Текст книги "Портрет кудесника в юности"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Двадцать пятая
Когда цензор одну половину фразы вымарывал, а в остальную половину, в видах округления, вставлял: «О ты, пространством бесконечный!» – даже и в то время я понимал. Отсеку, бывало, одно слово, другое от себя прибавлю – и понимаю.
М. Е. Салтыков-Щедрин
Астральные течения существуют повсюду. В сельской местности и на газонах их направление легко проследить по протоптанным в траве стёжкам. Зрелище народного гулянья, отснятое на видеокамеру с вертолёта, позволяет запечатлеть процесс в движении. В городах астральные потоки обычно устремляются параллельно электрическим проводам, иногда лишь перекидываясь с одной стороны улицы на другую и побуждая пешехода перейти проезжую часть в неположенном месте. Сотрудники милиции прекрасно знают расположение таких аномалий и пасут нарушителей именно там.
Человек, спешащий по делам, подобен океанскому лайнеру – с тупым упорством следует он заданным курсом, почти не подвергаясь боковому сносу, разве что притрёт его разок в толкучке к стене дома или, напротив, выжмет на ту же проезжую часть. А вот человек, вышедший на прогулку, скорее уподобляется дрейфующему айсбергу – плывёт себе, влекомый незримыми струями, пока в него не впишется сдуру какой-нибудь спешащий по делам «Титаник».
Астраловорот, издавна сложившийся вокруг памятника жертвам инквизиции, обычно подхватывал гуляющего и, помотав его по площади, либо утыкал физией в стеклянную дверь кафе «Старый барабашка», либо проносил мимо – прямиком в ворота сквера, где течение утрачивало силу и прогуливающемуся ничего больше не оставалось, как, малость поколебавшись, плавно осесть на одну из садовых скамеек.
Примерно в такой ситуации оказалась юная женщина с несчастным личиком, приостановившаяся посреди промытого ночным дождём сквера. Асфальт был влажен, листва дышала свежестью, но лавки, судя по тому, что везде уже кто-нибудь да сидел, успели просохнуть. Залётный ветерок (физический, не астральный) тронул мелкие прозрачные лужицы – и по лбу молодой особы тоже пробежала лёгкая рябь морщинок.
Затем бровки пришелицы слегка вздёрнулись – очевидно, узнала в одном из отдыхающих своего знакомого. На ближней к ней скамье сидел, откинувшись, рослый молодой человек – то ли сильно призадумавшийся, то ли хвативший какой-то дряни: глаза у юноши были студенистые, незрячие, хотя ушных затычек с проводками, обычно сопутствующих такому состоянию, не наблюдалось.
– Глеб? – неуверенно окликнула молодая особа.
Несколько мгновений сидящий продолжал пребывать в неподвижности, затем глаза его разом утратили стеклянный блеск, осмыслились, навелись на резкость.
– А! Олька! – обрадовался он. – Присаживайся. Будь как дома.
– С тобой всё в порядке?
– Не обращай внимания, – успокоил юноша. – Так… Чуток потренировался в астрал выходить…
– Ах, да, – припоминая, медленно проговорила она. – Ты же, говорят, теперь ученик колдуна… – Подумала и опустилась на скамью рядом с тем, кого звали Глебом.
– И не просто колдуна, – многозначительно добавил тот. – А самого Ефрема Нехорошева.
– Серьёзно? – Она задумалась на секунду. – Надо было мне сразу к вам обратиться…
– Случилось что-нибудь?
Ответила Ольга не сразу. По лбу её, вновь совпав с порывом ветерка, пробежала тревожная рябь морщинок.
– Игорька моего отсушили, – призналась она. – Охладел, на сторону смотрит…
Лицо её собеседника стало суровым. Любовь у Игорька с Олей длилась с восьмого класса, и посягнувший на их союз посягал тем самым на школьные воспоминания Глеба.
– А к кому обращалась?
Ольга назвала фамилию специалиста. Фамилия была, конечно же, известна ученику чародея. Не столь громкая, как у Ефрема Нехорошева, но всё равно владелец её заслуживал уважения: профессионал, не шушера какая-нибудь с проспекта.
– И что сказал?
