Текст книги "Портной (СИ)"

Автор книги: Евгений Кострица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Annotation

В кожаный мешок мяса и костей сшивают тебя нитью концепций, разорвешь одну из них – ты глупец, десять – идиот, все – просветленный. Он чинит миры. Он хирург и лекарство. Он Портной, сшивающий ткань пространства и времени. Но его инструмент не иголка, а поле боя – собственный ум.

Кострица Евгений Валерьевич

Кострица Евгений Валерьевич

Портной

1

Он очень любил свой кинотеатр. Угловатое чудище архитектуры эпохи позднего соц.реализма намертво зажало между башнями небоскребов, напечатанных последним поколением строительного 3D-принтера. Их дорогие поляризованные стекла насмешливо искажали и так донельзя уродливый облик старого здания, но этим оно Кицуму и нравилось.

Ему нравилось думать, что это, своего рода, вызов урбанизированному миру. Машины и технологии оставили унизительно мало места для человека. Существ с металлическими или даже органическими протезами Кицум людьми уже не считал. У многих из них теперь даже не было нормальных ступней. Их меняли на модные пневмо-ролики.

Зачем вообще куда-то ходить, если одним нажатием клавиши можно получить доступ в одну из стационарных или передвижных видеокамер, объединенных единой многоглазой сетью по всему миру?

Но одно такое место на планете еще оставалось. Это его собственный кинотеатр. Он никогда не был подключен к сети, поэтому клиенты могли "посмотреть фильмы", только посетив его лично. Исключений Кицум не делал ни для кого. Даже для сотрудников "Инспекции Надзора за Нравственностью", которые сегодня попросили о встрече.

Их визит был запланирован на девять утра, но Кицум мстительно опоздал на полтора часа. Он ненавидел чиновников и потому не спешил. Подождут.

Видимо о его пунктике знали и потому пришли пешком. Служебной темно-синей машины на стоянке не было. Последнее время персональный транспорт стал большой редкостью, хотя Кицум еще помнил автомобильные пробки. Пустые улицы всегда казались ему декорациями уже свершившегося апокалипсиса. Скорее всего, так и было. Человечество попросту его не заметило.

Едва освещенное фойе встретило пряным запахом ароматических палочек. Кицум их очень любил, несмотря на то, что тяжелый аромат вызывал у него кашель. Иногда клиенты капризно жаловались на головную боль или аллергический приступ и тогда директор кротко извинялся, возвращал деньги, и вычеркивал их имя из списков. Он искренне считал свой кинотеатр храмом. И очередь в него была расписана на годы вперед.

На первом этаже ничего никогда не менялось. Гостей встречали трехмерные барельефы из натурального тика и стол кассира с массивной столешницей, уютно вписавшийся между резных деревянных колонн. Здесь действительно еще выдавали билеты. Карточки из дорогой бумаги таинственно пахли свежей типографской краской. Кицум всегда печатал их сам.

Морщинистая и древняя, как динозавр, старуха коротко кивнула ему, указав на двух посетителей. Мрачный пожилой тип с тяжелым подбородком и молоденькая пухлолицая блондинка. Должно быть, стажерка. Очень неплохие формы безжалостно стиснуты стандартным мундиром. Интересно, сколько в них осталось органики?

– Статс-советник Печёнкин и эксперт Агафонова, – представился мужчина, показав золотой значок на кителе. – У нас предписание по жалобе. Мы из...

– Я прекрасно знаю, откуда вы! – брезгливо скривился Кицум. – Чем обязан визиту?

– Проверка нарушения прав потребителя, регулируемых пунктом три-пять статьи сто сорок...

– Достаточно! – с досадой перебил он механично затараторившую блондинку.

Вероятно, имплантат в глотке и стальные пластины под париком. Изменение речевого центра стоит недешево. Да и для эксперта Надзора девица слишком юна. Хотя с такой пластикой черт их теперь разберет... Наверняка чья-то дочка или любовница.

– Тогда мы сначала хотели бы осмотреться, – предложил статс-советник, с любопытством разглядывая теплый ламповый интерьер, которым Кицум так гордился.

– Никогда у нас не были? – понимающе усмехнулся он, заметив жадный интерес девушки.

