Текст книги "Из жизни археолога. Байки, заметки, размышления"

Автор книги: Евгений Яровой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Аналогичная история

Более десяти лет я проработал в экспедиции на Нижнем Днестре и поэтому знал, что старое кладбище на окраине села Глиное пользуется у местных жителей недоброй славой. Специально не интересовался причиной появления слуха, но однажды случайно разговорился с нашей доброй соседкой – Татьяной Григорьевной по прозвищу Бибиси. Столь редкое для сельской местности определение она получила за уникальную осведомленность обо всех местных происшествиях и их широкую и оперативную популяризацию среди общественности. Именно она однажды рассказала, почему селяне стараются не появляться на кладбище ночью и считают, что там закопаны заколдованные сокровища. Оказалось, что подобные слухи появились сравнительно недавно – лет тридцать назад. А произошло вот что.

Однажды за хорошую работу колхозных доярок наградили солидной премией, которую они решили отметить после вечерней дойки. По свидетельству той же Бибиси, они решили кутнуть и закупили в сельмаге изрядное количество полусухого шампанского. Но экзотичный для местной традиции напиток показался труженицам ферм кислым, а газ непривычно бил в нос. Чтобы он не мешал дегустации, было принято простое решение: шампанское слили в два ведра и долго мешали половником, а затем «для вкуса» добавили в него сладкое крепленое вино. Полученный «коктейль» почти сразу же оказал свое разрушительное действие, и доярки благоразумно остались ночевать на своих рабочих местах. Все, кроме одной разбитной и, вероятно, самой крепкой бабенки, которая слила остатки пиршества в трехлитровую банку и направилась домой к любимому супругу.

Самая короткая дорога с фермы в село вела через кладбище. По ней и пошла бравая доярка, распевая песни. Она не подозревала, что накануне здесь была подготовлена очередная могила, и в темноте рухнула в глубокую яму. Как известно, пьяным везет, и это падение на почти двухметровую глубину прошло для нее без последствий. Мало того, не разбилась и заветная банка с напитком. Тем не менее выбраться самостоятельно доярка уже не могла и до утра просидела в могиле. Все это время она истошно кричала, требуя немедленной помощи. Уцелевшая банка не позволила ей заснуть и периодически придавала силы. Как оказалось позднее, дикие вопли, песни и ругань слышало полсела, но никто не решился появиться на кладбище в тихую безлунную ночь. Лишь утром так и не протрезвевшую до конца и охрипшую от криков бабу вытащили из ямы. И хотя все село знало причину ночных стонов, воплей и виртуозного мата на кладбище, сразу же поползли слухи, что причиной их стала «нечистая сила». Спустя же несколько десятилетий мало кто помнит об этой истории, а слух о «заколдованном» месте не исчезает.

Ватиканские грезы на кургане

Однажды в тех же Бурсученах на курган подошла группа одетых в ватники женщин, работавших поблизости в поле. Как обычно, начались расспросы, и постепенно завязалась беседа. Женщин интересовали самые разные вопросы, на которые я пытался отвечать. Неожиданно одна из них сказала:

– То же самое нам рассказывали в Ватикане, когда мы были в главном соборе.

Я был ошарашен:

– Вы были в Ватикане?

– Да! – буднично и без какого-либо удивления констатировала она. – По путевке я ездила в Италию. А в Риме нас повезли в Ватикан.

Эти слова меня поразили! Поехать в те годы за границу, даже в «братские страны» соцлагеря, было непросто, а посетить капиталистическую страну рядовому человеку – практически невозможно. И вот в глухом молдавском селе обычная тетка в потертой фуфайке и грязных сапогах как о самом заурядном событии своей жизни рассказывает о посещении духовной католической столицы! После наводящего вопроса она даже вспомнила, что видела фрески Рафаэля. Оказалось, что за ударный труд женщина была премирована бесплатной путевкой и в составе делегации передовиков сельского хозяйства побывала в Италии. Почему-то подобными путевками награждали лишь представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Интеллигенция же у власти доверия не вызывала и практически не выпускалась за кордон.

В тот день было пасмурно, дул холодный ветер и накрапывал мелкий осенний дождик. Мы стояли посреди раскисшего поля, и бесхитростный рассказ о летнем и красочном Ватикане воспринимался как несбыточная сказка. Тогда, в толпе одинаково закутанных в платки и замерзших колхозниц, я мог только мечтать о подобной поездке. Для меня эта мечта все же сбылась. Правда, лишь спустя тридцать лет!

