Текст книги "Полярная гвоздика"

Автор книги: Евгений Коковин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Коковин Евгений
Полярная гвоздика

ЕВГЕНИЙ КОКОВИН

ПОЛЯРНАЯ ГВОЗДИКА

Повесть-путешествие

Живут на нашем Севере Сказки и Легенды, смелые и героические, затейливые и мечтательные, светлые и улыбчивые. Великое множество их, сестриц-волшебниц. Весело и вольготно живут они в теремах резных-узорчатых, в простых крестьянских избах и на сценах сельских клубов, на рыбацких станах, в чумах и на базах оседлости пастухов-оленеводов. И владеют Сказки и Легенды на Севере огромными землями. От древнего города Великого Устюга раскинулись их владения по могучей и раздольной Северной Двине, по медвежьим берегам Беломорья, по неохватным ягельным1 просторам ненецкой тундры до самого Камня-Урала и по далеким заполярным островам до хмурого и сурового батюшки Груманта-Шпицбергена. Много-много сказок и легенд, былин и сказаний на Севере, но никто не знает их больше, чем старый Степан Егорович Поморцев.

1. К ДАЛЕКОМУ ОСТРОВУ

Большой океанский теплоход отправлялся в рейс – к далекому заполярному острову. Палуба теплохода была заполнена пассажирами, а причал – провожающими. Те и другие перекликались, о чем-то напоминали друг другу. Слышались напутствия и пожелания счастливого плавания. Царило то пестрое, веселое, а иногда и чуточку в чем-то тревожное оживление, какое обычно бывает при отплытии большого пассажирского корабля. Старший штурман и боцман были уже на своих местах, на баке – носовой части палубы. Оставались последние минуты прощания с городом. Одним из последних на борт теплохода неторопливо поднялся маленький, но плечистый, бородатый и гривастый старик, похожий на колдуна-лесовика. А еще он чем-то напоминал старого-престарого седого моржа. За плечи старика, словно цирковая обезьянка, цеплялся тощий парусиновый мешок с карманами, обшитыми полосками коричневой кожи. В одной руке пассажир держал старый черный плащ-дождевик, в другой – такую же старую черную шляпу. Хотя старик и походил на колдуна, его никто не испугался, даже маленькие дети, которые были и на теплоходе, и на причале. Наоборот, многие пассажиры старику обрадовались. С теплохода его приветствовали. А молодой капитан судна даже сошел с мостика встречать нового пассажира. В этом большом портовом городе Степан Егорович был старожилом, и все жители хорошо его знали. Да, этого колдуна звали просто – Степан Егорович Поморцев. И был он известен всей стране своими сказками – веселыми, хитроватыми, причудливыми и чуточку растрепанными. Необыкновенные его сказки пронзительно пахли хвоей сосен и елок, растущих на высоких береговых сопках Беломорья. Они искрились кристалликами торосистых полярных льдов. И наполнялись северным шумом – криками белой совы и разбойной чайки-бургомистра, посвистом пуночки, недовольным ревом его заполярного величества белого медведя и завыванием бесноватой и мстительной пурги – хад. А потом в сказке вдруг наступала не то мирная, не то коварная и гибельная тишина штилевого холодного океана и вековечной мерзлоты. Когда-то в давние времена Степан Егорович плавал матросом на больших пароходах, повидал многие дальние чужеземные страны и еще до Октябрьской революции несколько лет жил среди ненцев на заполярном острове Новом, куда сейчас уходил теплоход. Тогда Поморцев был не только моряком, он был художником, полюбив цветные карандаши, краски и глину для лепки еще в детские годы. А в юности он был не только моряком и художником, но и членом революционного кружка в своей морской слободе. Впервые Степан Егорович приехал на остров Новый задолго до революции, скрываясь от жандармов. Знакомый капитан парохода, шедшего в Заполярье, спрятал молодого революционера в своей каюте еще накануне отхода. Сюда жандармы без особого прокурорского указания входить не имели права. Они могли осмотреть трюмы, побывать в кубриках команды, даже заглянуть в пассажирские каюты. Но капитанский мостик и капитанская каюта были местами запретными. Поморцев в том рейсе появился на палубе, когда пароход уже полным ходом шел по Белому морю, держа курс в Ледовитый океан, к острову Новому, и никаких жандармов на судне, конечно, уже не было. Да, это было очень давно, задолго до Октябрьской революции. Тогда и были первые встречи молодого революционера и художника Степана Поморцева с ненцами-островитянами. Тогда он впервые услышал от старых ненцев чудесную легенду об отважном вожде тундровиков Ваули Ненянге, о волшебном цветке полярной гвоздике и о стреле восстания, до сих пор разыскиваемой неуемными одиночками охотниками. Два года прозимовал тогда Поморцев на острове. Он охотился на моржей, тюленей, песцов и записывал от поморов зверобоев и от жителей Заполярья ненцев – затейливые сказки, волшебные легенды и протяжные северные песни. Ненцы любили сказочника, доброго русского человека Поморцева и называли его Тохолкода. Юре, Нинека, что по-русски означает: Учитель, Друг, Старший брат. Он