Текст книги "У нас в посольстве, или дипломаты тоже люди!"

Автор книги: Евгений Шмагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

А может быть, никому ничего не говорить, срочно прибрать шальную наживу к рукам и втихомолку испариться? Впрочем, нет, тайком и быстро не выйдет никак. Тем более семейному человеку. Не бросать же жену и детей, без них невозможно. Это ясно как божий день. Посольским работникам, например, запрещено открывать счета в здешних банках. Заработанное непосильным трудом каждый хранит в сокровенных местах собственного жилища. Так что сообщить запрошенные банковские реквизиты однозначно не получится вследствие отсутствия таковых. Придётся уговаривать компанию выплатить наличными, и бабушка ещё надвое сказала, что этот вариант пройдёт. Но даже если деньги в конце концов окажутся в его руках и представится возможность дерануть куда глаза глядят, то вся эта замысловатая операция так или иначе немедленно раскроется. И вот тогда бывшему атташе советского посольства припомнят всё, что было и – в десятикратном размере – что не было.

Фёдор напряг воображение: измена Родине, бегство на Запад, политическое убежище, заочный секретный суд в Москве, суровый, но справедливый приговор, похищение бывшими коллегами, тайное пересечение государственной границы в багажнике автомобиля с дипломатическим номером, расстрел в Бутырке, жуткий позор для семьи и родственников, жене и детям придётся менять фамилию и место жительства, обличительные статьи в «Литературке» или – не дай бог – в самой «Правде»… Кошмар, армагеддон какой-то… Новоиспечённому миллионеру стало жалко самого себя, незаслуженно униженного и оскорблённого. «Граждане судьи, а ведь я никого не убил и не ограбил, всего-то нежданно-негаданно, но достаточно честно обогатился. Так в чём же преступление, за что наказание?» На глазах выступили слёзы. Находиться в одном постыдном ряду с предателями родины и шпионами враждебных государств его совсем не прельщало… Нет уж, это слишком, он не христопродавец, не клятвопреступник и никогда таковым не станет. Решительно и бесповоротно Славин отогнал несуразные мысли. Легализовать законное следует по закону.

Дома на обеде (борщ и сосиски) у него так и чесался язык, чтобы сообщить супруге сногсшибательную новость. В конце концов, если разобраться по справедливости, это её выигрыш. Не было бы столь невероятного разворота событий, если бы Наташа не заказывала всю ту чепуху, которая каждый раз приводила к семейным неурядицам. Разумеется, её требуется посвятить, но не сейчас, попозже, вечером, когда внутри него самого уляжется волнение и он сможет что-то предложить. В послеобеденные часы Фёдор то и дело оставлял без присмотра рабочий станок – заваленный газетами стол с раскрытым пустым блокнотом, ножницами и парой шариковых ручек. В мирской тишине, на участившихся перекурах среди родных берёзок на заднем дворике или в пыльной клетушке, заставленной собраниями сочинений классиков марксизма-ленинизма и потому именовавшейся библиотекой, он тщательно обмозговывал последовательность дальнейших шагов.

Среди возможных вариантов фигурировал и самый что ни на есть простой и надёжный – отправить счастливый (или злосчастный?) конверт в мусорное ведро, напрочь забыть о выигрыше, никого ни во что не посвящать, не забивать голову проблемами ни себе, ни другим. Стоит ли овчинка выделки? Однако после скрупулёзного рассмотрения он всё же отверг эту мысль. Да, так оно и есть, шансов выцарапать целый миллион, по всей видимости, набиралось не слишком много. Ну а если убавить аппетит, пойти на компромисс, попытаться приобщиться хотя бы к частице выигранной суммы? Небольшому бюджету молодой семьи с таким простором искушений вокруг пошли бы на пользу и куда более скромные средства.

Перед выездом в загранкомандировку в родном отделе высотки организовали курсы повышения деловой квалификации. В различных сферах советской жизни в то время получила широкое распространение система наставничества, содержавшая немало разумного. Система эта предполагала передачу положительного опыта от старшего поколения младшему. МИД, жизнедеятельность которого на любых этапах истории выстраивалась на основе законов и подзаконных актов, обычаев и нравов большой страны, разумеется, ни в коем случае не мог оставаться в стороне от этого всенародного и общепартийного движения. Практически во всех подразделениях центрального аппарата в обязательном порядке проходили занятия под строгим и неусыпным контролем министерского парткома.