Пожала плечиком:
– Сказал, что никакой отсушки не было. Всё, видно, само собой вышло…
– Так не бывает, – убеждённо возразил Глеб. – Под порогом смотрели? – Не дожидаясь ответа, достал из нагрудного кармана крохотный пластиковый пакетик с необычайно длинной иголкой внутри и предъявил его бывшей однокласснице. – Тоже до развода дело доходило, – сообщил он. – А позавчера, видишь, что у них в тряпке нашёл?
Ольга безрадостно осмотрела пакетик с иглой, оказавшейся, впрочем, двумя иглами, примотанными одна к другой посредством ниточки.
– Нет, – сказала она. – Под порогом у нас всё чисто…
– Почтовый ящик проверяла?
– Н-нет… А разве?..
– Это в прошлом веке в основном под порог подкидывали! – сумрачно поведал Глеб. – Сейчас больше в ящики суют. Халявные календарики, газеты, предвыборные плакатики всякие, пепел, шприцы – и всё, учти, заговорённое… На прошлой неделе одному с Божемойки бумажку подложили. В виде бланка с печатью. Так пацан под суд загремел… Компьютер есть?
– А как же!
– Имей в виду: через спам тоже порча лезет… Ты, как какую рекламку по электронной почте получишь, сразу смотри: удваиваются в первых строчках буквы или не удваиваются. Если удваиваются – убивай, не читая…
– Молодые люди! – вмешался в их беседу чей-то неестественно жизнерадостный голос. – Вы уже определились, за кого будете голосовать?
Взглянули. Перед скамьёй, лучась щербатой улыбкой, переминался мужичок бомжеватого вида с кипой ярких глянцевых листовок политического характера, от которых так и разило негативной энергетикой. Ученик чародея нахмурился и, создав большую шарообразную мыслеформу: «Ползи отсюда! Видишь, разговариваем?», – послал ее бестактному разносчику порчи.
– Понял, – озадаченно произнёс тот и, обратив улыбку к следующей скамейке, двинулся охмурять другую жертву.
– А сама что думаешь? – продолжал допытываться Глеб.
– Вот, – сказала несчастная Оля, извлекая из сумочки книгу с вооружённым мужчиной на обложке. – Ты же знаешь, он всегда про шпионов читать любил. Как подарили ему на день рождения этот шестнадцатитомник, так всё у нас и разладилось…
– Кто подарил?
– Машка! Почему я и заподозрила…
Глеб осторожно принял в руки полиграфическое изделие, оглядел корешок, обрез, прочёл имя автора, заголовок. Роман Романов. «Приказано долго жить».
– Колдун смотрел?
– Смотрел… Говорит, книга – как книга.
Глеб и сам уже видел, что книга – как книга. Не в пример листовкам, отрицательной энергетики маловато.
– Он её даже как-то там по вьетнамскому гороскопу проверял… – робко добавила Оля.
Ученик чародея презрительно скривил рот.
– Вьетнамцы! – выговорил он. – Кота от кролика отличить не могут, а туда же, гороскопы составляют… – Взвесил книгу в руке, задумчиво двинул бровью. – Ты мне её не дашь – Ефрему показать?
– Господи! Да конечно же!
– А если я её… это… распотрошу немножко?
– Да хоть совсем сожги! Лишь бы толк был…
* * *
Вернувшись с прогулки, старый колдун Ефрем Нехорошев застал ученика за несколько необычным занятием: склонясь над освобождённым от всего лишнего столом, Глеб Портнягин завершал ликвидацию книги Романа Романова «Приказано долго жить» как единого целого. В данный момент он водил магнитом над разъятым на слои корешком, пытаясь обнаружить заговорённую иголку.
Пользуясь таким случаем, серо-белый кот Калиостро оккупировал монитор, где, расположившись со всеми удобствами, приводил себя в порядок: астральная его сущность сосредоточенно выкусывала флюиды – физическая слепо копировала движения астральной.
– Смежную специальность осваиваешь? – осведомился со смешком колдун. – В переплётчики податься решил?
Кот вскинул голову, но, сообразив, что обращаются не к нему, фыркнул и вернулся к прерванному занятию.
– Да вот, – с досадой бросил Глеб, откладывая магнит, – второй час бьюсь – нигде ничего…
Заинтересовавшись, старый чародей приблизился к столу, взял двойной книжный листок, повертел, хмыкнул.