был желанным гостем во всех чумах. Старики ненцы считали за честь посидеть и потолковать с ученым русским у костра, попить чаю, которого у Поморцева всегда было вдоволь. Еще трижды приезжал Поморцев на остров до революции и дважды – после того, как на острове образовался Совет. Все островитяне – от древних стариков до чумазых малышей – были знакомыми и друзьями художника. Он путешествовал по берегам и по тундре – на оленях, на собачьих упряжках и пешком. Он рисовал карандашом и красками тундру, зимой заснеженную, а летом наряженную в неяркое разноцветье ягеля, морошечника, мелкой незабудки, лютика, камнеломки и полярного мака. Он рисовал море, бухты, узкие речушки и высотки, быстрые оленьи упряжки и величественных лебедей на воде и в полете. Ненцы шли к нему за добрым словом и советом, за восьминкой чаю и зарядом пороха и дроби. И никогда они не знали отказа, не слышали от своего друга-юре дурного слова. Таков он был, этот русский человек, умный сказочник-колдун и художник. Маленькая пассажирка Наташа Лазарева, дочь старшего механика теплохода, стояла на палубе у борта. Начались летние каникулы, и проводить их Наташа будет не в городе, не в пионерском лагере, а на заполярном острове. Раньше Наташа часто бывала на судне у отца, много раз провожала его в далекие рейсы, но в море, в Заполярье, девочка отправлялась впервые. Был конец июня. В гости к Лазаревым с юга приезжала тетя, сестра Наташиной матери. Уезжая домой, в Крым, она настойчиво звала племянницу на время каникул к себе в гости. Мать тоже уговаривала Наташу поехать с тетей к Черному морю. Но Наташа, к всеобщему удивлению, наотрез отказалась. Она давно мечтала пойти с отцом в рейс. Она давно хотела побывать в Заполярье, на острове Новый. А сманивал ее туда своими рассказами старинный отцовский друг, метеоролог Алексей Кириллович Осипов. Он многие годы зимовал на острове. Приезжая на Большую землю в отпуск или в командировку, дядя Алеша всегда останавливался у Лазаревых. Мать не хотела отпускать Наташу в Заполярье даже и с отцом: "Ведь там же льды, дикий холод! Ведь там погибли Седов, Русанов, Брусилов, Амундсен!.." Что поделаешь? Мама есть мама! Мама боялась, мама не отпускала, а Наташа настаивала: "Поеду с папой, и никуда больше!" Отец, Петр Иванович, посмеивался над мамой и, обращаясь к дочери, шутливо напевал: "У тебя такой характер, что с тобою не шути! Поехали, доченька! Тебя там ждут! Дядя Алеша ждет, и Илюшка Валей ждет. Хороший мальчишка. Он на острове и родился. А на будущий год мы Илюшку к нам в гости пригласим!" И поездка Наташи была решена. Сейчас Наташа с нетерпением ожидала отплытия теплохода. Матери на причале уже не было. Она ушла раньше отхода, чтобы проводить на железнодорожный вокзал тетю, которая уезжала домой в этот же день. Девочка была в новеньком, настоящем спортивном костюме. Голубой, с белыми каемками на высоком воротнике и на рукавах, костюм был чуточку великоват, но ведь Наташа еще должна была расти. А главное, костюм настоящий, спортивного общества "Водник". И не было этих несносных туфель, а были отличные кеды. В таких кедах можно будет хорошо ходить и по песку и по тундровым болотам. У Наташи две толстенькие косы, заплетенные тоже голубыми лентами. Наташа одно время подумывала: а неплохо бы освободиться от длинных волос, остричься под мальчишку, но мать воспротивилась, и отец поддержал маму. Какая же это девочка, какая это школьница без кос? А глаза у Наташи тоже голубые, глаза северянки. Это хорошо. Вот только нос чуть-чуть вздернут. Но Наташа мирится с этим хотя бы потому, что у отца тоже такой нос, широковатый, и от этого лицо его всегда кажется веселым и добрым. Словом, у Наташи все такое же, как у отца: глаза, и нос, и волосы. И, конечно, такой же характер, о котором мама говорит: "Упрямый. Настойчивый. Беспокойный. Вообще, какой-то такой..." А Наташа считает, что характер у нее обыкновенный и главное – отцовский. Но у папы боевые заслуги. Во время войны он служил на торпедном катере, отличился в боевых действиях против гитлеровцев и награжден двумя боевыми орденами. А совсем недавно за отличную работу на теплоходе, на котором плыла Наташа, папа получил орден Ленина. Что ж, Наташа тоже когда-нибудь отличится, совершит что-нибудь особенное. На теплоходе Наташе уже давно все было знакомо. Она бывала и на капитанском мостике, и в машинном отделении и даже, к ужасу мамы, спускалась в трюмы. Появление сказочника обрадовало и Наташу. Она знала его и часто встречала на улицах своего города. А однажды старый сказочник и художник даже приходил к ним в школу и рассказывал ребятам свои забавные и веселые сказки и чудесные легенды. Когда теплоход отошел от причала, Наташа побежала в каюту, чтобы сообщить отцу о сказочнике. Но Петра Ивановича в каюте не было. При отходе старший механик находился в машинном отделении. Наташа снова поднялась на палубу и увидела Поморцева, окруженного пассажирами. Он что-то рассказывал. Наташа подошла и прислушалась.