Более опытные и искушённые в премудростях дипломатии коллеги старались научить новобранцев вроде бы несущественным, но в реальной жизни исключительно востребованным элементам профессионального мастерства – как устанавливать связи, вести беседы и их протоколировать, как быстро и грамотно реферировать прессу, как строить публичные выступления и отвечать на провокационные вопросы, как правильно сочинять всевозможные дипломатические документы… К сожалению, вся эта азбука профессии почему-то осталась за скобками институтской программы в МГИМО, не говоря про иные вузы. Поэтому министерство было вынуждено, как это сплошь и рядом происходило во многих других областях государственной жизни, на марше исправлять недоработки образовательной политики, завершая процесс обучения и стыкуя теорию с практикой.

Параллельно с «профучёбой» на Смоленке, как опять же по всем другим адресам Советского Союза, разворачивалась школа «политучёбы». На также обязательных к посещению семинарах «политпросвещения» обычно на все лады перепевалась одна и та же трепетная мелодия о преимуществах советского образа жизни и миролюбивой внешней политике родного государства. В отличие от экзекуции этим граммофоном пропаганды рассказы опытных сослуживцев воспринимались глотком кислорода в давным-давно непроветривавшихся помещениях. Это были чрезвычайно полезные, доброжелательные советы тех, кто был искренне заинтересован в передаче эстафетной палочки в надёжные руки следующих поколений.

Среди тем, поднимавшихся на отдельских инструктажах, начинающему мидовскому работнику Славину запомнились наставления по части ведения переговоров. Этот стержневой элемент науки дипломатии, оказывается, базировался на хорошо знакомых правилах базарной торговли. Ты, например, хочешь за рубль купить огурцы, а продавец предлагает их за два. Начинаешь торговаться, и конечный результат неизбежно установится где-то между этими двумя ценниками. А вот где конкретно, у рубля с 20, 50 или 90 копейками, этот рубеж как раз и будет зависеть от многих факторов. Ключевой – профессиональное мастерство продавца и покупателя, владение искусством предлагать и соглашаться, отвергать и принимать, рисковать и блефовать. Причём в основу переговорной стратегии и тактики должны быть положены чётко выверенные приоритеты, предварительно подвергшиеся взвешиванию на аптекарских весах. Фёдор помнил, что перед началом любого торга следует определить программу-максимум и программу-минимум, наметить маршрут продвижения от первой ко второй посредством грамотно расставленных компромиссов, а также нанести условную красную черту, переступать которую переговорщик, исходя из собственных интересов, не вправе ни при каких условиях.

Принципиальное стратегическое решение – действовать исключительно по правилам, дабы не вступить в конфликт с совестью и законом, – было принято и обжалованию не подлежало. Оставалось обозначить путь следования к намеченной цели. Такие вычурные схемы на большом куске ватмана, напоминавшие что-то среднее между военными картами с изображением дислокации войск и плакатами с наглядной агитацией в стиле художников-авангардистов, обожал посол. Когда-то он трудился в одном из самых престижных подразделений МИД СССР, исполнявшем роль генштаба министерства, поэтому привык составлять чёткий и поэтапный план действий. На внутрипосольских совещаниях он то и дело, как на своей прежней работе, расчерчивал механизм выполнения любого задания в виде прямоугольников, квадратов, кружочков и многочисленных стрелочек с непременным изобилием восклицательных и вопросительных знаков, плюсов и минусов, не исключая даже иероглифов из правил дорожного движения (среди последних любимым был «кирпич»). Большинство коллег потешались над этой манерой, в прошлом достаточно распространённой в госаппарате, а Славину она приглянулась. Поэтому в знак почтения перед одним из патриархов советской дипломатии он предпочёл изобразить план предстоящих мероприятий в виде некоего эскиза с понятными ему одному буквами, цифрами и условными знаками.

