Текст книги "Дредноуты"

Автор книги: Евгений Гришковец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Евгений Гришковец
Дредноуты
Пьеса для женщин. Монолог.
(Спектакль, который не получился)

* * *

Москва – Калининград 1999-2002 г.

Задумано для себя зимой 1999 г. (Москва)

Впервые рассказано друзьям 17 февраля 2001 г. (Москва)

Сыграно для публики 14 ноября 2001 г. (Москва).

Записано на бумаге в январе 2002 г. (Калининград)

На сцене: венский стул, на котором стоит тазик с водой, возле стула, на полу, лежат несколько бумажных корабликов.

Чуть дальше от зрителей стоит столик, покрытый белоснежной скатертью. На столе стоит пепельница, бутылка красного вина, бутылка открыта. Рядом с бутылкой – бокал, в бокале немного вина из бутылки. Также на столе лежат одна сигарета, пробка от бутылки, и коробок спичек. Но всего этого зритель пока не видит, т.к. все накрыто белоснежной накрахмаленной салфеткой. На салфетке складки оттого, что она была сложена вчетверо и отутюжена. Рядом со столиком венский стул.

В глубине сцены стоит еще один венский стул. Все очень чистое.

На сцене также находится человек. Это мужчина. Он молодой, одет в хорошую, классическую светлую рубашку и простые черные брюки. На ногах хорошие классические не новые туфли, безукоризненно чистые и ухоженные. Он сидит на дальнем от зрителя стуле.

(Человек встает с дальнего стула, подходит к стулу, на котором стоит тазик).

– Несколько лет назад… я не помню точно, когда… Помню только, было холодно, и я зашел в книжный магазин. Зашел только потому, что было время… и было холодно. А там… в книжном магазине… как всегда, видишь все Эти книги… и забываешь, что ты хотел купить… ходишь вдоль полок, трогаешь, листаешь… книги. А тут я вообще ничего не собирался покупать.

И вот я наткнулся. Именно, что наткнулся, на красивую книгу с фотографией огромного корабля на обложке. Корабль был серый, мрачный, и с большими пушками. Две трубы, две мачты… Корабль… Зачем я купил эту книгу? Для чего? Что я хотел узнать? Ничего я не хотел… Просто купил.

На сегодняшний день я купил и прочитал массу книг про такие корабли. Про корабли Первой Мировой войны. И мне кажется, я знаю все гордые имена всех этих прекрасных эсминцев, крейсеров, броненосцев. Мне чудится, что я знаю даже номера тех кораблей, которые не имели имен, а имели только номера. Мне также кажется, что я помню фамилии всех участников тех боев. Фамилии адмиралов, офицеров, матросов…

Я успел посетить все главные военно-морские музеи в Англии и Германии. В этих музеях можно увидеть пушки с Тех кораблей, модели Тех кораблей, фотографии и одежду тех людей, которые служили на Тех кораблях… Не надо было покупать тогда ту книгу.

(небольшая пауза)

Но вот, что меня больше всего поразило… в Этих музеях и в связи с Этими книгами. Я обнаружил, что женщины не ходят в Эти музеи, и книг Этих не читают. Они, женщины, Эти книги даже в руки не берут. А в музеи заходят только в качестве скучающих мам или учителей, сопровождающих шумных мальчиков.

А почему они не читают Эти книги? На Этих книгах нет надписи «Женщинам читать запрещено». Эти книги вполне доступны и написаны менее путанным и невнятным языком, чем гадкие книжки о мужской психологии. Книжки о мужской психологии женщины покупают и читают. Хотя там про мужчин написано как про каких-то диковинных животных или про инопланетян с очень странным поведением. А книги про корабли женщины не читают…

А между прочим, именно в книгах про корабли… и про мужчин есть такая информация, которую не найти нигде… ни в романах, ни…. Нигде не найти! Такая информация, которую я хотел бы сообщить и про себя.… Там, в книгах про корабли, есть много про мужские мечты, иллюзии, амбиции.… И есть описания! Да, да, описание мужчин в том состоянии, в котором женщины мужчин никогда не видели. Описание того, как они, мужчины, умирали. Умирали в бою. Короткая и точная информация о гибели кораблей. И цифры – погибшие офицеры и матросы.

