забывший о недавнем горе ребенок. – И выше!
– Ладно, – согласился я, – но, чур, только тебя одну.
Схватив Машку за ногу и руку, я совершил ребенком неизвестную науке фигуру высшего пилотажа, после чего перевернул визжащую девочку вниз головой. Катя по-прежнему выглядела хмурой.
– Давай рассуждать логически, – предложил я, игнорируя радостные протесты Маши, – не хочешь ехать, так оставайся. Я смотаюсь, сдам билеты. Скажешь, что по семейным обстоятельствам. В конце концов, почему ты должна по командировкам мотаться? Что, мужиков мало?
Тут девочка переключилась на плачущие интонации, и я сделал вид, что только что обнаружил ее наличие.
– Оба-на! Привет! А чего ты тут висишь? На ноги? Не вопрос. Становись на ноги.
И я плавно приземлил Машу так, что ее ноги оказались прямо на моих. Мы тут же принялись путешествовать по прихожей.
– В крайнем случае, – продолжил я, передвигаясь по-медвежьи, – если ты мне не доверяешь, можно оставить Машу у твоей мамы. Но это глупо. Когда-нибудь все равно возникнет ситуация, при которой мне придется сидеть с этим маленьким топтуном… Нет, Маша, в кухню не пойдем, мне нужно с мамой договориться…
– И что ты предлагаешь? – Катя все еще глядела исподлобья.
– Сейчас ты умываешься, я в это время складываю чемодан и через… двадцать минут отвожу тебя на вокзал. Потом возвращаюсь к Марии, мы немного почитаем…
– Спать не хочу-у-у!
– А пока никто и не гонит тебя спать! Так вот, мы с Машкой тут сражаемся, а если будет совсем плохо, звоним тебе. Ты прилетаешь и всех спасаешь. Нормальный план?
На том и порешили. Правда, с некоторыми исправлениями – в частности, Маша увязалась с нами на вокзал. Похоже, Катю это не очень устроило, на ее вымытом личике была написана готовность поговорить со мной в машине серьезно и без свидетелей. А так женщина моей мечты ограничилась повторением инструкций и странным вопросом:
– А что ты имел в виду, когда говорил про Машу? Я напрягся, пытаясь вспомнить все, как Шварценеггер.
– А что я говорил про Машу?
– Что ты… что тебе все равно придется с ней сидеть.
– Ну правильно! Мало ли какая ситуация возникнет. Ты куда-нибудь поедешь, мама твоя заболеет. Что тогда, в приют девушку сдавать? Девушка, в приют хочешь?
– Я не девушка! – заявила Маша голосом, в котором уже прорезалась зевота.
Катя промолчала до самого вокзала. Целуя ее на прощание, я обратил внимание, что обручальное колечко она не надела. Решила продемонстрировать обиду? Но на что?
**
Перед отъездом я находилась в истерике, переходящей в панику. Мне казалось, что я совершаю самую большую глупость в жизни. Я представляла себе Машу через неделю: голодная, нечесаная,– уроки не сделаны. И это в лучшем случае, в худшем Сергей ее забудет где-нибудь в Ледовом дворце, и она будет там ночевать в холле одна… Я, конечно, дала Маше номер мобильника Сергея, причем не просто дала, а написала карандашом на всех тетрадках, чтобы точно всегда был с собой, но у нас в городе из телефона-автомата позвонить на мобилу невозможно. Остается надеяться на окружающих Машу мам. Наверное, не дадут ребенку остаться одному, кто-нибудь пригреет, возможно, даже покормит.
Раз пятьдесят за вечер я решала никуда не ехать, раз сто собиралась перевезти Машу к маме, и перевезла бы, если бы мама по телефону не сказала, что «я, собственно, ничего другого и не ждала, ежу понятно, что Сергей не справится». Вопрос перевоза Машки немедленно отпал.
Каким-то чудом Сергею удалось выпереть меня из квартиры и засунуть в поезд, даже не применяя грубую физическую силу. В вагоне мне совсем поплохело. Захотелось сесть и по-бабьи завыть:
– Ой, на кого ж я вас покидаю-у-у!
Но пришлось взять себя в руки. На завтра портфель сложен, сумка с коньками приготовлена, завтрак есть.