Вечером после ужина (сосиски и чай), уложив спать детей, Фёдор, наконец, решился. Уткнувшись в телевизор и как бы с безразличным выражением лица он поведал жене, будто в соседнем посольстве, рассказывают, какой-то дипломат выиграл в лотерею миллион. «Не повезло бедняге», – невозмутимо произнесла Наташа. Что-что, а такой скоропалительной реакции супруги он не ожидал никак. На уточняющий вопрос та с ходу разъяснила мужу перспективы развития ситуации. «Выиграть-то он выиграл, да кто ж ему позволит забрать этот случайно доставшийся миллион?». Фёдор был сражён и посрамлён: чтобы прийти к выводу, над которым несколько часов корпел он сам, супруге понадобилась несколько мгновений. Спустя пару минут пришлось раскрыть карты. Жена ахнула и несколько минут крутила, нюхала и проверяла на свет колоритное свидетельство, на котором красовалась родная фамилия. Разумеется, не могла не проехаться по несостоятельной позиции муженька, припомнить, как он на повышенных тонах не раз требовал прекратить руководствоваться стадными чувствами и расторгнуть связи с посылочными проходимцами.

Наконец и Наташа наполнилась тем неописуемым чувством восторга, которое в подлиннике знакомо только заядлым игрокам. В разговоре за бутылкой вина, извлечённой на свет из запасников по столь радостному поводу, она рассказала, что игромания на протяжении нескольких десятилетий была частью её семейной традиции. Отец покупал по четыре, на всех домочадцев, билета всесоюзной денежно-вещевой лотереи каждого тиража. Дети записывали на этих хлюпеньких листочках пожелания – выиграть пианино «Красный Октябрь», холодильник «Минск» или стиральную машину «Вятка», но счастье от раза к разу, вплоть до ухода отца из жизни, упорно обходило их стороной. Стиралку и пылесос давно можно было приобрести на деньги, потраченные на лотерейные билеты, но родитель продолжал свято и неуклонно верить – в неизбежный фамильный успех и в светлое будущее всей страны. И вот теперь получалось, что двойные предсказания эти начали сбываться – и удача пришла в дом Славиных, и обещанный партией к 1980-му году коммунизм, хотя бы и в масштабе одной-единственной семьи, стучался в дверь, оставалось отворить её нараспашку. За память об отце опорожнили по бокалу доступного для рядового кармана, но вполне достойного продукта местных виноделов.

Несмотря на приподнятое настроение, супруга продолжала весьма пессимистически прогнозировать конечный исход дела. Прикоснуться к этому миллиону, не то что пересчитать, разрешат, с её точки зрения, разве что на пару минут, затем заставят сдать валюту в посольскую бухгалтерию, порядки в этом государстве известные. Тем не менее Наташа также полагала, что побороться хотя бы за часть выигрыша непременно следует. Невезение, говорят, не приходит в одиночку, так, может быть, и удачи ходят парами? Вдруг рассудят по справедливости и позволят взять хотя бы щепотку? Ведь даже удачливым кладоискателям достаётся порядочное вознаграждение! А этот подарок судьбы разве не сродни внезапно обнаруженным сокровищам? Значит, и они имеют все основания претендовать на долю от общего целого, и долю достаточно солидную.

Жена одобрила разработанный Фёдором план, посчитав ключевым, основополагающим его первый пункт – проведение всесторонней экспертизы подлинности письма. Как можно быстрее надо было удостовериться в том, что выигрыш есть не что иное, как реальный, несфабрикованный результат реальных, невыдуманных процессов, а не подстроенная анонимными прохиндеями афёра. Нельзя, ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы семья Славиных опростоволосилась, стала посмешищем в сплочённом посольском коллективе. Вот только каким образом следовало бы подтвердить или опровергнуть истинность всей истории? Искать правду в посылочной компании в эти праздничные дни, конечно, бесполезно. Там, как и всюду, гуляют. На этом этапе, по всей вероятности, придётся ограничиться рамками посольства, посвятив в семейную тайну кого-то из надёжных коллег. С рассуждениями супруги Фёдор согласился. Подозрения насчёт шахер-махерской природы появления нежданного богатства изначально буравили и его собственную душу. В послеобеденные часы он специально и как бы невзначай прошёлся по основным аренам людского скопления, внимательно вглядывался в сосредоточенные накануне праздников лица, но ничего предосудительного вроде бы так и не обнаружил.

