Текст книги "Ми диез"

Автор книги: Евгений Сыч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Тебе никто не поверит, – с трудом выговорил собеседник. – Начал с пирамид, а кончил чем?

– Я еще не кончил, – сказал старик. – Я еще, признаться, даже не начал.

А в дверь опять постучали. Наверное, день этот был днем визитов. Впрочем, может быть, это был год? Когда лежишь и некуда больше опешить, и ничего уже не ждешь, время тянется непонятно.

Пришел к старику незнакомый, его примерно лет, человек. Но, правда, ухоженный, не чета хозяину. Кожа гладкая – подтянута за ушами. Костюм, ботинки, галстук – выше всяких похвал.

– Вы должны, – тяжело, одышливо заговорил гладкий.

– Ничего и никому я не должен, – немедленно ответил старик.

– Я неправильно выразился, – с достоинством поправился гладкий. – Я прошу вас подписать вот эту бумагу. О том, что я тоже строил канал.

– А вы не строили, – радостно уточнил старик, – на самом деле?

– Строил, строил, – поморщился гладкий. – Точнее сказать, участвовал. Не там, где основной, большой канал рыли, а на одном из малых, боковых. Неразбериха какая-то с бумагами, – пояснил.

– Примазаться хочешь, – понял старик, – к славному подвигу?

– Ну, насчет славы, это сейчас, – не сдавался гладкий. – Мы-то с вами знаем, как проходила тогда всеобщая канализация. Я сам занимаюсь историей. Мне просто необходима такая справка, для моей работы. Так как? Знаете ли, я ведь тоже могу вам быть в чем-то полезен, и даже во многом, заметьте.

Две кости и череп. И надпись: яд. "Продайте мне, я ведь тоже гад. Буду гадом с ядом". – "Чтобы гадом с ядом стать, нужно круглую печать. Нет? Так будь хоть трижды гад, не добудешь себе яд".

– Мя! – сказал старик.

– Не понял, – насторожился гладкий.

– Значит, действительно, не копал, – прищурился старик, – а то бы понял. Историк, говоришь? Ну, так и иди отсюда, твори свою историю, пока не помянул я тебя в мемуарах. Что-то лицо мне твое до жути знакомо. Не ты ли допрашивал меня тогда, перед каналом?

– Что вы! Что вы! – открестился гладкий. – Я совсем по другой линии работал.

– Все равно, чую, вспомню я про тебя что-нибудь примечательное. Где там твоя визитная карточка, чтобы имя не забыть?

– Так ты подпишешь мне справку или нет? – обозлился наконец гладкий. А то я ведь тоже кое-что могу и сказать, и написать.

– А я даже подписываться не могу, – ответил на это Л'оро. – Руки дрожат. Я давно уже сам не пишу, только диктую. И я про тебя надиктую, соратничек!

В дверь опять постучали, и еще постучали, но не входили.

– Войдите! – крикнул старик, обрадовавшись перемене. И вошли в квартиру двое, разных лет, но оба – в очках, с чемоданчиком и в черном. Гладкий посмотрел на них неприязненно и стал прощаться. "Ну, я еще зайду", сказал он и сгинул. "Мародер", – подумал старик. "Шакал", – согласился с ним собеседник.

Вошедшие вежливо молчали, вид у них был понимающий и несколько даже сочувственный.

– Ну, что? – сказал им старик.

– Я из МИДа, – сообщил тот, что помоложе. – Извините, мы не смогли до вас дозвониться.

– Телефон сломался, – полуправдой ответил старик. Сломался или сломан это уж дело его и телефона, и незачем впутывать в личное гостей, особенно незваных и незнакомых.

– Поэтому мы вынуждены были прийти к вам без приглашения, – продолжал приятным голосом тот, что помоложе. – Этот господин Эн из панамского посольства хочет познакомиться и поговорить с вами.

Старик посмотрел на Эн повнимательнее – Эн улыбался ему, как счастливый отец блудному сыну, и старику это не понравилось. Такие улыбки на его памяти всегда кончались плохо. "А чего бояться?" И разозлился.

– Так что у вас? – поторопил он Эн.

– Я адвокат, – дружелюбно представился Эн, и его очки вспыхнули и засияли, закрыв глаза напрочь.

– А я вот болею, – противопоставил старик.

– Дас шпильт каин роле, – обнадежил адвокат. – Бат ю а не больной, ю а, прежде всего, ун герой национала. Ву компрене?

– Компрене, – потерянно ответил старик. – А в чем дело?

– Ю халд брат, – утвердил адвокат, – и он нас оставил.

– Меня оставил, – мрачно поправил старик.

– Нас всех, – настоял адвокат, и добавил зачем-то: – Ин Панама, ин зайн отель "Глория".

"Изменение в анкете, – понял старик. – В графе "имеете ли?" Полета лет назад бы такое изменение – и канала бы не было. Был бы канал без меня. То есть – что ж это я? Брат все-таки..."

Хорошо, когда в кармане пиджака лежит открытое бритвенное лезвие. Очень удобно: всегда можно достать и, не тратя времени на распечатывание пакетика, побриться, – если, конечно, окажется под рукой станочек-зажим. Правда, при таком способе хранения можно случайно и порезаться, неожиданно и быстро опустив руку в карман по какой-нибудь надобности. Но этого легко избежать: нужно только постоянно помнить, что в кармане пиджака лежит открытое лезвие бритвы.

– Я скорбеть, – проникся адвокат, – вместе с вами.

– Ладно, – сказал старик. – Ясно. Спасибо, что зашли.

– Но вы несете убытки, – огорошил его адвокат.

