Текст книги "Бал был бел"

Автор книги: Евгений Лукин

 
Я потому сижу под вязом,
а не под крымским кипарисом,
что гражданином быть обязан
не где хочу, а где прописан.
 

 
Ничего не тонет в Лете —
аж в глазах рябит.
Всё в отцов играют дети,
всё кричат: «Убит!»
 

 
Жил бездумно и бестолково
наподобие Хлестакова.
Кто же создал Тебя такого,
что меня Ты создал такого?
 

 
Прикроет Правительство наши гулянки.
Никак не вколотишь в торец ему,
что это жене изменяют по пьянке,
а Родине – только по-трезвому.
 

 
Я советскую власть, господа,
обожаю, поскольку тогда
денег не было ни у кого,
а теперь – у меня одного.
 

 
Молодой провозвестник идей
говорит, что он верит в людей.
Сколько ж нужно бабла огрести,
чтобы веру в людей обрести?
 

 
Говорят, «совок» был пошлым,
неприятности таящим,
но, когда пугают прошлым,
значит страшно в настоящем.
 

 
Отстроим последний храм,
спалим последнюю ГЭС —
и сгинет советский срам
из-под родных небес.
 

 
Как вы там сладкоголосо
ни трактуйте белый свет,
вера – это не ответ,
а отсутствие вопроса.
 

 
Ну куда ни сунешься – везде
ротозеи, жаждущие чуда,
и любому – что Христос, что Будда,
лишь бы прогулялся по воде!
 

 
Питая туземцев дебелых,
снабжая часами, трусами,
устали от бремени белых —
и стали туземцами сами.
 

 
Свойство праведного гнева
таково,
что убьёшь, а скажут: «Эва!
Не того!»
 

 
Устремившись к западным вершинам
и достигши западных вершин,
смерим нашу Родину аршином —
и как раз получится аршин.
 

 
Занимаясь тем
сам не знаю чем
я живу затем
чтоб понять зачем.
 

 
Коридоры амбулаторий.
Скоро, видимо, убывать.
Объявил бы Ты мораторий,
прекратил бы нас убивать.
 

 
Жируй, Европа толстокожая,
а мы – на внутренних весах —
уже достойны Царства Божия
в отдельно взятых небесах.
 

 
В головёнку ржаву
не приходит, видно,
что за сверхдержаву
будет сверхобидно.
 

 
Пропаганда, пропаганда…
Сплю – и вижу старину,
где единственнаябанда
контролирует страну.
 

 
Дураки и дороги, что мы выбираем,
даже если они беда,
всё равно неразрывны с отеческим краем,
как берёзка и лебеда.
 

 
Прилетит метеорит,
о планету грянется.
Всё, естественно, сгорит,
а Чубайс останется.
 

 
Мадам, не прячьте чувств!
По мнению Христа,
не оскверняет уст
входящее в уста.
 

 
На суету сует,
прошу вас ради бога,
не проливайте свет —
его и так не много.
 

 
Таинственный родительный падеж,
приют внезапных множественных чисел!
Вот, скажем, зло. Ему, подозреваю,
так одиноко в прочих падежах…
 

 
Опять скулит! А не его ли
освободили от неволи?
Уймись, дурашка: ми́нут годы —
освободят и от свободы.
 

 
Разъяв страну, вы были говорливы:
ну слава богу, скинули обузу!
Примите же с восторгом эти взрывы —
поминки по Советскому Союзу.
 

 
Да огнём они гори,
эти добрые цари!
Обожаемый злодей,
приходи и володей!
 

 
Флакончик с приворотцем у Таиски,
рунические знаки на Татьянке…
Хреновые вы были атеистки —
хреновые вы стали христианки.
 

 
То, что мы построим мир иной
и достигнем европейских уровней,
слышал я при партии родной
и при демократии двоюродной.
 

 
Такой туман, что не видать
ни губернатора, ни мэра,
ни президента, ни премьера…
Такая, братцы, благодать.
 

 
Нумерация проста —
начинается с хвоста
и при этом крайне редко
простирается до ста.
 

 
Пару строк сложил
на мемориал:
«Умирал – как жил.
Жил – как умирал».
 

 
Помолюся у кивота [10]10
  Кивот – украшенный шкафчик для икон (церковн.).