На роль эксперта единодушно решили определить соседа по мужнину кабинету. В представительстве Померанцев считался одним из лучших знатоков местного языка. Иногда он переводил самому послу и периодически привлекался к обслуживанию делегаций высокого уровня из Москвы. Более того, когда возникала необходимость за считанные часы переложить на русский длиннющие тексты, в которых чёрт ногу сломит, и приходилось, ввиду отсутствия на советской дипслужбе класса профессиональных переводчиков, разбрасывать отдельные куски на весь дипломатический персонал (естественно, кроме аристократов-советников), именно этот молодой парень обычно назначался сводящим воедино и вынужденно проверяющим творчество даже более опытных коллег.

Выслушав рассказ Фёдора и порадовавшись собственной интуиции (вчера таки правильно распознал неадекватность поведения приятеля), Игорь долго и пристально штудировал ценные бумаги, доставленные в праздничном конверте. Как накануне вечером и федькина супруга, в целях удостоверения идентичности он тщательно ощупывал, вертел со всех сторон, принюхивался и подносил судьбоносный листок к электрической лампочке. Каждое слово письма было подвергнуто всестороннему анализу. Идентичность перевода подтвердили несколько толстенных словарей, приобретённых на скромную зарплату и составлявших гордость главного толмача посольства. Процедура подготовки судьбоносного экспертного заключения периодически прерывалась. В такие мгновения Померанцев напускал на себя вид профессора, принимающего экзамен у незадачливого, обложенного шпаргалками студента, и пристально всматривался в сжавшуюся напротив фигуру.

Накануне Фёдор провёл бессонную ночь, прокручивая в голове всё новые сценарии развития обстановки. Ни один из них, как и предсказывала Наташа, не содержал особо радужных перспектив. Выигрыш начинал откровенно тяготить, и его обладателем стало вновь обуревать желание послать весь этот неосязаемый миллион к чёртовой матери или даже ещё дальше. В глубине души Славин рассчитывал, что перспективный дипломат за соседним столом произнесёт: «Ну, старик, тебя классно накололи. Благодари меня и Бога, что вовремя раскрыли этот грязный замысел». Ничего подобного, однако, не произошло. Завершив обстоятельную экспертизу, Померанцев задумчиво посмотрел в окно, как-то особенно загадочно усмехнулся, выдержал длинную паузу, затем вышел из-за стола и протянул соседу руку. «Ну, отец Фёдор, искренне поздравляю. Всё чисто. Придраться не к чему. С тебя ужин в самом дорогом ресторане». Подумал и добавил: «И не один».

Следующим этапом Славин напросился на аудиенцию к непосредственному начальнику – советнику и руководителю отдела, в котором официально числился. С шефом он не сработался с самых первых дней командировки. Тот сразу же распознал слабые стороны своего нового сотрудника, но вместо того, чтобы помочь парню освоиться в непривычной обстановке, начал его унижать и притеснять точно так же, как поступал и с другими. В результате непривыкший к внутрипосольским интригам атташе и вовсе опустил руки. Играть с подчинёнными, как с пешками, вносить между ними разлад, сталкивать лбами – едва ли не все в посольстве знали об этом увлекательном занятии многоопытного, в предпенсионном возрасте дипломата. Однако позволить с ним пререкаться считалось себе дороже, ибо главного писателя и аналитика высоко ценил сам посол. Оставалось только ждать благополучного окончания командировки строгого коллеги и стараться не столкнуться с ним в узких посольских коридорах.

Заходить в начальственные покои для Фёдора каждый раз означало подвергаться изощрённым психологическим истязаниям. Некоторое время назад Славин попробовал было при содействии сочувствующего посланника перебраться в другой отдел, махнувшись с кем-либо рабочим местом. Но из этого хитроумного замысла ничего не вышло. Никто из посольской молодёжи не проявил ни малейшего желания горбиться под началом старшего дипломата, который того и гляди мог лопнуть от самодовольства и превосходства над другими, ему подвластными. В принципе Славин мог бы и не информировать руководителя о возникших перипетиях. Но, не дай бог, тот узнает о выигрыше от других, тогда Федьке окончательно несдобровать, тогда – как в самолёте в зоне турбулентности: пристегивай ремни и молись, несчастный… Так что уж лучше действовать по ранжиру, а не через голову.

