Текст книги "Девять дней до конца света (СИ)"

Автор книги: Евгений Кузьминов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Вы что-то еще хотите сказать, сестра Оксана? – обратился к ней магистр.

– Ее нельзя убивать, – прохрипела ведунья, – ни один волос не должен упасть с ее головы. Ее нельзя мучить, бить, распинать, иначе она станет вторым Иисусом, только женского рода.

– Что? – не понял брат Аскольд, – а как же мы принесем жертву?

– Она должна умереть сама, в страшных мучениях, – тяжело дыша, ответила провидица, – не кормить, не поить и на девятый день она умрет. Вот тогда все, что было предсказано, свершится.

Сказав эти слова, сектантка, в изнеможении опустила голову.

– Девять дней до конца света... – прошептал магистр с дьявольской улыбкой, – да будет так во имя нашего Повелителя.

– Вы все поняли? – обратился магистр к собравшимся уходить сектантам, – действовать надо очень аккуратно.

Те кивнули в ответ и, поклонившись, вышли.

3.

Я вышел из подъезда и, поежившись от холодного октябрьского ветра, застегнул куртку на молнию. Ночной магазин был недалеко от дома и вскоре я уже заходил в его дверь. Я был единственным покупателем в этой поздний час, и заработал улыбку от заспанного работника прилавка. Я знал ее, эту продавщицу, ее звали Тамарой. Она жила в соседнем доме и воспитывала двух пацанов от сожителя, отбывающего срок по «хулиганке». Иногда мы с ней разговаривали «за жизнь», когда я по ночам заходил за выпивкой, и когда у меня было желание вестИ такие разговоры. Тамара, кажется, была не против того, чтобы мы познакомились поближе, но я не поддавался на ее неуклюжие попытки соблазнения, потому что хорошо знал ее «безбашенного» мужичка, у которого к тому же заканчивался очередной срок. Да и не нравилась она мне, честно говоря, эта глупая, крашенная в цвет божоле, бабенка. Я хотел сначала взять две по ноль пять, но потом, решил, что это для меня будет многовато, завтра может быть, все-таки придется идти к врачу. Вообще-то на ночную торговлю спиртным существовал категорический запрет, но на меня, ввиду упомянутой выше причины, он не распространялся. Я взял одну ноль пять «Пять озер» и, получив на сдачу еще одну Тамарину многообещающую улыбку, пошел домой. Когда я вышел из лифта и подошел к двери своей квартиры, то увидел Витюшку, своего закадычного приятеля и однокашника, живущего в соседнем подъезде. Он сидел на корточках возле двери моей квартиры и, положив голову на колени, был, судя по всему, твердо настроен дождаться моего возвращения.

– Привет, Витек! – поприветствовал я его, – кого ждем?

– ЗдорОво, Олег, – ответил Витек, поднимаясь и протягивая руку, – тебя жду. Кого же еще?

– А почему не позвонил? – спросил я, пожимая его руку.

– Денег нет на телефоне, – ответил Витек.

– Понятно. Что-то случилось? – спросил я, хотя можно было и не спрашивать. Я посмотрел на то, в чем он был одет и подумал, что если он пришел ко мне по такой погоде, в спортивном костюме и тапочках, значит, его снова выставила из дома его очередная сожительница.

– Да, Танюха опять выгнала, – вздохнув, ответил Витек, подтвердив мое предположение, – слушай, я у тебя пару дней "перекантуюсь", а? Танюха немного успокоится, и я уйду.

– Валяй, – сказал я, – а как она могла тебя выгнать из твоей квартиры?

– Да ладно, не парься, Олег, – беспечно махнул рукой Витек, – ты что, этих баб не знаешь?

– Да я то и не парюсь, – ответил я, – это тебе, Витек надо париться. Тебя скоро совсем из квартиры выгонят и назад не пустят. Чего тогда будешь делать?

– К тебе приду жить, – беспечно рассмеялся Витек.

– Нет, Виктор, так не пойдет. Мы с тобой быстро сопьемся, – ответил я, – а мне еще пожить охота. Ну, ладно, чего стоИшь? Заходи.

Мы зашли в квартиру и я, положив пакет со звякнувшей в ней бутылкой на тумбочку, стал снимать куртку. Витек, услышав знакомый звук, оживился.