2. НЕНЕЦКАЯ ЛЕГЕНДА О РУССКОМ БОГАТЫРЕ

– Есть у ненецкого народа, – негромко и чуть певуче, по-северному, говорил старик Поморцев, – небольшая легенда. ...Когда-то очень давно-предавно хорошо жилось ненцам на своей тундровой земле. Много было оленей. Несметно водились в тундре белый песец и голубой песец, рыжая и чернобурая лисицы и горностай, в море-океане – тюлень, нерпа и морж, рыба всякая. И птицы разной было вдоволь. Посмотрел однажды всемогущий бог Нум с неба на землю и затрясся от гнева. "Негоже так, – в ярости буйной раздумывал Нум. – Негоже, чтобы равная жизнь и на небе и на земле была!" И послал он на землю своих злых духов, приказал им испортить жизнь ненцам. Через год снова посмотрел Нум на землю. Хуже стали жить люди, а все-таки в каждом чуме есть мясо и сало, есть шкуры и одежда. Ненцы даже песни поют. Опять позвал всемогущий бог Нум злых духов, стал их ругать на чем свет стоит: плохо выполнили духи приказ Нума. Попросили злые духи у Нума, у своего повелителя, в помощь себе земных колдунов-шаманов. Согласился Нум, дал им земных шаманов. Спустились злые духи на землю, призвали к себе шаманов, стали совет держать – сообща думать, как сделать ненцев несчастными. Самое страшное придумал самый старый и самый хитрый шаман. Он сказал: – Нужно отнять у людей солнце, и тогда не будет на земле хорошей жизни. Когда солнце спустилось низко-низко, злые духи сняли его с небосвода и отдали шаманам. А шаманы спрятали солнце под самым большим ледником. И стало в тундре совсем темно и холодно. "Будем держать солнце взаперти семь лет, – порешили шаманы. – Сделаем подряд семь полярных ночей. И в темноте тайно будем уводить у ненцев оленей". А одна только полярная ночь длится несколько месяцев. Все холоднее и холоднее становилось в тундре. Озера и реки промерзли до дна. Земля покрылась ледяной корой. Пропал ягель – олений корм. Стали гибнуть от голода олени у ненцев и звери от холода в тундре. Печальной и голодной землей стала тундра. Охотники возвращались из тундры без добычи. И если бы над тундрой не сияла путеводная Нгер-нумгы – Полярная звезда, без нее охотники не нашли бы дорогу к своим чумам и погибли бы. Долго-долго тянулись семь полярных ночей подряд. Шаманы стали еще жаднее и надумали пока оставить солнце под ледником. "Пусть еще семь полярных ночей подряд пройдет, – порешили они. – Мало еще мы отобрали у людей оленей". Из тундры улетели все птицы. Ненцы стали болеть разными болезнями. Многие замерзли, потому что не было оленьих шкур и мехов. Многие умерли с голоду, потому что не было мяса и сала, не было рыбы и морского зверя. Прошло еще семь полярных ночей подряд. Созвал Нум своих злых духов, похвалил за то, что испортили жизнь на земле. Понеслись духи на землю, созвали всех шаманов, стали злую думу думать. "Если освободим солнце, – думали духи и шаманы, – всемогущий Нум опять разгневается, потому что ненцы опять будут жить хорошо. Солнце, еще горячее и светлое, пусть лежит под ледником и остывает". Обрадовались такому решению шаманы: "Последних оленей у ненцев уведем, пока они совсем не станут безоленными. А без оленей в тундре не житье. Олень ненца кормит, олень ненца одевает. Ненцы все перемрут. Останемся мы одни. Тогда и солнце достанем из-под ледника..." Одна за другой проходили полярные ночи. Даже шаманы потеряли им счет. Все так бы и продолжалось. И погибли бы ненцы в своем родном краю. Но однажды в тундре появился русский богатырь. Он пронесся по тундре с такой быстротой, что за его упряжкой не могли угнаться