Пока лейтенант дипслужбы медленно подбирал подходящие слова, чтобы разъяснить суть дела, дипгвардии-полковник своими маленькими, но острыми орлиными глазами словно лазером пытался прожечь подчинённого насквозь. Детскую игру в «гляделки» он давно приспособил на взрослый лад, сделав её частью столь обожаемого им психотеррора. В какой-то момент Фёдору показалось, что на его теле, где-то в области солнечного сплетения, действительно образовалась болезненная рана. К счастью, незаметное ощупывание означенного места правой рукой ничего кровоточащего не обнаружило. По завершении доклада начальник в свойственной ему манере долго переваривал услышанное, пока не разразился привычной тирадой многоэтажного гнева. Как обычно, особенность руководящих изречений состояла в их яркой выразительности и построении фраз на основе могучего русского сленга. В переводе на общеупотребительный Фёдору рекомендовалось не пудрить мозги и не морочить голову, шеф в очередной раз предлагал ему отправиться пешком к некой эротической цели…

Напротив, с интересом восприняли рассказ атташе в верхнем эшелоне посольства. Ни советник-посланник с секретарём парткома, ни представители ведомств, ни сам Чрезвычайный и Полномочный, отдавшие десятилетия верной службы родному отечеству, никогда не слышали, чтобы простому советскому человеку в коварном капиталистическом зарубежье, без году неделя дипломату подфартило столь грандиозным способом. В опробованной до них манере верховные правители читали и перечитывали жёлтенький листочек, вертели и ощупывали прилагавшийся чек. Славин подвергся доброжелательному товарищескому допросу на предмет прояснения мельчайших деталей его контактов с посылочной компанией – когда, что, зачем и почём заказывал, подавал ли рекламации, связывался ли по телефону, вступал ли в переписку, с кем и о чём разговаривал, обращался ли к нему с предложением купить-продать кто-то из местных граждан.

Отдельные участники авторитетного совещания высказали мнение, что в данном случае посольство может иметь дело с наглой провокацией местных, а скорее всего и не без участия ЦРУ, спецслужб. Здешний помешанный на прибылях бизнес, в том числе известная своим мелким мошенничеством посылочная фирма («В прошлом месяце жене прислали платье, которое, как она подозревает, уже кто-то надевал»), вряд ли стал бы разбрасываться столь щедрыми подарками. Драматургия подобных художеств хорошо известна. Вначале обещают миллион, потом угрозы, запугивание, предательство… У Фёдора допытывались, не было ли к нему «подхода», который мог бы дать основания для «разработки». Но ничего подобного Славин, к счастью, не испытал, а если бы, не дай бог, такое случилось, то немедленно доложил бы куда надо, точно так же, как не стал утаивать от кого не надо и свой выигрыш.

Предупреждения о возможных провокациях неприятельских разведслужб, о необходимости соблюдать дисциплину и проявлять бдительность звучали на всех собраниях и совещаниях. Из центра периодически поступала информация о попытках шантажа и вербовки совработников в различных странах. Почему сия чаша миновала их родное посольство, кое-кого удивляло, забавляло и наводило на тревожные выводы. Ведь поводов для вражеского окучивания отдельных, морально неустойчивых коллег, по общему мнению, хватало и здесь. Ходили слухи и о периодическом посещении некоторыми злачных мест, включая греховодные публичные дома, и о случаях задержания полицией в непристойном виде, и о подпольной продаже в местные увеселительные заведения сигарет и алкоголя, приобретённых по бросовым дипломатическим ценам в посольском кооперативе, да и других захватывающих дух историях. Однако причастных ко всем этим вопиющим фактам (если таковые на самом деле существовали, а не были плодом народного воображения) почему-то не вербовали здешние и не откомандировывали на родину отечественные службы. Ответ лежал на поверхности – администрация и партком были твёрдо убеждены в том, что никакого сора в управляемой ими образцовой посольской избе нет и быть не может, поэтому и выносить за ограду нечего. На радость Фёдору прозрачные намёки на невидимые козни Джеймса Бонда и Ко поддержаны не были.

Внимание присутствовавших привлекли другие, более прозаические аспекты. Умудрённый жизнью посланник допытывался, не содержала ли почтовка каких-либо других вложений, которые могли бы пролить свет на происхождение магического выигрыша. Общими усилиями пытались также расшифровать, что означает цифра «1» на конверте. В конце концов пришли к довольно убедительному заключению – клиентский номер Славина оказался тем счастливым числом, на которое выпал главный приз. Поэтому совработник на законных основаниях объявлен победителем, т. е. номером «один», что, очевидно, и решили зафиксировать прямо на обложке торжественного извещения.