– Ну правильно. Нигде ничего… А что должно быть?
– Подружку встретил, – хмуро пояснил Глеб. – Мужа у неё через эту книжку отворожили. Получил шестнадцать томов в подарок – ну и…
– А-а… – Колдун поднёс лист поближе, всмотрелся попристальней. Изучал долго. – Подружку Олей зовут? – внезапно спросил он.
– Да…
– А разлучницу – Машей?
– Откуда знаешь?
Сухие старческие губы сложились в довольную полуулыбку.
– Прямого колдовства здесь нету… – известил Ефрем. – А без чёрных технологий не обошлось. На, прочти…
– Где?
– Всю страницу. С начала до конца.
Глеб пробежал глазами текст. Нормальный триллер. Пять выстрелов. Два трупа.
– И что?
– Ещё раз читай! – осерчал колдун. – Только внимательней, слышь?
Глеб прочёл ещё раз. Пять выстрелов. Два трупа.
– Да что ж вы за народ такой? – начал уже закипать Ефрем. – Давай тогда вслух!
Глеб пожал плечами и стал читать вслух. Если старый колдун выходил из себя, лучше ему было не перечить. На мониторе занервничал серо-белый Калиостро, очень не любивший, когда люди начинают говорить чужими голосами.
– «Услышав шорох, – заунывно оглашал ученик чародея, – Сникерс молниеносно повернулся на триста шестьдесят градусов и вскинул оружие…»
Осёкся. Заморгал.
– Ну! – нетерпеливо прикрикнул Ефрем.
– «Брось свою Ольку, – не веря, с запинкой прочёл Глеб. – Уйди к Маше…» Что это?
– Двадцать пятая строка… – угрюмо сообщил кудесник. – Страшная штука. Вроде двадцать пятого кадра, только хуже, опаснее. В некоторых странах даже закон против неё приняли. В электронном виде эту пакость ещё как-то, говорят, вылавливают, а уж в бумажном – и пробовать бесполезно… Сколько, говоришь, ему томов подарили?
– Шестнадцать…
– Все шестнадцать – в огонь!
– Погоди! – опомнился Глеб. – А сам-то ты как её углядел? Эту двадцать пятую строку!
Старый чародей хмыкнул, приосанился.
– Думаешь, колдовство? – самодовольно переспросил он. – Экстрасенсорика всякая?.. Нет, Глебушка, нет. Просто в мои времена принято было всё подряд читать. Это теперь книжки не жуя глотают, да ещё и на курсы скорочтения записываются, а мы-то по старинке – каждую строчку, каждое слово. Так-то вот…
– Каждое слово?! – Портнягин ужаснулся. – Как в школе на уроке?
– Во-во…
– Замучишься же!
– Ну вот тем не менее… – Кудесник усмехнулся снисходительно и снова стал серьёзен. – Это что! Рассказывали мне: дескать, когда-то давным-давно при советской власти люди между строк читать умели!
– Как это? – обомлел Глеб.
– Сам не знаю, Глебушка, сам не знаю… Не иначе в ментальные слои проникать могли. Физически слОва в строчке нет, а ментально – присутствует. Такие, говорят, чудеса творили! Положат перед человеком чистую страницу – так он, представляешь, сам всё за автора возьмёт и домыслит…
Проклятьем заклеймённый
Тени убитых являются,
Целая рать – не сочтёшь.
Николай Некрасов
Лето кончалось великой сушью. Пойма Чумахлинки жаждуще глядела в безоблачное небо глубоко запавшими озерцами. По обмелевшему ерику шлёпала днищем допотопная «казанка», толкаемая столь же допотопным подвесным «вихрем». В отличие от какого-нибудь там, скажем, сияющего белизной гидроцикла, обшарпанная дюралька цвета тины вполне естественно вписывалась в окружающую природу и казалась близкой роднёй серому от пыли татарнику и мохноногим ивам. Мохноногость их была отнюдь не видовым отличием, а скорее плодом излишней доверчивости: во время разлива стволы оказались целиком под водой и на радостях выбросили путаницу нитевидных корешков – теперь высохшую и омертвевшую.
