Текст книги "Всё о приключениях Электроника (Повести)"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Как учился Электроник

Рассказ прервал мягкий гудок. Включился голубой экран на стене. Профессор и Светловидов бросились к видеотелефону. Они увидели дежурного милиции.

– Ваш Электроник натворил дел в парке культуры, – строго сказал дежурный, хотя глаза его были веселыми. – Показывал с эстрады фокусы и проглотил с десяток часов, кошельков, авторучек. Вот заявление некоторых потерпевших.

– Я так и знал, что эта выдумка Пумпонова к добру не приведет… – простонал профессор.

– Мальчик найден? – нетерпеливо спросил Светловидов.

– Мальчик исчез, перескочив через двухметровый забор. Вот вещественное доказательство, которое имеется у многих потерпевших. – Дежурный развернул во весь экран платок с веселой мордочкой и монограммой «Электроник». – Я дал указание всем постам, – продолжал дежурный, – задержать мальчика и немедленно направить его в больницу. Лично я, – добавил дежурный, – не совсем понимаю, как можно проглотить такое количество предметов.

– Прошу немедленно вызвать нас, когда поступят сведения, – сказал Светловидов. – Спасибо.

Профессор ходил по комнате, сцепив руки за спиной.

– Что такое? – бормотал он, ни к кому, собственно, не обращаясь. – Легкомысленность этого Пумпонова всегда ставит меня в глупейшее положение. Вместо серьезной работы получается клоунада, фарс!

Светловидов неожиданно развеселился. Интересно бы сейчас увидеть Электроника, посмотреть на его фокусы.

– Какие, однако, способности у вашего мальчика! – шутливо сказал он. – Пожалуй, вместе с красным лисом они могли бы выступать в цирке.

– Ну знаете ли… – загорячился Громов. – Вы еще не выслушали и половины, а уже делаете выводы!

– Не волнуйтесь, – засмеялся Светловидов. – Я не сомневаюсь, что все эти проглоченные вещи можно вернуть потерпевшим.

– Конечно, конечно… Там есть такой маленький ящичек, он легко открывается. Все будет возвращено владельцам.

– Я думаю, его скоро найдут, – сказал Александр Сергеевич. – Эта забавная история еще больше подогрела мое любопытство. Прошу вас, добрый Гель Иванович, возьмите свою трубку и продолжайте. Если бы я не слышал эту историю от вас, я бы счел все за шутку.

– Чтобы не выглядеть и в ваших глазах шарлатаном, – улыбнулся профессор, – придется закончить историю.

Он сел в кресло напротив Светловидова, запахнул домашнюю куртку, раскурил трубку. Светловидов опять заметил лукавый огонек в его глазах, вспыхнувший почти одновременно со спичкой, и решил, что профессор обрел свое обычное шутливое настроение.

– Прежде всего, – продолжал Громов, – мы обнаружили, что наш Электроник круглый дурак. Да-да, он ровным счетом ничего не знал. Мы заранее проверили читающее устройство и выяснили, что оно сможет узнавать разные образы. Пумпонов тренировал прибор, различающий звуки человеческой речи: он пищал, свистел, говорил басом, лепетал, как ребенок, прикидывался женщиной и в конце концов научил прибор реагировать на разные голоса. Память Электроника была способна классифицировать слова слышимой речи и со временем должна была составлять самостоятельные суждения. Короче говоря, в нем были предусмотрены все механизмы, которые могли вести отбор и усвоение полезной информации. Но пока что он ничего не знал… Впрочем, я слишком придирчив, – поправил себя Громов. – Память любого ребенка подобна ученической тетради: чистая бумага, на которой надо записать полезные сведения. Если вспомнить, что маленький человек задает в день почти пятьсот вопросов родителям, станет ясно, как он заполняет эту чистую бумагу… Мы поблагодарили природу за ее изобретение и с легкой душой заимствовали простой метод приобретения знаний. Нет, честно говоря, на душе у нас было не так легко: на нас обрушилась лавина работы. В обыденной жизни мы просто не задумывались, какое множество вещей и понятий окружает нас. А ведь все их надо было показать и растолковать Электронику…