Если бы женщины прочитали Эти книжки, то им, может быть, стало бы лучше и легче. Может быть, они бы с большей надеждой смотрели бы на нас.… Да, вот лично на меня. Но я попытался пересказывать кое-что из Этих книг своей жене, и сразу понял, что всем Этим кораблям в семье не место. А если начать рассказывать то же самое каким-то знакомым женщинам… случайным попутчицам… Ну понятно!.. Это невозможно… что о тебе подумают?!

(нагибается, берет с пола бумажный кораблик)

Я отлично понимаю, что это очень избитый и пошлый образ. Мол, какие бы ни были большие корабли, но с точки зрения… (указывает рукой неопределенно вверх). И спустя много лет… Все наши свершения, все наши дела… Какими бы они ни были… Выглядят, как вот такие бумажные кораблики. А что может быть наивнее и беззащитнее бумажных корабликов. И, дескать, все те стальные монстры и чудеса техники столетней давности, выглядят вот так (показывает). Банально! Пошло! (разводит руками) Все понятно.

(пускает кораблик в тазик)

Но поскольку спектакля никакого не будет – пусть плавает… Потому что я ничего другого не придумал. Ничего более трогательного….

Хотя понимаю, что это избито, банально, пошло.

Но пускай….

(пускает в тазик еще пару корабликов)

А еще… я сейчас скажу… весьма графоманский текст. Это будет такой, несколько метафорический, образный, и, конечно же, графоманский текст. Но мне будет приятно его говорить…

Видимо потому-то графоманов так много. Потому что это так здорово производить такие тексты. И кажется при этом, что ты сообщаешь что-то очень значительное. И еще кажется, что у тебя это так хорошо получается…

Но уж позвольте… Чтобы, в конце концов, начать… А точнее, закончить это вступление.

(небольшая пауза)

(продолжает несколько другим голосом)

Однажды я плыл на корабле и видел, как идет снег в море. У меня было странное ощущение по поводу этого. Я не сразу разобрался, что же меня беспокоит, а потом сообразил… Мне было жалко снег. Снег падал большими хлопьями и сразу исчезал. Он даже не таял, не превращался в жижу на асфальте. Нет. Он просто падал в море и исчезал. Сразу.

А еще, этого никто не видел. Никто не видел этого снегопада. Этого бесконечного разнообразия миллионов снежинок и причудливых траекторий их падения. Снег исчезал ни для кого.

И только некоторые снежинки могли немного полежать на палубе нашего корабля. Немного полежать и растаять на палубе… и еще на плечах и волосах тех, кто стоил на палубе. То есть, на наших плечах и волосах.

(отходит от тазика с корабликами)

26 июня 1897 года 165 военных кораблей британского флота выстроились и встали на якорь в виду Спидхеда, в проливе между островами Уайт и Портсмутом.

Это было прекрасное зрелище. Ни у одной страны мира не было флота, хоть сколько-нибудь близкого по мощи к Британскому. Англичане любовались кораблями с берега. А полюбоваться было на что. Огромные нарядные корабли с черными бортами, белоснежными надстройками, охристо-желтыми, почти кремовыми трубами, яркими флагами и элегантными моряками.

Королева наблюдала за парадом в подзорную трубу из замка с острова Уайт. Она осталась очень довольна. Принц Уэльский принимал парад на яхте и тоже остался очень доволен. Публика была так довольна, что… периодически раздавались радостные крики. Корабли салютовали, флаги развивались…

А, плюс к этой радости, все знали, что еще165 кораблей бороздят океаны и моря где-то там…там… далеко. А на параде представлена только половина Британского Флота.

И все те корабли были так ярко покрашены и так величавы, потому что никто и не предполагал, что им придется воевать. Да и кому могло придти в голову напасть на столь мощный флот? Никому.