– Ты в магазин ходил? – спросил он.

– Догадливый ты, однако, Витек, – ответил я, – ладно, на кухню проходи. Руки мыть не будешь?

– Да, чего их мыть, – отмахнулся Витек, двигаясь в указанном направлении, – они у меня чистые.

Витек, как воспитанный человек, не стал отказываться, а быстро занял место за кухонным столиком и терпеливо дожидался, пока я приготовлю нехитрую закуску. Я пожарил яишенку с зеленым лучком, нарезал хлеб и краковскую колбаску, а Витек в это время молча сидел, глотая слюни. Видно Танюха не особо баловала его кулинарными изысками. Впрочем, мне было не особенно его жалко, потому что Витек из всех жизненных ситуаций обычно выбирал наихудший, тупиковый вариант и всегда, как правило, "западАл" на стервозных баб. Нормальные женщины, которые готовы были создать ему домашний уют и терпеть его загулы, Витюшку почему-то не интересовали. Может быть, в этом была косвенная вина его родителей, старавшихся всегда оградить любимого и единственного сыночка от всех жизненных трудностей. Они помогли получить ему красный диплом в школе, устроили в Плехановский институт, "откосили" от армии и женили на дочке директора рынка. А сынулька, то ли из-за своего непростого характера, то ли из чувства протеста, прогуливал уроки, забросил институт и ушел от своей выгодной жены. И все его чудачества всегда сходили ему с рук до тех пор, пока были живы его родители. А потом родители умерли, и ограждать от трудностей его уже стало некому, и началась совсем другая жизнь, полная лишений и проблем. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Я разлил водку по стопкам и поднял свою:

– Ну, что? За встречу?

– За встречу! – поддержал меня Витек и, опрокинув в себя стопку, жадно набросился на яичницу. У меня аппетита не было, и поэтому я сидел за столом, вяло жуя кусок колбасы и наблюдая, как он расправляется со своим блюдом. Когда он доел, аккуратно вытерев куском хлеба тарелку, я снова разлил водку и придвинул к Витюшке тарелку с колбасой.

– За то же, – кратко сказал я, подняв свою стопку.

– Ага, – снова согласился со мной Витек, выпив и принимаясь за колбасу.

– Хороший у тебя аппетит, Витек, – закуривая, похвалил я его.

– Не жалуюсь, – ответил тот, не переставая жевать.

– Танюха-то хорошо готовит? – спросил я, с интересом наблюдая, как на глазах буквально таят мои съестные припасы.

– Нормально, – ответил Витек, дожевывая последний кусок колбасы, – только кормить меня не хочет.

– Это еще почему? – поинтересовался я.

– Деньги, говорит, давай на продукты, – вздохнув, ответил Витек.

– Вот оно как... А ты что?

– А что я? Где я ей деньги возьму? Я же не работаю, – ответил Витек.

– Понятно, – сказал я, – а ты же, вроде, где-то работал?

– Уже не работаю, – ответил Витек, – уволили.

– Это за что же?

– Да я два дня "задвинул", – поморщился Витюшка, – и меня сразу "бортанули".

– Вот собаки страшные, – неискренне посочувствовал я ему.

– И не говори, – ответил Витек, лицо, которого порозовело, то ли от возмущения, то ли от водки, – капиталисты, паразиты, мать их ети. Работаешь, ишачишь на них, не щадя своего здоровья, а тебя, чуть что, сразу вышвыривают на улицу.

– А ты в профсоюз пожалуйся, – посоветовал я ему.

– Ты чего, Олег? – удивился, перестав жевать Витек, – откуда у нас профсоюз?

– Шучу я, не обращай внимания.

– Нашел время шутить, – обиделся Витек, – человек без работы остался, а он шутит.

– Найди другую работу, – вздохнул я, – в чем проблема-то?

– Легко сказать: " Найди другую работу", – погрустнел Витек, – а где ее найдешь?

– Иди к нам, в такси работать, там всегда водители нужны, – сказал я, – права у тебя есть.

– В такси не хочу, – ответил, Витек, подумав, – у вас работа нервная. Вставать рано надо. Да и не выпьешь за рулем. Мне бы чего по проще.

– Проще не работать и пить водку, – сказал я, разливая последнюю по стопкам.

– Опять шутишь? – подозрительно спросил Витек.