– Пока не по карману, – признался Печёнкин. – Но всегда хотел с вами познакомиться лично. Где стоят капсулы?

– Наверху, – Кицум показал на винтажную деревянную лестницу, украшенную рельефными фигурками демонов и драконов, – хотите посмотреть?

– Да, с удовольствием, – удивленно кивнул тот, видимо не ожидая, что его пустят без ордера. – Как я понимаю, они отделены перегородками друг от друга?

– Конечно. Каждая находится в своей звуконепроницаемой комнате. Сейчас сами увидите.

Ступеньки жалобно отскрипели каждый шаг по лестнице. Кицум толкнул одну из нескольких десятков дверей на втором этаже и пропустил гостей вперед.

– Как тебе, Кать? – кивнул Печёнкин на капсулу, стоявшую посреди комнаты. Бесшумно сработал сервопривод, и крышка из матового стекла приглашающе поднялась.

– Какая роскошь... – ахнула девушка. – Морфей В443, класс ААА, закрытая коллекция... – восхищенно прошептала она, щупая дорогой пластик.

– Соответствует нашим нормативам? Не дымит, не пахнет, не перевернется? Заноз в заднице не появится? – игриво спросил у неё статс-советник.

Кицум тотчас понял, как заработан серебряный шеврон эксперта. А почему нет? По крайней мере, это еще человечно. Всё лучше секса с машинами.

– И все той же марки? – деловито спросила Катя, срезав улыбку Печёнкина ледяным взглядом. – Сколько их здесь?

– Пятьдесят, – гордо ответил Кицум. – Абсолютно легальные. Сертификаты и техпаспорт на каждую. Но мы редко используем сразу все. Фильмов на полсотни ролей почти не пишут, а в первую очередь покупают главных героев. За вторые роли платят меньше.

– Но у вас-то, как понимаю, особых проблем нет? – покосился на него статс-советник, словно посчитав в уме прибыль.

– У нас – нет. Персонажи заняты на пятнадцать-двадцать лет вперед. Билеты стали покупать даже новорожденным на вырост. А массовку можно забронировать уже через пару-тройку лет.

– Мне всегда было интересно, что чувствует зритель в телах персонажей ваших фильмов. Он же не может там что-то делать по своему усмотрению? – подмигнул Печёнкин, покосившись на Катю.

– Думаю, "по своему усмотрению" мы не можем ничего делать даже в собственном теле, – усмехнулся Кицум. – А в наших фильмах это похоже на поездку в автомобиле с шофером. Вас везут по сюжету, но изменить его вы не можете.

– А эмоции и ощущения персонажа? Зритель переживает их по-настоящему?

– Смотря, какой билет он купил. В капсуле доступны три опции. Самая дорогая – "Забвение". Это временная амнезия и полное погружение. Похоже на сон, когда человек не знает, что спит. Такой вариант берут очень редко.

– Я слышал, что некоторые выходили после таких сеансов седыми...

– Бывало и так, – кивнул Кицум. – Особенно, если выставлен максимальный болевой порог. Человек платит за острые ощущения, и мы ему их даем. Но основной спрос все же на "осознанное сновидение". Зритель знает, что происходит и где он находится. Ну, и самый легкий вариант – "кукла". Похоже на кинозал с видом из глаз выбранного персонажа.

– Но только в ваших фильмах сюжет всегда "плавает". И каждый раз никто не знает, чем всё закончится! Говорят, их события непредсказуемы, а монстры так правдоподобны, будто существуют в реальности! Как вам это удается? – хлопнула ресницами Катя, изображая наивную дурочку.

– Коммерческая тайна. Реальность не обязана быть правдоподобной. В отличие от вымысла, который изначально создают с расчётом на потенциальную убедительность. Мы очень стараемся, чтобы клиенты оставались довольны. Поэтому и не понимаю, чем вызван ваш интерес. Так вы объявите, наконец, суть претензий? – холодно спросил Кицум, демонстративно захлопнув капсулу у девушки перед носом.

– Конечно. Случай весьма необычен, – замялся Печёнкин. – Одна из клиенток получила повреждения ммм... внутренних органов.