Но не пройдет и десяти лет, как все чудесные корабли, которым так радовались англичане тогда, во время парада, в июне 1897 года, будут порезаны на металл, перестроены, и исчезнут невесть куда… Только потому, что в 1905 году на верфях в Портсмуте будет заложен корабль флота Его Величества под названием «Дредноут».

(звучит грозная музыка)

(громким голосом)

Эта музыка нужна, чтобы подчеркнуть значимость последнего сообщения. И еще, чтобы стало понятно, что я подошел к самому главному. А музыка такая грозная и тревожная, так как речь пойдет о боевых кораблях и о войне. Если бы у нас тут был настоящий спектакль, то сейчас на сцену вышли бы все персонажи, приняли бы какие-то значительные позы, и спектакль, собственно, и начался бы. Но спектакля не будет… Буду только я… Но у меня есть ощущение, что музыка все-таки тут нужна.

(музыка становится тише)

А сейчас я сообщу ряд фактов, важных цифр и данных, которые я узнал из многих книг и во время посещения музеев. Я сначала сообщу их, а потом попробую объяснить, зачем я все это тут сообщал. Просто все эти факты, цифры и данные произвели на меня такое сильное впечатление, что мне трудно жить… я не знаю, что со всем этим делать. Не знаю.

(музыка стихает совсем)

(небольшая пауза)

«Дредноут» был построен за один год и один день. И это был такой корабль……… Как же объяснить, что это был за корабль? Как вообще объяснить, что такое военный корабль тем, кто никогда не был на военном корабле, а тем более на таком.

Это был невероятный корабль! Это, кстати, был самый сложный механизм, самая современная и дорогая машина в истории человечества, на тот момент времени, конечно. Да и на сегодняшний день – это поразительное сооружение… Ну попробуйте представить себе… Нет, это сложно описать…

Ну, например, высота его корпуса была выше пятиэтажного дома, это без надстроек труб и мачт. Одна пушка главного калибра «Дредноута» весила больше, чем все пушки «Виктории», корабля, на котором держал свой флаг адмирал Нельсон, все вместе взятые. И 12-ти дюймовые пушки «Дредноута» могли стрелять снарядами весом около 390 килограммов на расстоянии более 30 километров. Представляете эти снаряды… Ну вот, вы входите в лифт. Обычный лифт в доме или гостинице, а там рядом с кнопкой написано обычно: грузоподъемность 300 кг. – 4 человека. А тут снаряд 390 кг. И летит на 30 км. И это только прицельная дальность выстрела, а так эти штуковины могли улететь вообще черти куда.

Нереальных размеров двигатель вращал винты. Двигались гигантские орудийные башни весом по 500 тонн, легко двигались – так плавно вращались. И все это могло еще плыть со скоростью 40 км. в час. По воде! Плыть, не тонуть, и при этом стрелять, быть домом для сотен человек и управляться штурвалом, который мог легко крутить обычный мужчина, без особых усилий.

Это был чудесный корабль! И на сегодняшний день он не менее прекрасен и удивителен, потому что корабль… он и есть корабль.

Ну а с другой стороны, построить-то его построили, а что дальше? Что с ним делать, как им пользоваться? Не для парадов же он нужен. А для чего?

И потом, вот, он может стрелять так далеко… А радаров и прочих средств электронного и радионаблюдения еще не было. И на таком совершенном и современном корабле, точно так же, как в стародавние времена, просто стоял марсовый матрос… ну, то есть матрос стоял на мачте и смотрел вдаль. И он, конечно, не мог видеть так далеко, как могли стрелять пушки главного калибра. И к тому же не смотря на совершенство и сложность конструкции «Дредноута», его создатели допустили нелепую ошибку: у «Дредноута» было две трубы, а мачта, на которой стоял марсовый матрос, находилась между этих труб, а когда корабль идет, из труб всегда валит дым, так что этому матросу было ни черта не видно. Т.е. «Дредноут» был подслеповат, хотя и прекрасен.

Ну конечно же… не прошло и трех лет, как немцы построили свой корабль, который мог соперничать с «Дредноутом». И, разумеется, сделали его больше, установили большее количество пушек, дали ему имя «Нассау». Но, увы, все корабли этого класса стали называть дредноутами. Дредноуты и шабаш.