– Держи, – сказал я, не отвечая на его вопрос и поднимая свою стопку.

– А чем закусить? – спросил Витюшка, осматривая стол.

– Из закуски остался только хлеб с солью, – ответил я, – так что извиняй, если что не так. В следующий раз предупреди заранее, когда придешь, чтобы я успел подготовиться. Мы допили водку и закусили черным хлебом.

– ЧайкУ? – спросил я Витюшку.

– А больше ничего нет? – спросил с надеждой Витек.

– Нет, Виктор, больше ничего нет, – безжалостно разрушил я его хрупкую надежду, – только чай.

Витек глубоко вздохнул и отвернулся к окну. Какое-то время мы молча сидели и курили, думая каждый о чем-то своем. Первым молчание нарушил Витек:

– Да, – задумчиво сказал он, – как-то неправильно мы все-таки живем.

– Чего? – не поняв, спросил я.

– Живем, я говорю, как-то неправильно, – повторил Витек, тоскливо глядя в темное окно, – почти не общаемся друг с другом. Только все работа, работа. Тоска смертная.

– Вот здесь ты прав, Виктор, – поддержал я его, – с общением большие проблемы. Вот, например, если бы тебя сегодня Танюха не выгнала, то когда бы еще мы увиделись?

Витек искоса на меня посмотрел и, видимо чувствуя в вопросе подвох, промолчал.

– А вообще, если не вдаваться в подробности, это очень большой, философский вопрос, – сказал я, – в нем так просто, без бутылки, не разобраться.

– А я о чем говорю? – встрепенулся Витек, – то ли дело, было раньше: встречались, общались... А сейчас что?

– А сейчас капитализм, Виктор. Ты же сам сказал, – ответил я, – людям некогда общаться, нужно деньги зарабатывать. А жизнь, между тем, проходит мимо.

"– А ведь ты мог жить совсем по-другому", – как будто шепнул мне сзади в ухо знакомый гнусавый голосок. От неожиданности я вздрогнул и оглянулся, но никого не увидел.

– Достал уже алчный черт, – прошептал я с досадой.

– Это ты мне? – с обидой спросил меня Витек.

– Да нет, конечно, Витек, – ответил я, – просто ерунда всякая мерещится. Не обращай внимания.

– А, – догадался Витюшка, – это у тебя после ранения. Я думал, что уже все прошло.

– Да прошло уже почти, – махнул я рукой, – ладно, не парься, как ты говоришь.

– А я ведь тоже мог попасть в Афганистан, – вздохнул Витек, которого, видно, потянуло на воспоминания, – если бы не маманька с папанькой.

– Ну и хорошо, что не попал, – вздохнув, ответил я, – а то сейчас был бы как я или как Серега. А мог бы двухсотым вернуться. А мог бы и вообще не вернуться.

– Ну, не скажи... – протянул Витек, – ты знаешь, Олег, со временем, мне все больше и больше кажется, что если бы я тогда попал в Афган, то все бы у меня сложилось по-другому. Совершенно по-другому. Если бы я тогда не послушал родителей, не дал себя уговорить...

Мне совсем не хотелось продолжать разговор на эту тему, в сто первый раз выслушивая душещипательный Витюшкин рассказ о том, как могла бы сложиться его судьба, если бы он не откосил от армии. Поэтому я его перебил:

– Слушай, Витек, сходил бы ты лучше за бутылочкой, а я пока чего-нибудь приготовлю закусить.

– Да сходить-то, конечно, можно, – оживился Витек, вставая со стула, – а кто сейчас в магазине торгует?

– Тамара.

– Тамара? – переспросил Витек и погрустнел, – я ей денег должен...

– Сколько?

– Пятихатку, – вздохнув, ответил Витюшка.

– Ладно, не парься (вот, блин, прилипло словечко, спасибо тебе, Витек!) Вот, возьми деньги, из них долг заплатишь, – сказал я, протягивая купюры, – возьми одну ноль пять "Пять озер" и колбаски копченой какой-нибудь.

– Одну? – разочарованно уточнил Витек.

– Одну, Виктор, одну, – подтвердил я, – если Тамарка будет возражать, скажи, что я просил. Хлеба купи и пакет возьми.

– Ладно, – сказал Витек, направляясь к двери.

