Текст книги "Секретная командировка (СИ)"

Автор книги: Евгений Шалашов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Самое лучшее – подождать до завтра. Уже смеркается, до города нам часа два, нет, гружеными, так все три пилить. А здесь мы где-нибудь засядем, займем круговую оборону. Пять винтовок – не так уж и плохо. Сама усадьба – идеальное место, плохо, что оружия и людей у нас мало, рук для обороны не хватит. Можно какой-нибудь дом занять, чтобы два входа-выхода было, или сарай. А еще лучше прямо здесь – телеги вокруг поставим, лошадей в центр. Отобьемся. Но думаю, что на нас и нападать никто не станет. Увидят, что мы готовы, не посмеют. А в городе хватятся, подмогу пришлют. Павловцев уже своих парней на коней посадил, мигом примчатся.

– Не, не годится, – покачал головой Кузьма. – В двенадцать ночи поезд на Москву отходит, мы вагон должны прицепить с зерном. У меня здесь пятьсот пудов, если не тыща. Аккурат на четверть вагона будет. До утра просидим, поезд уйдет, получится, что я Тимохина подведу, и всю партячейку.

Если честно, то я ждал примерно такого ответа.

– Что же, тогда придется сбивать засаду.

– Это как? – вытаращился Кузьма.

– Ты командование мне готов сдать? – поинтересовался я.

– Да забирай! – искренне ответил командир продотряда, вытаскивая из кобуры наган и передавая его мне. – Мне хлеб в город доставить надо, а командование – так и хрен с ним.

Каюсь, свой браунинг я держал в кармане, но отчего-то наган казался надежнее.

– Тогда, слушай мою команду. Я беру с собой тех, у кого оружие. Мы сейчас небольшой крюк дадим, тем, кто нас ждет, в спину ударим. А ты, когда выстрелы услышишь, потихонечку вперед трогай. Только, если на тебя будут мужики бежать, не останавливай их, пусть бегут. Понял?

Кузьма кивнул, а я, взяв пятерых бойцов, пошел сбивать засаду. Пока шел, думал о том, что у нас с Кузьмой был еще один вариант – взять из деревни баб и детишек, стариков, и пустить их вперед, прямо на тех, кто сидит в засаде. В своих бы они стрелять не стали. Вот только, до такого мы еще не дошли, а скоро и дойдем. И, что характерно, стыдно мне за такое не станет..

Глава 6. Продотряд – 2

Отряд возвращался без потерь. Правда, один из парней, подвернувший ногу, сидел на телеге, а физиономию Кузьмы украшала подозрительная краснота, грозившая перерасти в приличный фингал. Ну, что поделать, без жертв не бывает. И шли не просто так, а с боевой песней. Каюсь, этой песни продотрядовцев научил я. Но я решил, что если «пущу в массы» песню, которая в самое ближайшее время станет чрезвычайно популярной по обе стороны фронта, то большой беды не будет. Особенно быстро запомнился припев, который мы даже не пели, а орали в два десятка молодых, и еще не сорванных глоток.

 
– Смело мы в бой пойдём
За власть Советов
И как один умрём
В борьбе за это.
 

Все хорошо, что хорошо кончается. Мой маленький отряд, имевший на вооружение пять винтовок и один револьвер системы «наган» (про браунинг я опять забыл!), вышел из деревни. Хорошо, что парни не задавали вопросов, приняв во внимание, что ими командует хотя и ровесник, но фронтовик. А фронтовиков, как я понял, рабочие, не нюхавшие пороха, уважали. У меня не было какого-то сложного плана. Все просто. Когда мы ехали в Макарино, я не только любовался природой, да разглядывал березовую рощу, но само – собой, на на автомате присматривался – а где могла быть засада? Тут уж, простите, прежнее место службы заставляет полагать, что все вокруг готовы преподнести тебе пакость, а тебе следует улыбаться, но выйти из любой передряги живым и здоровым.