Кстати, немцы строили свой первый дредноут «Нассау» довольно долго, тоже потратили какую-то ужасную уйму денег, но установили пушки так низко, что в открытом море и при хорошей волне они не могли стрелять. А так был очень даже хороший корабль. И он был тоже сделан не для парадов.

Эти корабли сделали для войны.

И… для них устроили войну.

Нет, конечно, сначала сделали еще много других дредноутов и кораблей менее грозных, чем дредноуты. Еще сделали много, много всяких боевых машин… ну, там, танков, самолетов… Но дредноуты были, конечно… самыми интересными штуковинами. И для всего этого начали войну.

Разумеется, для войны было много весомых причин и невероятно сложных хитросплетений и политических извивов… Но желание и возможность испытать дредноуты в деле была не последней причиной, а главное очень понятной. Ну, т.е., по-человечески понятной. Гораздо более понятной, чем все эти политические извивы.

И началась война. В ней участвовало много стран, много полководцев, много людей, чьи имена потерялись… Но меня интересуют дредноуты.

Началась война, она началась и на суше, и на море. Но до дредноутов очередь дошла не сразу. И Англия и Германия боялись пускать в ход такие великолепные и ужасно дорогие корабли. Но главное, никто и никогда не использовал ничего подобного, и никто не знал, что делать с этими великанами. Ну, быстро плавают, ну, далеко стреляют, ну, огромные… А что дальше? А вдруг какой-нибудь дредноут наткнется на какую-нибудь пошлую, дешевую и маленькую мину. И что тогда? И… дредноуты стояли в своих базах, а война началась. И шла без них…

А это по-человечески очень понятно. Например, идешь по рынку, и видишь, как какой-нибудь продавец выкладывает яблоки, хорошие, тугие яблоки. Протирает их, каждое, тряпочкой, и раскладывает. И вот увидишь такие яблоки, и даже представишь, как впиваешься в них зубами, а они хрустят, и даже шипят. И чувствуешь, как сок наполняет рот, и от этого во рту даже станет кисло… И купишь таких яблок, и думаешь о том, как их будешь есть… Но приносишь их домой, а там в вазочке лежат несколько немного запыленных, уже сморщенных яблок, которые ты купил когда-то, и думаешь – ну не выбрасывать же их, надо же их сначала. И от того, что они уже не свежие и невкусные ты их ешь долго, а за это время свежие запылились и сморщились… Так и не удается никогда хороших яблок поесть!

Когда на кораблях британского Гранд Флита и Германского Флота Открытого моря объявили о начале войны, моряки кричали «ура», и в воздух… бросали бескозырки. Они были рады. Они убедились, что все их бесконечные вахты, учения, вся тяжелая служба – это все не зря, это не игра, это все по-настоящему. И они тоже настоящие. И их корабли – это тоже не… ерунда.

Но дредноуты еще долго ждали своего часа.

(небольшая пауза)

Сейчас я расскажу несколько фрагментов истории той войны… Несколько эпизодов, которых, на самом деле, было много. Перечислю некоторые цифры, назову некоторые имена. Я прочитал это… Мне тяжело со всем этим жить. Меня это тревожит, волнует … беспокоит.

Я вовсе не хочу рассказывать эти эпизоды по причине… дескать, мы всё помним, и память героев свята. Да ничего мы не помним. Я лично ничего не помню, как я могу помнить ту войну? Я просто прочитал…

Прочитал о том, как война застала немецкий легкий крейсер «Эмден» у берегов Японии. Крейсер входил в состав дальневосточной эскадры. И вот война. Германия черт знает где. Приказов из Адмиралтейства не дождаться. Кругом враги: Россия, Франция, Англия со всеми своими колониями и морскими базами. А у Германии не было своих морских баз. И было понятно, что кораблю на Родину не вернуться. Не хватит топлива, сил… Да и при встрече с врагом очень мало шансов. «Эмден» был красивый, быстроходный, изящный корабль, но с очень слабым вооружением, и совсем без броневой защиты.