– Стой, Витек, – окликнул я его, – на улице холодно. Одень мою куртку и ботинки, кепку не забудь.

– Угу, – буркнул Витек и стал натягивать мои ботинки. Затем, накинув куртку и надев на голову мою бейсболку, он вышел, закрыв за собой дверь.

Я пошел на кухню и стал проводить ревизию содержимого шкафов и холодильника в поисках съестных припасов. Холодильник был абсолютно пуст и я, немного размыслив, его выключил, чтобы зря не расходовать электроэнергию. В настенном шкафу я нашел залежалую пачку макарон "Макфа", пару луковиц и давно просроченную банку маринованных огурцов.

– Отлично, – сказал я, – и поставил кастрюлю с водой на плиту. Вскоре макароны были готовы, и я накрыл кастрюлю полотенцем, чтобы они не остыли. Затем я порезал лук и, открыв банку огурцов, посмотрел на висевшие на стене кухни часы. Витюшке пора бы было уже вернуться. Я присел на табурет и стал ждать гонца, глядя в темное окно. Неожиданно мне послышался какой-то шум на лестничной площадке и я, потушив сигарету, пошел посмотреть, в чем там дело. Я открыл входную дверь и ничего не понял, лестничная площадка была погружена в кромешную тьму. Я пошел по направлению к выключателю лестничного освещения, ориентируясь на слабо светящийся оконный проем и вдруг споткнулся, наступив на что-то мягкое.

– Опять Шурик до квартиры не дошел, – пробормотал я, имея в виду соседа по этажу, живущего в квартире напротив. Я нащупал рукой выключатель на стене и нажал на клавишу. Свет загорелся, и я повернулся к человеку, лежащему на полу.

– Шурик! – позвал я и осекся, потому что это был не Шурик.

Я подошел ближе к человеку, лежащему на животе и уткнувшемуся лицом в грязный бетонный пол. Подошел и просто остолбенел от неожиданности: на этом лежащем без движения человеке были одеты моя куртка и бейсболка.

– Витек, – прошептал я помертвевшими губами. Я нагнулся к лежащему товарищу и перевернул его на спину.

– Витек! – громко повторил я, – ты меня слышишь?

Но он, похоже, меня уже не слышал. Глаза его были полузакрыты, изо рта на куртку, капая, сочилась кровь. Прошлый жизненный опыт мне подсказывал, что Витек, похоже, уже был мертв, но я все-таки приложил пальцы к сонной артерии на его шее, пытаясь нащупать пульс. Пульс не прощупывался. В это время осторожно приоткрылась дверь соседней квартиры и из-за нее выглянула жена Шурика в ночной рубашке.

– Олег, это ты? – испуганно спросила она, судорожно сжимая рукой ворот ночной рубашки, – что случилось?

– Наталья, вызови, пожалуйста, скорее "Скорую" и полицию, человек ранен, – попросил я ее, по-прежнему сидя рядом с Витюшкой на коленях и все еще пытаясь нащупать пульс.

– Ага, – коротко сказала соседка и захлопнула дверь.

– Господи, – прошептал я, подняв глаза к потолку подъезда, и прижав окровавленные ладони к груди, – не дай ему умереть, очень тебя прошу!

Взглянув на Виктора, на его запрокинутую назад голову, я подумал, что ему надо бы что-нибудь под нее подложить. Я посмотрел вокруг и увидел пластиковый пакет с водкой, который Витек нес из магазина, и который он все еще держал в руке. Я с трудом разжал его пальцы, и хотел подложить пакет ему под голову, но потом передумал, и решил сходить домой за подушкой. Я пошел в свою квартиру, машинально прихватив с собой Витюшкин пакет. Зайдя в квартиру, я положил пакет на тумбочку в прихожей и прошел в комнату, чтобы взять подушку. Взяв с дивана подушку, я вышел из квартиры и, опустившись на колени рядом с Виктором, подложил ее ему под голову. В это время открылась дверь лифта и на площадку вышла женщина средних лет в синей куртке с надписью "Скорая помощь" поверх белого халата, с оранжевым боксом в руках. Она молча подошла к нам и, поставив на пол свой бокс, наклонилась к Витюшке. Одной рукой врачиха приподняла ему веко, а вторую приложила к шее, и на меня пахнуло слабым запахом лекарств. Пока она пыталась нащупать пульс, я поднялся на ноги и отошел к окну подъезда, чтобы ей не мешать. Но не прошло и минуты, как женщина выпрямилась и, стягивая с ладоней резиновые перчатки, взглянула на меня.