Кругом поля, так что местечек, пригодных для засады, было немного. Не больше двух. Первое – верстах в пяти от Череповца, но там, как я полагал, засады не будет. Все-таки, и идти далеко, да и звуки выстрелов донесутся до города, а там смекнут что к чему, пришлют помощь. Второе местечко было верстах в трех от Макарина. С одной стороны болотце, а с другой – небольшая возвышенность, а в ней еще и седловинка. Если туда поставить пулемет – идеально! Ну, а сверху нас станут обстреливать из винтовок. Впрочем, я надеялся, что пулемета не будет. Тащить с фронта «Максим», или какую-нибудь дуру, вроде «Льюиса» – тяжеловато. Хотя, бывали, говорят, и такие случаи.

Бежать сможем только вперед, а далеко ли убежим? Ну, можно, разумеется, впасть в окончательный маразм и предположить, что дальше будет сидеть еще пара-тройки мужиков с винтовками, чтобы отстреливать удирающих, но это вряд ли. В Макарине, навскидку, двадцать домов. Стало быть, стволов десять, не больше.

Возможное место засады мы обогнули по широкой дуге, стараясь идти кустами, росшими по краям полей. (Хотя, может это одно поле, только состоявшее из отдельных кусков?) Идти тяжеловато, но ничего, потерпим, да и поля уже проросли, и видимость на них хорошая.

Наверное, я сделал крюк чуть больше, чем нужно, но тут уж лучше малость «переборщить». Хотя, чего уж там умничать – я не такой уж великий следопыт, чтобы выйти именно в ту точку, в какую нужно, но перед бойцами следует делать вид, что так и надо.

– О, вон они! – громким шепотом сообщил один из «продотрядовцев».

Мне бы такое зрение! Парень рассмотрел засаду с расстояния, не меньше, чем с версту. А я, хотя и не жаловался на зрение (спасибо институт Федорова «там» и молодому телу «здесь»), пока ничего не видел.

Подняв руку, я остановил свой маленький отряд.

– Парни, а вы стрелять-то умеете? – поинтересовался я.

Такие вопросы стоило задавать раньше, но лучше поздно, чем никогда. А парни, похоже, обиделись.

– Да мы два месяца на стрельбище были!

– Каждый по сотне патронов извел!

Эх, нам бы на фронте, да по сто патронов на ствол, подумал я с грустью, а потом спохватился. О чем это я? Какой фронт? Или, из какой-то щели вылез «хозяин тела»? И почему он, зараза такая, молчал, когда был мне нужен? Почему не подсказывал? Ну, хотя бы тогда, когда мне было нужно знакомиться с коллегами, узнавать на улице бывших учителей. Прислушался к самому себе. Нет, тишина. Получается, я так начал входить в роль, что начал думать, как настоящий Вовка Аксенов? Или у меня «крыша съехала»?

А, наплевать! Терять мне нечего, а крыша сама разберется – съезжать, или оставаться на месте. Махнув рукой, я подал команду, которую слышал в старых фильмах.

– Цепью! Разойтись! Подходим ближе! Без команды не стрелять!

Мосинская винтовка, говорят, бьет на дистанции едва ли на километр. Ну, может и меньше, сейчас выяснять поздно. Но для уверенности я подвел бойцов поближе, втайне надеясь, что никто из людей, нас караулящих, не обернется. (Эх, надо бы по-пластунски, но я об этом подумал, когда мы прошагали уже метров двести, если не триста). Кажется, теперь можно.

– Батальон! Целься! Огонь!

Не уверен, что команды я подавал правильно, но главное, что я отдавал их громко. Пять винтовок выстрелили одновременно, но я пока не видел – попал ли кто, или нет. Сам вообще пока не стрелял. Из «нагана», с такой дистанции, палят лишь в фильмах, а что до меня, так и из родного ПСС дальше, нежели метров с пятнадцати, стрелять бы не рискнул. Ну, если в тире, так можно и с двадцати. Но в тире.