даже самые быстрые ветры. Он собрал всех бедьяков-ненцев и так сказал: – Мы, русские, отказались от своего бога. Мы прогнали всех своих богатеев и попов-шаманов. Если хотите, чтобы не вымер, чтобы продолжался ваш род, берите луки и стрелы, идите в бой против кулаков-многооленщиков и шаманов. Отберите у них ваших оленей. Я вам помогу! Семь дней темных и семь ночей тьма-тьмущих длилась битва бедняков ненцев во главе с русским богатырем против шаманов и злых духов. Стрелы летели подобно пурге. Не выдержали шаманы и духи, разбежались, а многие попали в плен к беднякам. После битвы посмотрел русский богатырь на мертвую тундру, огляделся и далеко-далеко увидел столб пара. – Что это? – спросил он у ненцев. – Мы не знаем, – отвечали ненцы. – Спросим у пленных шаманов. Они все знают. Привели пленных шаманов. Русский богатырь спросил у них, почему пар поднимается над тундрой. – Это под землей костер горит, – отвечали хитрые шаманы. – Там хозяин тундры живет. Не поверил русский богатырь шаманам, пошел туда, где виднелся пар. На пути встретил он горячую реку, что вытекала из-под ледника. Догадался русский богатырь, что обманули его шаманы. Догадался, что здесь спрятано украденное солнце. Ударил он с силой своим острым топором по леднику ледник раскололся. И из трещины выскочил в тундру яркий солнечный лучик. Высвободил богатырь солнце из-подо льда, взошел на самую высокую сопку и с силой метнул солнце в небо. И на великую радость ненцев засияло солнце над тундрой. Засияло пуще, чем прежде, чем при давних предках, засияло ярче и горячее. Растаяли льды и снега. Ожили озера и реки. Вернулись в тундру звери и птицы. Хорошо, свободно, радостно стали жить ненцы, как никогда, ни в какие времена не жили их предки. А русский богатырь взял с собой молодых ненцев и ненок, чтобы учить их в больших городах, чтобы стали они учителями и докторами. Проведав о таких делах, рассердился бог Нум на своих злых духов и в гневе превратил их в пыль и прах. А шаманов разогнал по тундре. Оставил на земле вредить людям одну только злющую старуху хад – пургу. И перестал с тех пор бог Нум смотреть на землю, а сам забрался так далеко и так высоко, что его больше уже никто не увидит. Да и раньше-то ненцы его никогда не видели. А богатыря того русского, как говорят старики ненцы, звали Ленин. И еще говорят, что ненцы в благодарность подарили русскому богатырю волшебный хаерад – цветок. Такова легенда. ...Теперь ежегодно, когда после долгой полярной ночи лучистое, словно вновь рожденное, солнце впервые показывается над горизонтом, заливая снежные просторы радужным светом, все живое оборачивается к нему. Останавливаются в тот момент оленьи и собачьи упряжки, и люди, затаив дыхание, смотрят на солнце, приветствуя его радостными улыбками. Женщины, дети и старики выходят из домов и чумов. Даже собаки, насторожив уши, не спускают глаз с огненного диска. В этот праздничный для всей тундры день ненцы вспоминают сказания и легенды о потерянном и возвращенном солнце. В этот день они особенно ясно сознают, что обновленное солнце пришло к ним вместе с Советской властью. А когда после ослепительного полярного лета-дня солнце опять надолго уходит за горизонт, в уютных домах на базах оседлости у ненцев ярко загораются лампочки Ильича, могучего русского богатыря. ...Между тем теплоход прошел всю реку и вышел в открытое море. Просторное, с одной стороны уже безбрежное, море было спокойно, и солнечные отблески искрились, словно тонули и вновь вспыхивали на его лазурной глади.

