Текст книги "Так начинала рыться яма (СИ)"

Автор книги: Евгений Голубев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

18

В голове не складывается цельная картина. Почему Они здесь? Одним вечером, когда Они были у себя в комнате, Хозяева стали о чём-то ругаться на кухне. Она, сидевшая за Ним, дёргала за плечо и спрашивала, понимает ли чего. Язык был чужим, но Он немного изучал его в школе.

– Холодно… тёплая одежда, – отстранённо протягивал Он, вслушиваясь на деле в каждом слово, но понимая единицы. Всё было ясно, но Он делал вид, что это не про Них.

На следующее утро Их посадят на низкий микроавтобус, почти под завязку наполненный тучными толкающимися телами в пышных пуховиках и куртках. И когда-то высадят на автовокзале. Что потом? Откуда взялись родители другого полицейского? Он не помнит, чтобы Они снова входили в здание полиции. С собой Им дали немного консервов и свиного сала. Они просиживали дни в торговом центре у автовокзала и надеялись, что охрана не выгонит на улицу. Кончилась еда и последние деньги. Они перешли на автовокзал и заняли тройку мест: Она – сумка – Он. И когда же появились родители другого полицейского? Он не понимает.

Идут втроём вдоль широкой тихой улицы частного сектора. Возможно, это деревня. Он не помнит, сколько ехали сюда. Моложавая низкая женщина о чём-то говорит с Ней. Объясняет ситуацию. Их поселят в часть дома, где давно не бывало людей. Долгие беседы смешаются в памяти с мыслями о том, что же будет дальше. В руках Она несёт два больших пакета. Как объясняет женщина, там еда и другое на первое время. Он не может поверить, что это – Им, и удивлённо таращится на пряники, крупы и какую-то рыбу, проглядывающиеся сквозь белый полиэтилен.

Первую часть дома арендует мрачная женщина со складками на подбородке и руками на теле, описывающими полукруг. Курила на крыльце, когда Они пришли. Следующая дверь ведёт к Ним.

Кухня с порога шокирует слоями пыли повсюду, оставленной кем-то грязной посудой в раковине и на столе. В двух последующих комнатах не лучше, но жаловаться не приходится.

Дни для Него проходят мучительно долго. Она всё моет и моет, пока Он слоняется рядом, желая хоть как-то помочь. А потом уже и не желая. Надоело.

Позади неделя, наверное. Он смотрит прогноз погоды по старому телевизору, и новости иногда, но никак не может сориентироваться во времени. Дом оказался холодным. Спят вместе, на узком диване, одетыми. Иначе никак.

– Жаль, нет шприцов, – с удивлением для себя заявит Он однажды. – Подожгли бы дом, а сами…

– Тссс! – перебила Она, показывая пальцем на стену, за которой шумит соседка.

Но Он и не хочет умирать. Просто так сказал. Ведь жизнь идёт хорошо. Дом полностью чист, а Ей даже предлагали работу уборщицы у немощных стариков.

– Мало ли, забудет, где что лежало, и скажет, что это я украла, – объясняет Она Ему свой отказ.

В районе третьей недели женщина придёт безо всяких продуктов. И скажет, что Её дочь будет ждать Их на автовокзале. Нужно ехать.

Он обрадуется, ведь обещают много хорошего, и не поймёт, отчего Она помрачнела и молчит. Уже в такси Она тихо выскажет свои опасения: «Никто нас там не ждёт».

– Как же так? – Он чуть приподнялся с сиденья.

Она не ответит. Он не верит.

– Давай надеяться на лучшее.

Она не ответит.

Километры таят под колёсами и тяжестью размышлений. Он снова не обратит внимания, как долго они едут. Зачем ей было обманывать?