В азарте первого боя парни выстрелили еще по разу, а потом я опять заорал:

– Батальон! В атаку! Ура!

Мы бежали, радостно орали «Ура», еще что-то, уже не совсем цензурное. Кажется, в нас тоже стреляли, но когда мы добежали, то обнаружили лишь одного убитого, одетого в крестьянскую рубаху, да еще одного раненого, зажимавшего рукой грудь..

В горячке боя парни хотели бежать, и преследовать врага, но одна из задач командира – останавливать подчиненных, если это не нужно для дела. Сейчас мы свое дело сделали. Засаду сбили и, судя по всему, уцелевшие бегут куда-нибудь без оглядки. Главное, чтобы они не побежали на обоз.

Раненый дядька в солдатской шинели (уж не тот ли, кого я увидел из окна?) умер, когда мы начали собирать брошенное оружие. Увы, всего две винтовки, да пара обойм.

Глядя на умершего фронтовика, я не думал, как нелепо погиб этот человек. Судя по возрасту – мог бы воевать с четырнадцатого года, с начала Первой мировой. Об этом пришли мысли позже, уже по возвращению. А сейчас я думал (наверное, это плохо?), что нам не придется возиться с раненым, вести его в Череповец, сдавать в ЧК. Оставим их здесь. Вернутся местные, сами похоронят. По уму – следовало бы взять трупы с собой, установить личности убитых, а потом наведаться в деревню Макарино, чтобы навести там революционную справедливость. Впрочем, у нас есть командир, пусть думает. Решит Кузьма взять тела с собой – помогу грузить. А нет – подсказывать не стану.

Мои бойцы, тем временем, не заморачивались сложностями бытия, а совершенно спокойно выворачивали карманы убитых. Интересного ничего не нашли. Ни денег, ни документов. У солдата отыскался кисет, вот его присвоили с чистой совестью. Что ж, это даже не мародерство, а законная добыча. Это только граф де Ля Фер брезговал брать трофеи на поле боя. А бойцы, покамест, ни сапоги с трупов не снимают, ни одежду. Завершив дело, парни подошли ко мне.

– Ну, командир, как это ты удумал? – сказал с восхищением щербатый боец, лет шестнадцати, если не младше. – Батальон!

Парни покатились с хохоту, а я скромно промолчал, что на самом-то деле читал о подобных вещах в художественной литературе, а сейчас применил находку, хотя и не был уверен, что сработает. А вот, поди же ты, прокатило!

– Да, командир, а чего ты там орал? Че-то там такое – «За родину?»

– Ну, это я по привычке, – отбрехался я, подумав, что мог бы и проорать: «За Родину! За Сталина!» – Мы так в атаку ходили. Правда, – вздохнул я, вспомнив рассказы дяди Володи, – иной раз и с другими словами шли!

Народ еще немного похохотал, а спустя минут десять подкатил и обоз. Кузьма, довольный, как сто копеек, первым дело протянул руку за своим «наганом», из которого я так ни разу и не выстрелил. Беспрекословно вернув оружие владельцу, я спросил:

– Вам навстречу никто не попался?

– А, – отмахнулся Кузьма. – Бежал тут один, с винтарем, мы уж струхнули – не случилось бы чё, а он нас увидал, в сторону сиганул, словно заяц.

– А сколько тут всего было-то? – спросил я, глянув на того, глазастого.

– Ну, человек десять, а может и восемь, – смущенно отозвался тот. – Я ж их считать не стал. А что, надо было?

– С убитыми что будем делать? – спросил я у командира.

– Так что нам с ними делать? – удивился тот. – Мы что, их хоронить подряжались? Пусть где лежат, там и лежат. Вон, из деревни придут, на погост снесут.

Я только пожал плечами. Раз командир сказал, значит так и будет.

Мы двигались к городу, на всякий случай посматривая по сторонам. Но дальше были только поля и поля, места чистые, откуда к нам незаметно не подобраться. Пока шли, Кузьма все вздыхал.