Местные дачники сваливали в протоку что попало: от проржавевшей сетки-рабицы до битого кирпича и стеклотары. Обитающий в двигателе моторыжка (нечисть бывалая, многое повидавшая) поначалу сильно беспокоился за вертикальный вал. В то время как во всём цивилизованном мире эта деталь традиционно представляет собой стержень круглого сечения, в «вихре» она, по строгим законам безумия, склёпана из двух стальных полос. Скрутить её в сверло, ударив гребным винтом о неровности дна, – раз плюнуть. Будь на месте моторыжки заморский гремлин, он давно бы уже принял меры, учинив тревожный стук изнутри или что-нибудь ещё в том же духе. Однако в «вихре» никакой гремлин не выживет. Судите сами: непомерно огромный выхлопной патрубок свисает неприличнейшим образом, вода в редуктор проникает с лёгкостью, при откидывании мотора топливо вечно проливается в поддон. А перегрев поршней, а пригорание колец, а неразъёмная тяга реверса…
Но даже если бы выжил! Местного жителя на голый стук в моторе не возьмёшь. Обложит мультиэтажно – пожалуй, не зарадуешься. Мат, он ведь на любой энергетике отзывается крайне болезненно, даже на привычных к загибам моторыжках. Что уж там говорить об изнеженных продвинутыми технологиями гремлинах!
Впрочем, вскоре чумазая лопоухая нечисть ощутила с удивлением, что ей кто-то помогает. Некая сила вовремя налегала на румпель, облегчая поворот, сгоняла избыточное тепло с толстостенных чугунных цилиндров. Хозяин – вне подозрений. Значит, пассажир.
Так оно и было. Ученик старого колдуна Ефрема Нехорошева Глеб Портнягин сам чувствовал, что путешествие может прерваться в любую секунду, и в меру своих пока ещё скромных возможностей всячески старался этого избежать.
– Значит, думаешь, прокляли вас? – расспрашивал он между делом владельца лодки – худющего, сизого от загара парня, вся одежда которого состояла из закатанных до колен камуфлированных штанов и лыжной шапочки.
– Ну! – отозвался тот, блеснув зубом из жёлтого металла. – В позапрошлом году Пашок дядь Славу спалил – ну а тот, видать, обиделся… Взял и проклял.
– Как?
– Как ещё проклинают? Обыкновенно. Вернулся весной с города, гля-а: от дома головешки одни…
– Он что, ваш дядя Слава, в городе зимует?
– Городской… Укроп Помидорыч… Дядь Сёмин дом у наследников за полсотни баксов купил – под дачу. Ну вот… Перезимовал, приехал, гля-а: а там зола одна… Мы тоже собрались: вся деревня, все пятеро. Баб Маня, баб Варя, дед Никодим, мы с Пашком. Смотрим, как горевать будет…
– И Пашок с вами?
– Йех! А как же! Зря поджигал, что ли?
– Поджигал-то зачем?
Юное испитое лицо приняло несколько озадаченное выражение.
– Ну… – промолвил в затруднении кормчий. – Зима же… тоска, тоси-боси…
Внезапно дюральку занесло и неумолимо повлекло кормой на рукотворный риф, придурковато скалящийся обломками силикатного кирпича. Лишь совместными усилиями рулевого, пассажира и моторыжки удара удалось избежать. Странно. Течения практически нет, нечисть в ериках обычно тихая, незадиристая. Хотя всяко бывает. Выплеснул кто-нибудь из местных в протоку пару вёдер барды – вот и закуролесил водяной дедушка, лодки ворочать принялся…
– Как же он вас проклинал? – вернулся к начатому разговору Глеб.
– Как-как! Запросто… Как! Зачерпнул золы и сдул с ладошки на все четыре стороны…
– Говорил при этом что-нибудь?
– Не-е… Повернулся да пошёл. Больше мы его здесь не видели. Может, где в другой деревне дом купил…
– А какой он из себя?
– Лысый, бородатый… На Льва Толстого похож.
Портнягин задумался. В какой-то степени все пожилые колдуны похожи на классиков с бородами. Не на Льва Толстого – так на Некрасова… Колдун дядя Слава. Живёт в городе. Кто бы это мог быть?
– Так. Проклял. И что?
– Ну и началось… Месяца не прошло – Пашок на мотоцикле в столб вмазался, ногу размозжил…
– Выжил хоть?