Фёдора немного позабавило то, что никто из начальников не вспомнил о правилах поведения совграждан за границей, налагавших абсолютный и безоговорочный запрет на участие в азартных играх. Верхний и самый закалённый эшелон загранкадров, очевидно, не знакомили под расписку с соответствующей инструкцией, как всех остальных. Обстоятельные прения выявили потребность подготовки незамедлительного доклада в центр. А вот в каком ракурсе сочинять донесение, об этом, настоятельно призвал посол, надлежало бы потолковать дополнительно. Необходимо, мол, нащупать новые, незалежалые подходы.

Призыв верховного руководителя особенно близко принял к сердцу прежде всего сам счастливчик. Переборов страх, сопровождавший любое его появление в грозной комнате, Фёдор решился на конфиденциальный разговор с лидером партийной организации. На сей раз, к счастью, беседа с самого начала приняла исключительно конструктивный оборот, и не без причины. Член партии, атташе Славин высказал любопытное предложение. Если бы ему разрешили принять выигрыш, то он проявил бы готовность направить часть средств на общественные нужды – посольства, партийной или профсоюзной организации, женсовета или школы, вообще на любые цели, которые партком сочтёт первоочередными и благородными.

Соображения Славина показались секретарю весьма свежими и разумными. Что-то подобное приходило в голову и ему самому. Как раз такой здравый элемент прямо просился в будущую телеграмму, укрупнял её содержательность, снимал напряжение, расширял основу для принятия последующих решений. Главный коммунист посольства, ещё недавно нервно распекавший молодого дипломата за недостаточно инициативную работу, вытер пот со лба, прокашлялся и, немного поёрзав на стуле, доброжелательно попросил прояснить, о какой сумме могла бы идти речь. Фёдор не задумываясь озвучил загодя вычисленную им цифру в четверть миллиона д.е., примерно равнявшуюся месячному фонду зарплаты всего персонала посольства.

Идея разделить славинский миллион на две части, общественно-полезную и частнособственническую, пришлась по нраву и советнику-посланнику, к которому прибежал советоваться секретарь парткома. В принципе такой вариант действительно просился в проработку. Однако предложенную пропорцию дележа заместитель посла, частенько исполнявший функции временного поверенного, категорически отказался признать удовлетворительной. Выносить её на суд центра в означенном виде было бы самоубийственно и для посольства. Надо не возмущать, а сглаживать, не волновать, а успокаивать. Как отреагирует Москва, если ей предложат кукиш с маслом? А именно так, не более, и будет восприниматься четвёртая часть миллиона. Да и рассудите сами. Славин ведь, согласитесь, – не рядовой клиент торгового предприятия. Соответствующие возможности заказывать товары и вследствие этого стать невольным участником лотереи он приобрёл исключительно благодаря выезду в загранкомандировку. Стало быть, посольство следует рассматривать в качестве равноправного победителя пресловутой лотереи. Да ещё неизвестно, какие проблемы возникнут в процессе получения денег и их налогового освобождения. На кого Славин будет опираться? Конечно, на советскую власть. Поэтому посольству по праву должна принадлежать половина от всей суммы выигрыша. Формула «50 на 50» существенно облегчила бы принятие непростого решения и центру.

В школьном возрасте Федьке нравилось выступать со сцены. Руководительница драмкружка советовала ему даже попытать счастье на театральном поприще. Будучи приглашённым в кабинет посла на очередной тур доверительной дискуссии, он всеми силами старался воскресить былые артистические способности, дабы воочию продемонстрировать присутствовавшим, сколь мучительно больно даётся ему согласие разделить выигрыш на две равные доли. В действительности настоятельная рекомендация руководства пойти на компромисс никакой смуты в душе атташе не вызвала и вызвать не могла, поскольку отход на означенную позицию изначально фигурировал одним из пунктов в собственноручно разработанной концепции переговоров.