Знаковые знакомства

В феврале 1977 года наступило долгожданное событие: наконец-то был подписан приказ о моем зачислении на должность младшего научного сотрудника Академии наук Молдавской СССР. Прошло полтора года после того, как я окончил исторический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова и вернулся в родной Кишинев. За это время с дипломом ведущего университета страны я работал по договорам в должности коллектора, лаборанта, затем старшего лаборанта и временную карьеру закончил должностью рабочего в экспедиции. По существующим в те годы правилам молодого специалиста обязаны были трудоустроить, если он проработал на одном месте более двух месяцев. Так как свободных ставок в Академии наук не было, то всех претендентов брали по трудовым соглашениям на два месяца, после чего делался перерыв, и договор вновь возобновлялся. В результате этой нехитрой манипуляции молодой специалист не мог потребовать постоянной работы, а дирекция формально не нарушала закон. В то время я переживал, что не имею непрерывный стаж, но сегодня понимаю, что волновался напрасно: при начислении пенсии любимое государство заботливо обнулило работу за пределами современной России.

Вся эта система в определенной степени напрягала, да и зарплата не особенно радовала. Но деньги в то время не являлись главным мерилом жизни. Спустя годы, листая свое личное дело в отделе кадров, я не без удивления вспомнил, что ставка коллектора тогда составляла 62 рубля 50 копеек, а лаборанта – на 10 рублей больше! Самая большая зарплата была у рабочего – до 90 рублей в месяц. Если учесть, что во время учебы в МГУ я жил на 100 рублей в месяц (50 рублей составляла стипендия, и 50 рублей присылали родители), то падение «благосостояния» было налицо! Но я не особо переживал по этому поводу, хотя подвешенная ситуация с трудоустройством оптимизма не вызывала. И вот свершилось!

Одновременно со мной был принят на работу и Илья Борзияк, окончивший к тому времени ленинградскую аспирантуру. Ровно через две недели после приказа мы решили поехать в первую научную командировку и выбрали Киев. Проблем с поездками в те годы не возникало, и спустя несколько дней после написания заявлений в дирекцию мы уже гуляли по Крещатику.

Откровенно говоря, особых дел у нас в столице Украины не было и «обмен опытом» ограничился двумя ознакомительными визитами в Институт археологии, который в то время располагался в Выдубицском монастыре на окраине Киева. Тогда-то я и попросил Илью познакомить меня с ведущими киевскими археологами, которых я знал лишь по научным публикациям. В первую очередь мне хотелось увидеть Николая Михайловича Шмаглия, с которым Илья был давно знаком. Дело в том, что, работая над выбранной научной темой еще в университете, я постоянно сталкивался с фамилией Николая Михайловича, а весь пятый курс просидел, обрабатывая для диплома материалы из его раскопок в Подунавье. В результате он превратился для меня в «живого полуклассика», познакомиться с которым было чрезвычайно лестно.

Серым морозным вечером мы зашли в Музей археологии АН УССР на бывшей улице Ленина в центре Киева. Здесь, в полуподвальном кабинете одного из сотрудников музея, я и увидел Николая Михайловича. Передо мной сидел среднего роста плотный человек с аккуратной чеховской бородкой. Весь его вид излучал добродушие. Никакого официоза, после первых же расспросов он перешел на «ты». Его простота, доброжелательность и поразительное чувство юмора оставили самое приятное впечатление, и мы сразу же нашли общий язык. Обсуждение научных проблем длилось недолго, и, как и следовало ожидать, общение закончилось традиционно: посещением местных питейных заведений.

Николай Михайлович Шмаглий

Слегка травмированный столичным менталитетом, до сих пор помню свое изумление, когда нас стали водить по различным, но одинаково подозрительным подвалам, которых оказалось неожиданно много в центре украинской столицы. Все они были заполнены специфической публикой и характерными запахами, типичными для всех забегаловок СССР. Зато там, среди разговорного гула и табачного дыма, можно было распить принесенную с собой бутылку-другую вина или более крепкого напитка. В тот зимний вечер число подобных заведений не ограничилось одним объектом. Но распивать там было совсем не безопасно. Дело в том, что в те годы Киев «боролся» за гордое звание «город коммунистического труда», поэтому заниматься «недозволенной деятельностью» в общественных местах категорически запрещалось. За этим строго наблюдали многочисленные милицейские патрули не только на улицах – они периодически заходили в общественные «очаги культуры» и хмуро осматривали посетителей в поисках нарушителей порядка. Поэтому для потребления более крепких, чем сок, напитков требовались особая сноровка и натренированность. Как оказалось, наши старшие товарищи владели этими навыками в совершенстве. Они виртуозно разливали бутылку под стойкой и внимательно рассматривали потолок, когда в очередной подвал спускался патруль. То, что обремененные степенями и званиями ученые мужи и степенные отцы семейств, увидев недобрые взгляды сельских хлопцев в милицейской форме, менялись в лице и вели себя как настороженные бурсаки на ярмарке, также врезалось в память.