– Это ваш родственник? – тихо спросила она.

Я, немного помедлив, кивнул ей в ответ.

– Мне очень жаль, – так же тихо и как мне показалось, искренне, сказала женщина.

Не зная, что здесь нужно было ответить, я промолчал. В это время открылись двери лифта и на площадку вышли двое мужчин. Один был в полицейской форме с погонами лейтенанта, а второй был в гражданской одежде и постоянно зевал. Первый подошедший к нам гражданин в форме был мне незнаком, а вот второй мне был хорошо известен, поскольку мне с ним раньше довольно часто сталкиваться. Это был наш участковый уполномоченный, товарищ, а теперь уже и не товарищ, а господин, Андрей Григорьевич Пересядько. Подойдя к нам, эти двое поздоровались с врачом и, проигнорировав меня, уставились на тело неподвижно лежащего Витюшки. Медичка подошла поближе к этой парочке и стала что-то вполголоса им говорить, качая головой и разводя руками. Я хоть и не слышал, что она им объясняла, но общий смысл ее монолога был мне понятен. Лейтенант ей что-то коротко ответил и врачиха, попрощавшись с ними, взяла свой бокс и пошла к дверям лифта. Затем лейтенант посмотрел на меня и что-то спросил Пересядько. Участковый, искоса, мазнул по мне взглядом и, зевнув, что-то ответил лейтенанту. Затем лейтенант жестом показал, чтобы я к ним подошел. Я, нехотя, подчинился и, медленно подойдя к этим официальным лицам, не вынимая рук из карманов штанов, стал разглядывать лейтенанта. Тот нахмурился, видно ему не очень понравилось мое поведение.

– А я что тебе говорил, – чему-то улыбаясь, сказал ему участковый.

Лейтенант, вздохнув, ему кивнул и сказал:

– Да, я вижу.

И уже посмотрев на меня, на мои окровавленные до локтей руки, на пятна крови на моей рубашке, и показав рукой на неподвижно лежащего Витюшку, спросил невыразительным, безразличным тоном:

– Это ты его замочил?

– Нет, – в тон ему, так же безразлично, ответил я, не вынимая рук из карманов.

– А кто? – зевнув, задал лейтенант очередной дежурный вопрос.

– Не знаю, – процедил я, бесцеремонно, в упор, разглядывая лейтенанта.

– Понятно, – сказал лейтенант, и повернулся к Пересядько, – я думаю, нет смысла с ним сейчас говорить. Завтра обеспечишь его явку в отдел, а пока по-быстрому осмотрим место проишествия, обойдем квартиры в подъезде и опросим жильцов.

– Да поздно уже, – засомневался участковый, – лучше завтра с утра...

– Завтра тем более будет поздно, – сказал лейтенант, – и свидетелей, если и были, не найдешь.

– Да я не про свидетелей, а про время, – поморщился Пересядько, – сейчас же все образованные стали и права свои знают. Жалобы будут.

– Ничего, переживем, – отмахнулся лейтенант. И тут он посмотрел на меня.

– А ты чего здесь стоишь? Иди домой, завтра придешь в отделение для дачи показаний.

– Приду, если будет повестка, – ответил я, закуривая.

Лейтенант недовольно передернул плечами и, смерив меня взглядом, сказал участковому:

– Пересядько, не дай Бог, он завтра не явится. Я тебя предупредил.

– Пусть только попробует не явиться, – прожигая меня своим взглядом, сказал участковый тоном, не предвещающим ничего хорошего.

– А может его оформить, на двое суток, до выяснения? – как бы размышляя, спросил лейтенант участкового, косясь на меня.

– Не нужно, – поморщился Пересядько, которого, видно не сильно прельщала перспектива возиться ночью с моим оформлением, – никуда он не денется.

– Как скажешь, – пожал плечами лейтенант, – значит я вверх, а ты вниз.

Он уже хотел, было идти, как снова увидел меня.

– Ты еще здесь? – удивленно спросил он, – ты что, по-русски не понимаешь?

Я шагнул, было, к своей двери, но остановился и повернулся к лейтенанту:

– А как же он? – спросил я, кивнув на лежащего неподвижно Витюшку.