[Закрыть],
попою на крылосе [11]11
  Крылос – то же, что клирос: место, где во время богослужения стоят певчие (церковн.).


[Закрыть] —
и забудется, что льгота
Родиной накрыласи.
 

 
Спасут ли нас нефть и уран,
когда с перекосом основа:
при этакой прорве дворян —
и ни одного крепостного?
 

 
Вот уложит меня на матрас
карачун неминучий —
Боже правый, уверую враз,
только долго не мучай!
 

 
Так порой напрягут
эти братья по разуму!
И не лгут ведь, не лгут —
просто помнят по-разному.
 

 
Ты не поздно ли, Володя,
начал думать о народе?
Это раньше был народ,
а теперь – наоборот.
 

 
Вот полыхнёт оно огнём —
и в окончательном развале
не сразу даже и поймём,
что Президента Митькой звали [12]12
  Митькой звали – с 2008 по 2012 год президентом Российской Федерации был Дмитрий Анатольевич Медведев.


[Закрыть].
 

 
Покажите-ка грядущее…
как-то сшито бестолково…
и расцветочка гнетущая…
А другого никакого?
 

Куняеву [13]13
  Куняев – Станислав Куняев, советский российский поэт, известный своими националистическими взглядами. Автор стихотворения «Добро должно быть с кулаками…»


[Закрыть]

 
Добро должно быть с кулаками
до той поры, пока народ
у них рабочими руками
своё добро не отберёт.
 

 
Когда во храме Артемиды
вдруг обнаружится растрата,
взамен служителей Фемиды
разумней вызвать Герострата.
 

(подражание)

 
Урну из рук изронив, об утёс её дева разбила —
видно, тогда и пропал триста один бюллетень.
 

 
То ли мало было водки,
то ли Стенька не таков,
чтобы выбросить из лодки
недовольных казаков…
 

 
Снова станет населенье
из бандитского советским
и пойдёт на поселенье
по местам по соловецким.
 

 
Сама растила мальца
Природа-Мать-Одиночка —
и трудно винить сыночка,
что выдумал он Отца.
 

 
Мэры, губернаторы, премьеры
устремили взоры в небеси.
Сколько веры, столько и карьеры
на святой чиновничьей Руси.
 

 
От Камчатки до Экибастуза
всюду я презрением облит,
гражданин Советского Союза,
проще говоря, космополит.
 

А. П.

 
Оду? Оды не осилю.
Где нам, сиволапым!
Чтобы так любить Россию,
надо быть арапом.
 

Жирику

 
Полюбила сокола,
стройного, высокого.
Добралася до мудей —
а они от ведмедей.
 

 
Был бульончик в обычай,
а ныне – чаёвничай…
Почему же он птичий?
Почему не чиновничий?
 

 
Не убил ни одного душмана,
не бомбил ни одного Кабула…
Так теперь мучительно и больно
за бесцельно прожитые годы!
 

 
Ни волов, ни ослов.
Детки умерли. Горбишься каменно.
– Улыбнитесь, Иов!
Вон туда. Это скрытая камера.
 

 
Думала б ты заранее,
лапотная Евразия!
Платят за вымирание
мало до безобразия.
 

 
Поскольку власти
во власти власти,
скажите: «Здрасьте», —
и не вылазьте!
 

 
Пытаюсь вникнуть в существо
задачи этакого рода:
как уничтожить воровство,
не уничтоживши народа?
 

 
То ли у них, ребята, этакая харизма,
то ли в башках дуплисто у пресловутой братии:
глянешь на демократа – хочется коммунизма,
глянешь на коммуниста – хочется демократии.
 

 
К бритым ли прибиться мне или к седым?
Как теперь вести себя и при ком?
Не хватало глупости быть молодым —
не хватает мудрости стать стариком.
 

 
Заходя во храм со свитою,
в колокольном звоне плавая,
что ж вы все такие сытые,
если все такие правые?
 

 
Вопрошал Пилат Христа:
«Что есть истина?»
Дальше – пропуск в три листа,
что естественно.
 

 
Ты, распятый в терновом своём венце
за чужие грехи и горе,
да о том ли Ты говорил Отце,
что младенчика жёг в Гоморре?
 

 
Я похож на кирпич
из какого-то зданья —
он его очертанья
пытался постичь.
 