Светловидов знал, какая это трудная задача – научить машину самостоятельно мыслить, составлять себе программу действий. Слушая профессора, он живо представил всю картину школьной жизни Электроника. Урок первый: как узнавать и отличать друг от друга разные образы? Что такое буква «А»? Это целый маленький мир. Как объяснить машине, что буква «А» – соединенные вверху две палки с перекладиной посредине; и кружок с палкой справа – тоже буква «А»? И вот каждая буква пишется разными почерками сто раз. Потом ученый показывает Электронику двадцать букв и объясняет: «Это „А“». Остальные восемьдесят он сам должен назвать.

Как и любой ученик, Электроник получал двойки. Никто его, конечно, не ругал за плохие ответы. Но всякий раз, когда ученик ошибался, профессор нажимал кнопку и внутри Электроника – в одной из схем машины – ослаблялась та связь, которая передала неправильную информацию. В другой раз сигнал бежал по верному пути, и Электроник уже не ошибался. Он был очень старательным учеником.

После алфавита и цифр – картинки. Мужские, детские, женские лица, животные, автомобили, домашняя обстановка, школьные принадлежности… Тысячи и тысячи понятий запоминал ученик. Это не значит, что в его памяти укладывался точный, почти фотографический образ какого-то определенного дома или автомобиля. Если бы это было так, Электроник не узнал бы никакого другого дома, никакого другого автомобиля. Он запоминал какие-то общие, важнейшие черты разных образов и мог уже отличить ребенка от мужчины. Примерно так действует и память людей. Мы никогда не запоминаем фотографически точно, во всех деталях даже близкого друга – наш мозг не перегружает себя. Но зато не спутаем его ни с кем другим, а после долгой разлуки обязательно узнаем…

– Я не утомил вас, Александр Сергеевич? – спросил профессор.

– Наоборот, я боюсь, что из милиции позвонят слишком быстро и вы не закончите рассказ.

– Ну, насколько я их понял, сильный заряд в аккумуляторах еще не кончился. Еще придется за ним побегать. А я тем временем перейду к третьему уроку Электроника – чтению. Вы, очевидно, представляете, сколько скрывается за одним этим словом: чтение фраз, классификация слов в группы, постоянное уточнение границ этих групп, выяснение разных значений одного и того же слова, штудирование словарей, проникновение в смысл фраз, законченных мыслей, абзацев. Методы осмысления текста, которыми пользовался Электроник, удивили бы лингвистов, но факт остается фактом: он с огромной скоростью читал книги одну за другой. Я только успевал их подбирать.

Справедливость позволяет мне сказать, что Электроник оказался весьма сообразительным. Очень скоро мне пришлось отказаться от наказаний и перейти к простому разъяснению ошибок. Правда, это требовало большего терпения, чем простое нажатие кнопки. Но успехи Электроника вдохновили бы любого учителя. Он охотно углублялся в теоремы, молниеносно вел подсчеты и даже сравнительно легко учил наизусть стихотворения. Мы уже беседовали на разные темы, при этом Электроник высказывал двоякого рода суждения: одни он заимствовал у авторитетных лиц, другие составил сам.

И вот первые шаги по комнате. Мы подготовили Электроника к этому событию, записав на пленку биотоки с мышц человека и заложив их в его память. Как известно, электрические сигналы, которые командуют мышцами одного человека, можно передать мышцам другого, и он будет делать то же самое. Так и с Электроником. Чужие биотоки навязывали мышцам мальчика нужные движения.

И снова начались дни мучений: Электроник учился ходить и натыкался на все предметы. Он чуть не угробил себя, пока не привык к пространству.

Электроник уже научился ходить, а я все медлил, боялся выводить его на улицу…

Рассказчик вскочил с кресла: гудел видеотелефон. На экране – то же лицо.

Голос милиционера по-прежнему спокойный, глаза – с хитринкой.