– Выжил… Ногу только выше колена оттяпали. Ничего. Научился с одной ногой на мотоцикле гонять… И что ж ты думаешь? На следующий год опять в столб вмазался! Вторую оттяпали…
– И как же он теперь?
– Руками заводит…
Бережок слева стал помаленьку понижаться, потом разом упал ниже уровня глаз. По ту сторону распахнулась, сверкнула Чумахлинка. Над самой её поверхностью летел дикий гусь. Вернее даже не летел, а словно бы стелился прыжками, отталкиваясь от воды кончиками маховых перьев. Туловища у него, как и у всех диких гусей, считай, что не было: голова, шея, крылья, лапы, хвост – и всё.
Кормчий проводил птицу взглядом, сплюнул за борт и неожиданно запел, хрипловато, но с чувством:
А я остай-юся с тобой-ёй,
роднай-я навек сторона!
Не нужно мне солнце чужой-ёй-ёй…
– А остальные? – прервал его Глеб.
– И остальным досталось, – беспечно отвечал певец. – Баб Варю отнесли, дедка тоже скоро отнесём…
– Плох?
– Да не то чтобы плох… Знак ему был.
– Что за знак?
– Бадик он баб Варин взял… Ну, когда хоронили, на память там, тоси-боси… Опёрся на него разок – бадик хруп! На три части, прикинь… Такие вот дела. И денег – ни копья…
– А с пожара, говоришь, полтора года уже прошло… И ничего хорошего?
Теперь задумался кормчий.
– А знаешь, нет, – признался он вдруг. – Месяца два назад прям счастье попёрло: бабке с дедком пособие принесли, Пашуньке за инвалидность тоже чой-то там накинули, я на рыбе подзаработал. А потом опять всё по новой…
Портнягин понимающе кивнул. Как ни странно, причина кратковременного улучшения жизни в баклужинской глубинке была известна ему лучше, чем кому-либо другому. Именно два месяца назад к его учителю Ефрему Нехорошеву заявился крупный бизнесмен, которому два других не менее крупных бизнесмена задолжали настолько сильно, что не хотели отдавать. Старый чародей посоветовал правдоискателю взять несколько монеток, закопать на сутки в землю, затем подержать под струёй воды, обсушить феном и прокалить на огне, причём каждый из этих обрядов начинать с приговора: «Моё – мне, чужое – обратно хозяину (рабу Божьему такому-то)». Бизнесмен оказался человеком нетерпеливым и решил рабов Божьих не перечислять, имён их не называть, а заклясть всех скопом.
Опасная это штука, безадресное заклинание! За какие-нибудь сутки всё, что было наварено в течение многих лет, вернулось изначальным владельцам, и воротила разорился вчистую, оставшись со смехотворно малой суммой, с которой, собственно, и начинал когда-то первые свои махинации. Вне себя банкрот кинулся разбираться с колдуном, но был перехвачен представителями силовых структур, поскольку без денег ты даже правосудию не страшен.
Стало быть, кое-что из разлетевшихся капиталов перепало по заклинанию и обитателям деревеньки, проклятой таинственным дядей Славой, похожим на Льва Толстого…
Ученик колдуна шевельнул ноздрями, поморщился. Чем дальше продвигалась лодка, тем отчётливее становилось зловоние.
– Что ж вы так ерик загадили? – упрекнул он.
– Мы, что ли? – огрызнулся хозяин лодки. – Сюда вон тот буржуин канализацию провёл…
Глеб обернулся. Покатый холм на правом берегу был увенчан особняком из красного декоративного кирпича под зелёной чешуйчатой крышей. Наивная пышность архитектуры в сочетании с кричащими красками вызывала в памяти картинки из детских книжек.
Протока обогнула холм и двинулась прочь от Чумахлинки.
* * *
Издали деревня Потёмкинская и впрямь напоминала действующий населённый пункт. Однако стоило подойти поближе, как впечатление это утрачивалось. Три жилых дома. Остальное раскулачивали помаленьку. Нетрудно представить, сколь горестное чувство испытал бы основатель деревни, в честь которого она, согласно преданию, была наречена, взглянув на хрупкую ржавчину крыш, просевшие подстенки, серые лишаистые доски разломанного забора…
Провожая ученика в командировку, старый колдун Ефрем Нехорошев выразился так: «Если вправду проклятье, шумни – приеду. А нет – сам справишься…» Что местность энергетически неблагополучна, сомнению не подлежало. Оставалось выяснить, почему.