 
Ни бабок не срубя,
ни почестей, ни вилл,
всю жизнь искал себя.
Нашёл – и удавил.
 

 
Во лжи и фальши
иного дня
живите дальше,
но без меня.
 

II. Из сборника «Чёртова сова» (2004)

«Ты перед тем, как вешаться, сперва…»

 
Ты перед тем, как вешаться, сперва
поговори (живём-то однова!) —
и выйдет, что ни в чём ты, если честно,
не виноват – планида такова…
За то, что жив, спасибо вам, слова,
слова, слова, а совесть бессловесна —
молчит и смотрит, чёртова сова!
 

2001

Скажи, что ты жива…

 
Прав Ты, о Господи, трижды прав
в этом обвале бед,
но разреши обратиться в прах —
сил моих больше нет.
 
 
Прав Ты, и кара Твоя проста:
в белый смертельный сплав
слиты время лёгких растрат
и время тяжких расплат.
 
 
Трижды прав Ты, но в муке дня,
который там, впереди,
Господи, убивая меня,
любимую пощади!
 

1976

 
В глубоком чёрном льду
ветвистые расколы
прозрачно-известковы,
и я по ним иду.
А было – шли вдвоём,
ещё живые оба,
и завитком сугроба
кончался водоём.
 

2003

 
Скорлупка бигуди.
Пылятся кружева.
Послушай, разбуди,
скажи, что ты жива.
Такой подробный бред —
до складочки по шву.
И пачка сигарет
лежит – как наяву.
 

1996

 
Вот и осень с позолотцей.
Всюду тонкий запах тленья.
Крашу крестик, правлю тризну,
разговариваю с твердью.
Самому ещё придётся
отвечать за преступленье,
именуемое жизнью
и караемое смертью.
 

2002

 
Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь!
В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги,
вновь приходит на помощь весёлая сильная плоть,
и убийца по имени совесть уходит с дороги.
Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле
и шагнёт к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца,
ты ещё затоскуешь, дружок, о кипящей смоле,
раскалённых щипцах и зазубренных тяжких трезубцах.
 

1995

 
Над рекой, над кручей яра,
начиная клокотать,
шла гроза – как Божья кара
или Божья благодать.
Полыхая белокрыло,
шла по сутолоке вод —
и уже не важно было:
воскресит или убьёт.
 

2003

 
Вот и кончен поединок. Навсегда.
Впереди ещё какие-то года,
слёзы пьяные да карканье ворон.
На зубах скрипит песчинка с похорон.
 

1996

Теперь уже недолго…

 
Будут ли тому причиной войны
или наступленье тяжких льдов —
мы уйдём. Земля вздохнет спокойно,
распрямляя шрамы городов.
Разве это не издёвка злая:
пробуя на ноготь остриё,
взрывами и плугами терзая,
люди звали матушкой её!
Из окна – запруженная Волга.
Берега в строительной пыли.
Ждёт Земля. Теперь уже недолго.
Мы уходим. Мы почти ушли.
 

1978

 
Мне снятся сны, где всё – как наяву:
иду проспектом, что-то покупаю.
На кой я чёрт, скажите, засыпаю —
и снова, получается, живу?
Я эту явь когда-нибудь взорву,
но не за то, что тесно в ней и тошно,
и даже не за подлость, а за то, что
мне снятся сны, где всё – как наяву!
 

1997

 
Когда ты предаёшься хлопотам
в толпе таких же человечин,
внутри нашёптывает кто-то там:
«Ты, парень, случаем, не вечен?
Со страхом или с умилением,
но пережил ты, спору нету,
любовь, Отечество, миллениум…
Осталось пережить планету».
 

2003

 
Забавно сознавать, но Робинзон-то —
в тебе. Не на рисунке. Не в строке.
Куда ни глянь, враньё до горизонта,
и ты один на малом островке.
Что остаётся? Верить в милость Божью,
когда волна пугающе близка,
да подбирать обкатанные ложью
обломки истин с белого песка.
 

1998

 
Ужасен русский Бог. Услужлив русский бес.
Один – молчит, другой – не умолкает,
словами сыплет, локотком толкает —
по долгу службы, что ли, отвлекает
от грозного молчания небес?
 