– Ты чего стонешь, отец-командир? – с усмешкой поинтересовался я.

– Я думаю я – чего это на мужиков-то нашло? Ведь раньше такие спокойные были.

– Раньше, это когда? – заинтересовался я.

– Ну, когда это было, – отчего-то засмущался командир. – С неделю назад.

– То есть, неделю назад вы уже здесь были? – решил уточнить я.

– Ну да. Нам так-то было велено в Вичелово ехать, а я туда дорогу не знаю. Да и думаю – мужики тут спокойные, в прошлый раз мы у них тоже под тышшу пудов взяли.

– Так-так-так, – задумчиво произнес я. Посмотрев на командира, остановил его.

– Ты чего? – не понял наш горе-начальник.

– Давай-ка Кузенька, мы с тобой кое о чем покалякаем, – ласково предложил я, одной рукой ухватывая парня за ремень, а второй расстегивая его кобуру. Успокаивая командира, тихонько сказал: – А пушка тебе не нужна.

Я вытащил «наган» из кобуры, кинул его в проходившую телегу. Подождав, пока весь обоз проедет, ухватил Кузьму за шиворот (он слегка трепыхался, «чевокал», но перестал), убедился, что подчиненные ничего не увидят, а потом от всей души врезал горе-командиру по физиономии.

Кузьма был парень не маленький, но я вложил в удар силу «этого» человека, а умение – «того». Парень отлетел в сторону, упал на землю, но сознание не потерял.

Протягивая ему руку, спросил:

– Понял, за что?

Кузьма, покряхтев немного, протянутую руку взял. Встав на ноги, попытался сквитаться со мной, но так как я был готов к его выходке, то он улетел в кусты еще раз. На сей раз я уже рывком поднял парня с земли, а потом засветил ему в третий раз.

– Так ты понял, за что я тебя бью? Или добавить?

Видимо, после третьего удара Кузьма начал умнеть.

– Да понял я… Я ведь, чего думал – мужики тут смирные, хлеб возьмем, да на поезд, на же еще грузить, а потом чтобы парней на ночь домой отпустить. А до Вичелова чесать – до ночи провозимся. Думал, что в Макарино мы теперь до следующего года не поедем, слабину мужикам дадим.

– Ладно, пойдем, – вздохнул я.

Мы догнали обоз. Парни, хотя они все прекрасно поняли, не стали доставать своего командира глупыми шутками. Скорее всего, они тоже были в курсе, что продотряд едет не в ту деревню, в которую ему было предписано, а в ту, где они уже изымали «излишки».

– Слышь, газетчик, – начал было Кузьма, но я его перебил:

– Что ты хотел сказать, судоремонтник?

– Чего это – судоремонтник? – обиделся Кузьма. – Я между прочем, токарь. Мне еще стажа пару лет, так я на шестой разряд могу сдавать.

– А я, к твоему сведению, корреспондент. А газетчик – это мальчишка, который газеты продает. (Может и не только, но мне слово "газетчик" не нравилось!)

– Да? – удивился Кузьма. – А чего же ты сразу-то не сказал? Ну, ладно, если не нравится, буду тебя по имени звать. А тебя как зовут-то?

Я слегка удивился, что находятся люди, которые меня не знают, но выпендриваться не стал.

– Владимир, – протянул я руку.

– Ишь ты, как товарища Ленина! – уважительно сказал Кузьма, пожимая мою руку.

Вот те на! А-то, по своему врожденному цинизму полагал, что культ товарища Ленина был создан после его смерти. Получается, что нет.

– Извини, что я тебя так.

– Да ладно, – смущенно сказал Кузьма. – Сейчас вот думаю – дурак я дурак!

– Ты помнишь, за что древляне князя Игоря убили?

– Какого князя?