– Не волнуйся, он никуда не убежит, – осклабился лейтенант, но осекся, видимо поняв, что его шутка звучит несколько пошловато, – без тебя разберемся. Иди уже домой.

Я пошел в свою квартиру, и уже уходя, услышал, как лейтенант сказал участковому:

– И записи с камер собери, какие найдешь...

Зайдя в свою квартиру, я запер дверь и в изнеможении присел на пуфик в прихожей, тупо глядя перед собой.

– "Витек, Витек, как же так получилось?" – мысленно спросил я себя, – "кому он мог помешать? Кому перешел дорогу? Не понимаю. Он же беззлобный был и безобидный. Лентяй, конечно, каких мало, но за это же не убивают! А вот убит он был вполне профессионально. Ни оружия, ни гильз, ни следов. Не понимаю".

Я сидел в прихожей, тупо разглядывая свои окровавленные руки и стену напротив, как будто на ней были написаны ответы на все вопросы, которые хаотически перемещались в моей больной голове. Но никаких ответов на все мои вопросы нигде не было видно, и я непроизвольно перевел взгляд на Витюшкин пакет.

– " Неужели его убили из-за этого пакета?" – мелькнула в голове шальная догадка и я, поднявшись, подошел к тумбочке и поднял пакет. Пакет мне показался слишком тяжелым, и я осторожно в него заглянул. Хлеб, колбаса и две бутылки водки. Теперь понятно, почему пакет мне показался тяжелым.

– " Да нет, вряд ли из-за пакета, – решил я, – его же не забрали. А из-за чего же тогда?".

И этот вопрос оставался без ответа. Я снова посмотрел на пакет.

– Ах, Витек, Витек, – вздохнул я, – все-таки две бутылки взял. Всех обманул, а вот смерть обмануть не смог.

Прекрасно понимая, что сон меня уже сейчас не возьмет, я взял пакет и пошел в ванную, чтобы помыть руки и снять запачканную кровью рубашку, попутно размышляя, нужно ли мне сейчас извещать Витюшкину сожительницу о том, что с ним произошло. Присев за кухонный стол и, выпив водки из купленной покойным другом бутылки, я трезво рассудил, что, пожалуй, мне сейчас не стоит сообщать очередной Витюшкиной подруге о его смерти. Хоть я ее и не знал лично, но я очень хорошо знал тот тип женщин, которые цепляли моего друга, и мне совсем не хотелось с ней общаться. Пусть уж лучше это сделает Пересядько или какое-либо другое официальное лицо. Когда я пришел к такому выводу, мне, честно говоря, стало намного легче, и я решил прилечь немного поспать. Но лишь только я успел выключить свет и улечься на диван, как услышал знакомый гнусавый голосок:

– Ну, что, допрыгался?

Я покрутил на голос головой и увидел знакомую фигуру ушлого и корыстного черта Савелия, подсвеченного неоновым светом, падающим на него из не зашторенного окна.

– А, это опять ты, – разочарованно сказал я, зевая, – слушай, чертяка, я как-то по тебе еще не успел соскучиться. И вообще, не до тебя мне, давай свали отсюда по-быстрому, пока я в тебя тапком не запустил.

– Это тебе сваливать отсюда надо, – возбужденно забормотал Савелий, испуганно оглядываясь по сторонам, – точно тебе говорю.

Я устало вздохнул. Как же он мне сегодня надоел, видно все-таки придется идти завтра на прием к врачу. Попить каких-нибудь успокоительных таблеток или проколоться.

– Послушай меня, как тебя там, Савелий, что ли, – сказал я как можно спокойнее, – тебя же на самом деле нет. Ты существуешь только в моей больной голове, и мы с тобой это прекрасно знаем. Так что, пожалуйста, оставь меня в покое и исчезни.

– Это тебя скоро не будет, если ты меня не послушаешь, – возмущенно зашипел Савелий, – беги отсюда скорее! Я тебя предупреждаю только из-за хорошего к тебе отношения, учти! Мое предложение насчет заказа остается в силе! Согласен на десять процентов!

– Все, достал, – сказал я, шаря рукой по полу, в поисках тапки, – держи!