Откуда-то взялись кряжистая баб Маня и скрюченный дед Никодим. Поздоровались, уставили в землю батожки (по-здешнему – бадики) и стали упорно смотреть на Глеба. Безногого поджигателя нигде не наблюдалось. Не иначе опять гонял по округе на мотоцикле. Столб искал.
Портнягин нахмурился, отвёл глаза. Старики смотрели на него без надежды и без упрёка, почти равнодушно. Всяких видывали. Наезжали сюда журналисты, депутаты, врачи, поп с кадилом… Теперь вот колдун пожаловал. А пару лет назад так даже микробиологи нагрянули – после того как пресса шум подняла: дескать, напустили на глубинку стратегический вирус – потому и вымирает… Придумают же! Биологическое оружие по международному соглашению давным-давно уничтожено: целую неделю, говорят, на загородной свалке колбы с микробами били.
– Ну и где это пепелище? – нарушил молчание Глеб.
– Дядь Славино? – уточнил судовладелец, которого, кстати, звали Ромкой.
– У вас их много, что ли?
– А то! Каждую зиму горим…
Пожарище представляло собой островок старой перемешанной с пылью золы, из которой местами выглядывал чёрный щербатый фундамент и всякая ржавь, не пригодившаяся даже соседям. Тушить, очевидно, никто не пытался, так что дом горел в своё удовольствие. Дотла. Портнягин обошёл кругом давнее место происшествия, поднял хрупкое зёрнышко древесного угля, растёр в пальцах.
– Короче, так, – обрадовал он сельчан. – Никакой вас дядя Слава не проклинал.
И, похоже, скорее огорчил, чем обрадовал. Получалось, что беды их вроде как беспричинны и не на ком даже сердце сорвать.
– Да брось… – обиженно возразил Ромка.
– Точно говорю. Если бы проклял, тут бы энергетика совсем другая была. И астральный каркас дома сохранился бы… А его нет.
– Сам видел, как он золу с ладошки сдувал!
– Испачкал – и сдул. Что ж ему, в золе ходить?
И, пока сизый от загара судовладелец недоверчиво оглядывал пустоту над остатками кирпичной кладки, словно бы пытаясь различить астральный каркас (во-первых, незримый, во-вторых, не сохранившийся), рослый ученик колдуна призадумался вновь. С одной стороны, такое развитие событий его устраивало. С другой, всё надо было начинать сызнова.
Порча и сглаз отпадают. И то, и другое – результат зависти. Вообразить чудика, завидующего обитателям Потёмкинской, Глеб не смог бы при всём желании. Можно, конечно, допустить, что когда-то при царе Горохе селянам и впрямь жилось вольготно, однако, простите, с момента трагической гибели того царя любая порча неминуемо должна была выдохнуться. Не говоря уже о сглазе.
Одержание? Глеб покосился на Ромку. Различить сидящего в человеке беса и для матёрых-то колдунов дело хитрое. Поди пойми, добровольно он водку хлещет или кто-нибудь у него там внутри завёлся и подзуживает… Кстати, бытует мнение, будто по нынешним временам, если даже и вселится лукавый в жителя глубинки, то долго в нём не продержится. Как гремлин в «вихре».
– Кладбище у вас далеко?
– А вон, за взгорком…
По дороге Ромка, должно быть, желая развлечь гостя, принялся подробно рассказывать, как однажды, изрядно подвыпивши, шёл он домой, упал, поднялся, снова упал… Внезапно прервал повествование, недоумённо свёл брови. Дескать, а суть-то в чём? Потом сокрушённо крякнул – и всё-таки решил досказать…
Кладбище выглядело немногим лучше самой деревни. Степью огороженное, не имело оно и той символической естественной границы (канавки, тропинки), отделяющей обычно мир мёртвых от мира живых. Глеб, например, перехода не заметил вообще.