– Ах, вот вы про что... – улыбнулся Кицум, понимая, о чем идет речь. – Мы не имеем права обыскивать наших гостей. Порой они тайно проносят в капсулы кустарные или не сертифицированные приспособления. Они могут добавить особые ощущения, даже если куплен самый дешевый билет. Это как прийти в дорогой ресторан со своим коньяком. Если гость им отравится, то виноват ли бармен?

– Но вы несете ответственность, раз такие устройства можно подключить к интерфейсу!

– Если подходящий разъем, то подключить можно даже утюг. Обратитесь к производителю. Некоторые умудряются навредить себе даже вилкой. Но это не повод их запрещать! – горячо возразил Кицум. – К тому же, мы пускаем только совершеннолетних. Страховка и пятьдесят страниц персонального договора! Наши юристы знают свое дело.

– Значит, знают не всё, – поднял бровь статс-советник. – С апреля вступили в силу поправки в Закон Трансплантации...

– А при чем тут ваш чертов закон? – возмутился Кицум, презирая всех киборгов.

– Один из важных органов вашей клиентки не достиг совершеннолетия. А по этим поправкам официальный возраст отсчитывается по самому молодому...

– Да я помню эту дуру! – взорвался директор. – Вы бы видели, что за агрегат она с собой притащила!

– Я прекрасно всё понимаю, – согласно кивнул Печёнкин. – Но есть правила, регламент и социальная ответственность. Ваша, несомненно, щедрая компенсация эту женщину не устроила.

– Так у нее ведь еще есть и страховка!

– Нет. Это явно не страховой случай, – озабоченно покачал головой статс-советник. – Бедняжке смеялись в лицо. Она включила в исковое заявление еще и моральный вред на астрономическую сумму.

– Ладно. Раз вы пришли без ордера, значит, есть возможность замять дело, – тяжело вздохнул Кицум. – Сколько нам это будет стоить?

– Взятка при исполнении? – поиграл бровями Печёнкин. – Согласен! Но не деньгами.

– А чем же тогда?

– Билетами. На "Годзиллу". И обязательно на двух главных героев.

– Но всё же занято! Если даже устроить вам внеплановый персональный сеанс, то где взять остальных? Фильм ровно на тридцать пять человек. Я не могу набрать людей в обход очереди! – сжал кулаки Кицум.

– Не беспокойтесь, нам хватит и финальной сцены, – заверил его статс-советник. – Там где он, она и чудовище. Триумф заслуженной победы, поцелуй на фоне ванильного неба и всё такое...

– Ах вот как... – задумчиво потер подбородок директор. – И какой же билет вы возьмете?

– "Осознанное сновидение", конечно же! У меня слабое сердце, знаете ли... На первый раз хватит и этого.

– Ну, тогда всё в порядке, – пожал плечами Кицум, отметив про себя его последнюю фразу. Они просто так не отвяжутся. Эти кровосососы наверняка собрались его шантажировать. – Подпишите стандартный договор и заходите.

– Куда? – деловито спросила блондинка, поправляя прическу.

– Комнаты тринадцать и сорок пять. Надеюсь, у вас-то все органы совершеннолетние? – зловеще улыбнулся директор.

– Вполне! – подмигнув, подтвердил Печёнкин, обнимая ее за талию.

Кицум не смог не заметить, как брезгливо отстранилась она от "наставника". Седина в бороду, бес в ребро! А что ты хотела? Видимо карьера того стоила...

Внутренне закипая, директор отправился в личную комнату без номера, где проводил каждый сеанс. Там за шторкой пряталось "гнездо", как называл он свою персональную капсулу. На таинственно мерцавшей огнями панели висел красный стикер: "Годзилла".

2

– Вы хорошо поняли, в чем вас обвиняют? – медленно и четко произнес яркий свет. Из-за направленной в лицо лампы самого следователя Кицум не видел.

– Нет. Не понял... – признался директор, не в силах поверить в этот кошмар. Оперативники из "Надзора" вытащили его из "гнезда" прямо во время сеанса.

– Что конкретно вам непонятно? – холодно спросил голос.

– Ничего не понятно. Ваши инспекторы выбрались из капсул живыми и самостоятельно, – развел руками Кицум.