В финале нашего общения было решено сменить тактику и зайти в известный, престижный бар на Крещатике. Впервые официально заказали по рюмке коньяка и кофе. Покидая его, я задержался, увидев одиноко сидящего за столиком и явно скучающего парня с яркой ближневосточной внешностью. Зачем-то подсел к нему и спросил, почему он еще не в Израиле. Это ему так понравилось, что он предложил выпить, и мы какое-то время очень тепло пообщались. В итоге я отстал от компании, которая куда-то свернула с освещенного Крещатика. Настроение было приподнятым, и я решил позвонить своей киевской подружке, знакомой еще со студенческих лет. Во время разговора у телефонной будки неожиданно остановилась милицейская машина. Высунувшийся из нее молодой сержант пальцем показал, чтобы я подошел к нему. Это было явное хамство, и я предложил ему самому подойти, если надо. Из машины сразу же выскочили два радостных милиционера, которые без лишних слов затолкали меня в канареечный уазик. Я еще никогда не попадал в подобный транспорт, поэтому, сидя на заднем сидении с зарешеченным окошком, не без интереса осмотрелся и стал ждать развития событий. А они развивались стремительно.

Меня быстро привезли в отделение и, забрав паспорт, оставили в коридоре. Садясь на кресло, я не заметил, что оно откидное, и завалился на пол.

– Э, да ты действительно пьян! – с удовлетворением констатировал милиционер и скрылся в дежурной комнате. Вскоре меня пригласили туда и предложили подписать протокол. Прочитав, что я был задержан в нетрезвом состоянии и своим видом «оскорблял жителей Киева», я категорически отказался это сделать. Тут в дежурку зашел подполковник милиции, и все почтительно встали. Судя по реакции, он был начальником отделения. Поэтому я обратился лично к нему:

– Товарищ подполковник! За что меня привезли в отделение? Я что, валялся на улице, приставал к прохожим или устроил драку? О каком оскорблении Киева идет речь?

Но тот лишь мимоходом взглянул в мою сторону и, отдав распоряжение, удалился. Сразу же после этого милиционеры, как по команде, окружили меня, а низенький квадратный сержант с лицом без намека даже на знание алфавита стал явно примеряться к моему подбородку. Я отметил его огромные кулаки и постоянно поворачивался к нему боком, чтобы зимний воротник пальто не позволил ему нанести точный зубодробительный удар. Увидев происходящие маневры, сидевший за стойкой дежурный устало посоветовал:

– Слушай, парень, подпиши и не рыпайся! Все равно ведь тебя заставят!

Понимая, что сейчас меня могут реально поколотить без свидетелей, я гордо заявил, что подчиняюсь насилию. Но когда мне сунули протокол, оставил в нем какую-то закорючку, не имеющую ничего общего с личной подписью. Удовлетворенные стражи порядка тут же успокоились и почти доброжелательно выдворили меня из околотка, при этом посоветовав прийти в отделение на следующий день. Оказавшись в незнакомом темном дворе, я вдруг увидел подполковника, который, громко хлопнув дверью, сел в подъехавшую черную «Волгу». Опьяненный не только коньяком, но и свободой, я уперся в капот и перегородил дорогу, потребовав, чтобы меня отвезли, откуда взяли. Резко газанув, «Волга» рванула назад, и я от неожиданности рухнул в сугроб. Объехав возникшее препятствие, машина, взвизгнув тормозами, выехала со двора. Мне же пришлось самому искать дорогу в гостиницу. Пройдя через высокую арку, я вышел на улицу и вскочил в подошедший ярко освещенный пустой трамвай. Сел на сиденье и тут же заснул – выпитый за вечер «коктейль» все же дал о себе знать!

Проснулся от толчка в плечо:

– Приехали. Конечная.