Но командир крейсера «Эмден», капитан I ранга Карл фон Мюллер, решил уйти в автономный рейд. Без приказов и определенных задач он направил свой рейдер на юг. В команде он не сомневался. Он собрал офицеров и матросов и обратился к ним приблизительно с такими словами: «Друзья! Мы далеко от Родины и вряд ли сможем вернуться туда. Вокруг только враги, и никто не желает нам добра. Мы – самый слабый корабль в этом квадрате, и при встрече с противником нас ждет славная, но неминуемая смерть. Так давайте считать, что мы уже умерли!»

Команда ответила на это троекратным радостным «ура». И «Эмден» ушел в свой последний поход. Три месяца они топили вражеские суда… Конечно гражданские, но идущие под флагами вражеских государств. Командир «Эмдена» строго следил, чтобы с обреченных судов снимали команду и пассажиров, и только после этого пускал судно на дно.

Но так не могло продолжаться долго. И в конце осени, когда «Эмден» высадил свой десант на одном из островов к западу от Австралии, чтобы уничтожить британскую радиопередающую станцию, их выследил австралийский крейсер «Сидней». Десантники с «Эмдена» видели, как их корабль поднял якоря и быстро вышел в море. Они не знали, зачем, и не могли знать, что больше не увидят своего корабля. «Эмден» вышел на встречу «Сиднею», который был намного больше и сильнее. Немецкий крейсер принял бой, защищая своих десантников и флаг… и погиб…

А десантники ждали несколько дней. Потом все поняли. Взяли старую парусную рыбачью шхуну, ну, то есть, большую лодку с парусом, и… 8 месяцев добирались до Аравии, а потом пешком, непонятно как, дошли до Турции, единственного союзника Германии в той войне, и прошли маршем по Константинополю, где их парад принял посол Германии в Турции. Маленькая группа усталых мужиков, которые сохранили свою форму… Они выстроились, а командир десантников подошел к послу, отдал честь, и сказал: «Десант крейсера „Эмден“ построен». И все. Он больше ничего не сказал. А что можно сказать про него? Молодец!

Он не сказал: «Знаете, мы тут восемь месяцев…» или «Мы маленько устали, нам бы в гостиницу, а то мы поиздержались в дороге…»

Вот, что нужно женщинам прочитать. Вот это! То, как тот офицер сказал. Потому что, если они это прочитают, может быть, они перестанут так вот молча смотреть на нас, вот так смотреть… молча, и качать головой. Или просто, вот так уходить в другую комнату и молчать. Им нужно прочитать это!

Потому, что… а что я могу сказать: «Дорогая, я, между прочим, все в дом, все в дом!…» (машет рукой) Что я еще могу сказать?

Но ведь мог бы! Они же смогли. Тот офицер так сказал. Так почитайте! Всем же лучше будет. Всем!

(небольшая пауза)

Совсем на другом конце света, возле Аргентины, у Фолклендских островов стояли корабли британского флота, которыми командовал контр-адмирал Кристофер Крейдок. Это были старые корабли.

А по другую сторону континента, в Тихом океане, находилась эскадра немецких кораблей, под командованием адмирала Максимилиана фон Шпее. Это были отличные, новые корабли. Два однотипных тяжелых крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау», а также три легких крейсера «Лейпциг», «Дрезден» и «Нюрнберг».

Британское командование посылало глупые приказы Крейдоку, чтобы он вывел свои старые корабли в море, обогнул мыс Горн, вышел в тихий океан, нашел немцев, и уничтожил их.

Адмирал Крейдок отвечал приблизительно так: «Боюсь, что это невозможно, это бесполезно и бессмысленно.» Ему отвечали: «А вы не бойтесь!» Тогда он писал: «Давайте посмотрим правде в глаза…» Ему отвечали: «Давайте не будем…». И его никто не слушал. А в конце концов, даже, обвинили в трусости. Тогда адмирал плюнул. Мне думается, не фигурально, а по-настоящему плюнул… куда-то на пол. Вот так: «Тфу…» И вывел свои обреченные на верную смерть корабли в море, да и сам пошел на встречу смерти. Перед уходом он оставил прощальное письмо для своей жены. Он знал… он все знал.