– Вырвав крепления и сломав защелки замков изнутри? На пластике глубокие царапины от ногтей! Вы представляете, как должен быть напуган человек, чтобы проделать подобное?

– Так иногда бывает. Подобные риски указаны в типовом договоре. Пятый раздел, пункт тринадцатый и сорок четвертый. Клиенты очень настаивали. Это был их выбор.

– Что именно они выбрали?

– Самый жесткий и дорогой вариант – "Забвение". Непревзойденная яркость ощущений, максимальный болевой порог. А ведь как я их отговаривал... – покачал головой Кицум, выражая искреннее сожаление. – В "Годзилле" очень натуралистичные сцены. Бедняги действительно верили, что там всё по-настоящему.

– Вы лжете! – реостат подкрутили, и свет стал ярче. – У следствия есть запись вашего последнего разговора. Статс-советник Печенкин ясно и четко попросил вас об "Осознанном сновидении". Кроме того, он упомянул о проблемах с сердцем.

– Но как... – Кицум зажмурил глаза. Казалось, безжалостный свет испепелял мозг и через веки.

– Один из глаз Агафоновой заменен имплантатом. Камера в нем записывала круглосуточно. Там нашлись очень любопытные съемки... – мерзко хихикнул следователь.

– Вы не имели права! Это приватная информация! – возмутился директор, понимая безвыходность ситуации. – Вы же сами сказали, что девушка лежит в психиатрической больнице и никаких показаний не дает?

– Вот поэтому мы и смогли извлечь эти файлы. Агафонова признана недееспособной. Скорее всего, она поправится. Но не ее психическая инвалидность ваша основная проблема. Статс-советник Печенкин умер в больнице от сердечного приступа. Записи доказывают, что вы могли вызвать его преднамеренно.

– Как? Залезть в Годзиллу самому? Она не моего размера! – нервно отшутился Кицум.

– Именно. Так вы и сделали! – ему сунули под нос красный стикер с капсулы.

– Я? Таких технологий не существует! – яростно запротестовал директор.

– Значит, существуют. И судья разрешил их исследовать. Этим сейчас занимается целая армия наших ученых, – злорадно ухмыльнулись за лампой. – Кое-что мы уже поняли. Вы гений, господин Кицум. Злой гений и псих.

– Спасибо за признание. Очень лестно, – скривился Кицум. – Только не думаю, что ваши яйцеголовые во всем разберутся...

– Вот поэтому, я с вами еще разговариваю, – неожиданно мягко произнес голос. – Знаете, "Непредумышленное убийство" легко заменить на более тяжкую статью. Но если будете сотрудничать, мы всё оставим как есть.

– Адвокат сказал, что по ней грозит пятнадцать лет тюрьмы. А за умышленное убийство тот же срок, но на каторге. Разница не такая большая, – хмыкнул Кицум.

– Поверьте, она хорошо чувствуется. Кроме того, мы добьемся, чтобы провели весь срок в стазисе. Несколько лет беспамятства лучше рабства на урановых рудниках. Думаю, наслышаны о том, что там происходит?

– Не было причин интересоваться... – буркнул директор, нервно барабаня по столу пальцами.

– Теперь они есть, – многозначительно заявил следователь и, наконец, выключил лампу.

Огненные всполохи всё еще плясали в глазах, но Кицум оценил его жест по достоинству. В комфортной полутьме думалось намного яснее.

– Заключенным там перерезают ахиллово сухожилие. Они гниют заживо и возят тележки с рудой на карачках. Вечная тьма, скудный паек и сексуальное насилие среди таких же отбросов. Вы ведь не хотите столь незавидной участи, верно? – зловеще рассмеялся следователь.

– Хорошо, что от меня надо? – сдался директор.

– Ключи шифрования. Полный доступ к документации. Мы устроим несколько встреч-консультаций с нашими инженерами, – с облегчением выдохнул тот. – Но для начала, хотелось бы кое-что уточнить.

– Так спрашивайте, – милостиво позволил Кицум.

