Текст книги "Лечиться будем"
Автор книги: Евгений Лукин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Стратополох снова опустился на стул и некоторое время не мог выговорить ни слова.
– Слушай! – ошарашенно вымолвил он наконец. – Ну, политика – ладно, а вот религия… Их же затопчут…
– Кто? – с безнадежной усмешкой отозвался редактор. – Кто затопчет? Пол-Сызнова закодировано… да и попы уже всех достали… А вот еще не желаешь? «Бред архаический…»
– Стоп! – прервал Артём. – Я, например, беспартийный патриот… Редактор немедленно отложил словарь и взял газету.
– Так… – бормотал он, водя пальцем по абзацам, отмеченным красным карандашом. – Где же тут было… Ага…
– Что это?
– Тронная речь… Значит, говоришь, беспартийный патриот. Тогда слушай: «Следует также учитывать, что лица с нетрадиционной сексуальной ориентацией могут вступать в интимную связь не только с живыми существами (гомосексуалисты, зоофилы), но также с неодушевленными предметами (фетишисты) и даже с абстрактными понятиями (патриоты)».
– Но не в сексуальную же связь! – заорал Артём.
Редактор засопел и, бросив газету на стол, снова раскрыл словарь. На этот раз листал подольше.
– «Зоофилия эротическая, – огласил он в итоге, – вид перверсии, при которой больные испытывают наслаждение при рассматривании животных или общении с ними, например, при верховой езде, дрессировке…»
– И что?
– «При этом отсутствует стремление к совокуплению с животными», – хмуро дочитал редактор. – Один к одному. Ты же с Отечеством тоже совокупляться не собираешься… Так, наслаждаешься при рассматривании…
– Постой! – взмолился Артём, берясь за виски. – Дай сообразить…
Несколько секунд прошло в напряженном молчании.
– Так… – хрипло выговорил Стратополох. – Выходит, мы теперь извращенцы?
– Выходит…
– И куда нас теперь? В психушку?
– Кодирование и лечение только на добровольных началах, – проворчал редактор. – Если не врут, конечно… А вот за пропаганду извращений могут и принудительно…
– Нет, интересное дело! А если я не отмечусь в поликлинике?
– Не будешь считаться патриотом. Артём молчал.
– Эх… – так ничего и не услышав, с горечью сказал редактор и помотал щеками. – Вот помяни мое слово, все врассыпную брызнут, ни один не отметится… Давай-ка еще примем, – решительно закончил он, доливая в рюмку Стратополоха до краешка.
Выпили. Некоторое время редактор сидел, опустив голову, потом вскинул выкаченные наслезенные глаза и, скрипнув зубами, с маху хватил кулаком по «Толковому словарю психиатрических терминов».
– За Родину, – всхлипнул он, – на все пойду! Пусть хоть в пидарасы пишут…
Глава 3. Быт
День приходил, как всегда: в сумасшествии тихом…
Александр Блок.
В подъезде тонко благоухало хлоркой. На тщательно ободранной, подготовленной к дезинфекции и побелке стене кривлялась ненавистная, но, слава богу, отчасти заскобленная латиница. Еще стену украшал плакат с изображением осенней аллеи и уходящей по ней в обнимку разнополой пары. Внизу постер был снабжен лозунгом: «Что естественно – то не безобразно». А чуть ниже кто-то уже успел добавить ехидным ядовито-зеленым маркером: «Но что естественно?»
Артём приостановился перед почтовым ящиком и, отомкнув жестяную дверцу, достал свежий номер газеты «Будьте здоровы!». Нашел на предпоследней странице рубрику «Литературный диагноз», проглядел заголовки…
– Доброе утречко, – послышался за спиной сладенький голос соседки. – Про себя небось ищете?
Артём обернулся. Округлое личико женщины лучилось улыбкой, глаза же откровенно проводили внешний досмотр. Супруг соседки, серый, невзрачный человечек в сером, невзрачном плащике и такой же кепочке, держался чуть позади, ступенькой выше.