Крейдок держал свой флаг на старом, но довольно большом крейсере «Гуд хоуп» (добрая надежда), в его эскадру входило два легких крейсера «Монмут» и «Глазго», а также торговое судно «Отранто», на которое поставили пушки и кое-как обшили броней.

Две эскадры встретились 1 ноября. Бой длился не долго. Немцы с большого расстояния расстреливали «Гуд хоуп». Крейдок отчаянно пытался подойти ближе. Его корабль горел, но пушки продолжали стрелять, хотя снаряды не долетали до врага. Потом «Гуд хоуп» взорвался, перевернулся, и ушел под воду вместе с адмиралом и всей командой, почти 900 человек.

Тогда немцы взялись за «Монмут», который с боем пытался уйти, но получил тяжелые повреждения, тонул, и стрелять почти не мог. Но машины крейсера работали, моряки были живы, и флаг спускать не собирались. Немцы методично посылали в «Монмут» снаряд за снарядом. «Глазго» и «Отранто» ушли и скрылись. Оценив свое отчаянное положение, командир английского крейсера развернул свой гибнущий корабль и повел его на «Шарнхорст» с целью таранить врага. Но, не дойдя до немцев какую-то малость, «Монмут» зарылся носом в волну, опрокинулся, и стал тонуть. На немецких кораблях отчетливо слышали, что английские моряки поют. Песня стихла, когда «Монмут» ушел под воду.

Из 754 человек команды не спасся никто. Все погибли. Но флаг не опустили. У немцев в том бою два матроса получили ранения.

А когда гибнет военный корабль, гибнут все. И адмирал, который знает все – и политическую ситуацию, и мировой баланс сил, и оперативную обстановку в квадрате боевых действий… он реально представляет собственные силы, и знает о силах противника. Но вместе с ним гибнет и самый младший матрос, который глубоко в трюме, в жаре, и темноте следит за тем, чтобы машина не снижала ход, чтобы корабль шел. И он, этот матрос, не знает ничего. Но они погибают вместе. А на самом деле, гибнет корабль. И именно корабль не опускает флаг… и поет тоже корабль.

Но эскадре фон Шпее не долго суждено было бороздить волны. Англичане, узнав о разгроме у берегов Чили, разгневались и выслали к Фолклендским островам два броненосных крейсера, которые были вооружены такими же ужасными пушками, как дредноуты, но имели меньше брони, а стало быть, были легче и быстроходнее дредноутов, но гораздо уязвимее.

Для того чтобы разгромить немецкую эскадру было достаточно и одного такого гиганта, но на расправу выслали два корабля, может быть, чтобы одному не было скучно. Их имена были «Инвинсибл» и «Инфлексибл». Впервые такие громадные боевые машины вышли на дело, и этого, конечно, не мог ожидать фон Шпее. Но «Инвинсибл» и «Инфлексибл» были неотвратимы, как сама смерть.

Незадолго до этого на одном из приемов одна дама преподнесла адмиралу фон Шпее букет цветов. А он сказал ей? «Приберегите его для моих похорон»…

(маленькая пауза)

Ну, это он сказал очень по-пижонски. Не хорошо это он сказал. Все-таки женщина ходила, покупала цветы. Мне не нравится, как он это сказал. Понт это был! Такой морской понт. Ничего хорошего. Но с другой стороны, фон Шпее знал, что скоро на его кораблях кончатся снаряды, до Германии много тысяч миль, гибель английской эскадры ему не простят… и смерть близка. Так что, он не трепался, он знал, о чем говорил. И он также знал, что у него не будет могилы. Поэтому он мог так… А я что могу сказать? Разве я могу сказать: «Дорогая, прибереги это…» Для чего? Что прибереги? С какой стати?

(машет рукой)

Когда вахтенные матросы на «Шарнхорсте» и «Гнейзенау» Увидели на горизонте дым, и треногие мачты – отличительный признак британских дредноутов и броненосных крейсеров, фон Шпее сразу понял, что смерть его пришла. Он отдал приказ «Дрездену», «Нюрнбергу» и «Лейпцигу» уходить, а сам принял бой. Англичане били с такой умопомрачительной дистанции, что прекрасная выучка и сноровка немецких канониров была бесполезна. Пушки немцев не добивали до англичан.