– К сожалению, глаз-камера Агафоновой не смогла зафиксировать то, что та видела. Но есть протокол первичного обследования. Психиатры записали, что больная бредит жуткими сценами: "Годзилла заставил ее отрезать у Печенкина гениталии. А потом съесть их у него на глазах", – в тоне следователя отчетливо прозвучали нотки восхищения. – Вы серьезно? Так всё и было?

– Вы меня не подловите. Я не стану свидетельствовать против себя.

– Ладно, – понимающе кивнул тот. – Тогда хотя бы общие принципы. Как мы поняли, зритель в ваших "фильмах" отнюдь не статист?

– Скорее, он покупает роль в моем спектакле, но сам "актер" об этом не догадывается, – гордо согласился Кицум.

– Но у других сюжет всегда неизменен. Все сцены просчитаны заранее, а их объекты жестко зафиксированы. Зритель едет в своем персонаже, точно на рельсах. Так откуда в ваших фильмах появляется "люфт"?

– О боже... Ваши тупицы даже не добрались до механизма "проката", – ядовито заключил Кицум. – Всё просто. Мои капсулы не проигрывают записанный на жесткий диск фильм в мозг клиента, как это делают все остальные. Я подключаю его к особому измерению, где и происходит всё действие.

– Объяснитесь! Что за "измерение"? – потребовал следователь, торопливо записывая.

– Понимаете, человеческий мозг не содержит в себе ни памяти, ни знаний. Всё это существует как особые поля в "изнанке" реальности. Мы настраиваемся на них так же, как радиоприемник ловит волну. Разумеется, "поймать" в этом эфире свою память проще, чем чужую. Но при должной "настройке" это возможно. Так и объясняется телепатия, гадания, предсказания и прочая "экстрасенсорика". К примеру, сны мы видим в наших индивидуальных полях.

– Хм... Звучит слишком фантастично, – недоверчиво хмыкнул следователь. Чем это можно доказать? Откуда знать, что вы опять не врете?

– Предположение, что люди по умолчанию не говорят правду, разрушило бы весь процесс коммуникации. Мои миры и есть доказательство. И в них я пускаю только за деньги, – усмехнулся Кицум.

– Значит, вы записываете там свой фильм, а потом подключаете к этому "полю" клиентов? – округлил глаза следователь, бросив записывать.

– Как вы проницательны, молодой человек, – покровительственно улыбнулся директор. – Да, я будто арендую там комнату, создаю декорации и персонажи-пустышки. Ну, а потом зову гостей, чтобы их заселить. И тогда мой фильм оживает. Теперь понимаете, кого хотите отправить на каторгу?

– И кого же?

– Творца миров! Я Творец! – воодушевленно воскликнул Кицум. – Как, впрочем, и вы! Читали что-то о квантовой физике, о "коте Шредингера"? Наши ожидания определяют будущее! Как только их суммарный вектор проявляется в поле, оно проецирует себя в настоящее, создавая причины и условия для событий, которые уже произошли в нашем сознании! Ученые не столько открыли элементарные частицы, сколько изобрели их. Предсказали теоретически, и только потом нашли в своих опытах. Так мы программируем, а скорее зомбируем, не только себя, но и всех вокруг, понимаете?

– Но наши фантазии могут сильно отличаться, – осторожно возразил следователь.

Кицум понял прозрачный намек. Минутой раньше его назвали психом. Считают невменяемым? Отлично! Они получат то, что хотят.

– Конечно, отличаются. Точно так же, как и миры, которые так проявляются. Их число бесконечно, и в каждом одно и то же событие происходит по-своему. Всеми возможными способами! Мир всего лишь зеркало, полное наших отражений! – с экспрессией воскликнул директор, и развел руками, точно фокусник перед трюком.

– Хорошо, но как вы или другие тогда оказались в "моем измерении"? – устало откинулся в кресле следователь, видимо диагностировав случай "запущенного солипсизма".

– Ни "меня", ни "вас", строго говоря, не существует в силу взаимообусловленности, – поправил Кицум. – Это, во-первых. А во вторых, мы оказались в одной лодке совсем не случайно. У нас схожие причины, условия и обстоятельства. Древние мистики называли такое "совпадение" кармой, подразумевая под этим естественную причинно-следственную связь. Если рассыпать ведро песка по разным детским формочкам, то куличики из них вылепятся столь же разные. В физических законах, по которым так объединились песчинки, нет ничего мистического, хотя просчитать судьбу каждой из них достаточно затруднительно.