Пару лет назад мужичонка этот пострадал в автомобильной катастрофе и с той поры повредился рассудком: требовал максимального вознаграждения, пытался убедить окружающих в своей нетрудоспособности, мечтал наказать виновников аварии. Подобный синдром психических расстройств, согласно словарю, называется синистрозом.
Надо полагать, пожилая чета направлялась в аптеку.
– И про себя тоже… – приняв рассеянный вид, отвечал Артём. Больше не было сказано ни слова. И лишь прикрывая за собой входную дверь, невзрачный сосед проворчал негромко, но отчетливо:
– Ну и подъезд у нас! Не педрики – так патрики… Стратополоху захотелось догнать и пришибить урода. «Патрики!»
А у самого, между прочим, походочка-то лисья, ступни по одной линии ставит. Это еще выяснить надо, не поражены ли у соседушки лобные доли головного мозга! Накатать на козла анонимку… Нельзя. Отказ от своего имени чаще всего наблюдается при шизофрении, а иногда и при глубоком слабоумии. Жаль…
Отчасти успокоившись, снова развернул газету. Вот он «Литературный диагноз». И опять об Артёме Стратополохе – ни словечка. Обидно… Книжка-то уже месяц как вышла…
***
Поднявшись на второй этаж, Артём достал ключи, но тут дверь квартиры распахнулась и на блистающую чистотой площадку (теперь Виктория мыла ее через день со стиральным порошком) вылетел вечно куда-то спешащий Павлик. Был он в парадной форме: стального цвета шорты, отутюженная белая рубашка, на шее – аккуратно повязанный розовый галстук.
– Куда это ты? – не понял Артём.
– На консилиум, – радостно отрапортовал сын. – Митьку исключать будем.
– Как? Из школы? – ужаснулся отец. – За что?
– Не, не из школы, – успокоил Павлик. – Из юннатов. Достукался – сеструхин галстук надел и так пришел…
– В класс?! Может, не нарочно?
– Ну да, не нарочно! С Толяном на щелбаны поспорил!
– Ты хоть перекусить-то успел?
Но белая рубашка уже мелькнула на промежуточной площадке – и сгинула. Хлопнула дверь подъезда. Несколько секунд Артём стоял, оцепенело глядя в пустой пролет. Ай-яй-яй, что делается! Вот уже и чистки рядовку них…
***
В последнее время Виктория вообще научилась неплохо готовить, но сегодня она явно превзошла саму себя. Рядом с дымящейся тарелкой умопомрачительного харчо стояла ваза из непрозрачного морозного стекла, полная светлых водочных капсул. Артём Стратополох уплетал первое, демонстративно мыча и мурлыча от удовольствия. А со стены кухни на него ласково взирал известный портрет доктора Безуглова, снабженный понизу оскорбительным изречением: «Патриотизм – самая изощренная форма нанесения ущерба Родине».
Прятать глаза было бы несколько унизительно, поэтому Артём, поглядывая с ответной улыбкой на изображение Президента, в отместку принялся вспоминать, как однажды, ожидая со дня на день возвращения Вики с курорта, он на всякий случай решил уничтожить осевшие в памяти компьютера порнушные снимки из Интернета. Посмотрит – убьет, посмотрит – убьет, посмотрит… И вдруг указательный палец замер над кнопкой. Вроде бы снимок как снимок. Улыбчивый педофил охмуряет первоклашку с бантиками. Оба еще одетые. Только вот личико у педофила почему-то знакомое. Пригляделся – ба! Да это ж наш доктор Безуглов школьников с началом учебного года поздравляет! Видимо, с другого сайта затесался…
С какой, однако, ехидцей на портрет не поглядывай, а гнездилось в Артёме предчувствие, что второе ему спокойно доесть не придется.
Так оно и вышло.
– Все-таки решил закодироваться? – с надеждой, сама еще не веря своему счастью, спросила Виктория. Карие глаза супруги сияли нежностью и любовью.