Я вкратце пересказал командиру летописный рассказ о древлянах, о сборе дани, и о том, что данники, в первый раз спокойно отнесшиеся к поборам, во второй раз просто убили зарвавшегося князя. И о княгине Ольге, учредившей нормы сбора дани и специальные пункты приема.

– Вот это правильно, – похвалил Кузьма княгиню, проявившую государственную мудрость. – Подати нужно брать по справедливости. Только вот, сейчас справедливости никто не сыщет.

– Философ, – хмыкнул я. – Ты понимаешь, что обязать доложить о ситуации?

– Понимаю, – вздохнул Кузьма. – Холку-то мне намылят.

– Ладно, не переживай так сильно, – утешил я парня. – Главное, что все живы и здоровы, хлеб доставили.

Похоже, Кузьма слегка воспрянул духом.

– А чего мы идем, словно с похорон? – поинтересовался я. – Может, песню споем? Вот эту знаете?

 
– Слушай, рабочий,
Война началася,
Бросай своё дело,
В поход собирайся.
 

Выяснилось, что песню эту еще никто не знал. Ну, тут я рад стараться. И голос у меня не особо противный.

Глава 7. Интриги и происки

Можно я не стану рассказывать, что почувствовал, когда узнал, что Наталья Андреевна уехала, не предупредив, и не оставив записки? Можно? Спасибо. Скажу лишь, что головой о стенку не бился, за пистолетом, лежавшем в сундучке, не полез, но было очень погано.

Если брать ситуацию в целом, то было хреново. Недавно губисполком снизил прожиточный минимум с девятисот рублей в неделю, до шестисот. Но это не из-за хорошей жизни, а из-за нехватки денег в кассе. И еще уменьшили норму выдачи хлеба, исходя из тридцати фунтов зерна на человека в месяц.

Немного скрашивало ситуацию появление нового редактора. Не знаю, кто такой умный, что посылает дураков работать в провинциальные газеты, но подозреваю, что шишка крупная. А иначе, он не явился бы с запиской от самой Стасовой. Уже с самого начала стало понятно, что он решил объявить войну редакции. Зачем ему это понадобилось, неясно, но, как говорят в моем далеком прошлом «Флаг ему в руки, барабан на шею!». Может, таким образом хотел проявить себя в глазах начальства и сделать карьеру, не понимая, что специфика журналистики такова, что подчиненные в любое время могут устроить своему начальнику какую-нибудь подлянку, а виноватым останется он. Как ты не вычитывай текст, как не изымай «крамолу», что могут допустить корреспонденты, редактор – живой человек. И ответственность за весь опубликованный материал несет исключительно он. А ежели найдется читатель, недовольный, например, фельетоном, в котором «прошлись» по его особе, то разбираться он придет именно с редактором, а не с нами, спрятавшимися за псевдонимами «Заноза», «Прохожий», «Посторонний» и так далее.

Звали редактора Михаилом Ивановичем Виноградовым. В прошлом он закончил целых три курса университета (какого именно, я так и не выяснил), изучал не то юриспруденцию, не то математику, но мнил себя настоящей звездой на фоне нашего ужасающего невежества. А еще и он был чем-то похож на товарища Свердлова, или на меньшевиков, как их любили изображать в старых фильмах – бородка клинышком, холеные усы, и позолоченное пенсне, постоянно спадавшее с переносицы. Интересно, почему люди носят пенсне, если очки гораздо удобнее? Волосы, правда, имел не черные, а светлые, уже начинающие редеть. И с кожаной курткой, наверное, не расставался даже во сне.

А начал он с того, что сообщил, что он старый политкаторжанин, исключенный из университета за принадлежность к РСДРП и пробывший в ссылке в Вятской губернии целых три года!