Я запустил в него своим мягким снарядом и, уже проваливаясь в спасительное забытье, успел заметить, как растворился в ночной тьме алчный черт.

4.

– Прекрасный экземпляр! – восторженно сказал человек, более известный нам как брат Аскольд, магистр ордена «Ангелы тьмы», сидящий в удобном кожаном кресле, за дорогим, антикварным столом. Эти слова были сказаны им в адрес большой, разноцветной бабочки, которую он держал специальным пинцетом с обрезиненными лапками и рассматривал через мощную лупу.

– Ах, какой окрас, – снова восхитился он, – посмотри, Фидель!

Но Фидель, большой, серый с подпалинами кот, британской породы, никак не отреагировал на предложение хозяина. Он лежал на кожаном диване возле стола, за которым сидел хозяин и дремал, изредка шевеля ушами, когда брат Аскольд произносил очередную восторженную фразу.

– Ай-я-яй, Фидель! – с укоризной сказал коту брат Аскольд, качая головой, – нельзя быть таким ленивым и ко всему безучастным. И напрасно ты полагаешь, что бабочки – это абсолютно бесполезные создания. Это совсем не так. Ты только взгляни, как совершенны изгибы их крыльев, как изысканно гармонична окраска. Ведь не зря же, по представлениям некоторых народов, в бабочек переселяются человеческие души после смерти. Я и сам, мой друг Фидель, в это верю, потому что более подходящего сосуда для человеческой души трудно, а вернее сказать, невозможно найти.

Магистр встал из-за стола, не торопясь подошел к старинному секретеру и, покрутив в замочной скважине замысловатым ключиком, открыл черную полированную дверцу. Затем он достал из секретера бутылку "Мартеля", не спеша налил в небольшую хрустальную рюмку коричневый, пахучий напиток. Взяв в руку рюмку, он понюхал ее содержимое, а потом медленно, смакуя коньяк, выпил. Немного постояв, удовлетворенно почмокав губами, он убрал бутылку и рюмку в секретер и закрыл дверцу на ключ. Затем он подошел к темному окну и, отодвинув штору, оглядел ночную улицу. Осмотрев улицу, магистр закрыл штору и посмотрел на старинные напольные часы, стоящие рядом с камином. Они показывали половину второго ночи. Брат Аскольд не торопясь уселся в кресло и стал в раздумье разглядывать свою коллекцию бабочек, развешанную в красивых стеклянных рамочках по стенам комнаты.

– Ты знаешь, Фиделито, – задумчиво сказал магистр, после длинной паузы, – когда я был маленьким мальчиком, мама купила мне сачок, и тогда я поймал свою первую бабочку. Это была шоколадница, как мне потом сказала мама. Ах, как же я был счастлив в эту минуту! И мне очень жаль, что я не могу подобрать подходящих слов, чтобы описать ту бурю эмоций, которую я ощутил в тот момент. Я посадил бабочку в стеклянную банку и долго не мог уснуть, рассматривая свою восхитительную пленницу. Утром, едва проснувшись, я бросился к своей ненаглядной бабочке. Но когда я взял банку в руки, то увидел, что она неподвижно лежит, сложив свои красивые крылья. Я подумал, что, может быть, она спит, и стал ее тормошить, но она не просыпалась, и тут, к своему величайшему ужасу, я понял, что моя горячо любимая бабочка умерла. И когда я это понял, то разрыдался и забился в истерике, а моя мама, как ни старалась, долго не могла меня успокоить. А через много, много лет, я отчетливо осознал, что и смерть, несмотря на свой, иногда совсем неприглядный и очень часто, непристойный вид, может быть исключительно совершенной и абсолютно прекрасной. Вот только, к моему большому сожалению, не каждому это дано понять и осознать в полной мере.

Брат Аскольд взглянул на часы, и нервно побарабанив пальцами по крышке стола, поднялся с кресла. Затем он медленно подошел к секретеру и, отперев дверцу, налил в рюмку коньяк. Не торопясь он выпил "мартель", и убрал рюмку в шкаф. Постояв немного около секретера, он подошел к коту, лежащему на диване, и погладил его по голове. Фидель, проснувшись, сладко потянулся и, довольный вниманием хозяина, негромко заурчал. Магистр снова посмотрел на часы и, вздохнув, сказал коту:

– И еще я понял, мой дорогой Фидель, что на этом свете есть более интересное занятие, чем ловля беззаботно порхающих бабочек. Ловить беззащитные человеческие души на яркие и модные приманки, дело не менее увлекательное и, кстати сказать, весьма более прибыльное. Хоть и не такое простое, как может показаться на первый взгляд. И как мне кажется...