Мягкий, тающий во рту кусок в меру отбитой, прекрасно прожаренной свинины отвердел и стал поперек горла.
– С чего ты взяла? – пробормотал Артём. Карие глаза опечалились.
– Ну… мне показалось, ты сегодня ходил на прием…
– Да, ходил… Посоветоваться… провериться…
– Ну вот и закодировался бы заодно.
Кому депрессия – кому дом родной. Отбивная мгновенно утратила вкус. Явление, именуемое авгезией и наблюдающееся также при истерии.
– От чего?
– Ты знаешь, – тихо сказала жена.
Артём судорожно вздохнул и оглядел с тоской чистенькую, собственноручно отремонтированную Викторией кухоньку. Нигде ни пятнышка, оконное стекло за бежевой кружевной занавеской, когда-то мутное, в потеках, теперь настолько прозрачно, что кажется выбитым напрочь. Рай. Не об этом ли он мечтал несколько лет подряд? А теперь вот – надо же! – затосковал по утраченному аду.
Да, конечно, раньше скандалы бывали куда круче. Однако заканчивались они у Стратополохов довольно своеобразно. До рукоприкладства не доходило никогда. Стоило склоке достичь критической точки, как Виктория, обезумев, кидалась на Артёма, и они яростно принимались раздевать друг друга. Ссора таким образом была как бы прелюдией ко всему остальному. Теперь же прежние страсти сменились рутинным исполнением супружеских обязанностей…
– Ты сам когда-то заставил меня закодироваться, – напомнила она. – И я согласилась. И не жалею. И прошу тебя о том же…
– От чего ты меня собираешься кодировать?
– От вредных привычек, – покривила душой Виктория. Называть вещи своими именами ей, как всегда, не хотелось.
– Вика! – жалобно промолвил Артём. – Ну какие привычки? Какие привычки? Пью мало, курить выхожу на балкон…
– Господи! – беспомощно проговорила она. – Ну я же не об этом…
Артём не выдержал и отвел глаза, уставился на аппетитную еще недавно отбивную. Честное слово, лучше бы уж крик, угрозы, битье посуды, чем эта правильная мягкая осада.
– Не изменяю… – безнадежно присовокупил Артём, по-прежнему сосредоточив внимание на тарелке. В глубине души он и сам сознавал собственную порочность (поди не осознай, когда перед глазами такой образец!), но ничего не мог с собой поделать.
– Изменяешь… – грустно сказала она.
– Вика… – проскулил Артём. – Ну я же платонически…
– Платонически… – Виктория смахнула слезу. – Значит, сердце твое принадлежит ей, – сдавленно продолжала она, – а мне ты что оставляешь? Гениталии?
– Вика! – вскричал он. – Но это ведь и твоя Родина! И ты не можешь не чувствовать к ней…
– Да, – твердо отвечала Виктория. – Но мое чувство не переходит в навязчивую идею.
– Сверхценную, – тут же поправил он. Поправка была важна: сверхценные идеи в отличие от навязчивых могут возникать и у психически здоровых людей.
– Нет, именно навязчивую!
– Послушай… – Артём осторожно прокашлялся. Виктория, конечно же, ошибалась, но спорить в данном случае не стоило. – Кодирование – крайнее средство. Ну и какой в нем сейчас смысл? Ты же видишь, я вполне себя контролирую…
– А ты знаешь, что нежелание лечиться называется негативизмом? И тоже лечится!
– Слышала звон… – несколько даже разочарованно хмыкнул Артём, давно вызубривший «Толковый словарь психиатрических терминов» от корки до корки. – Пассивный негативизм наблюдается, запомни, у кататоников, при прогрессивном параличе и при старческом слабоумии. А у меня, прости, ни того, ни другого, ни третьего… Навязчивая идея! – фыркнул он. – Вот где навязчивая идея, вот! – И Артём, резко выйдя из себя, ткнул вилкой в сторону висящего на стене портрета. – Помешательство в чистом виде!
Побледнела, отшатнулась.
– Но ты же сам за него голосовал… – с болью сказала она. Скомкал салфетку, вскочил.