Скоро покажется город. Некоторые места выглядят знакомыми. Возможно, они и в самом деле. Машина остановилась. Она медленно возьмёт сумку и откроет дверь. Он поспешит выйти, чтобы убедиться. Но на улице никого. Они оглянутся по сторонам ещё и ещё раз. Он с болью всматривается в лица прохожих, но на улице никого. Подождут, но быстро замёрзнут. Он обиженно ударит ногой по заледеневшему асфальту до боли в лодыжке.

19

Нет, всё было не так. Это сейчас Они сидят в торговом центре целыми днями. Ни сала, ни консервов нет, но ведь были же! Он не помнит, чем Они питаются. Нет, еда уже кончилась. Деньги ещё остались. И вот Они идут на автовокзал.

Свободных мест хватает. Сядут в левом дальнем углу, если смотреть со входа. Она – сумка – Он.

Время тянется очень странно, обрываясь и продолжаясь с какого-то совершенно нового для Него места. С Ними познакомится алкоголик. Он выглядит подобающе, и даже говорит не как здоровый человек: язык вечно заплетается и ударяется о зубы и щеки. Ночью Они зачем-то пошли с ним. Мужчина купил хлеба в круглосуточном магазине. Очень свежий и навязчиво липнет к пальцам. Вкусно. В ларьке посреди пустой улицы он купит пачку сигарет, и Они пойдут во дворы. Домофонов нигде нет, и попасть в тёмные подъезды не составит труда. Они просто сядут посреди лестницы на пятый этаж, опрокинут головы на колени и попытаются забыться, но скоро проснутся от криков. Ещё совсем темно. Он обернётся.

– Да это жена моя с ребёнком! Отстань, – отвечает мужчина старухе, стоящей в дверях своей квартиры в облаке жёлтого света.

В ответ посыплются оскорбления и угрозы полицией. Он плохо соображает и не хочет всего это слушать, и вернётся ко сну, а очнётся уже утром. Она тихо жуёт хлеб, мужчина лежит на боку, на лестничном пролёте, лицом к Ним, и редко сопит. Он оглядится и засомневается. Кажется, они перешли в другой подъезд. Всё равно. Покончив с хлебом, Они подождут мужчину, а когда тот проснётся, Она попросит у него пару сигарет. Выйдут на улицу и закурят.

Когда они разминулись, Он плохо помнит, но сейчас это снова вокзал. Страшно похолодало. Все рейсы отменили, люди заполнили здание в простой человеческой надежде, что трассы вот-вот откроют, и они разъедутся. Скоро новый год. Но мороз не отступает. Он не знает, какое число, и как давно Они на улице в этот раз. Не меньше трёх дней Они находились в торговом центре, потом пьяница с сигаретами, теперь нет денег. Он не ест ничего уже второй день, как Ему кажется. Лишь изредка выходит на улицу со взятым где-то бумажным стаканчиком, набирает в него снег, возвращается на вокзал и ждёт, пока тот оттает. Пьёт через силу. Вкус просто ужасный. Отдаёт резиной или химией. А Она – ничего. Даже не морщится.

Когда мест не останется совсем, Они потеснятся и расположатся на двух сиденьях. Человек на третьем часто сменяется другим и, на Их счастье, всегда оказывается прилично одетым. Но те, что напротив, не меняются. Это трое пропитых мужчин. С двумя из них Она о чём-то переговаривалась, а третий всегда молчал и дурно пах. Он подозревал, что и сам не лучше, но от запаха пьяницы иногда непроизвольно сводило скулы. Приходится терпеть. Одна из причин: справа от Него за стеклом расположилось кафе, где со столиков то и дело уносили недоеденное, иногда почти целую выпечку. Она говорила Ему смотреть туда не переставая. Может, поймут, что Он голоден. Это не сработало, но как-то раз молодой охранник поинтересовался, как Они. Она не растерялась и рассказала, что Они такие же невезучие пассажиры, чей рейс отменён, а денег у Них нет. И он накормил Их.