2004

 
Ничего мы не обрящем —
только темечко расплющим,
пребывая в настоящем
и мечтая о грядущем.
Не дури, едрёна вошь!
Рок тебя не проворонит.
Здесь ты все-таки живёшь,
а в грядущем – похоронят.
 

2002

 
Когда возвратишься в пустую
бетонную гулкую клеть,
где лампа горит вхолостую
и где предстоит околеть,
ты лепет воды в туалете
прими за журчанье ручья —
и нет уже каменной клети,
и вновь боевая ничья!
 

2002

Белая усадьба

 
Неба серое болотце.
Влажная стена.
У балкона чайка бьётся,
будто простыня.
Бедолага, шаромыга [14]14
  Шаромыга – то же, что шаромыжник: жулик, обманщик.


[Закрыть],
марлевый испод.
Это утро. Это Рига.
Это Новый год.
 

1995

Людмиле Козинец

 
Ох, упрям! Сижу в кабаке.
Сыт и пьян, и нос в табаке.
То ли песня вдалеке,
то ли где-то свадьба…
Штоф вина на столе пустом
у окна, а в окошке том —
над господским над прудом
белая усадьба.
 
 
Сыр да бор да негромкий сказ,
мол, недобр у барыни глаз —
привораживает враз,
хуже не сказать бы…
Черти пьяные, вы о ком?
Я-то с барыней не знаком!
Ну а сам взгляну тайком
в сторону усадьбы.
 
 
Что ж, колдунья, твоя взяла!
Грош кладу я на край стола.
Углядела, повела…
Век тебя не знать бы!
Волшебством ты и впрямь сильна:
я в шестом кабаке спьяна́,
а в окошке вновь она —
белая усадьба…
 

1992

 
Я к тебе уже не приду.
Никогда тебе не спою.
Оставайся в своём раю —
я останусь в своём аду.
 
 
Иногда лишь приснится сон:
позолота старинных книг,
за окошком – прибоя стон
и раскинувший крылья бриг.
 
 
Я бы мог за тобой пойти
в чёрный ад под вороний грай.
Только в рай не могу, прости,
потому что не верю в рай.
 
 
Наша жизнь – как прокля́тый круг
из предательств и суеты.
Иногда лишь приснится вдруг
всё, о чём говорила ты.
 
 
Выбирай тут, не выбирай —
не раздвинутся створки врат.
Да и рай твой – лишь с виду рай,
а присмотришься – тот же ад.
 
 
Я к тебе уже не приду.
Не бывать нам с тобой вдвоём.
Я останусь в своём аду.
Оставайся и ты в своём.
 
 
Иногда лишь приснится сон…
 

1993

Далии Трускиновской

 
Как ты там, за рубежом,
у стеклянных побережий,
где февральский ветер свежий
так и лезет на рожон…
 
 
Та ли прежняя зима
в городках, где даже тюрьмы
до того миниатюрны,
что уж лучше Колыма…
 
 
Ты в моём проходишь сне
мостовой черногранитной
за новёхонькой границей
в новорожденной стране.
 
 
Взять нагрянуть невпопад
в город вычурный и тесный
под готически отвесный
прибалтийский снегопад.
 
 
Ты откинешь капюшон,
на меня с улыбкой глядя.
Растолкуй мне, бога ради:
кто из нас за рубежом?
 

1994

Далии Трускиновской

 
Так неистово светла
грань весеннего стекла,
что хотел бы жизнь растратить —
да растрачена дотла!
 
 
Четвертованная грусть.
Четвертованная Русь.
Я к тебе через границу
и ползком не проберусь.
 
 
Кружевные берега
да непрочные снега —
всё как есть перечеркнула
полосатая слега [15]15
  Слега – толстая жердь; здесь – пограничный столб.


[Закрыть].
 
 
Вот и водка налита,
да какая-то не та:
вроде пробую напиться —
не выходит ни черта.
 
 
Колобродит у окна
одичалая весна.
Впору гибнуть за Отчизну,
хоть и бывшая она…
 

1993

 
Счастье, выглянув едва,
обернулось пьяным бредом.
То ли предали слова,
то ли я кого-то предал.
 
 
Цве́та крови и чернил
грязь и ржавчина в горниле.
То ль кого похоронил,
то ль меня похоронили.
 
 
Безнадёжное «зеро».
Где же адская бумага,
петушиное перо,
опереточная шпага?
 