– Голосовал! Но это еще не повод вывешивать на кухне иконостас! Прекрасные глаза Виктории, устремленные на супруга с жалостью и ужасом, наполнялись слезами. Затем она всхлипнула и порывисто отвернулась к прозрачной кружевной занавеске. Артём понял, что опять не прав, и, приблизившись к жене сзади, обнял ее округлившиеся от правильной жизни плечи.
– Вика, – заискивающе начал он. – Сегодня сам вот врачу показался… В тарелке стыла недоеденная отбивная.
***
Ускользнуть из дому незаметно не удалось. Подвела легкая склонность к нарциссизму: Артём задержался в прихожей перед зеркалом, поправил галстук, развернул плечи, вскинул подбородок, изучил свои тонкие породистые черты анфас, затем скосил выразительный глаз и изучил их в три четверти. Ну и покрасовался, естественно…
– Куда ты? – тревожно спросила Вика, внезапно выходя из кухни и перекрывая Артёму дорогу к двери. Скуластое личико супруги разом осунулось, темные глаза жертвенно раскрылись.
– За сигаретами, – невозмутимо отозвался он, трогая без нужды узел. – Прикупить что-нибудь по дороге?
– За сигаретами, – горестно повторила Вика, по-прежнему не сводя с него страдальческого взгляда. – В костюме, при галстуке – за сигаретами…
– Н-ну… и-и… что ж тут такого? Да, в костюме… при галстуке… Потом, не забудь, мне же еще сегодня в общество анонимных патриотов… при диспансере…
– Какое общество? Сегодня четверг, а не суббота!
– Разве?
– Гос-споди… – тихонько простонала она. – Опять в этот свой притон…
Артём вспыхнул.
– Ты слова-то все-таки подбирай, – медленно, с угрозой проговорил он. – Притон! Что это еще такое? Притон…
– Хоть бы о сыне подумал! – Губы ее дрогнули. – Узнают – дразнить начнут…
– Эти начнут! – Артём криво усмехнулся. – Вон уже в сеструхиных галстуках на спор в школу приходят.
Лицо Виктории окаменело.
– Ты просто вынуждаешь меня, – сказала она мертвым голосом. – Ты не оставляешь мне выбора. Я сдам тебя на принудительное лечение.
Разговор пошел в открытую, притворяться больше не имело смысла-и Стратополох ощутил упоительный восторг бесстыдства.
– Не сдашь, – с нежнейшей ненавистью выдохнул он ей в лицо. – Нетрадиционную ориентацию принудительно не лечат.
– Лечат, – выдохнула она в ответ. Наблюдай за ними кто со стороны, ему показалось бы, что он присутствует при объяснении в любви. – Лечат, милый… В случае совращения – лечат.
– Что-что? – изумился Артём. – Это кого же я совращаю?
– Читателей! – Из кармана халатика Викторией немедленно была извлечена книжица – тоненькая, беленькая, изданная за свой счет и тем не менее настоящая, бумажная. Улика. Узкое лицо Стратополоха чуть вздернулось, тонкие губы тронула надменная улыбка.
– И что же там такого совратительного?
– Вот, – глухо сказала Виктория, листая. – Вот… «Серебряны Твои травы… и родники Твои зрячи…»
– Да-да… – рассеянно отозвался Артём, а у самого в глубине зрачков тлело злорадство. – Мы как раз сегодня с Валерием Львовичем это стихотворение и обсуждали…
– Кто такой Валерий Львович?
– Ай-яй-яй-яй… В поликлинику-то, видать, уже и дорожку забыла. Валерий Львович – наш новый психотерапевт.
– И он…
– Оценил, – с удовольствием выговорил Артём. – Я, собственно, чего к нему ходил-то? Думаю: а не злоупотребляю ли я метафорами? Яркие краски, знаешь, свойственны истероидам… Нет, говорит, в самый раз. Оч-чень, говорит, запоминающийся женский образ.
– Женский?!