– Есть новые сведения, – говорит он. – На Липовой аллее во время соревнований мальчик в синей курточке обогнал всех спортсменов. Приметы совпадают. Однако, когда его встретили позднее, он назвал себя не Электроником, а Сергеем Сыроежкиным.

– Он бежал очень быстро? – спросил профессор.

– Говорят, что он мог бы установить мировой рекорд. Это случилось до происшествия в парке.

– Тогда это он! – уверенно сказал Громов.

– Но Сергей Сыроежкин, тринадцати лет, действительно живет на Липовой аллее, дом пять, квартира сто двадцать шесть, – возразил дежурный.

– Хм, хм… – смущенно кашлянул Громов. – Странная игра фантазии… Не понимаю, зачем он это придумал…

– А Сыроежкина вы задержали? – вмешался Светловидов.

– Нет.

– Задержите мальчика с нашими приметами, – твердо сказал Александр Сергеевич, – кем бы он себя ни называл. Мы ждем.

Они вернулись на свои места, некоторое время молчали. Наконец Гель Иванович, пожав плечами, сказал:

– Я ничего не понимаю. Доскажу вам об Электронике то, что знаю… Почему я медлил выводить его на улицу, вполне понятно. До сих пор Электроник был комнатным мальчиком. На него должен был обрушиться мир, состоящий из движения и моря звуков. Кроме наших голосов, он ничего не знал – ни лая собаки, ни гудков машин, ни стука мяча.

Но Электроник проявлял любознательность к новому миру, и нам пришлось учить его заново. Те же самые дома, автомобили, животные, которых он видел на рисунках, из плоских обратились в объемные. Мальчик видел цветы, траву, деревья, и я стремился дать ему представление о непрерывности процессов на Земле. Он замечал, как похожи и не похожи друг на друга дома, улицы, скверы, как день ото дня меняется или повторяется погода. Словом, я хотел, чтобы он, как и все мы, люди, привык к характерным условиям жизни и разнообразию мира… Не мне судить, как это удалось. Я считал, что он вежливый, спокойный, правдивый, и не ожидал от него таких трюков. Потом еще это странное имя – Сергей Сыроежкин. Не представляю, зачем он им назвался…

И опять требовательно просигналил аппарат. Дежурный милиции был краток:

– Приезжайте. Нашли.

– Кого? – спросил профессор. – Мальчика или лиса? – От волнения он совсем забыл, что милиция ничего не знает о сбежавшем лисе.

– Какого лиса? – удивился дежурный. – Вы же просили мальчика…

Рентген ничего не показал

Светловидов вызвал такси. Через пять минут они уже ехали в отделение милиции. Профессор был сосредоточен, молчалив. Светловидов улыбался, рисуя себе встречу с Электроником, которая сейчас произойдет.

– Удивительную вы все-таки историю рассказали! – прервал молчание Светловидов. – Когда-то изобретатель или инженер придумывал машину; на заводе ее запускали в производство, и эти машины работали где угодно. Потом появились вычислительные машины. Они не могли трудиться сразу же после сборки. Программист должен был дать им программу действий. А теперь и этого мало. Для таких сложнейших систем, как ваш Электроник, нужен еще и талантливый педагог!

– И вот вам результат воспитания: мы едем в милицию, – проворчал Громов. – Хотел бы я еще знать: если я случайно встречу этого негодного лиса, послушается ли он меня, остановится ли?

В отделении было пустынно и тихо. За столом сидел один дежурный – симпатичный молодой милиционер. Он встал, откозырял, сказал, пожимая руку Громова:

– Рад с вами познакомиться, профессор. Извините, что мы так долго выполняли ваше поручение. Мальчишка действительно бегает как заяц. Электроник-Сыроежкин сейчас в поликлинике, это через дорогу. Проходит рентген.

– Рентген? – Брови Громова поползли вверх. – Ах да, проглоченные предметы… Но в данном случае рентген бесполезен. Он только озадачит врача.

Дежурный был явно смущен ответом.