– Да черт с ними, с этими "куличками"! – разозлился следователь, совершенно запутавшись. – "Фильмы", в которые вы запускаете зрителей, это объективно существующие миры или иллюзии?

– Всё воспринимаемое тоже иллюзия. И она поистине великолепна. Вы так ничего и не поняли, – раздосадовано щелкнул Кицум пальцами. – Я понимаю. Это не так легко схватывается.

– Достаточно! – поднял ладонь следователь, словно выставляя защитный барьер. – Где ключи к шифрам?

– У меня дома. Тайник в ножке кухонного стола. Вы открываете ящик Пандоры. Желаю удачи. Человечеству теперь она очень понадобится! – допрос закончился демоническим хохотом сумасшедшего.

3

«Кицум! Слышите?»

Мир родился в яркой вспышке одновременно с этим раздражающим голосом. И мир хорошо понимал, что ему говорят. А вот моргать пока нечем. Вокруг только свет. Он сам и есть свет. Но тогда чей этот голос?

"Кицум!"

Из прозрачных глубин небытия всплыло тяжелое наследие памяти. И оно жутко смердело. Необъятное и чистое пространство осознанности сузилось до клетки одной жалкой личности. А такое понижение в ранге никому не понравится.

– Да чтоб вас! – разочарованно чертыхнулся Кицум, как только разлепил глаза. В них светила ручкой-фонариком какая-то юная особь. Женская, судя по яркой раскраске.

– Уже разговариваете? – удивилась она.

– Вот ужас-то, да? – язвительно пробормотал Кицум, отметив, что язык едва ворочается. – Что-то пошло не так? Забыли попрощаться?

– Нет, всё прошло сравнительно хорошо, – девушка, наконец, сообразила выключить свой фонарик. Длинные пальцы быстро забегали по планшету.

– Что прошло? Стазис? – недоуменно спросил Кицум. Он отчетливо помнил, что его "проводили" инъекцией всего несколько секунд назад. Вот только врач был другой.

– Угу, – приветливо кивнули ему. – Вы отбыли в контролируемой коме пятнадцать лет и три месяца.

Пятнадцать лет!

В это было трудно поверить. Кицум представлял стазис, как бездонную тьму, где можно свободно парить, наслаждаясь покоем безмыслия. Но перерыва в осознанности попросту не было. А вернее, он его не заметил. Закрыв глаза после укола, он сразу же открыл их от яркого света.

У него украли даже срок заключения!

– Так я теперь свободен? – небрежно бросил он, затаив дыхание.

Следователь выполнил свое обещание, и всё же на душе было тревожно. Кислое женское лицо намекало на неприятности, и Кицум интуитивно ожидал какой-то невероятной подставы. Хорошо бы про него вообще все забыли. Хотя, вряд ли... Он, словно эдемский змий, подарил людям яблоко знания. И сидевшие внутри черви наверняка стали сюрпризом.

– Да, теперь вы свободны. Видите ли... – замялась девушка, опуская глаза. – Родственники господина Печенкина заявили права на ваше тело.

– И? – настороженно продолжил Кицум. – Вы продали им меня в рабство? Приговор уже был. Я знаю свои права и понес наказание. Нельзя повторно осудить за одно и то же преступление.

– Это дело рассматривалось уже не в уголовном, а в мирском суде в рамках компенсации за потерю кормильца и нанесенный моральный ущерб, – вклинился в разговор сочный мужской голос. Его обладатель появился в поле зрения секундой позже.

Кицум с трудом повернул к нему голову.

Дешевый серый костюм, невыразительные черты лица, хитрые маслянистые глазки. Подленькая и мелочная порода. Видимо, новый юрист.

– Александр Киперман, – представился он, поклонившись. – Мои услуги оплатил Центр Социальной Защиты. Только одно посещение.

– Социальной? – возмутился Кицум. – У меня контракт с...