– Ну не мужской же, согласись. Так что прошел собеседование по собственному желанию. Вот, кстати… – Артём извлек из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумагу, развернул. – Все чин по чину, как видишь. Штамп, печать…
– Ты что, взятку дал участковому? – испуганно глядя на мужа, спросила Виктория шепотом.
– Обижаешь! – Вздернув голову еще выше, Артём спрятал бумагу. Прошествовал мимо остолбеневшей супруги и вышел вон.
– Иди-иди! – запоздало крикнула она вослед. – А то там, не дай бог, без тебя Родину на хор поставят!..
И ударилась в слезы.
Глава 4. На улице
Да еще безумный, убежавший из больницы,
Выскочил, растерзанный…
Валерий Брюсов.
Вырвался! Как и всякий закоренелый грешник, он чувствовал при этом одновременно и стыд, и радость.
Обогнув магазин «Недотыкомка», что на углу Батюшкова и Чаадаева, Артём свернул в скверик, где спросил в аптечном киоске стакан воды и, проглотив залпом три водочные капсулы, присел на скамью – подождать, пока усвоится.
Вскоре напряжение спало. Расслабившись, Стратополох задумчиво выпятил губы, затем спохватился и подобрал. Симптом хоботка. Вряд ли в Артёме заподозрят кататоника, но, как говорится, береженого бог бережет.
Некоторое время литератор благожелательно озирал аллею, затем взгляд его упал на уличный автомат «Моментальная патография». В последнее время их понатыкали повсюду. Помнится, узнав впервые значение этого странного слова, Стратополох похолодел. «Изучение творчества писателей, поэтов, художников, мыслителей с целью оценки личности автора как психически больного». Оказалось, ничего страшного. Новое развлечение многим пришлось по вкусу, особенно подросткам: набирали на мониторе какую-нибудь малоприличную чушь, а потом ржали по-жеребячьи над диагнозом.
Артём поднялся и, подойдя к автомату, сунул в прорезь кредитную карточку. Набрал на память полстрофы, тронул пусковую клавишу, после чего минут пять, не меньше, любовался полученным ответом:
«Но тих был наш бивак открытый:
(1. афония – утрата голоса, отсутствие звучной речи при сохранении шепотной в рамках истерических психозов и неврозов; 2. клаустрофобия – непреодолимый страх замкнутых помещений.) Кто кивер чистил весь избитый, (мизофобия – навязчивая боязнь загрязнения при неврозоподобных дебютах шизофрении.)
Кто штык точил, ворча сердито,
(1. автоматизм амбулаторный – вариант сумеречного нарушения сознания, характеризующийся правильным выполнением сложных целесообразных действий; 2. дисфория – угрюмое, злобно-раздражительное настроение, обычно предшествующее припадку эпилепсии.)
Кусая длинный ус.
(трихофагия – патологическое влечение к поеданию волос. Наблюдается при психопатиях, шизофрении, олигофрении)».
Литератор повеселел, отпустил монитору щелбан и, не без злорадства произнеся вполголоса: «Так-то вот, Михал Юрьич!», – изъял карточку из прорези.
Обернувшись, оказался лицом к лицу с невысоким крепышом средних лет, тоже, видно, решившим поразвлечься. При виде Стратополоха крепыш попятился, потом понял, что деваться некуда, и, нахмурившись, сунул ладонь для рукопожатия.
Башенный череп с плоским затылком и нависающим лбом, несколько деформированные ушные раковины, седловидное переносье, упрямо выпяченная нижняя челюсть. Странно. Когда-то это лицо Артёму хотелось назвать сократовским. Теперь же он твердо знал, что подобные черты прежде всего свидетельствуют о наследственном пороке развития. Впрочем, в словаре, помнится, присутствовала еще оговорка: «Интеллект иногда не нарушен». Не был он нарушен и в данном случае.
– Давненько, давненько… – скрипуче проговорил Стратополох. – А тебе со мной здороваться можно?
– Почему ж нельзя?