– Я беспокоился о его здоровье, – пробормотал он.

Они пересекли улицу, вошли в поликлинику. Милиционер нажал кнопку у двери рентгеновского кабинета. Тотчас же вышел врач.

– Рентген ничего не показал, – развел он руками.

– Как – не показал? – спросили трое хором.

– Никаких посторонних предметов в желудке нет, – пояснил врач. – А так… сердце в норме, легкие прозрачные. Здоровый мальчик.

– Где он? – не выдержал профессор.

– Сейчас… Сережа! – позвал врач.

Дверь кабинета скрипнула. В щель просунулся любопытный нос. И вот из темноты появился мальчишка.

Профессор шагнул навстречу и остановился. Внимательно посмотрел на мальчика. Громко сказал:

– Поразительно! Фантастика!

– Здравствуй, Электроник! – улыбнулся Светловидов и протянул руку.

– Я Сыроежкин, – сказал мальчик, пряча руки за спину.

– Это не он? – удивился Александр Сергеевич, глядя вопросительно на Громова.

Профессор сделал неопределенный жест рукой. Глаза его были устремлены на Сыроежкина и излучали мягкий свет.

Сережка улыбнулся.

– Значит, это не он? – сказал дежурный. – Та-ак… Но ведь свидетели уверяют, что именно этот мальчик проглотил часы. Скажи честно, – обратился он к Сыроежкину, – ты показывал фокусы в парке?

– Ничего я не показывал, – буркнул Сергей.

– И не ты бежал в кроссе?

– Ничего я не бежал. Все это болельщики напутали.

– И ты не знаешь, – прищурился милиционер, – кто такой Электроник?

– Ничего я не знаю! – закричал с отчаянием Сережка.

Если бы профессор умел читать мысли! Он сразу бы узнал все: как Сережка нашел настоящего друга, как он был рад и счастлив всего только час тому назад и как боится так сразу, внезапно потерять его. Нет, он никому его не отдаст! Не скажет о том, что Электроник сидит у него в комнате, в шкафу, ни слова, что бы с ним ни делали эти трое.

– Ничего я не знаю, – мрачно повторил Сыроежкин.

Нет, замечательный ученый не умел читать чужие мысли. Он сказал милиционеру:

– Отпустите мальчика, это недоразумение. Вы слышали, что рентген ничего не показал!

И Сережка ушел. А четверо взрослых остались в приемной поликлиники.

– Такой казус, – сокрушался дежурный. – Вы бы хоть, профессор, дали фотографию своего Электроника.

– Фотографии у меня нет, – сказал Громов. – Да вы ее только что видели: вот она – фотография, ушла на двух ногах, Сережка Сыроежкин. Симпатичное имя!

Тайна: «Ты – это я»

– Электроник! – шепотом говорит Сережка, открыв дверцу шкафа. – Все в порядке. Сверток я отдал в бюро находок. Сунул в окошко и удрал. Разворачивают они сверток и видят: нашлись и кошельки, и часы, и авторучки. И никакого скандала.

– Я не хотел скандала, – хрипло сказал Электроник. – Они сами давали вещи.

– Тише! Все спят! – предупреждает Сережка.

Ночь. Со всего неба смотрят в окно звезды.

Луна спряталась за дом.

У школы горит фонарь.

– Ты хочешь спать?

– Я никогда не сплю.

– А что ты будешь делать?

– Я буду читать. Давай мне книги.

– Какие хочешь? Приключения? Про смешное?

– Давай всякие, – говорит Электроник. – И стихи давай. Стихи читать полезно. В каждой букве стихов полтора бита.

– Каких таких бита? – удивляется Сережка.

– Бит – единица информации. В разговорной речи одна буква – это один бит. В стихах – полтора бита. Но это условное название. Можешь называть их как хочешь, хоть догами.

– Вот тебе целый миллион догов, – говорит Сережка, доставая с полки книги. – Сейчас я зажгу тебе лампу. А аккумуляторы тебе надо заряжать?

– Я пришел к выводу, что утром было очень сильное напряжение тока, поэтому я так быстро бежал.