3. ЛЕГЕНДА О ВОЖДЕ ВОССТАНИЯ

Море для Наташи, впервые оказавшейся на его бескрайних просторах, было уже сказкой. Полный и загадочный горизонт можно увидать только на море. Из-за горизонта приходят легенды и сказки. Так думала Наташа, потому что вскоре на теплоходе, при легком морском волнении она встретилась с другой легендой, словно пришедшей из-за горизонта. И опять ее рассказывал старый сказочник Поморцев. То была прекрасная, трогательная и героическая легенда. Легенда об отважном Ваули Ненянге, об умном и сильном Ваули – вожде ненецкого народа, о том славном герое тундры, что поднял своих соплеменников на смелое восстание, о Ваули, который долгое время был грозой тундровых богатеев-многаоленщиков и царских воевод. Он стоял за правду, защищая безоленных бедняков. ...В прошлом веке, лет полтораста назад, на Большой земле в тундре появился возмутитель спокойствия, молодой ненец Ваули, по прозвищу Ненянг, что по-ненецки означает комар. В те времена, как и теперь, большие стада оленей паслись в тундре, но владели этими стадами ненецкие богатеи-кулаки, а безоленные бедняки были у них в батрачестве, в пастухах. Жили безоленщики, вечно забитые и голодные, в беспросветной нужде и нищете. Все ненцы должны были платить в царскую казну ясак – налог мягкой рухлядью. Назывались мягкой рухлядью песцовые и лисьи меха. Если мехов хватало на ясак, жалкие остатки их ненцы выменивали у русских торговцев на муку, чай и табак. С горечью, гневом и негодованием смотрел благородный Ваули на нищенскую жизнь своих соплеменников. Долго думал молодой охотник, как помочь беднякам. И надумал. Кликнул Ваули клич по тундре, собрал своих ближайших товарищей, таких же, как он сам, метких стрелков-охотников, и образовал из них летучий отряд. Как говорится о том в легенде, молва о Ваули и о его призыве к восстанию понеслась по тундре быстрее оленьих упряжек. Несли молву на стремительных крыльях чудесные сказочные птицы. За молвой по ненецким стойбищам помчались быстрые оленьи аргиши1 со смельчаками. Были у этих смельчаков особые стрелы – сигналы к восстанию. Этими стрелами звал Ваули Ненянг своих соплеменников на борьбу против богатеев, царских воевод и чиновников. На легких оленьих упряжках отряд Ваули всегда неожиданно и молниеносно налетал на кулацкие стада и угонял оленей. Свою добычу Ваули раздавал беднякам ненцам. Пожилые и старые ненцы и ненки и даже ребятишки знали и уважали отважного Ваули, любили его за добрые дела. Тайком все они помогали своему вождю и покровителю. Бесстрашный ненец и его многочисленные товарищи стали грозой для местных богачей, русских торговцев и царских чиновников. Отряд быстро рос, а его внезапные налеты на стада и кулацкие чумы становились все более дерзкими. И тогда царские воеводы послали в тундру много-много солдат и казаков. Однажды Ваули и несколько его товарищей попали в засаду и были схвачены. Их привезли в Обдорск. – Тогда это было село, – пояснил Поморцев своим слушателям, – а теперь Обдорск – большой город и называется по-другому – Салехард. Захваченных зачинщиков восстания сослали еще дальше, на восток. Но вскоре они бежали из ссылки. Ваули снова собрал отряд, и еще больше прежнего. Помимо отряда, сторонников у Ваули в тундре становилось все больше и больше. Под надежной защитой и с помощью повстанцев легче стало жить, и ликовала бедняцкая тундра. Зато все сильнее озлоблялось на Ваули многооленное кулачье. Перед очередной ярмаркой в Обдорске Ваули уговорил многих своих соплеменников не платить налог и не менять меха у торговцев до его распоряжения. Он сказал, что потребует установить новые цены на меха, более выгодные для тундровых охотников. До Обдорска, до купцов и царских воевод дошел слух, что полуторатысячный отряд Ваули приближается к селу. Перепуганные чиновники и воеводы послали гонцов за помощью, за казаками. Но Ваули, предупрежденный об опасности, не пошел в Обдорск, а царские войска выйти в тундру побоялись. Тогда чиновники пошли на хитрость, на обман. Они приказали своему ставленнику, местному князьку и богачу Тайшину выехать в тундру для переговоров с вождем восстания. В тундре Тайшин встретил огромный отряд вооруженных повстанцев. От имени царских властей он клятвенно пообещал Ваули выполнить все требования ненцев-бедняков – пастухов и охотников. А вождя сманил в Обдорск якобы в гости для дальнейших переговоров. Ваули отобрал два десятка самых сильных, смелых и надежных товарищей и поехал в село. Когда в Обдорске в сопровождении Тайшина он вошел в указанную ему избу и едва успел скинуть совик, тут же ворвались казаки и стражники. Тайшин обманул ненцев, коварно предал Ваули. После жестокой, но неравной борьбы ненцев связали. Ваули плюнул в лицо подошедшему к нему Тайшину, но плевок попал на мундир исправника. Озлобленный исправник еще больше разгневался. Ваули жестоко избили и заковали в кандалы. Потом его вместе с товарищами под стражей отправили в далекий Тобольск. Военный суд приговорил вождя восстания к смертной казни, а его верных друзей – к пожизненной каторге. Говорили в тундре, что Ваули Ненянгу снова удалось бежать. Некоторые, в те времена еще суеверные, ненцы передавали слухи, что казненный Ваули бессмертен, что он воскрес и скоро вернется в тундру. – Этого в легенде ненецкой нет, – сказал Поморцев, – но среди русских шли разговоры о том, что отважного вождя ненецкого народа в Тобольске видели декабристы. Возвращения своего героя и защитника ненцы так и не дождались... – Теперь, – сказал Степан Егорович, – старые ненцы говорят: "Дух нашего Ваули вернулся!" Для них народная власть и новая жизнь в Заполярье – это и есть дух их отважного вождя Ваули Ненянга, погибшего за свой народ полтораста лет назад.