На относительно свежей могилке, сердито подпёрши энергетическим кулачком энергетическую щёку, неподвижно сидела эфирная оболочка недавно похороненной баб Вари. Уяснив, что идут не к ней, спесиво отвернулась. Поперёк бугорка лежал эфирный двойник бадика – надо понимать, того самого, что разломился на три части в руках деда Никодима. Это она, значит, астральную суть из палки забрала, ну и деревяшка, понятно, мигом стала хрупкая, трухлявая… С норовом, видать, была усопшая. Впрочем, оболочки, ни в коем случае не являясь душами, обычно заимствуют у покойного оставшиеся, то есть наименее приятные черты характера. Именно поэтому крайне редко можно услышать что-либо доброе о кладбищенских привидениях.
Кстати…
Портнягин окинул спутников цепким внимательным взглядом. Баб Маня и дед Никодим култыхали потихоньку следом, сами как эфирные оболочки. Сизый Ромка стянул с забубённой башки лыжную шапочку, обнажив интимно белый лоб. Нет. Не видят они баб Варю. Слишком солнце яркое. В сумерках – другое дело…
Собственно, можно было возвращаться. Как это ни странно, но пепелище и кладбище оказались в астральном смысле наиболее благополучными уголками здешних мест.
Так откуда же, чёрт возьми, прёт всё это энергетическое отрицалово, весь этот потусторонний негатив – спаивая людей, разваливая дома?
Придётся побродить по округе…
* * *
Старый колдун Ефрем Нехорошев слыл личностью непредсказуемой: олигарха с охраной мог полчаса промурыжить в прихожей, а какого-нибудь бродяжку встретить у порога и самолично усадить в кресло. Могло, впрочем, случиться и наоборот. Что именно выкинет учитель, Глеб сказать бы заранее не решился.
Сегодня утром он, например, поспорить был готов, что визит сизого от загара юного деревенского забулдыги не продлится и пяти минут, однако вскоре, к удивлению своему, услышал бесцеремонное обращение «дядь Ефрем» и в который раз осознал свою неправоту. Оба – и хозяин, и гость – были, представьте, почти земляки. Даже общие знакомые у них отыскались! Словом, прошибла старика ностальгия, а крайним, как всегда, оказался Портнягин.
– И впрямь съездил бы ты к ним, Глебушка… – умильно попросил размякший чародей. – Чует моё сердце, колданули деревеньку-то…
– Может, в астральном виде сначала… – попытался выкрутиться тот. – Самому-то мне зачем ездить?
Ефрем насупился.
– Нет, – порешил он сурово. – В астральном – это вроде как неуважение получается к людям… Вроде как подсматриваешь тишком. Ты уж давай открыто, как есть…
И вот теперь Глеб Портнягин бродил в окрестностях деревни Потёмкинской, прикидывая напряжённость негативной энергетики и поругивая втихомолку старого путаника.
Внезапно он ухватил краем глаза некое движение воздуха шагах в двадцати от себя. Замер, всмотрелся. Там, не касаясь ступнями пологого склона, поросшего бирюзовым полынком, и опираясь на тот же бадик, брела едва различимая в солнечном свете эфирная оболочка усопшей баб Вари. С трудом передвигая ноги и слегка наклонившись вперёд, она словно бы продавливала впалой грудью встречный ветер, хотя день стоял тихий, жаркий.
Куда это она, интересно, с кладбища нацелилась?
Странно. Если верить такому общепризнаному авторитету, как Ледбитер, оболочки не могут удаляться от могилы больше, чем на пару ярдов. А тут уже добрых полтора километра. Может, это и не оболочка вовсе? Может, чья-нибудь мыслеформа? Портнягин подошёл поближе. Нет, всё-таки оболочка. Вроде бы…
Он сделал ещё один шаг – и сразу угодил в сильнейший негативный поток, тот самый, что с такими усилиями одолевала эфирная копия покойницы. На душе сразу стало скверно, захотелось вдруг напиться, набить кому-нибудь морду, основать свою фирму и перехватить всю клиентуру учителя… Вот оно что! Энергоотвод. Какая-то падла накапливала где-то поблизости отрицаловку и канализировала её в сторону деревни.
Содрогаясь от мерзких ощущений, Глеб ринулся против течения. Быстро оторвался от баб Вари и, взбежав на пригорок, увидел то, что ожидал увидеть: красный пятиэтажный особняк под зелёной чешуйчатой крышей.