– А какое у тебя напряжение?

– Сто десять вольт.

– Ну, дело пустяковое. Сейчас я возьму трансформатор от холодильника, и будет как раз сто десять вольт.

Сережка тихонько принес из коридора трансформатор и табуретку, взял со стола лампу и устроил друга в шкафу. Разделся, скользнул под одеяло, стал смотреть на светлую щель, разрезавшую шкаф сверху донизу. Он лежал, смотрел на золотую полоску, и ему очень хотелось встать, заглянуть в шкаф и еще раз убедиться, не сон ли все это. Но он слышал тихий шелест страниц, комариное гудение трансформатора, видел два белых провода, змеившиеся из шкафа к розеткам, и улыбался в темноте… Как вдруг закружилась перед его глазами огненная карусель, подпрыгнули голубые шарики, заискрилась золотом лучистая звезда… И Сережка уснул…

Он вскочил, услышав щелчок замка, – это ушли родители. Распахнул дверцу шкафа и радостно засмеялся: Электроник дочитывал толстый том.

– Доброе утро! – сказал Сережка. – Есть миллион догов?

Электроник поднял голову:

– Доброе утро. Пятьсот тысяч сто шестьдесят битов.

– Ну и поумнел ты! – уважительно сказал Сережка. – Сейчас я умоюсь, и мы будем смотреть коллекции.

На столе в кухне лежала записка: «Сережа! Холодильник сломался. Продукты на окне. Обедай в столовой. Мы придем вовремя. Мама, папа».

– Холодильник заработал, – пропел Сережка, ставя на место трансформатор. – А обедать не хочу!

Он вытащил из стола и шкафа свои ценности, уселся прямо на пол рядом с Электроникой. Они рассматривали и обсуждали космические марки разных стран, перебрали коллекцию значков, сыграли в лото и в «Путешествие по Марсу», смотрели картинки в старых журналах, разгадывали головоломки. Сережка то и дело хохотал, хлопал друга по плечу. Электроник выигрывал во всем, а головоломки он распутывал, едва к ним притронувшись.

– Хочешь, я тебе все подарю? – предложил Сыроежкин.

– Зачем? – спокойно возразил Электроник. – Я больше ничего не хочу глотать.

– Ну тогда это будет нашим. Твое и мое. Да?.. Ой! – Сергей вскочил, взглянул на часы. – Двадцать минут до урока!

Он схватил учебник, лихорадочно забормотал:

– Квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов катетов. Квадрат гипотенузы… квадрат катетов…

– Это теорема Пифагора, – сказал Электроник. – Она очень простая.

– Простая-то простая, а у меня в журнале вопрос. И я не учил.

Электроник взял бумагу и карандаш и мгновенно нарисовал чертеж.

– Вот доказательство Евклида. Есть еще доказательства методом разложения, сложения, вычитания…

Сыроежкин смотрел на друга, как на чародея.

– Здорово! – вздохнул он в восхищении. – Мне бы так… Но Сыроежкину пара обеспечена.

– Что такое пара? – заинтересовался Электроник.

– Ну, пара… это двойка… или плохо.

– Плохо, – повторил Электроник. – Понятно. Я читал в одной книге: из любого положения есть выход. Это совершенно верное высказывание.

– Выход? – Сергей задумался. – Выход-то есть… – Он прямо взглянул в глаза Электронику и покраснел. – А ты не можешь пойти вместо меня?

– Я могу, – бесстрастно сказал Электроник.

Глаза у Сережки заблестели.

– Давай так. – Он облизнул пересохшие вдруг губы. – Сегодня ты будешь Сергей Сыроежкин, а я – Электроник. Смотри! – Сережка подвел друга к зеркалу. – Вот ты и я. Слева – я, справа – ты. Теперь я перейду на другую сторону. Смотри внимательно. Ничего не изменилось! Опять справа – ты, а слева – я. Точно?

– Точно! – подтвердил Электроник. – Сегодня я Сергей Сыроежкин.