 
Год любви любой ценой —
вот и всё, о чём просил бы.
Как ты выдуман, Хромой,
беспощадно и красиво!
 

1980

Найдёныш

 
Точно не твою судьбу, но чью-то
одарил Господь, попутал бес.
Краткое, свершившееся чудо.
Больше не предвидится чудес.
Говори что надо и не надо,
только о случившемся молчи.
В чёрном кофе кубик рафинада —
белый домик раствори в ночи.
 

1997

 
Пересыпан городок
снегом, будто нафталином.
Утро зимнее, пошли нам
лучезарный колобок.
После вьюжных веретён
пусть мигнёт румяным веком,
по заоблачным сусекам
добрым Боженькой метён.
 

2003

 
Идите к чёрту, господа,
прямыми стройными рядами —
и возраст вашими годами
не измеряйте никогда!
Нам, слава богу, не до вас,
когда мы, рук не разнимая,
глазеем на январский вяз,
а он цветёт, как вишня в мае.
 

2002

 
И постигаешь в размышленьи праздном,
что чувство, полыхнувшее из тьмы,
сравнимо лишь со старческим маразмом,
когда и впрямь становимся детьми.
Прилично ли, скажите, в наши годы
по скверу, взявшись за руки, брести,
где скалят зубы взрослые уроды,
которым часто нет и двадцати?
 

2008

 
Нет, никогда уж нам не стать
ни патриархом, ни матроной:
пропустишь миг определённый —
и возраста не наверстать.
Нужна особенная стать,
авторитет, по крайней мере,
учить на собственном примере,
как можно этакими стать.
 

2004

 
Ещё жива отзывчивая плоть.
Ещё чудит, петляет колея.
Поистине всемилостив Господь,
когда щадит такую тварь, как я.
Самовлюблённый жадный упырёк,
что я творил! И что я говорил!
А Он меня не только уберёг —
Он мне с тобою встречу подарил.
 

1997

Фарфоровая речь

 
Моя пятидесятая весна
перебирает ивовые плети,
как будто на пятидесятилетье
неладное задумала она:
«Вот эта розга, – пробует, – длинна,
та – коротка, а тоненькие эти
и вовсе не откликнутся в поэте…
Когда бы в молодые времена!»
 

2000

 
Метафора – намёк
на то, что всё похоже:
и ветреный денёк,
и рваная рогожа,
и рожей за пенёк
задевший друг Серёжа
везде одно и то же,
а нам и невдомёк.
 

2009

 
Человек интересен, когда ему нечего делать,
а иначе он скучен и прост, как деталь агрегата:
вычитает из ста восемнадцати семьдесят девять,
отправляется спать поздновато, встаёт рановато,
исправляет косилку, поскольку грядёт косовица [16]16
  Косовица – сенокос.


[Закрыть],
сочиняет статью о полезных сортах маринада.
И кончается жизнь. И не то чтобы там удавиться,
а подумать-то некогда: «На фиг мне всё это надо?»
 

2010

 
Согласно индийским гультяям [17]17
  Гультяй – пьяница, лодырь, лоботряс.


[Закрыть],
любое деяние – зло.
А я уродился лентяем —
и, стало быть, мне повезло.
И, стало быть, спрошенный небом,
скажу, незапятнанно бел:
«Не брал. Не участвовал. Не был.
Нескладные песенки пел».
 

2003

 
Не давать им пряников!
Отхлестать орешником!
Из-за этих праведников
я считаюсь грешником!
 
 
Повстречаешь – тресни-ка
в лоб зелейной скляницей!
Из-за этих трезвенников
я считаюсь пьяницей!
 
 
Стих утоплен в вермутах.
Стро́ки – нищета и сушь.
Из-за этих лермонтовых
я и не считаюсь уж!
 

1995

 
Звуки пошли не те —
глу́хи, невнятны, ту́пы.
Яблоки в темноте
падают – словно трупы.
Вот и сижу в саду,
внемля недобрым звукам.
Скоро ведь упаду
с тем же коротким стуком.
 

2003

Н. Л.

