Текст книги "Город без огней (СИ)"

Автор книги: Евгений Сапожинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Где-то вдалеке проехала первая десятка. По улице прошел человек. Город проснулся.

* * *

Шел дождь. Серая вода пузырилась на асфальте, казалось, это был лес, непроходимый лес ливня.

* * *

Ораниенбаум мертв. Полная тишина. Темнота. Близок асфальт. Ночь дышит безжизненным азотом. Безветрие, как в квартире. В городе остались одни лишь деревья, но и они умерли. Вросли в мертвую землю. Стоят как железобетонные памятники глупости человечества. Все живое ушло, улетело, уползло. Все стало камнем.

…Тарахтенье старого мотора. Огниц, больше некому. Выехал из-за угла, бледно светя ближним светом. Слышно, как в кабине вовсю орет радиоприемник. Огниц медленно-медленно едет по синусоиде, едва не стукаясь передними колесами о поребрики.

Машина проезжает мимо, в темноте тлеют серые огни. Огниц направляется к девятиэтажке…

Генрих осторожно заводит двигатель «Жигулей», тихо выезжает на дорогу. С большим трудом ориентируясь в темноте, он медленно поезжает за Огницем.

Огниц остановился у «кораблика», вышел из машины, даже не захлопнув дверцу. Генрих остро пожалел, что пустился в эту авантюру один. Вдвоем они могли бы угнать машину Огница, и посмотреть, что же такое она из себя представляет. О последствиях он не думал.

Генрих стоял за углом дома, не боясь быть замеченным. В такой темноте нормальный человек ничего не увидел бы, что уж тут говорить об этом старом пердуне с его зрением. Тем более, разве мог он допустить, что в городе, кроме него, есть кто-нибудь еще?

Силуэт Огница исчез во втором подъезде. До Генриха донесся слабый стук прихлопнутой двери. Через несколько минут Огниц появился на крыше. Не боясь, он подошел к самому краю. «Чтоб ты свалился», – тоскливо подумал Генрих. И тут же раскаялся.

* * *

Самый тоскливый предрассветный час. Направления особенно пусты и безнадежны. Генрих брел по середине улицы, не зная куда. Пустые. Безжизненный воздух. Что ж, скоро встанет тускло-стальное светило. Что тогда?.. Марионетки, мнящие себя хозяевами города, будут ходить по нему, плакать, смеяться, любить и ненавидеть –  жить. Марионетки. Марионетки. Марионетки.

Марио-нетки. Марио-нетки. Марио-нетки – как два шага. Игрушечные люди. Люди из толстого картона. Из грубого, шершавого картона. С головами на шарнирах.

Все двери домов открыты. Уходящие на ночь не запирают квартир. Генрих зашел в несколько хат, но пожалел; в них стояла такая звенящая пустота, что от нее можно было сойти с ума. Теперь он шел наобум, но ему казалось, что он стоит на месте, а улицы с домами движутся навстречу ему. Это было как опьянение, но разум Генриха оставался чистым. Он шел, а серый восток привычно наливался сталью.

* * *

Это была ночь Огница. Только его. Огниц был хозяином ночи. Он был здесь хозяином всего, а ночи  – в особенности. И глядя на ночной город с крыши дома, чувствовал себя богом. Да, Огниц в Городе – бог, если и не бог, то царь, хоть и анонимный. Пусть при нем не падают ниц, но ведь никто не спорит с ним, что он – царь. Значит, он – царь: разве этого мало?

Бросив последний взгляд в черноту, Огниц спустился на чердак, а потом на лестничную площадку верхнего этажа и вызвал лифт.

Дорога мягко катила старый автомобиль, радио доносило последние известия. Все было как обычно, но в душу Огница (если только она у него была) закралось легкое чувство тревоги, слишком легкое, чтобы ему можно было придать значение. Он и не стал придавать ему значения.

Огниц ехал на северо-запад. Там, на самой окраине, был его дом. Даже нечто гораздо большее, чем дом.

Повиляв по кривой улице, машина остановилась. Огниц прошел в жилище, которое изнутри казалось гораздо большим, чем снаружи. Пройдя по нескольким смежным комнатам, он вошел в операторскую. Дальше был зал.

Над микшерным пультом горел привычный тусклый свет. Сев в высокое кресло, Огниц включил аппаратуру, потрогал регуляторы тембров. Потом взял в руку микрофон-эмдешник и дал команду приготовиться. Через несколько секунд, глядя в узенькое оконце операторской, Огниц плавно дал свет. На освещенную сцену вышли актеры. Начался спектакль.

* * *

Улицы, улицы, улицы. Сумасшедший в сумасшедшем городе. Хватит, наигрался!

Орет радио.

Мама, мы все тяжело больны.

Ему надо только дотянуть до поворота. До поворота, а там – переход. Прыжок на полторы тысячи. Ну ладно, поиграем. Я люблю игру. Я начал ее сто тысяч лет назад. Моя игра грандиозна, но, главное, она беспроигрышна; это моя игра.

Мама, я знаю: мы все сошли с ума.

Да, я тоже это знаю. Мы все тут сошли с ума. Я знаю это не хуже остальных. Но я-то сошел с ума раньше, чем вы. Я знаю цену подлинному сумасшествию. И это – мой козырь. Козырь, против которого вы ничего мне не поставите.

Переход. Энергии маловато. Дай бог шестьсот вместо полутора тысяч. Мы все сошли с ума. Вот вы снова в хвосте. Еще один переход. Четыреста. Черт! …медленный яд. Через день будет поздно… Поздно. Поздно.

Он вышел из машины. Все. Игра окончена. Окончена?

Они окружили его, заглядывая в глаза. Все. Конец.

* * *

Лада смотрела на зарю. Алое не становилось серым. Генрих лениво сидел на поребрике, изредка позевывая. Потрясение прошло, ему хотелось спать. Но он должен был увидеть рассвет, должен был увидеть солнце. Хороший эпилог.

Лада медленно пошла вперед. Через несколько шагов оглянулась, посмотрела на Генриха. Он с трудом встал и догнал ее.

Последний бессонный день. Вы уснете. Настанет ночь, и вы уснете глубоким сном. Вы уснете и будете спать.

* * *

Брошенный «Москвич» стоял на дороге, никому не нужный. Только когда взошедшее солнце коснулось его своими руками, стало видно, как на стеклах вспыхнул рыжим огнем иней.