– Да мы карманники. На дело сходим, и деньги будут, – гордо заявляет один из двух мужчин напротив. Высокий и тощий.

Второй, низкий и такой же худой, лишь редко обращается к товарищу, и делает это всё на том же малознакомом Ему языке.

Разговорились.

– А вы тоже оттуда? – воскликнет Первый. – Надо же! Так давайте у меня жить. Только дождёмся, когда автобусы пойдут, а я уж с водителем договорюсь. У меня тут полгорода знакомых.

Станет как-то веселее. Вот бы у него получилось. Вот бы дожить до конца морозов. И дожил. Скоро потеплело. Новый год ещё не наступил. Двое пьяниц вышли покурить, а Они обсуждают, что будет дальше. И не заметили, что те не возвращаются. И долго смотрят на двери. Она выйдет на улицу, но там никого.

– На двоих проще уговорить, – обиженно выдохнет Она, садясь на место.

Снова плохо.

20

Она надолго пропадает. Уходит искать оброненные кем-нибудь деньги. Звонит на них Тёте. Где-то в районе вокзала, говорит, есть платный телефон. Случается найти денег и на хлеб. Декабрь никак не кончится.

– Дочь говорит, что её нет дома, – сокрушается Она. – Хотя я слышала её голос где-то далеко. Она то ли спрашивала, кто звонит, то ли что. А когда узнала…

– Я понимаю, – оборвал Он. Нет… зачем было врать?

– Попробую ещё раз.

– Давай, – сухо бросит Он и потупит глаза в пол.

Её долго нет. Вечереет. Сквозь окна внутрь проливается последний солнечный свет. Он выгибает спину, приподнимается на сидении и устало выдыхает. Людей меньше, вонючий пьяница куда-то пропал. Охрана Их не трогает. Скорее бы кончилась зима. За лето можно будет что-нибудь придумать. Он оборачивается ко входу и видит Её. Не разглядеть, что на лице. Подошла ближе.

– Едут. С мужем, – и тут же Её скрутил подавленный неконтролируемый смех. – Я решила, что это будет последний звонок. И сказала, что «ребёнок замерзает». Она сразу же подошла к телефону.

– И что дальше?

– Я попросила у неё денег в долг. На билеты к нам.

Эйфория съела время, и на улице совсем стемнело. Неужели всё будет хорошо? Они не сводили взглядов со входа и, увидев знакомый силуэт, быстро встали с мест. Тётя с мужем бросились к Ним. Расспросы, причитания, сожаления. Тётя также привезла немного еды. Он точно помнит пельмени и чёрный чай с бергамотом в банках среди полосы быстро сменяющихся кадров.

– Я всё верну, – заверяет Она, приняв купюру.

– Не нужно.

– Нет, я верну, верну!

– Не нужно, пожалуйста, – и положит левую руку себе на грудь. – Или я обижусь.

Она помолчит, недолго пожевав нижнюю губу, поблагодарит за всё сделанное для Них. Их отвезут на железнодорожный вокзал. Это была старая красная «Лада», это было массивное здание в фонарях и белеющих окнах. Тётя обняла Её, Его, и пожелала всего наилучшего. На том и распрощались.

Эпилог

21

Уверенно идут к заданному адресу. Денег теперь достаточно. С собой та же хозяйственная сумка с вещами, что и раньше. Снег быстро поплыл в слякоть вместе с потеплением. Спускаются к частному сектору у моста, растянувшегося между двумя берегами города.

– И что там?

– Там, – Она усмехнётся и покачает головой. – Ужас. Но, – ещё в улыбке. – Это ничего…

Он не понимает, для чего было возвращаться после всего. Но Она и не думала о другом. По приезду на железнодорожный вокзал Они купили два билета на следующее утро. Долгая дорога, сладкое спокойствие. Он остался на автовокзале, – том же маленьком здании с огромным козырьком, – Она ушла на несколько часов. Всё прошло отлично. Он ни в чём не сомневался.