– Ну… не знаю… Подхватишь идеологическую инфекцию, потом, не дай бог, рецидив…
Собеседник натянуто усмехнулся.
– Да нет. Это как ветрянка: разок переболеешь – больше не заразишься.
Обменявшись еще парой фраз в том же роде, приблизились к скамейке, присели, с настороженным любопытством глядя друг на друга.
– В «Прибежище»? – осведомился бывший друг и соратник. Стратополох кивнул.
– И жена отпускает?
– Нет.
– А как же ты?
– Пробился. Штыком и гранатой…
– А на принудиловку отправит?
– Да не за что пока…
– Найдет… – обнадежил собеседник.
Помолчали. Напротив желтел сквозь листву корпус больничного комплекса «Эдип», в одной из палат которого, по слухам, пребывал на излечении знаменитый Паша Моджахед, страдавший манией величия и, несмотря на все усилия врачей, упорно именовавший себя главой Временного Правительства Сызново. Стратополох достал сигареты, протянул пачку старому знакомцу. Тот отрицательно мотнул головой.
– Закодировался, что ли?
– Нет. Сам. Все сам… Усилием воли…
Артём закурил. В сквериках это дело еще позволялось.
– И с учета сняли?
– С учета не снимают. Хожу проверяюсь… раз в два месяца…
– Да я не о куреве.
– Я тоже.
Кривлялся на сквознячке сигаретный дым. Помигивал синим глазком автомат «Моментальная патография».
– В «Последнее прибежище» не тянет?
– Поначалу тянуло. Теперь нет. Что я там забыл?
– Отечество, например…
– Отечество?! В «Прибежище»? – собеседник сатанински всхохотнул. – Окстись, Артём! Примете по стопке – и давай рукава от страсти жевать… А чего жевать, спрашивается? Человеком надо быть хорошим – вот тебе и весь патриотизм!
– Это что, цитата?
– Нет. Экспромт.
Стиснув зубы, Артём Стратополох поднялся и раздавил окурок о край урны. Как вошь. Как классового врага. Вернулся, сел.
– То есть Родина для тебя теперь – доктор Безуглов?
Ответом была бесстыдная и, что самое жуткое, вполне искренняя улыбка.
– А почему нет? Ты что же, думаешь, я его идеализирую? Не вижу насквозь?
– Интересно… – процедил Артём. – Ну-ка, ну-ка…
– Начнем с того, что специалист он хреновенький. Можно даже сказать, шарлатан…
– Та-ак… Дальше.
– Мотивы его, согласись, вполне понятны и особым благородством не отмечены. Почему он, к примеру, объявил патриотизм нетрадиционной сексуальной ориентацией? Месть. Не более чем месть. За то, что патриоты упекли его в дурдом при Паше Моджахеде.
– Знаешь, – задумчиво молвил Артём. – В «Последнем прибежище» тебя за такие слова на руках носили бы. Хотя нет… Там ведь у нас и президентолюбивые встречаются… Скажи, пожалуйста, ты с каждым так теперь откровенничаешь или только со мной?
– Пошел ты! – Собеседник обиделся и замолчал.
– Извини, – сказал Артём. – Значит, во-первых, ты говоришь, шарлатан, во-вторых, злопамятен… Это тебя в нем и привлекает?
Внезапно противник ухмыльнулся и добродушно, чуть ли не ободряюще потрепал Артёма по колену.
– Нет, – ответил он. – Меня это в нем отталкивает. И тем не менее, согласись, Сызново его стараниями помаленьку превращается…
– В психушку?
Ухмылка стала еще шире.
– Что? Не нравится? – понимающе спросил бывший друг и соратник. – Ну что делать… Психам место именно в психушке. Ты вспомни, что мы натворили, когда нам дали свободу… сняли смирительную рубашку! Нормальные люди так поступают? Развалили Родину во имя Родины… Вернее, во имя красивых слов о Родине! Разграбили все, что можно разграбить, кинулись друг на друга, как звери…
– Свежее сравнение, – буркнул Артём.