* * *
Неустанно браня учёную братию за бездуховность, многие известные мистики тем не менее не раз уже проговаривались сгоряча, что циничный, безбожный закон Ломоносова-Лавуазье, оказывается, вовсю действует в астрале. Да, господа! Даже если не трогать учение о карме, наслушаешься оккультистов – и волей-неволей придёшь к выводу, что зло не возникает само собой и не исчезает бесследно, а мы с вами в меру сил лишь перепихиваем его друг другу.
Негодяй, наивно полагающий, будто он творит зло, в действительности обуян гордыней, ибо лицензия на данный род деятельности выдана Творцом одному только дьяволу, который негодяя и попутал. Остроумна догадка, будто именно враг рода человеческого умышленно поддерживает уровень мирового зла на должной отметке, но это, повторяю, не более чем догадка.
Взять обычную целительскую практику. Больному предлагают приобрести дорогостоящую игрушку или что-нибудь из бижутерии, затем с помощью колдовского ритуала, сопровождаемого заговором, а то и молитвой, пересаживают хворь в купленный предмет и велят оставить на тротуаре. Вещица красивая – кто-нибудь да поднимет. В итоге подбросивший выздоровел, нашедший заболел, но количество зла на душу населения, согласитесь, осталось прежним!
Собственно говоря, что такое бизнес (в широком, конечно, понимании слова), если не ряд магических обрядов и манипуляций, переводящих стрелки на ближнего твоего?
Каждому ребёнку известно: основываешь ли ты фирму, обживаешь ли особняк – перво-наперво зови попа с кадилом. Освятил – считай, все напасти выгнал. Правда недалеко и ненадолго, вроде как пыль сухим веником поднял: глядь – осела гуще прежнего. Почему гуще? Да потому что любое место, где денежка плодится и размножается, обречено стать накопителем негативной энергетики. Но не сворачивать же из-за этого дело! Стало быть, умный человек заблаговременно должен позаботиться о том, куда сбрасывать отрицательные эмоции и прочую дрянь. Вспомним римлян. Не зря слыли они лучшими градостроителями древности: сначала прокладывали канализацию, а там уж дома возводили.
Схему Глеб выявил довольно быстро. От особняка до овражка оба слива шли вместе, потом разбегались: материальное дерьмо – в ерик, духовное – в деревню. Должно быть, проектировщики прикинули, что так и так пропадать глубинке. Строго судить их за это не следовало: они же наверняка ни разу в глаза не видели ни баб Маню, ни деда Никодима, ни запойного Ромку, ни обезноженного поджигателя. А когда вредишь неизвестно кому, это всё равно что никому не вредишь…
Портнягин выбрался из незримого стока астральных нечистот и снова почувствовал себя человеком. А почувствовав, нахмурился.
Ладно. Схему выявил. И что дальше? Перекрыть энергоотвод? Знать бы ещё для начала, как это делается! Кроме того, частная собственность. Посягнёшь – влетит от наставника. Да и не только от него, пожалуй. Вон она какая, собственность-то, в пять этажей! Собаки, охрана, сигнализация, может, даже колдун обслуживает… по вызову…
Так и не решив, что ему конкретно предпринять, ученик чародея двинулся к синеющей неподалёку полосе асфальта, проложенной, надо думать, от железных узорчатых ворот особняка до самой магистрали. В любом случае звонить Ефрему не стоило. Отругает – Бог с ним. Хуже, если велит вернуться в город и приедет разбираться лично. Такого унижения Глеб Портнягин допустить не мог: легкомыслие и безалаберность сочетались в нём с самомнением и упрямством, что, как известно, даёт в итоге гармоничную личность.
Выбравшись на асфальт, он первым делом обобрал репьи с левой штанины и уже собирался взяться за правую, когда рядом притормозила скромная серенькая иномарка чумахлинской сборки и весёлый знакомый голос произнёс:
– Ну где бы мы ещё с тобой встретились!
Из-за наполовину опущенного тёмного стекла выглянула румяная улыбающаяся физия Игната Фастунова.
Действительно, где бы ещё? Встреча, неожиданная сама по себе, представлялась вовсе подозрительной, если вспомнить, что бывший одноклассник Портнягина – тоже ученик колдуна. Конкурента и нигроманта с неуловимо белогвардейской фамилией Кудесов. Хотя это могло быть и псевдонимом…