– Забудьте. Вы признаны банкротом. У вас больше нет денег, – нагло перебил его тот. – Скажите спасибо, что я трачу на вас свое время. Оно не так дешево стоит.

– А куда делись все мои сбережения? Акции, кинотеатр? – пролепетал бывший директор, покрываясь испариной. Вытереть со лба ее он не мог. Похоже, тело еще спало.

– Билеты на шоу были раскуплены на годы вперед. Работать без вас оно не могло, а в каждом контракте прописана неустойка. Всё, что у вас было, ушло с молотка. Кинотеатр в центре города тоже пришлось продать. Земельный налог между небоскребами неприятен, но обязателен, – в тоне юриста отчетливо прозвучали нотки злорадства.

Вот, сукин сын!

Кицум стиснул зубы. Нельзя доставлять этому жулику удовольствия. Должно быть, тот несколько лет ждал момента, когда произнесет эту речь. Надо держаться и взять себя в руки. Хорошо, если бы они еще и работали...

– Черт с ними, с деньгами, – нарочито безразлично произнес он. – Что с иском родственников этого...

– Печёнкина, – любезно подсказал Александр. – Вы проиграли дело. Разбудить вас запрещал закон, денег уже не было, а бесплатным юристам трудно поддерживать мотивацию для эффективной работы.

– Вы шутите? – вздрогнул Кицум. – Крепостных упразднили еще в девятнадцатом веке. Никто не может отнять то, без чего нельзя обойтись.

– Но сейчас середина двадцать первого века. В суде решили, что вы способны обойтись и без тела. По крайней мере, без большей его части. Теоретически их легко заменить имплантатами. Кажется, в деле упоминалось, что вы ненавидите киборгов? Судьей был один из них. И у него очень своеобразное чувство юмора, – довольно усмехнулся юрист, видя, как глаза клиента наливаются яростью.

– Ублюдки! На имплантаты теперь нет даже денег! – зарычал Кицум.

– А это уже ваша проблема. Здесь режимное учреждение, а не благотворительный хоспис. Завтра вас выпишут.

– Но это узаконенное убийство! – встрепенулась девушка, в ужасе расширив глаза. – У него отсутствует половина органов. Без стационарной аппаратуры жизнеобеспечения он не проживет и минуты! Фактически, это голова и почти пустой чехол тела!

– Не беспокойтесь так. Ему помогут, – заверил ее Александр. – Поэтому, я сюда и пришел. Вот визитка. – Со змеиной улыбочкой он протянул врачу карточку.

– Кто это? – хрипло спросил Кицум, уже не пытаясь сохранить лицо.

– Поговорите и узнаете. И решайте быстрее. Думаю, других предложений не будет. Всего хорошего! – удовлетворенно кивнув, юрист вышел "из кадра".

Хлопнула дверь. Без этого жулика даже дышать стало как-то свободнее. Только сейчас Кицум услышал тихо жужжание аппаратов, поддерживающих его жизнь. По крайней мере, он дышит и говорит, а значит легкие, гортань и диафрагму ему оставили. Видимо, только для возможности коммуникации заказать имплантат. Судья ведь не зверь. А лучше бы им был. Киборги гораздо хуже.

Девушка сочувственно молчала, а Кицум размышлял, уставившись в идеально белый потолок. На нем не нашлось ни пятнышка. Точно так же, как в уме погруженного в стазис. Там девственно чисто. Воспринимать нечего, да и некому. Ни границ, ни обусловленности. Абсолютное ничто. Не это ли истинная свобода? Какого черта его вообще разбудили?

В голову пришла мысль, что настоящим наказанием стал совсем не стазис. Им стало пробуждение. И даже еще раньше – это сама жизнь. Кто спрашивал его, хочет ли он родиться? Расти, бороться за ресурсы с другими несчастными? Познать боль, душевные страдания, редкие моменты удовлетворенности, а потом неизбежно закончить этот мучительный марафон смертью? Может ли сорвавшийся с горы человек испытывать счастье во время полета?

Кицум поморщился от досады. Нельзя размазываться. Только не ныть!