– Чего уж, – сказал старик, – возраст...

– Вы сейчас каждый день несете убытки: популярный отель, ресторан, плавательный бассейн. Процветающее дело – без хозяйского глаза.

"Во – чешет! – восхитился старик. – А то на трех языках двух слов связать не мог", – но вслух сказал самое необходимое:

– А какое я имею ко всему этому отношение?

– Самое прямое! – принял правила игры гость. Он быстро и торжественно достал из чемоданчика разноцветные бумаги с водяными знаками, подписями и печатями. Л'оро оглянулся на мидовца, тот нехотя кивнул, все, дескать, верно. Тогда старик с любопытством посмотрел на красивые бумажки.

– Но это вас совершенно ни к чему не обязывает, – подошел поближе к кровати мидовец.

"Вы обязаны обеспечить выполнение приказа в строгом соответствии с инструкцией. Приказ вступает в силу с ноля часов. Можете отбыть в столицу утренним транспортом. Связь с зоной временно прекращается". – "Вас понял", – отрапортовал Лоро, стоя навытяжку у телефона. "Разрешите доложить, хотел сказать он. – В охране зоны – мой лучший друг. Вправе ли я сообщить ему? Что будет с охраной, если связь прерывается?" Молчание длилось несколько секунд. "Вопросов нет? – сказали в трубке. – Тогда приступайте".

С вечера по зоне прошел слух, что будет бунт и чтоб сидели все тихо, не высовывались. До этого за неделю строительство село на голодный паек: не подвезли продовольствие. Голодали все, даже охрана – с канала ни до одного населенного пункта самоходом было не дотянуться, снабжение шло централизованно, только паек охране полагался повесомей, чем строителям. И все-таки бунта не ожидали, новость напугала. К тому же стояли морозы. До утра все заледенели в нетопленных бараках. А утром прибежал вертухай, крикнул, что любого, кто высунется, посекут пулеметами.

Л'оро сам этого не видел: отбыл последним транспортом в столицу, как было сказано. Не видел, как на нарах сбились все вместе, чтобы греться теплом живых, но к вечеру, к следующему утру, на третий день живых уже не было. Из пулеметов действительно били, но пытались выскакивать лишь немногие, они и остались лежать за порогом. Остальные ждали: разберутся, кончится же эта история когда-нибудь. Она и кончилась. Неделю охранка караулила мертвые бараки. Но потом и охранников прикончили на пару холод и голод.

– Необходимо как можно скорее уехать, – объяснял между тем адвокат. То есть, приехать, вступить во владение. Вам понравится. Море, солнце, воздух. Какой там воздух! Это как раз то, что вам нужно сейчас. И доктора – хорошие, дорогие доктора.

А в южную зону, говорят, не подвезли воду. Мороз, пожалуй, добрее.

– Никуда я не поеду.

– Как? – растерялся Эн, а мидовец обрадовался.

– Да так, – ответил старик. Помолчал, досказал решенное: – Отель продать, раз уж он такой популярный, и все остальное тоже, деньги перевести сюда. Вы уж с ними сами, – обратился он к мидовцу, – обсудите, как это лучше сделать. А я сейчас спать хочу, устал.

– Конечно, конечно, – обнадежил просиявший мидовец, – отдыхайте, все будет сделано.

– У него что, никого не осталось, кроме меня? – спросил старик у Эн.

Когда они наконец закрыли за собой дверь, собеседник поинтересовался:

– Отчего бы и не поехать? На людей посмотреть?

– Я на людей за свою жизнь насмотрелся, слава богу, – ответил старик. У меня от них, от людей, в горле уже сухо и волосы вылезли. Как-нибудь доживу без перемен.

– Слушай, я давно спросить хотел: для чего тебя в столицу тогда вызвали?

– Не вызвали, пригласили. Празднества тогда в столице устраивались, в честь передовых строителей канала. С вручением наград и всенародным ликованием.

"Надо будет не забыть продиктовать еще вот что: соблюдающие справедливость соблюдают ее из-за бессилия творить несправедливость, а не по доброй воле. Это мы легче заметим, если сделаем вот что: дадим полную волю любому человеку, как справедливому, так и несправедливому, творить все, что ему угодно, и затем понаблюдаем, куда поведут его влечения. Мы поймаем справедливого с поличным: он готов пойти точно на то же самое, что и несправедливый – причина тут в своекорыстии, к которому, как к благу, стремится любая природа... Надо не забыть. Пусть это не я придумал, но мне могут скорее поверить, чем древнему покойнику. Ведь я выжил, я жив, значит, прав".

– Хотел бы я быть на той площади, со всеми вместе, – закручинился вдруг собеседник. – Все мы должны быть вместе. Все, кто строил. Не повезло. Но ведь и смерть работала на общее благо.

– Какое там благо... Просто новый начальник, тот, что после круглоголового был, помнишь, усатый? – все продовольствие разом продал. Вот и весь бунт. Вот и все благо. На фоне ликования. И знаешь, нас слишком долго держали всех вместе, обивали в массы, строили в колонны. Я, кажется, впервые в жизни сам по себе, один. А теперь еще и родственников за границей нет. Сбылось. Вот оно как.

– А деньги тебе зачем?

– Племяннику отдам, – сказал старик. – Он молодой, ему пригодятся.

Легок на помине, осторожно, убедившись, что в соседней комнате посторонних нет, из-за двери вышел племянник.

– Спасибо, дядя! – сказал он. – Ты теперь на минутку, пожалуйста, еще засни!

– Ладно, – сказал старик. – Ты заходи, когда что нужно.

И заснул.