Потемневший горбыль высокого забора скрывает за собой приземистый грубо выбеленный домик. Войдут внутрь: у печки возится чернолицая бесформенная старуха. Поприветствует Их. Это хозяйка. Их комната – справа от входа. Проходная. От неё идёт ещё одна, с вечно закрытыми и плотно завешенными дверьми в стёклах. Там трое студентов: две девушки и парень. Снуют туда-сюда и странно смотрят на Них. Она подмечает, что парень походит на дауна своим вечно приоткрытым ртом. Другие соседи – пьяницы – живут в комнате со входом с кухни, совсем около печки. Одного из них Он видит почти постоянно, второй же живёт будто сам по себе: никого не замечает, и его никто – тоже. Первый часто пытается вывести Их на диалог, и быстро надоедает. Он напивается и лезет к Нему со своими разговорами и историями. Она угомонила бы его, но на работе до самой ночи. Кем-то в кафе или даже пивнушке. Он не ложится спать один и допоздна смотрит телевизор в паре метров от себя. Ближе к ночи на одном из каналов показывают интереснейший зарубежный сериал про детективов. Ей он тоже нравится. Вернувшись с работы, Они ужинают под него. Не могут позволить себе ничего кроме чая и хлеба с дешёвым маргарином. Даже посуду используют ту, что была здесь до Них: нож, пиалы и чайник. С постелью тоже повезло. Хозяйка не пожалела Им нескольких одеял для небольшой кровати. Не такой уж и тесной, если бы не приходилось спать в одежде. Дом очень холодный. Топить печку обязалась хозяйка, но часто опаздывала, а всем остальным нет дела. Он не умеет и даже боится прикасаться к чему бы то ни было. Печка упирается в металлические подпорки, и Ему кажется, что вот-вот рухнет.

22

В тот день отключат свет. Надолго. Уже темнеет. Он мечется по комнате, забыв, который час. Часто выходит в холодные сумерки и спешными шагами добирается до забора, чуть приоткрывает дверь и вглядывается: никого. Белесый туман ползёт с реки неподалёку, и в очередной раз в нём нет ни единого силуэта. Чернеющие дома сливаются друг с другом и угрожающим монолитом вырастают из земли. Виднеются звезды.

В бессилии Он молится, лишь бы с Ней ничего не случилось. Мысль, что Его дальнейшая жизнь в очередной раз окажется под вопросом, не даёт спокойно стоять и сидеть, и Он мечется из стороны в сторону по комнате, на кухне, на улице. Почти каждый день так. Подошёл к тяжёлой двери и выглянул: знакомое синеющее очертание вдалеке.

– Неужели, – шепнёт Он облегчённо, но успокоение быстро сменится раздрожённостью. Вернётся в дом.

Послышится открывающаяся дверь. Не ошибся.

– Свет отключили? – с порога удивится Она и пройдёт в комнату.

Он встанет со стула.

– Чего так долго?

– Отметила увольнение, – бросит Она и поставит чёрный пакет на кровать. – Сейчас с одной работницей пока ехали в такси, выпили по бутылке пива. На прощание.

Он хочет спросить, зачем было увольняться, но увидев, как Она достаёт банку шпрот, моментально вспоминает о терзающем голоде. Следом пиво и бутылка газировки. Найдёт свечу в сумке.

– Жаль, что света нет. Телевизор бы посмотрели, – говорит Она, жуя. – Давно, кстати?

Он пожимает плечами. Это похоже на что-то хорошее. Несколько дней назад Она пришла также со вкусной едой. Он посмотрел дикими глазами и спросил обо всём без слов.

– Нас нашли, – Она опустила голову в усмешке. – Бабушка отправила деньги.

Март. Уже собрали все свои вещи и готовы съезжать. Она говорит, что там лучше. Купила кефира и булочек на обед, чтобы не заваривать чай. Да и маргарин кончился. Он к нему больше не вернётся. И к такой жизни – тоже. Её Болезнь (как выяснится позже – ОКР) после жизни на улице притупилась, но не прошла полностью.