Далее товарищ Виноградов потребовал от сотрудников редакции обращаться к нему не по имени и отчеству, а не иначе, как «товарищ главный редактор». Когда я вежливо поинтересовался – с каких рыжиков его нужно именовать «главный», если такой должности у нас нет, он засопел и заявил, что ему виднее – главный он, или не главный. Я же предложил ему не мелочиться, а сразу именоваться «товарищем председателем губисполкома». Обидевшись, Михаил Иванович принялся придираться к моим текстам, стараясь отыскать в них ошибку. Скажу честно – ошибок у меня хватало. Во-первых, я не в ладах со знаками пунктуации, особенно с запятыми. Постоянно кажется, что запятыми я должен выделять смысловые фрагменты, но сие, увы, часто не совпадает с нормами русского языка. И фраза о том, что Шолохов вообще не ставил запятых, в тысяча девятьсот восемнадцатом году не прокатит. Во-вторых, у меня была большая беда с орфографией. Если с твердым знаком на конце предложений я разобрался, то выбирать между «и» и «i» было сложнее, равно как между «е» и «Ѣ», было сложнее. Наверное, я мог бы усвоить, когда ставить ту, или иную букву, только не видел смысла. Все равно скоро введут новую орфографии, зачем и мучиться?

Надо сказать, что по первому пункту претензий ко мне не было. Подозреваю, что Михаил Иванович и сам был не в дружбе с русским языком. Зато по второй позиции, мне доставалось по полной программе. Ну, еще бы. Если вместо выражения «горѢ воздел он руки свои», я написал «в горе воздел он руки свои», не видя большой разницы в том, что воздеть руки «горѢ», означало поднять верхние конечности вверх, а поднять «в горе» получается не очень понятно, хотя, кажется, должно означать переживания человека. Теперь, спустя какое-то время после этого события, должен заметить, что я мог бы написать свою корреспонденцию гораздо проще. Речь в ней шла о выборах в Абакановский волостной Совет, когда некоторые крестьяне голосовали двумя руками сразу. Почему бы мне было не написать проще? А вот, поди же ты, захотелось малость повыделываться! Тем более, что голосовали они за представителей партии большевиков, выдвинутых делегатами волсовета в количестве двух человек.

Когда довольный редактор прибежал в наш общий кабинет, потрясая моим очерком, я совершенно спокойно ему объяснил, что задача редактора не выискивать «блох» в тексте, так как для этого есть корректор, а вести общую политику, согласованную с линией партии и правительства. И вообще, если товарищ редактор хочет указать своим подчиненным на ошибки, то он для начала должен подать пример, написав убойный материал. Подозреваю, что слово «убойный материал» еще не использовалось в журналистике, но редактор фыркнул, и сообщил, что если это вызов – то он готов его принять и утереть нос малограмотным недоучкам!

Эх, лучше бы он этого не говорил! Дима Панин сразу же заявил, что товарищ Лавров, один из основоположников русского народничества, считал, что интеллигенция должна всю жизнь испытывать чувство вины перед трудовым крестьянством и рабочим классом, потому что оная интеллигенция выучилась на нашем горбу! Но вообще, если товарищ редактор действительно хочет сделать качественный и нужный репортаж, то ему следует сходить к добровольцам, уезжающим завтра на фронт. У нас, отчего-то до сих пор не дошли руки. Вот, заметки с митингов – да, делаем, а чтобы пообщаться «живьем», поговорить с молодыми парнями, отправлявшимися защищать своей грудью страну Советов, до сих пор не сподобились.

Наживка была заброшена! Товарищ Виноградов, как резвый конь «закусил удила» и помчался в помещение бывшего земства, временно приспособленное под перевалочный пункт для солдат Красной армии.

Вернулся наш редактор довольно скоро. И выглядел он, скажем так, непрезентабельно. Одно стеклышко пенсне было разбито, рукав у куртки оторван. Михаил Иванович прикладывал к разбитому носу не очень чистый носовой платок, довольно быстро становившийся еще грязнее.