Магистр хотел еще что-то сказать, но в это время зазвонил мобильный телефон, лежащий на столе. Брат Аскольд с неожиданной быстротой подошел к столу, взял телефон и поднес его к уху.

– Я слушаю, – тихо сказал он.

Некоторое время он молча слушал то, что ему говорили по телефону, а потом негромко ответил:

– Да, я понял. Хорошо. Я доволен. До свидания.

Магистр отключил телефон и положил его на стол.

– Ну вот, Фидель, еще одна человеческая душонка переселилась в бабочку, – сказал он вкрадчивым голосом, – скоро, очень скоро свершится то, что было предначертано. Вот теперь мой дорогой Фидель, можно и баиньки. Сегодня будет непростой день.

5.

Я проснулся оттого, что кто-то звонил в дверной звонок. Медленно поднявшись с дивана, накинув халат и обув на ногу единственный найденный тапок, я пошел в прихожую. Открыв дверь, я, признаться, немного обалдел, увидев стоявшего перед собой Витюшку, одетого в мою куртку и бейсболку.

– Привет, – растерянно сказал я, – заходи.

Тот не ответил, и молча зайдя в прихожую, медленно опустился на пуфик. Меня охватило странное, какое-то двойственное чувство: с одной стороны я помнил вчерашний вечер и ночь, помнил все, что было потом, а с другой стороны, я видел перед собой живого Витюшку, и мне очень хотелось ущипнуть себя за руку, что бы убедиться, что это не сон.

– "Неужели он жив?" – подумал я, – "значит, мне все приснилось? Мертвый Витюшка на грязном полу и злой участковый Пересядько? Так вроде все было? И выходит, все это лишь кошмарный сон?"

Я с облегчением вздохнул и отбросил прочь все сомнения. Видимо Витюшка просто задержался, когда пошел в магазин и только сейчас вернулся. Вот только его бледность меня сильно смущала. Даже не бледность, а скорее всего какая-то синева, переходившая в зеленоватый оттенок. К тому же, за все время, он не проронил ни слова, что было совсем не характерно для моего, как правило, страдающего словесным поносом, друга. Обычно он был излишне разговорчив, в захлеб вываливая свои проблемы на первого встречного знакомого, а зачастую и совсем незнакомого собеседника. Я подошел к Витюшке вплотную и, склонясь над ним, заглянул ему в лицо.

– Что с тобой, Витя? – тихо спросил я его.

Он не ответил, лишь, грустно вздохнув, пристально посмотрел мне в глаза и от его взгляда, у меня по спине пробежал холодок. Не выдержав его взгляд, я отвел глаза и, заметив на его куртке какие-то бурые пятна, машинально дотронулся до одного из них рукой. Поднеся руку к своему лицу, я понял, что это была свежая кровь.

– Виктор, – вконец растерялся я, – откуда у тебя кровь?

– Потому что они меня убили, – прохрипел Витюшка и, забившись в агонии, повалился на пол. От ужаса я совершенно потерял голову и проснулся.

Я проснулся оттого, что кто-то звонил в дверной звонок. С трудом оторвав голову от подушки, я посмотрел на висящие настенные часы. Восемь часов. Интересно, кого это принесло ко мне в такую рань? Может кто-то просто ошибся дверью? Звонки в дверь не прекращались, становясь все более продолжительными. Видно, надо все-таки вставать. Я с трудом поднялся на ноги и, накинув на себя халат, пошел открывать дверь. Когда я открыл дверь, то увидел перед собой в дверном проеме уже хорошо знакомого мне участкового. Хмурый Пересядько, не проронив ни слова, отстранил меня рукой в сторону и, зайдя в квартиру, вздохнув, опустился на пуфик в прихожей. Затем он закурил и, щурясь на висящее на стене бра, взглянул на меня. Я не возмущался и лишь только молча на него смотрел, не понаслышке зная, что при общении с представителями правопорядка, личной инициативы лучше не проявлять, поскольку в почти ста процентах случаев, она становится уголовно наказуемой.