Посол с удовольствием выслушал безусловно осмысленное и грамотное решение сотрудника пойти навстречу и даже похвалил того за правильное понимание установок партии и правительства («Другого мы и не ожидали. Товарищ Славин проявил политическую зрелость. Надо бы подумать о перспективах служебного роста Фёдора Петровича»). Посланнику поручалось безотлагательно приниматься за подготовку шифровки в Москву. Вместе с тем, продолжил мысль руководитель, прежде чем её отправлять, желательно предварительно посоветоваться с центром на неформальной основе, чтобы, не дай бог, не попасть впросак.

В те годы мудрую практику заблаговременного согласования с центром некоторых информационных сообщений взяли на вооружение многие загранпредставительства, в особенности самые крупные и значимые, возглавлявшиеся членами центральных партийных органов. Предводитель нашего посольства также имел высокую честь принадлежать к элитарному клубу членов Центральной ревизионной комиссии КПСС. Ему, зубру советской дипломатии, всю жизнь проработавшему в мидовской системе, было хорошо известно, с каким раздражением воспринимаются некоторые пессимистические для судеб социализма депеши на Смоленской и, в особенности, Старой площади, в аппарате ЦК. Посол причислял себя к пламенным борцам с разлагающимся империализмом. На своём дипломатическом уровне он всеми силами старался приблизить всепланетарное торжество идей Маркса-Энгельса-Ленина, окрашенных в его представлении в красный цвет. В дополнение к чёрному «мерседесу», на котором он разъезжал по официальным поводам, по его требованию был приобретён «мерседес» цвета красного знамени, возможно, единственный во всей стране. Зато и вся страна знала о маршрутах передвижения главного представителя страны Советов. Будучи прирождённым материалистом, он и помыслить не мог о том, чтобы однажды интерпретировать внешнюю и внутреннюю политику государства пребывания иначе, чем это сделано в докладе Генерального секретаря ЦК КПСС или хотя бы родного министра. Поэтому он, как и другие коллеги его уровня, перед отправкой бумаг обычно тщательно размышлял, какую реакцию они произведут в центре, не скажется ли возможный негативный эффект на репутации посольства и, что было равнозначно, его собственной.

Ради дела приходилось, конечно, информацию эту аналитическую и закрытую – о текущей обстановке, о восприятии миролюбивых советских инициатив, да и о кое-чём другом – немного припудривать, подретушировать, чтобы она произвела впечатление получше, повыгоднее. Но никаких элементов конформизма, лицемерия и лжи такая выработанная жизнью и неплохо зарекомендовавшая себя традиция, разумеется, не содержала – просто сердце дипломатии билось и трепетало в одном ритме со всей великой страной. В данном конкретном случае, по указанию посла, следовало бы также запросить товарищеские рекомендации ряда компетентных отделов министерства на предмет того, какие аспекты в телеграмме стоило бы высветить, а какие затенить.

Сегодня, в эру новейших информационных технологий с её хакерами и викиликсами, факсами, скайпами и прочими наворотами, абсолютно невозможно представить повседневный обмен мнениями между центральным и загранаппаратом той эпохи. Вся секретная или по меньшей мере доверительная информация оперативного характера, какая в принципе и составляет основу работы любого диппредставительства, в то время могла передаваться исключительно шифрованными каналами специальной радиосвязи, как делалось это ещё при Штирлице («Алекс – Юстасу», и наоборот). Не требовавшие немедленного заключения сухие, формальные бумаги направлялись в центр диппочтой, курсировавшей, как правило, раз в месяц или того реже. Оттуда аналогичным путём приходили такие же нудные и скучные документы, чаще всего напоминавшие выдержки из отчётных докладов Генерального секретаря ЦК КПСС.

А вот проконсультироваться с центром по животрепещущему, не терпящему отлагательства вопросу составляло ещё какую проблему! Мобильники или ныне обыденная спутниковая связь не существовали в природе, а стационарные телефоны дипломатических представительств везде и всюду прослушивались круглосуточно, как это и предполагал джентльменский принцип взаимности. Более того, нынешний автоматический набор советских номеров из капиталистической заграницы стал доступен лишь к середине 80-х. А до той счастливой поры надо было, как и в почтовых отделениях на родине, заказывать разговор с Москвой через телефонистку, ожидать какое-то время установления связи и вести затем доверительную беседу в компании с заинтересованными слушателями со стороны.