Вскоре «Шарнхорст» загорелся и стал заваливаться на бок. Англичане предлагали сдаться, но над горящим немецким крейсером трепетал флаг, и никто не собирался его опускать. Потом, объятый пламенем корабль, опрокинулся и затонул вместе со всей командой (почти 800 человек) и своим адмиралом. До последнего момента одна небольшая пушка на гибнущем крейсере продолжала вести огонь. Даже, когда корабль опрокинулся, и орудие было направлено просто в небо, немецкие моряки стреляли.

«Гнейзенау» тщетно пытался прикрыть корпусом гибнущего «товарища». В него самого попало более 50 огромных английских снарядов (помните, те, которые по 390 кг.). Почти вся команда погибла. Когда немцы расстреляли весь боезапас, и не могли продолжать бой, командир «Гнейзенау» приказал открыть кингстоны. Оставшиеся в живых прокричали троекратное «ура» и крейсер ушел под воду. Англичане выловили из воды немногих уцелевших матросов и младших офицеров.

Легкие крейсера тоже были потом настигнуты и потоплены. Но никто не спустил флага, никто не сдался.

А что такое флаг? Что это такое, если посмотреть на это совсем просто? Это же кусок такни. Кусок ткани на мачте. Вот такого, приблизительно, размера (показывает). У англичан на флаге был красный крест, а у немцев черный, и черный орел. Вот и вся разница. Если, конечно, посмотреть просто.

Во время боя и так становится ясно, кто сильнее. Но вот стоит опустить этот флаг, и всё. Никто ни в кого не стреляет. Кто-то открывает шампанское, говорит что-нибудь вроде: «Поздравляю! Вам сегодня чертовски везло». А ему в ответ: «А вы сегодня тоже держались молодцом, но фортуна, вы знаете не хуже меня, капризная дама. Ничего, в следующий раз вам повезет». И противники чокаются и выпивают, каждый за здоровье своего монарха.

Но они не опускали флагов. Потому, что никто Так просто на флаги не смотрел… Это же были флаги их кораблей.

А я могу так смотреть, потому что у меня нет флага моего корабля… Нету! В моих ощущениях нет той страны, ради флага которой я мог бы вот так… Ну, то есть, не задумываясь о смысле, и не разбираясь в целесообразности того или иного… дела. Да, да, не анализируя ситуацию, просто взять, не опустить флаг, и умереть.

Потому что те моряки были в ситуации, в которой я не смог бы… разобраться. А как можно разобраться в ситуации…, которая выглядит следующим образом: вот железный корабль, он плывет по морю, а я, моряк, нахожусь на нем, и защищаю Германию… возле Аргентины или Чили. У меня слишком много вопросов возникает в связи с этим. А они там, просто не опускали флаги.

Можно представить, как какой-нибудь немецкий моряк сидел в каком-нибудь кабачке, где-нибудь в маленьком аргентинском портовом городишке. Командир его корабля отпустил команду на берег перед тяжелым походом, и перед ожидаемой битвой. Он отпустил моряков до утра, чтоб они… возможно, в последний раз… Наверняка, в последний раз.

И вот, он, моряк, сидит в кабачке за столиком…

(подходит к столу, убирает салфетку, становится видно, что находится на столе)

Вот. Ничего более банального не может быть. Белая скатерть, красное вино! Если бы у нас тут был спектакль, то всё… Белая скатерть, красное вино. Пошло.

(садится к столу)

Но что сделать, если так было. Вот так вот сидел моряк, пил вино, уже не первую бутылку. Может быть, скатерть была не такая белая, и вино не такое… красное. Не суть. Было как-то так.