А что делать? Тот ушлый тип прав. Мир безжалостен и жесток, а подстраховать в нем уже некому. Родственников почти нет, да и связь с ними давно потеряна. А нищий инвалид никому уж точно не нужен. Друзей же Кицум не заводил, предпочитая оставаться от всех на комфортной дистанции. Теперь же за роскошь гордого одиночества пришлось расплачиваться.

– Тут написано: "Шесть Лок". Соединить вас? – прервала молчание девушка, помахав перед его лицом визиткой.

– А есть другие предложения? – мрачно спросил он, еще злясь. – Может, выйдите за меня замуж?

– Нет, – смутилась она. – Пожалуйста, не отчаивайтесь. Я читала о вас. Вы очень умный. У вас всё получится.

– Как зовут вас, милая?

– Маша. Мария Львовна, – поправилась она, краснея.

– Хорошее имя. От древнееврейского Мириам, насколько я помню, – задумчиво пожевал губами Кицум. – Скорее всего, в значении "любимая", "желанная". Ну, что же, Машенька, позвоните, если не трудно.

– Вот! Достаточно только нажать, – она поднесла визитку к его уху.

– Филонов Андрей Павлович, – представился голос из карточки. – Начальник юридического отдела. Мы уже внизу, в бюро пропусков. Если позволите, мы поднимемся. Попросите врача, чтобы нас пропустили.

– Я пойду, ладно? – неловко извинилась Маша, видимо еще не овладев эмоциональной отстраненностью опытного медработника.

– Конечно. Со мной всё будет в порядке. А вы еще на ординатуре, верно? – догадался Кицум.

– На практике, – кивнула она. – Я к вам еще зайду. Кстати, откуда у вас такое необычное имя? – Развернулась девушка уже у двери.

– Вероятно, родители любили старое фэнтези, – недовольно буркнул он, вспомнив школьные годы. В свое время их выбор доставил ему немало проблем.

Легкий перестук каблучков затихал в коридоре, а в чудом уцелевшей голове неприятно змеились скользкие и тяжелые мысли. Удивительно, что судья оставил ее на своем месте. Должно быть, только потому, что до сих пор не изобрели заменитель мозгов. Впрочем, многие прекрасно обходятся и без них. По крайней мере, со стороны это так выглядит.

Какой умник решил, что вправе распоряжаться чужим телом? Он его рожал? Можно забрать деньги, одежду, дом, работу – всё, что внешний мир дал во временное пользование. Но тело?! Они от жадности еще бы воздух откачали из легких!

Теперь же, видимо забирать уже нечего. Или еще есть? Машенька подозрительно любезна для практикантки. Кто знает, что роится в этой прелестной женской головке. Рассчитывает на потенциальные дивиденды?

В искреннее сострадание и доброту Кицум давно не верил. За нее наверняка придется как-то платить. И чаще всего, переплачивать. Интересно, что если бы девушка поймала его на слове и согласилась бы выйти замуж? Женщины таких шуток не понимают и относятся к предложению чрезвычайно серьезно.

А что, был бы неплохой вариант обойтись без всех этих юристов и жуликов. Маша ведь сама сказала, что он умный. Забрать к себе, отмыть, почистить, выходить, оплатить имплантаты, которые подобрала бы на свой вкус. И темный гений заблестел бы как новенький. Не рискнула сделать ставку?

Кицум тяжело вздохнул, понимая, что прячет страх и неуверенность под слоем отборнейшей чуши. Защитная реакция замещения. Надо хоть чем-то размять застоявшийся мозг. О девушке думать приятно, а вот о своих перспективах уже нет. Это естественно и видимо правильно.

– Добрый день! Для нас большая честь лично встретиться с вами! – мягко поздоровались с ним.

Вздрогнув, Кицум сфокусировал взгляд на двух субъектах, неожиданно возникших в поле зрения. Задумавшись, он даже не заметил, как они вошли.

Хороший пошив и дорогая ткань костюмов. Одинаково мужественные лица, словно срисованные с культовых актеров двадцатого века. Клинт Иствуд и Кларк Гейбл, ни дать, ни взять. Жаль, никто из них не патентовал свою внешность. И вот результат – ее беззастенчиво юзают ушлые киборги. Но вот глазки-то совершенно другие. И их выражение никак не подходило к нагло заимствованной брутальности настоящего мачо.