 
Проспект – и ни единого мента,
хотя обычно по менту на рыло.
Остолбенел. Накрыла немота.
Потом надежда робкая накрыла.
Неужто впрямь? Неужто белокрыло
взбурлило небо, и легла, крута,
архангела разящая пята?
Слабо́ легавым против Гавриила.
Его пята – надгробная плита.
А ты мне что намедни говорила?
Мол, не молись, не выйдет ни черта…
Ты погляди, какая лепота!
И улица лежит, не пронята
ни трелию, ни топотом мента.
 

1997

 
Хуже злого костоеда [18]18
  Костоед – то же, что волосянка: панариций, острое воспаление около ногтей на пальцах рук или ног.


[Закрыть]зарубежный Кастанеда,
и мосол, как кастаньета, жалко щёлкает в коленке,
и черновики нетленки между томом Короленки
и записочкой от Ленки затаились в аккурате
в том бумажном зиккурате, что воздвигся у кровати,
угрожая покарати мощным оползнем культуры —
житием Бонавентуры, редкой книжицей «Уйгуры»
и запиской этой дуры: дескать, где мой Кастанеда?..
 

1996

 
Достаётся нынче правдам —
травят как хотят!
Я сижу любуюсь прайдом
рыженьких котят.
Что мне правды! Что мне травли!
Помыслы просты,
как мелькающие в травке
рыжие хвосты.
 

2003

 
Тает жизнь в осеннем шелесте,
усыхает, как лоза.
У меня вставные челюсти
и безумные глаза.
 
 
Скальте, скальте зубы юные!
Нет бы скальда поберечь
за глаза его безумные
и фарфоровую речь!
 

2001

 
Заклубились беды вороньём.
Да и ладно!
Съеду я куда-нибудь в район
Таиланда.
Там, в густом тропическом саду,
с загибона
я, пожалуй, как-нибудь сойду
за гиббона.
 

2003

 
Век растрачен. Родина украдена.
В жёлтой прессе – перечень разборок.
Общество – бессмысленная гадина —
давит тех, кто мил тебе и дорог.
Поселить бы их в отдельной рощице
где-нибудь в районе Балашова…
И возникнет маленькое общество —
точное подобие большого.
 

2003

 
Не поймёшь, что с тобою сталось?
Вынь аптечку. Прими фестал.
Это старость, а не усталость —
не настолько уж ты устал.
Вот и принял. Теперь постой-ка,
вновь живым себя ощути.
Хорошо бы устать настолько,
чтобы сам захотел уйти.
 

2009

 
Не говори, что счастье мнимо,
сиди и пей себе коньяк
за то, что жизнь проходит мимо,
как невнимательный маньяк.
 

2003

Не дай мне Бог…

А. Пушкин

 
Была, я знаю, веская причина
сказать: «Не дай мне Бог сойти с ума».
Чудовищна застывшая личина,
и неприятны жёлтые дома.
Зато, когда подобие ГУЛАГа
воссоздаёт Отчизна-Перемать
и в доме шмон, – какое это благо
глядеть и ничего не понимать!
 

2003

Это кем же мы были…

 
Помню: книжки рубили —
аж плахи трещали.
Это кем же мы были,
если нас запрещали?
Уличали. Свистали.
Политику шили.
Это кем же мы стали,
если нас разрешили?
 

2002

 
Ни прозаик, ни поэт.
Ни бунтарь, ни обыватель.
Ни пощёчин, ни объятий.
Ни конфузий, ни побед.
И сидишь – незнамо кто,
биографию итожа,
ну а там одно и то же,
то есть то же, но не то.
 

2002

 
До чего бесцеремонно
осень красок наметала:
от незрелого лимона
до румяного металла!
Этот лист как будто в мыле,
тот коричнево-кукожист.
Вот бы автору вломили
в Академии Художеств!
 

2002

 
Пегас начинал, к примеру,
простым боевым конём —
помог одолеть Химеру
тому, кто сидел на нём.
 
 
Стоптал её с полнаскока,
нахрапом ошеломив.
Сказать не могу, насколько
мне нравится этот миф!
 
 
Эллада от нас – далече.
К тому же с теченьем дней
пегасы пошли помельче,
страшилища – покрупней.
 
 
Пропорции и размеры
иные, чем в старину:
химеры – так уж химеры,
аж морда на всю страну!
 
 
Пугайся их, не пугайся,
но древле, теперь и впредь
иначе как на Пегасе
Химеру не одолеть.
 

2002