4. ЛЕГЕНДА О ВОЛШЕБНОМ ЦВЕТКЕ

Наташа спала на диване в отцовской каюте. Во сне она видела вождя восстания Ваули Ненянга и сказочника Поморцева. Они ехали на оленьей упряжке и разговаривали. И Наташа ехала вместе с ними куда-то далеко-далеко. Как хорошо покачивает на нартах! Слышно какой-то чуть уловимый шум. Что это?.. Полозья скрипят или приближается злая пурга?.. Ведь Наташа никогда в жизни не ездила на оленях. Наташа смотрит на Ваули Ненянга – с ним и со Степаном Егоровичем ей ничто не страшно. – Это очень хорошо, что девочка побывает в Заполярье, – говорит Степан Егорович. – Она увидит много необычайного, услышит много интересного и никогда ею не слышанного, она встретит много хороших, добрых и смелых людей. Это очень хорошо, Петр Иванович. "Почему Петр Иванович? – подумала Наташа. – С нами едет отважный ненец Ваули, а сказочник говорит "Петр Иванович". Она приоткрыла глаза. Но что это? Нет никакой тундры, нет нарт и оленей. И нет Ваули Ненянга. Но есть Степан Егорович, и Наташа слышит его голос. И напротив сказочника сидит Наташин отец, Петр Иванович, старший механик теплохода. И Наташа лежит на диване, в его каюте. И шум слышится из машинного отделения. Теплоход размеренно покачивает. Как жаль, что нет бесстрашного Ваули! Но зато все-таки она, Наташа Лазарева, едет в Заполярье, на остров Новый. И еще оказывается, папа знаком со сказочником Поморцевым. – Девочка пойдет в тундру, – продолжал Степан Егорович, – и, может быть, она найдет хаерад-цветок, солнечный цветок, приносящий земле тепло. Очень давно один русский ученый видел этот цветок на Большой земле, недалеко от отрогов Пай-хоя, у охотника Лап-тандера. Ученый назвал цветок полярной гвоздикой. Он просил Лаптандера подарить или продать хаерад-цветок, но охотник побоялся, что продажа теплого солнечного цветка рассердит других ненцев и наведет на чум Лаптандеров горе и несчастья. – Почему же солнечный цветок он назвал гвоздикой? – спросил Петр Иванович. – Хаерад – цветок ярко-красный. А гвоздика, вы знаете, цветок революции, символ счастья. Может быть, этот ученый слышал о Ваули Ненянге и знал, что вождь ненцев всегда хранил у себя хаерад-цветок. И хранил он цветок солнца вместе со своей стрелой восстания. А вот мой друг, нынешний председатель островного Совета, Филипп Ардеев составил проект отепления заполярного острова Нового. Проект изумительный, смелый, он может показаться фантастическим, а кое-кому даже сумасбродным. Но в Москве и в Ленинграде есть ученые, которые проект Филиппа считают реальным и поддерживают его. Так вот, свой проект Филипп Ардеев называет "Хаерад-цветок", или "Полярная гвоздика". – Что же это за проект? – спросил механик. – А где я найду солнечный цветок? – спросила Наташа. – О, уже проснулась, полярница – сказал отец. – Вставай и знакомься. А потом будем ужинать. Наташа встала и поздоровалась со сказочником. – Где я найду солнечный цветок? – повторила она. – Какой он? – Есть у нас в России такое растение – кипрей, а в народе его еще называют иван-чаем, – оказал Степан Егорович. – Это удивительный цветок. Он выделяет теплоту и тем спасает от заморозков другие растения, растущие рядом. Писатель Константин Георгиевич Паустовский назвал кипрей заботливым и самоотверженным цветком, защитником растений. И еще Паустовский сказал, что жизнь, окружающая нас, хотя бы жизнь вот этого простенького и скромного цветка кипрея, бывает интереснее самых волшебных сказок. Так вот, хаерад-цветок, или полярная гвоздика, обладает таким же чудесным свойством, как кипрей, еще даже в большей степени. Хаерад-цветок излучает теплоту, обогревает вокруг себя воздух и почву, спасает от осеннего холода и от инея соседние растения, пока их не покроет первый снег. Но кипрея всюду много, а хаерад-цветок находили лишь очень редкие счастливцы. Листья кипрея иногда заваривают вместо чая, потому он и зовется иван-чаем. А из хаерада чая не заваривают, да и вряд ли он годится для этого. Зато, говорят, расцветая на долгое время, он может на несколько метров вокруг себя даже снег растопить. И сейчас во всем Ненецком округе, на всех заполярных землях едва ли сыщешь два-три человека, которые видели бы волшебный солнечный цветок. И еще говорят, что имеющий полярную гвоздику сможет заглянуть в далекое прошлое и может увидеть далекое будущее. Вот этот хаерад-цветок и подарили Ленину старые ненцы в благодарность за возвращенное солнце. Вероятно, потому Филипп Ардеев и назвал свой проект отепления острова именем солнечного цветка. И потому еще, что жители холодных стран всегда мечтали о тепле для своей земли, а проект отепления заполярного острова – дело будущего. – А вы видели полярную гвоздику? – спросила Наташа. Степан Егорович отрицательно покачал головой. – Нет, я никогда не видел хаерад-цветка. Но я видел рисунок цветка, сделанный моей ученицей, ненецкой девочкой Любашей-Мэневой. Она нашла хаерад и нарисовала красками, но сорвать побоялась. Когда Мэнева вернулась в становище и рассказала о цветке, ей не поверили. Ей сказали, что цветок нужно было вырыть с корнями и привезти в становище, чтобы посадить поблизости. Недели через две Любаша-Мэнева снова поехала в глубь острова на охоту, но цветка солнца она найти уже не могла. Так и посчитали, что всю эту историю Мэнева сама придумала. Но я верю Любаше-Мэневе, она правдивый человек. И она очень хорошо нарисовала полярную гвоздику. Я именно таким и представлял этот волшебный красный цветок. А тебя, Наташа, на острове я познакомлю с Мэневой. У этой женщины – матери Илюши Валея, печальная история, но окончилась она для Мэневы-Любаши все-таки хорошо. В каюту принесли ужин – салат из помидоров, шницель и кофе. По приглашению Петра Ивановича все принялись за еду. Обычно механик завтракал, обедал и ужинал в кают-компании с командным составом теплохода, но сегодня у него был гость, и ужинать он остался в своей каюте. – Степан Егорович, а я найду полярную гвоздику? – спросила Наташа. – Может быть, и найдешь. Но на острове есть еще другая полярная гвоздика, только это не хаерад. Ботаники ее называют Дианчис супербюс. Такой гвоздики на острове можно найти много, но она не излучает тепла. Мы будем искать хаерад-цветок вместе. Мы позовем Илюшу Валея и его мать Любашу-Мэневу. А может быть, с нами поедет в тундру и отец Илюши. Он хороший охотник, и лучше его никто не знает остров. – Пойду в машину, посмотрю, – сказал Петр Иванович, поднимаясь. – Извините меня. – А мы – на палубу, морем полюбуемся. – Поморцев тоже встал. – Я расскажу Наташеньке о Мэневе.