Открыв глаза, увидел, как водитель прошел по салону и закрыл за собой дверь кабины. Спросонья выскочил из теплого трамвая, который тут же развернулся по кругу и, позванивая и мигая огнями, стал быстро удаляться в ночную мглу. Я же оказался ночью совершенно один на какой-то остановке в черном зимнем лесу за городом. После трамвая особенно остро почувствовал крепкий мороз. Положение было критическим. Реально замаячило возвращение по шпалам в неизвестном направлении и на неизвестное расстояние. Осмотревшись, увидел, что вдали, за заснеженным полем виднеется освещенное здание. Как прошел по снежной целине, не запомнил, но, выбравшись на дорогу, увидел, что возле здания стоит автобус. В него садились какие-то мрачные и молчаливые люди. Подошел к передней дверце и объяснил водителю свою ситуацию. Услышав, что я побывал в милиции, он очень эмоционально выразился по ее адресу и пригласил меня в салон. Вскоре заполненный автобус куда-то поехал. Оказалось, что он развозил рабочих после смены, которая закончилась на каком-то загородном заводе глубокой ночью. Стоя у лобового окна, я пытался сориентироваться, но автобус ехал по неизвестным мне лесным дорогам и городским окраинам. Неожиданно он остановился у освещенного подъезда, и я увидел… гостиницу «Славутич», в которой мы жили с Ильей. Только тогда понял, как мне повезло!

Зайдя в гостиничный номер, увидел пустые бутылки и остатки закуски на столе. На полу спал в пальто один из наших киевских друзей. Моя кровать была не занята, и я с облегчением рухнул в объятия Морфея. Утром все одновременно проснулись от холода и зимнего тумана, проникшего через распахнутое окно в наш номер. Осмотрев комнату, Илья констатировал:

– У нас как на зимнем побережье Атлантического океана – холодно, туман и пахнет селедкой!

Естественно, в тот день о какой-либо работе не могло быть и речи. Мы приходили в себя после знакомства с местными корифеями, а я еще и после знакомства с блюстителями порядка. Вечером меня пригласили в Оперный театр, где я пытался смотреть балет «Лесная песня», но остаточное похмелье не позволило по достоинству оценить постановку поэтического шедевра Леси Украинки. Запомнились лишь галерка под потолком, топот кордебалета, а также красочная шаль и утонченная красота моей подруги.

Весь день и вечер размышлял, что делать, и в итоге решил никуда не идти. Тем более, в какое отделение милиции меня привезли, я так и не узнал и был уверен, что без точного адреса меня вряд ли найдут.

Но киевские стражи порядка недолго ломали голову над этим вопросом, и спустя две недели в Кишинев пришло официальное письмо на имя «Директора Кишиневской академии наук». Попало оно прямо на стол президента, и тот дал распоряжение разобраться и строго наказать «молодого наглеца», который в первой же командировке умудрился загреметь в милицию. Разразился скандал, который позволил мне запомнить знаковые знакомства в Киеве в мельчайших подробностях. С большим трудом удалось из него выбраться и избежать увольнения. Но это уже совсем другая история.

Нестандартное лечение

Через год после киевской поездки Илья умудрился где-то поломать руку. Почти месяц проходил с забинтованной конечностью, которая заканчивалась почему-то вертикально торчащей кистью. О причине случившегося он никому не рассказывал, но шутил, что писать теперь не может и не привык держать стакан в левой руке. В конце четвертой недели отпросился с работы, сообщив, что идет в больницу снимать гипс. Уходил он явно в приподнятом настроении и это радостное событие обещал отметить вечером.

Но спустя пару часов появился в кабинете со свежим гипсом на руке. Правда, теперь ее кисть была направлена в противоположную сторону – вертикально вниз. На наш вопрос Илья рассказал следующую историю:

«Пришел снимать гипс к хирургу. Смотрю, за столом сидит здоровенный мужик в белом халате с закатанными рукавами, из которых торчат волосатые руки с огромными кулаками. Не особо церемонясь, срезал гипс, осмотрел и пощупал руку, а затем задумался. Рука лежит на столе. Спрашиваю:

– Есть проблемы?

И слышу ответ:

– Есть. У вас рука неправильно срослась.

– Что будем делать?

– Как что? Ломать!

– Вот это да! Когда?

– Не знаю! Будем решать! А что это у вас за спиной? – И смотрит на входную дверь.

– Где?

Я машинально оглядываюсь назад, и в этот же момент он бьет своим кулаком-кувалдой по перелому. Я аж завыл от боли и неожиданности, но сквозь звон в ушах слышу:

– Все! Идите на перевязку!

– Вы бы меня хоть предупредили, чтобы я стакан вина выпил перед этим.

– Если бы готовились, было бы больнее.