Хотя редактор был и дурак, но даже у него хватило ума сообразить, что подчиненные его элементарно подставили. Ну, еще бы. Идти за материалом к добровольцам, каждый из которых, как правило, прихватывал с собой «пузырек» (применительно к нынешнему году он был равен не современным 0,5 литра, а 0,7 и еще сколько-то) самогонки и теперь торопился его выпить – себе дороже! Тем более, зачем вообще к ним ходить? Я могу прекрасно составить «разговор» с таким добровольцем, сидя в редакции. Более того – «разговор» заиграет такими красками, обрастет такими деталями, о которых крестьянский парень и не ведает!

Редактор умылся, привел себя в порядок и ушел отдыхать. Мы этому не слишком опечалились, потому что без него работать было спокойнее, да и Дима Панин прекрасно справлялся и с редакторскими обязанностями, и с обязанностями ответственного секретаря, которого у нас не было. Я, к стыду своему, даже и не знал, что в прежние времена, чтобы сделать макет газеты, каждую статью вымеряли с помощью линейки, а потом «доводили до ума» портновскими ножницами. Или у Димки других ножниц не оказалось? Вот бы кого назначить редактором!

Утром явился наш начальник. Куртка была зашита (а ведь чтобы оторвать рукав кожаной куртки, нужно было постараться!), а вместо пенсне были очки в роговой оправе. Ну, еще бы. Где он в нашем городе, пусть и губернском, так быстро заменит стекло? Да и заменит ли вообще?

Редактор был хмур. На меня и на Диму он смотрел, как голодный волк на толстенькую овцу, пасущуюся рядом с парой волкодавов.

Теперь он решил утвердиться на более миролюбивом человеке и решил «наехать» на милейшего отца Павла, трудившегося над статьей, посвященной народным суевериям. Павел Николаевич разъяснял трудовому народу, что не стоит бояться числа «тринадцать», потому что это плод поповских суеверий. В качестве примера он привел олимпийских богов, составлявших дюжину, и тринадцатую – богиню раздора Эриду, подкинувшая на пиру знаменитое яблоко раздора. Я, по правде говоря, не понял, какое отношение имеют мифы Древней Греции к «поповскому суеверию», но предложил добавить к списку еще и скандинавских богов, которые вместе с Локи (тем еще проходимцем и хулиганом!) составляющим чертову дюжину.

Прервав нас на самом интересном месте, редактор неожиданно заявил, что в редакции имеется переизбыток «поповского сословия», намекая на нашего расстригу.

Заслышав что-то о духовном сословии, Боря Розов (он мне как-то признался, что и сам происходит из поповского сословия, только вместо духовной семинарии закончил реальное училище, а на войну не пошел из-за плоскостопия), немедленно встрепенулся, и сообщил, что фамилия Виноградов, скорее всего, тоже указывает на принадлежность к духовному сословию, потому что в России виноград, отродясь не рос, а вот «небесный виноград» встречается в Библии, да и не один раз!

Я тоже не удержался, чтобы не внести свои «семь копеек», сообщив, что в учительской семинарии Закон Божий вел батюшка, очень похожий на нашего редактора, а вообще, мерить человека с точки зрения социального происхождения – это не по большевистски и, это попахивает скрытым оппортунизмом и ревизионизмом в духе бывшего товарища Каутского.

Каюсь, о Карле Каутском я только слышал, да и то, в те далекие годы, когда в вузах существовал такой предмет, как История КПСС, по которому у меня была твердая «четверка», хотя почти все однокурсники получили «три». Услышав о ревизионизме, редактор вскипел и заявил, что в редакции не место не только бывшим священникам, но и некоторым контуженным солдатам.

Не знаю, откуда он узнал о моей контузии (хотя, возможно она и было, не помню), но я вскипел. Поначалу хотел выкинуть редактора в окно, или спустить его с лестницы, сумел сдержаться, а лишь назвал его «тыловой крысой», отсиживающейся в ссылке, вместо того, чтобы агитировать солдат на фронте и, что таких мы топили в сортире в октябре семнадцатого.

Все закончилось тем, что наш редактор убежал. Возможно, жаловаться. Ну, посмотрим.