Всех делов-то не проспать школу, потом не опоздать на тренировку, а потом не забыть ребенка с этой самой тренировки забрать. А в промежутках еще покормить обедом, посадить делать уроки, отогнать от телевизора, покормить ужином (то, что ела на обед, уже есть не будет). А в полдевятого отправить мыться и спать, перед этим приготовив на завтра вещи и портфель. Интересно, а Сергей сообразит, что если будет слякоть, то нужно после прогулки высушить на батарее сапоги?
От таких мыслей я, совершенно измученная, заснула часа в три ночи. Мне уже виделась больная, простуженная Маша и Сергей, который сообщает мне, что нам лучше, как обычно, пожить отдельно. Страшно, аж жуть.
В Москве день не заладился. Меня раздражали все и всё. Людей толпы, все наглые, бестолковые, прутся, как стадо баранов, в метро душно. Дверь в квартиру Сергея я открыла с тридцать пятой попытки и… немедленно кинулась проветривать, потому что хозяин перед отъездом забыл выбросить мусор. С трудом дождалась девяти часов (у нас восемь) и кинулась звонить.
– Да! – рявкнул в трубку Сергей.
– Как вы там?
– Нормально, – прорычала трубка.
– Вы что, еще не в школе?
– Слушай, я потом тебе позвоню! – раздались короткие гудки.
Видимо, что-то у них не сложилось.
Женщины полны противоречий, даже если только что вышли пешком из-под стола.
Этот фундаментальный вывод я сделал в первое же утро, когда мы с Машей остались одни. Девочка, которая в выходной день просыпается около шести и начинает весело интересоваться, а чего это мы валяемся, в будний день представляет собой животное соню.
Будильник поднял только меня. Я не поднял никого. Хотя пытался – минут пять тормошил бурчащего ребенка, стаскивал одеяло и щекотал. Маша подала несколько признаков жизни, и я посчитал миссию выполненной. Каково же было мое изумление, когда, выйдя из душа, я обнаружил, что девочка продолжает дрыхнуть! Без одеяла, наполовину свесившись с кровати и с очень несчастным видом – но спит! На часах было уже около половины восьмого. Я приступил к побудке второй степени жестокости: оттащил Машу в ванную и сунул под кран. Ребенок стал бодрым, но злым.
Пока она ковырялась во рту зубной щеткой, я еще раз пробежал глазами памятку, составленную Катей. И еще раз подивился их бестолковости (и памятки, и Кати). Первым пунктом стояло: «Уложить учебники и тетрадки (список)», и туг же красовалась приписка: «Я уже все сложила». Чего тогда писать, раз сложила? Меню завтрака приводилось почему-то дважды. Видимо, Машина мама хотела тем самым подчеркнуть важность этого мероприятия. Затем шли сослагательные предложения («Если пойдет дождь, то… а если землетрясение, то…»), которые я даже перечитывать не стал. Пойдет – тогда и будем разбираться.
А пока следовало согласиться с Катей, что главное – это завтрак. Все пункты я постарался выполнить максимально точно, но Маша, недовольная моим утренним поведением, нашла к чему придраться.
– Чай слишком горячий! – заявила она, сложив руки упрямым калачиком. – Не буду.
Я сверился с часами. Ждать, пока напиток придет в термодинамическое равновесие со средой, было некогда. К счастью, меню допускало замену. Но предложенное молоко было отвергнуто с мотивировкой:
– Кислое! Не хочу. Вот заболит у меня живот, будешь знать!
Тут из глубин памяти всплыл метод, которым бабушка охлаждала для меня слишком горячие жидкости. Я принялся переливать чай из кружки в кружку и в рекордно короткие сроки добился приемлемой температуры. Машка, по-прежнему недовольная, долго выбирала, из какой чашки ей приятнее пить, потянулась к обеим – и облила свою чистенькую блузку. Наверное, следовало вначале накормить ребенка, а только потом одеть. Я сверился с памяткой. Там одевание стояло до кормления. Делать было нечего, пришлось срочно искать замену. К счастью, после операции с чашкой Маша притихла. Это позволило быстренько перерыть шкаф и найти нечто подходящее. То есть то, что показалось подходящим мне.