Так начинала рыться яма.

58

Ничего этого не было. И другого – тоже. Я открыл глаза. Когда-то в детстве я перестал ночевать в спальне; постелила мне толстое одеяло в зале, которое я использовал и в качестве матраса. Почему? Не помню, но мне нет дела. Встану, скатаю его к стене у моего стола, и пускай подождёт. Впрочем, я ещё не раз прилягу на него или хотя бы облокочусь: люблю так смотреть телевизор. Тепло меня веселит и окутывает чем-то. А телевизор не новый, большезадый и рябит. Так было раньше, так есть и сейчас, я думаю. А что там? Всё это я видел уже тысячу раз! Сколько можно показывать одно и тоже! Сволочи! Сходить некуда, да и отпустит разве? А мне сколько? Я вот не помню свой возраст, хотя как-то отмечали. И не только свой не помню, а всех вокруг. Когда спрашивали в военкомате и ещё где, я пугался и как-то называл. Не уверен, что верно. Спросить бы, да как можно? Стыдно не знать. Родственники твердят, что пора жениться. Хочу спросить: «Зачем?», но горло запирает на замок, и я только пожимаю плечами. Мне это не нужно. Дымка за белым окном балкона за мутным стеклом окна комнаты. Жара на улице, не иначе. Вырос. Можно и так увидеть, что там. А раньше на носки или подпрыгивал. Окна немытые, и к ним нельзя подходить. Пригляжусь, и ведь да, слой пыли на подоконнике! Как можно так следить за чистотой! Я уже не вижу и не замечаю: просто тёмный силуэт промелькнул через дверь и протянул зубную щётку. А разве не в ванной умываются люди? Он не помнил. Я, то есть! Спрашиваешь, почему «тёмный»? А каким ещё быть? Не знаю, как Болезнь сейчас. Вижу, что хуже, но а что-то кроме? Говорит, у меня тоже есть. Ненормальная. Откуда у меня то? И даром эта чистота не нужна! Да, однако, солнце сегодня не щадит. Новый забор вокруг школы в сотне метров. А при мне старый был, и ничего! Зачем менять, если стоит? Работа, работа… Хоть с ней всё в порядке. Сейчас стаж наработаю, а потом, гляди, и повысят. И всё-таки я слежу за собой. Сижу себе, и вдруг раз – смотрю со стороны. Что делаю, улыбаюсь или нет. Сомневаюсь в себе. А всё ли нормально? Уже завтрак? Конечно, каша, что же ещё. Но ем. С детства мечтаю, что ничего этого не было. А сейчас пришла за тарелкой. Отдал. Наверное, хорошо сейчас погулять в парке с друзьями. Раньше здесь бетон был, в парке то за окном, правее школы, но его вымостили плиткой. Лавки поставили. Молодцы! А толку, если туда и дети с грязной обувью лезут, и животные на прогулке. Посмотришь и вздыхаешь. Нет, туда я не сяду. Да и не позволит. Где, кстати? Ах, стирает. И так до вечера. А мне – на работу? Нет, я ведь не нашёл ещё… Ничего вокруг нет. Сколько лет здесь, а ничего нет. Когда-то было, а теперь ничего не вижу. Мельком схватишь – вроде наметил контур, а приглядишься – мутит в глазах. Только улица вваливается в комнату. Пришла отдохнуть. Руки в язвах. И продолжает тратить все деньги на порошки и мыло. Дед ведь и так от себя отрывает. А он теперь на пенсии. Зажгла свет. Да, уже смеркается. И снег выпал! Ужин – снова каша. Лучше бы окно помыла, неприятно ведь в такой грязи. Ночь. Лежу и думаю, таки странно это: я живу тут, а что Ты тут делаешь?