Он сидел, пил, курил…

(прикуривает сигарету и кладет в пепельницу, от сигареты вверх тянется тоненькая струйка дыма)

А в кабачке было душно, накурено. А в голове моряка вертелась какая-то путаница. От духоты, табачного дыма и вина все плыло перед глазами. А еще он на себя накручивал… По-пьяному злился, играл желваками, сжимал до хруста кулак. Бормотал: «Ничего, ничего, мы еще…». И делал сам себе какой-то жест.

(показывает)

А рядом, наверняка, сидела местная, совсем недорогая красотка, и что-то без умолку болтала на непонятном языке. А он периодически с грохотом опускал руку на стол и говорил, наклонившись к ней: « Ты можешь помолчать, а? Я же все равно ни черта не понимаю!». Но еще пела певица на том же непонятном языке. Пела одну тягучую песню за другой.

(пауза)

Он сидел, и от этих песен ему не становилось веселее, потому что песни были прекрасные, и от них становилось еще тоскливее. И он думал о доме, куда, ему казалось, он всегда хочет вернуться. Но вот он приезжает туда, а через пару дней уже начинает маяться, а через неделю… все дома раздражает. А через десять дней он широкими шагами идет на железнодорожную станцию, и спокойно, даже не без радости, возвращается… на свой корабль. Потому что его город стоит среди холмов и полей. В полях зимой дует ветер. В центре его городка торчит остренькая церковь, на которой позвякивает колокол. А моряк знает, что в этой церкви его, маленького, когда-то крестили, потом венчали, потом крестили его детей, если они у него есть… Но он также знает, что в этой церкви его не отпоют и не отнесут на маленькое аккуратное кладбище, потому что завтра утром его корабль выйдет в море на встречу врагу. Он почти рад этому. Над его койкой в кубрике висит фотография жены или девушки, которая, он верит в это, его ждет. И ему очень нужна ее верность. Но при этом ему вполне достаточно фотографии. Без этой фотографии он бы не пошел в бой так спокойно, как уже ходил, и как пойдет завтра.

И ему странно оттого, что он хочет туда, в заснеженную Европу, но при этом ему там никогда не было хорошо. Почему ему достаточно этой фотографии над койкой, и почему нужна верность той женщины, хотя сегодня он наверняка уйдет из кабачка с недорогой местной красоткой. И что он здесь делает, на этом непонятном континенте? Как все это называется?… Хрен разберешься.

(небольшая пауза)

А рано утром он проснется в каком-то неприятном доме рядом с той самой… с кем вчера…

В голове будет страшная головная боль от дешевого вина, потому что в этих краях не умеют делать пива, да и вино тоже… (машет рукой). Во рту будет ужас, а на часах… осталось совсем мало времени. И он, как можно скорее, соберет раскиданную по комнате одежду, в смысле, свою морскую форму. Он натянет на себя пропахшие табачным дымом и вчерашним кабаком вещи. Оставит скомканные бумажки чужих ему денег на столе. Денег непонятной ему страны. А на этих деньгах лица каких-то важных для этой страны людей. И вот он, оставит все, что у него было в карманах той красотке, эти деньги ему уже не понадобятся, и побежит… чтобы успеть на свой корабль до того, как там пробьют склянки и сыграют зарю.

Он едва успеет. Получит замечание от офицеров за помятую форму и за то, что не брит. А потом корабль выйдет в море. А еще потом, но довольно скоро, крейсер, с этим моряком на борту, будет под развивающимся флагом нестись навстречу подошедшему неприятелю, чтобы вступить в бой. А этот моряк будет, обливаясь потом, стараться как можно скорее заряжать свою пушку, и как можно точнее стрелять. В голове еще будет боль, во рту остатки гадкого кислого вкуса, а еще будет муторно и стыдно, потому что ничего не понятно. Но он будет стараться как можно быстрее стрелять… На нем будет гореть одежда, волосы, он будет задыхаться в пороховом дыму. А еще потом, его не станет. Он исчезнет в огне и воде. Даже не станет его тела. Но он не успеет понять, что он умер. Но ему будет в этот момент не так больно, чем если бы он прищемил палец дверью родного дома. И у него была возможность спастись от стыда, стараясь как можно быстрее стрелять из своей пушки. От стыда, что ничего не понятно, от того, что ни в чем не разобраться.