– Виноват. – Башенный череп склонился в насмешливом кивке. – Не литератор есмь. Всего-навсего журналист. Тонкостям стиля не обучен… Короче говоря, случайно ли, нарочно, но Безуглову удалось нас обезвредить. С чем я его и поздравляю. А самое смешное, обрати внимание, борясь с нами, он осуществил то, за что боролись мы…
– Вот об этом, пожалуйста, подробнее… – Артём нервно щелкнул зажигалкой.
– Много куришь…
– Нет, это я только с тобой… Ну так?
– Во-первых, стало меньше инородцев…
Артём Стратополох сверкнул глазами и гневно, по-драконьи, выбросил дым из ноздрей:
– Да ни один инородец не выдержит того, что с нами проделывают!
– И что ж это такого с нами плохого проделывают? Тюремное заключение отменили…
Вместо ответа Артём Стратополох покосился на желтеющий сквозь листву корпус больничного комплекса «Эдип».
– Благосостояние выросло… – сделав вид, что не заметил этого выразительного взгляда, невозмутимо продолжал собеседник.
– Какой ценой?
– Полагаю, весьма скромной. Вспомни, сколько тратилось на предвыборные кампании… А на армию!
– На армию?! – взбеленился Артём. – Да ты знаешь, что такое государство без армии?
– Знаю. Япония.
На несколько секунд Стратополох утратил дар речи.
– Погоди, – сдавленно пообещал он. – Покончит Америка с Лыцком, за нас возьмется – посмотрим, как ты тогда запоешь…
Собеседник мерзко захихикал. Видимо, представил себе вооруженные силы Сызново, противостоящие армии Соединенных Штатов.
– Еще какие преимущества? – не разжимая зубов, полюбопытствовал Артём.
– Пить стали меньше, – напомнил собеседник.
– Серьезное достижение.
– С нашим менталитетом? Более чем серьезное. Я вот недавно вычитал, что Николай Второй запретил продажу спиртных напитков. Дескать, пока германца не одолеем… Чем дело кончилось, а? Распадом империи, мой милый… Про борьбу Горбачева с алкоголизмом вообще умолчу… А Сызново-то наше стоит. Трезвое, а стоит!
– Ну, положим, не такое уж трезвое…
– По сравнению с тем, что было? Как стеклышко!
***
В чем-то, конечно, редактор некогда патриотической газеты «Заединщик» был прав: инородцев в Сызново слегка поубавилось, хотя, казалось бы, замена погранвойск санитарным кордоном неминуемо сделает южные рубежи государства окончательно проницаемыми. Однако ничего подобного не случилось. Первое же бандформирование, попытавшееся проникнуть на беззащитную суверенную территорию было встречено мужским голосом из динамика, со скукой произнесшим роковые для боевиков слова: «Даю устаноуку…»
Поначалу нарушители и ухом не повели. А то они установок мало видели! Но кто же знал, что речь идет вовсе не о ракетной установке! Физически состав отряда остался цел, но морально он для правого дела был потерян раз и навсегда. Ну что это, скажите, за джигит, которому становится дурно при одном только взгляде на взрывное устройство?
Были попытки нахлынуть в Сызново с юга и легальным путем, но вскоре выяснилось, что таможенный шмон – семечки по сравнению с нынешним медосмотром. Честные люди нет-нет да встречаются, но покажите хоть одного совершенно здорового человека!
Всеобщую воинскую повинность ликвидировали в связи с очередной весенней вспышкой камптокормии. Особенности этого странного истерического симптома заключаются в невозможности выпрямиться и в сохранении такого положения при ходьбе. «Наблюдается главным образом у солдат и призывников, – меланхолически отмечает словарь. – У женщин – крайне редко».
Тюрьмы стали называть санаториями. Собственно, в уголовной среде их и раньше так величали. Но если бы все ограничилось лишь сменой таблички! Принудительная трудотерапия – дело привычное, а вот процедуры… Особенно боялись «вышки», то бишь кодирования от преступных наклонностей. Представьте на секунду блаженного, не способного ни соврать, ни своровать. Долго ли он протянет в наших условиях?