Теперь понимаю, что, наверное, он был прав!»

Это событие мы обмыли в тот же день после работы, так как пострадавшему требовалась очередная доза анестезии. Но надо признать, что после этой не совсем стандартной процедуры рука у Ильи срослась идеально!

Необъяснимая телепортация

В 1979 году мне предстояло докопать крупный курган у села Новые Раскайцы, одиноко возвышавшийся на правобережье Днестра. Величественная шестиметровая насыпь мешала строительству оросительной системы, благополучно заброшенной в наши дни. Точнее, она мешала работе так называемых фрегатов – оросительной техники, оперативно разворованной в первые же годы независимости Молдовы.

По старой доброй традиции о нас вспомнили за месяц до окончания строительства. Меня срочно вызвали к начальству и доходчиво объяснили важность мелиорации для народного хозяйства страны. Я выразил солидарность с генеральной линией партии и поздней осенью вынужден был приступить к столь важным исследованиям. Но завершить раскопки по плану не удалось, так как курганная насыпь оказалась буквально напичканной проржавевшими снарядами и различным оружием времен Великой Отечественной войны. Выяснилось, что именно здесь был нанесен один из основных ударов во время Ясско-Кишиневской операции в 1944 году. Я сразу же сообщил об опасных находках в районный военкомат.

Местный военком – крупный добродушный полковник – принял меня у себя в кабинете, где внимательно выслушал, а затем завел разговор о Генеральном секретаре. Видимо, я ему понравился, так как он стал цитировать знаменитую в те годы книгу Л. И. Брежнева «Малая земля». Касаясь эпизода десантирования под Новороссийском, когда будущего генсека выбросило взрывной волной с катера, он, улыбаясь, спросил: «И зачем только тот моряк вытащил Леонида Ильича из воды?» По тем временам это была довольно рискованная шутка, но в результате между нами установилась взаимная симпатия, закончившаяся совместным походом в пивной бар. Запомнилось, что когда мы зашли в деревянную колыбу в центре чахлого парка, ее директор сразу же провел нас по лестнице наверх, где находилась круглая башенка для местных «випов». В ее центре стоял небольшой столик, окруженный массивной лавкой. Мы чинно расселись и продолжили беседу. Вдруг под сидением военкома открылся люк, и между его ног возникло улыбающееся лицо директора. С нескрываемым выражением счастья он стал подавать наполненные бокалы с пенным напитком. Было несколько непривычно и довольно смешно наблюдать, как полковник привычно доставал их из-под себя и ставил на стол. С таким сервисом я еще не встречался, но в тот день получил обещание полной поддержки с его стороны.

Однако ни военком, ни саперы особенно не торопились устранить угрозу. Прождав несколько дней, мы все же продолжили раскопки, но ненадолго. На кургане случилось ЧП.

В разгар рабочего дня из-под бульдозера внезапно повалил густой белый дым. Мгновенно сообразив, что сейчас рванет, все рабочие разбежались с хорошей спринтерской скоростью и залегли за отвалы. Не помню, как я оказался со всеми, но хорошо помню, как удивился, увидев лежащего рядом бульдозериста Серафима – громадного тридцатилетнего мужика ростом под два метра и весом за центнер. Еще минуту назад он был в бульдозере, а сейчас оказался метрах в пятидесяти от своего «железного коня». Дело в том, что, работая в глубокой траншее, он запирал изнутри обе двери, чтобы в кабину не набивались земля и пыль с бровок. Выскочить через двери он не мог, так как стенки траншеи не позволяли их открыть. Тем не менее он вместе со всеми ждал в безопасности дальнейшего развития событий.

Сначала едкий белый дым скрыл технику в траншее, но через несколько минут стал медленно рассеиваться. Взрыва, которого все ожидали, так и не произошло. Выждав разумное время, мы вернулись к бульдозеру и увидели под гусеницей разломанный надвое артиллерийский снаряд. К счастью, он оказался зажигательным и не взорвался, но его содержимое полностью выгорело. Самое поразительное, что кабина бульдозера оказалась закрытой изнутри, и покинуть ее можно было лишь через небольшое отверстие приоткрытой передней форточки. Вернувшись, двухметровый хозяин техники в глубокой задумчивости смотрел на нее и о чем-то тяжело размышлял. Догадываюсь, о чем. В тот момент все присутствующие соображали, как через маленькое окно бульдозера, к тому же расположенное практически у пола, мог выскочить громадный Серафим. Это до сих пор остается загадкой не только для нас, но и для него самого!