5. ЛЮБАША-МЭНЕВА

Они познакомились и подружились давно, еще тем летом, когда на остров Новый привезли по бревнам разобранный дом – школьное здание. Он знаменитый на Севере сказочник и художник Степан Егорович Поморцев и маленькая девочка Любаша, которую по-ненецки звали Мэнева. После короткого канонадного шторма бледная июльская ночь присмирела над Медвежьей губой на острове Новом. Незаходящее полярное солнце укрылось за серыми клочковатыми облаками. Сухие, лохматые снежные перья тихо ложились на палубу и на тенты люков пришедшего парохода. Редкие и легкие, в унылом застывшем воздухе снежинки были почти невидимы. Едва пароход отдал якорь на рейде губы, как к его борту подошли пузатый четырехвесельный вельбот и полдесятка стрельных ненецких лодок. На вельботе приехал председатель островного Совета Филипп Ардеев. Старенький, но еще крепкий вельбот – прошлогодний подарок моряков гидрографического судна – был гордостью председателя. Капитан на мостике еще отдавал штурману последние распоряжения, а председатель по штормтрапу уже ловко вскарабкался на борт парохода. За ним так же быстро и ловко поднялась девчушка-ненка лет восьми. Она была одета в новенькую паницу, расшитую затейливыми цветными узорами-лентами. – Ты чего, Филипп Иванович, торопишься? – крикнул с мостика капитан. – Не мог подождать парадного трапа?! Председатель махнул рукой, хотел что-то ответить, но тут же попал в объятия Степана Егоровича Поморцева, своего старого знакомого. Последовали обычные при подобных встречах, нарочито бодрые и в то же время стеснительные "Ну, как?", "Что нового?", "Как здоровье?" И такие же ответы, краткие, улыбчивые "Да так", "Все хорошо". Они не виделись два года и теперь с любопытством рассматривали друг друга. Девочка, смело и бойко взобравшаяся по зыбкому штормтрапу, на палубе вдруг присмирела и прижалась к переборке. – А это кто? – спросил Поморцев. -У тебя, Филипп Иванович, дочерей-то, кажется, не было. – Не было, – смущенно ответил председатель. – Теперь вот есть. – Ну здравствуй, – Поморцев протянул девочке руку. -.Давай знакомиться. Как тебя зовут? Девочка исподлобья взглянула на Поморцева и нахмурилась. – Люба ее зовут, – сказал председатель. – Люба, Любовь, – сказал Поморцев. Он высвободил из рукава паницы руку девочки. – А меня зовут дед Степан Поморцев. Я тебе, Люба, сказки буду рассказывать. Много-много сказок! Паница у тебя богатая, Люба. Прямо княжна самоедская! Девочка перестала хмуриться, но молчала и удивленно смотрела на бородатого и гривастого, невысокого человека в поношенном черном плаще. Минут десять спустя капитан, сказочник и гости с острова уже сидели в кают-компании. – Значит, школу привезли? – спросил председатель. – И школу, и учителя, – сказал Поморцев. – Теперь, Люба, ты будешь учиться в школе. Будешь? Девочка дичлнво молчала. К чаю Поморцев принес из своей каюты банку варенья, а Любе подарил плитку шоколада с гривастым львом на этикетке. Девочка долго рассматривала этикетку, потом посмотрела на Поморцева и неожиданно сказала: – Ты такой. У тебя голова такая. Капитан и сказочник расхохотались. Люба смутилась и добавила: – Только у тебя глаза не такие, не злые... – Вот это хватка, – продолжал смеяться капитан. – Вот сравнила! Мы думали, что вы, Степан Егорович, больше похожи на моржа, а оказывается, вы – лев. И в самом деле похож, и правильно подметила: глаза то у вас не львиные. Только шевелюра с бородой. Подступало утро. Оно было таким же бледным и унылым, как и полярная ночь. Председатель ушел в каюту к капитану. Сказочник остался с Любой на палубе. На первых порах Степан Егорович рассказал коротенькую сказку. Люба внимательно слушала, но все время молчала, не сказала ни одного слова. И все же она становилась все доверчивее и спокойнее. А еще больше они познакомились и потом подружились уже на острове – в маленьком домике островного Совета, где жил председатель Филипп Иванович Ардеев. Всех знал на острове Новом Степан Егорович, даже шамана, ныне безработного и редко появляющегося в становище Медвежьем. А вот маленькую ненку Любу, которую по-ненецки звали Мэнева, он увидел в первый раз. Ее историю Поморцев узнал позднее от Филиппа Ивановича, у которого жила девочка. Отец Любы-Мэневы погиб на глазах у товарищей вблизи от Медвежьей губы в год рождения дочери. С двумя другими молодыми ненцами он выехал охотиться на чистиков, а встретился с моржом. Оба ствола ружья у охотника были заряжены дробью, бессильной перед огромным зверем. В скорости хода крошечная стрельная лодка тоже уступала моржу. Страшный удар бивнем по корме решил исход борьбы. Русский поп крестил девочку в часовне и назвал Любовью, а бабка Тасей противилась попу, ненавидела свою невестку Устинью, мать Любы, и звала девочку Мэневой. Тасей, уже взрослой, сама была насильно окрещена, но крест не носила. Она была еще не старая, но злая и упрямая женщина. Через год после гибели сына Тасей выгнала из чума невестку, и той пришлось с маленькой дочерью пойти к старому отцу Хатанзею. Свои три десятка оленей Любина бабка пасла в глубине острова, далеко в тундре. Она зналась с шаманом и в своем чуме хранила деревянных божков. Выезжая на охоту и на рыбалку, Тасей прятала древних дедовских божков под малицей в надежде на их помощь. Три года на острове об Октябрьской революции даже не слышали. Пароходы из Архангельска не приходили. Не приезжали на своих карбасах с Большой земли и русские промышленники и торговцы. За это время вдовый ненец Филипп