Поговаривали, будто бы за особо грубое нарушение режима запросто могут в двадцать четыре часа выписать за пределы государства, но насколько это соответствовало действительности, сказать трудно.
Профилактика алкоголизма при Безуглове также приняла неслыханные черты: водку объявили лекарством и стали выпускать в облатках. Сгоряча хотели было продавать по рецептам, но вовремя опомнились. В итоге население не то чтобы совсем охладело к спиртным напиткам, но все же следует признать, что потребление их несколько снизилось.
Партии и общественно-политические движения, переведенные в разряд сексуальных меньшинств, преследованиям не подвергались. Ряды их, однако, сильно поредели, поскольку все карьеристы немедленно открестились от каких бы то ни было извращений и объявили себя натуралами.
Наука, естественно, убереглась, хотя, честно сказать, при желании можно было бы объявить и ее какой-нибудь там перверсией. Процесс изучения вообще во многом напоминает соитие. Не зря же глаголы «понять» и «познать» в старину имели прямое отношение к половой жизни.
Резко вышли из моды бухгалтеры и юристы. Сообразительная молодежь ринулась в медицинские вузы, отдавая предпочтение психиатрии и невропатологии.
Не последовало и оттока из страны крупного капитала, на что втайне рассчитывал Артём Стратополох, быстро успевший возненавидеть новый «больничный режим» и желавший ему всяческих неприятностей. То ли странный доктор успел закодировать и олигархов, то ли заворожил их отменой законов, сдерживающих какое-либо предпринимательство. Поначалу, услышав об этой реформе, народ содрогнулся. Ждали резкого скачка цен, инфляции и прочей ограбиловки. Не дождались. В средствах массовой информации запорхало неслыханное словцо «хрематомания» (болезненная тяга к сверхприбылям), а несколько финансовых воротил отправились на излечение. Вернулись вполне вменяемыми. В «Толковом словаре психиатрических терминов» Артёму удалось отыскать «хрематофобию», а вот «хрематомании» таки не нашлось… Видимо, данный недуг был срочно открыт и описан самим Безугловым.
Впрочем, в «Последнем прибежище» кое-кто утверждал в четверть голоса, что сам-то доктор не более чем ширма и что за его спиной стоит преступная группа врачей, затеявшая заговор покруче масонского.
Много, много ходило слухов – и, как правило, весьма правдоподобных. Что милицию перепрофилировали в санитарный корпус – общеизвестно: ментов постарше отправили на пенсию, молодых – на переподготовку. Да, но госбезопасность! Куда дели госбезопасность? Самая остроумная сплетня звучала так: бывших контрразведчиков внедрили в стоматологию.
Представляете сценку:
– Откройте рот… Шире! Еще шире… Да, кстати!.. На кого работаете?..
Всех резидентов на хрен выдашь и маму родную в придачу.
«Одни страны живут по законам, другие – по понятиям, – объявил на весь мир доктор Безуглов. – Мы будем жить согласно врачебным предписаниям».
Как ни странно, Запад такую доктрину принял скорее одобрительно, поскольку подано все это было как торжество неофрейдизма. Возможно, сыграло определенную роль и то, что ряд американских фирм подрядился поставить сызновскому «больничному режиму» технику для строящихся заводов медоборудования. Зато русскоязычная пресса ближнего зарубежья проявила взрывчатость или, как еще принято говорить, недержание аффекта. Обычно осторожный в выражениях баклужинский «Ведун», орган Лиги Колдунов, на сей раз превзошел в ругани аж самих православных коммунистов Лыцка с их «Краснознаменным Вертоградом». Казалось бы: чародеи и медики – что им делить? И те, и другие промышляют целительством, да и приемчики у них похожие – опять же гипноз используют сплошь и рядом. Причиной раздора явился пустяк: чернокнижники так и не смогли простить докторам их циничного утверждения, будто аура – это не более чем «предвестник эпилептического припадка».