Ардеев посватался и женился на вдове Устинье, матери Любы. Весть о новом замужестве невестки быстро долетела до чума Тасей. Взбешенная бабка запрягла оленей и понеслась в Медвежье. Она надумала отобрать внучку, но в пути сообразила, что девчонку ей легко не отдадут. Надоумил шаман, к которому Тасей заехала посоветоваться. Она выкрала девочку, когда Филиппа и Устиньи не было в чуме. Когда же Устинья, догадываясь, куда пропала Любаша, вместе с мужем подъехала к чуму Тасей, бабка встретила гостей с ружьем наготове. Так и осталась пятилетняя Люба-Мэнева жить у злой, нелюбимой, почти чужой бабки. – Нету у Тасей сына, – говорила бабка Любаше. – Нету у Тасей внука. Тасей будет старая. Мэнева будет оленей пасти, на охоту ходить, старою бабушку кормить. Так говорила Тасей, но сама она не очень заботилась о внучке и кормила ее дурно. Так говорила Тасей, но большая-большая старость была от нее еще далеко. А вообще Тасей говорила мало. И еще меньше говорила маленькая Люба. Подолгу оставаясь в чуме одна, она росла молчаливой и запуганной. Бабка выменивала у русских на песцовые шкурки водку и табак, и тогда девочка особенно боялась ее. Пьяная бабка плясала и пела и заставляла Мэневу курить трубку. Любаша кашляла, плакала и пыталась убежать. Но Тасей хватала ее, больно трясла за плечи и потом бросала на шкуры, а сама во весь голос пела, дико завывая, и плясала. Но вот в прошлом году Филиппа Ардеева избрали председателем островного Совета. Он переехал из чума в дом, а Устинья стала просить его вернуть в семью дочь. Дважды выезжал Филипп в тундру и упрашивал Тасей отдать девочку. Но бабка и слышать ничего не хотела и гнала председателя. И только перед майскими праздниками к Тасей за девочкой вместе с Филиппом и старым Хатанзеем отцом Устиньи – поехал русский метеоролог Осипов. Он не испугался ружья Тасей, подошел к ней и сказал: – Островной Совет постановил вернуть Устинье ее родную дочь. Ты слышишь, Тасей, Совет постановил, народ, все жители острова постановили. Метеоролог отстранил бабку и вошел в чум. Мэнева перепугалась и спряталась в шкуры. Оснпов силком вывел ее из чума и усадил на нарты. В бессильной злобе стояла Тасей у своего чума и молчала. И когда аргиш Филиппа тронулся в обратный путь, она завопила на всю тундру. – Мэнева моя! Мэнева будет моя! За несколько лет впервые в тот день поела Люба вдоволь и вкусно. Устинья была вне себя от радости и сразу принялась шить дочери новую паницу из давно припасенной шкуры белого оленя. Трудно приживалась Любаша в необычном для нее жилье – деревянном доме. Она охотно помогала матери по хозяйству, но мало разговаривала даже с ней. Расположения нелюдимки не могли добиться ни Филипп, ни метеоролог Осипов, ни сверстницы из ближнего стойбища. Чудо сотворил сказочник и художник Поморцев. С дня приезда девочка потянулась к нему. Может быть, тому причиной была его необычная внешность. А может быть, ей понравилась веселая, а под конец чуть грустная сказка, рассказанная Степаном Егоровичем. Но только на другой день они вдвоем уже отправились в маленькое путешествие по берегу Медвежьей губы. Поморцев прихватил с собой этюдник. На глазах у изумленной Любаши он нарисовал акварелью прибрежною сопку и около нее отдыхающую оленью упряжку. Конечно, Любаша никогда и ничего не слышала о Ленине. Поморцев рассказывал ей о великом вожде. Девочка многого не понимала, но она уже стала во всем верить Егорычу, как по примеру других ненцев называла сказочника. Она чувствовала в большом человеке, о котором говорил Егорыч и который жил далеко-далеко, в Москве, своего большого друга, друга ненцев. Она постоянно спрашивала: – Когда Ленин приедет к нам? – и просила: Привези к нам Ленина! Поморцев подарил девочке маленький гипсовый бюст Пушкина и прочитал ей "Сказку о попе и работнике его Балде". И опять многого не поняла Любаша. Держа бюст поэта, она спросила: – Это сядэй? Сядэй был у бабки Тасей – деревянный божок. Таких божков русские торговцы и промышленники называли болванами. – Нет, это не сядэй, – объяснял Поморцев. – Это тоже большой русский человек. Он писал стихи. Он писал книги. Веселый Пушкин со своими сказками сопровождал старика и девочку в их длительных походах по берегам бухты и ягельным просторам тундры. Впереди вышагивал Кот ученый под охраной семи богатырей. А путешественников охраняли еще тридцать три богатыря во главе с дядькой Черномором и князем Гвидоном. Тут же следовали отважный Руслан и хитроумный Балда. И даже золотая рыбка приплыла из Синего моря в Ледовитый океан и превращала Любашу то в прекрасную царевну Лебедь, то в добрую фею. И маленькой ненке очень хотелось самой творить хорошие дела для хороших людей. О приезде русских с Большой земли прослышала Тасей. У нее давно окончились запасы пороха и дроби, давным-давно не было табаку и чаю, заканчивалась мука. Но велика была ее досада, когда она узнала, что приехали не торговцы. Кое-что она выменяла на шкурки у команды. У советских моряков были табак и чай. Но не было пороха, муки и водки. Переждав, когда Филипп ушел из дому, Тасей зашла к невестке. Поморцева она видела и раньше, в прошлые его приезды на остров. Войдя в дом, Тасей прикинулась больной и доброй. Она даже подсунула Любаше песцовую шкурку, которую девочка тут же отодвинула от себя. Незлопамятная Устинья накормила бабку, наделила ее хлебом и сахаром. Старуха отказалась лечь на кровать. Валяясь на полу, на оленьей шкуре, она охала и стонала от мнимой боли. 6. ХЛЕБНЫЙ БОЖОК