– Чур-чура, это наша тайна, – предупредил Сережка. – Понимаешь, тайна! Никому, хоть умри, ни слова. Поклянись самым святым!

– Чем? – спросил Электроник.

– Ну, самым важным. Что для тебя самое важное?

Электроник подумал.

– Чтоб я не сломался, – промолвил он.

– Так и скажи: «Чтоб я сломался, если выдам эту тайну!»

Электроник хрипло повторил клятву.

– Слушай внимательно! – сказал Сергей. – Ты берешь портфель и идешь в школу. Вон она – во дворе. Ты идешь в седьмой класс «Б» – на первом этаже первая комната налево. Как войдешь, садишься за вторую парту. Там сижу я, а передо мной Макар Гусев, такой здоровый верзила. Он пристает и дразнится, но ты не обращай на него внимания. Дальше все идет как по маслу. На первом уроке ты рисуешь, на втором отвечаешь теорему Пифагора, а третий урок – география. Ты знаешь что-нибудь из географии?

– Я знаю все океаны, моря, реки, горы, города…

– Отлично! Ты запомнил?

Электроник повторил задание. Он запомнил все превосходно.

Сережка моментально собрал портфель и выглянул на всякий случай на площадку: нет ли Макара Гусева? Сверху донесся топот. Это бежал по лестнице Профессор – Вовка Корольков.

– Привет! – крикнул он. – Ты еще не читал «а»? Там написано, что ты чемпион мира по бегу!

Сыроежкин пожал плечами:

– Подумаешь, чемпион! Вы еще не то обо мне узнаете!

Он вернулся в квартиру и сказал Электронику:

– Помнишь эстраду в парке, где мы вчера спаслись от погони? Ты найдешь ее? После уроков приходи туда.

«Программист-оптимист»

Возможно, кое-кто из читателей слышал о «Программисте-оптимисте». Эти два слова часто произносят не только в математической школе, но и во дворах, и на Липовой аллее. Даже в магазине и в троллейбусе можно услышать в разговоре про новости из «Программиста-оптимиста».

«Программист-оптимист» – стенная школьная газета. Нетрудно догадаться, что выпускают ее математики – они же программисты. Самое простое в этой газете – название. Уже стоящий рядом номер зашифрован в уравнение и требует некоторых размышлений. Дальше идут заметки про разные события, в которых то и дело мелькают формулы, векторы, параллельные, иксы, игреки и прочее. Эти заметки обычно читаются с улыбками и смешками: посвященные в математику находят в них много намеков, иронии, предостережений, советов.

Однако не подумайте, что математики издают газеты только для себя. Во-первых, «Программиста-оптимиста» читают все старшеклассники-монтажники, которые сами ничего не выпускают. Во-вторых, малыши находят там много карикатур, смешных стихов и веселых фотографий. В-третьих, в газете всегда есть свободное место и каждый ученик может взять клей и прилепить туда свою заметку, объявление или просьбу.

Профессор был прав: в понедельник в «Программисте-оптимисте» все читали и обсуждали одну заметку – «Ура чемпиону!».

Когда чемпион с портфелем в руке появился в коридоре, наступила тишина. К чемпиону подошел Спартак Неделин.

– Это ты Сыроежкин? – спросил он.

– Я, – сказал Электроник.

– Конечно, это он! – закричал, вырастая за спиной чемпиона, Макар Гусев. – Сыр Сырыч Сыроегин, собственной персоной.

– Не паясничай! – оборвал Макара Спартак Неделин.

– Не паясничай! – накинулся на Макара Профессор, чем очень озадачил своего приятеля. – Ясно сказано, что первым прибежал Сыроежкин, а не Гусев.

А Неделин продолжал:

– Как же ты так сумел?

– Не знаю, – ответил Электроник.

Ребята зашумели.

– Он еще не читал, – громко сказал кто-то. – Пустите его!

Электроник подошел к газете и за несколько секунд, будто просматривая, прочитал все заметки.

– Все правильно, – спокойно сказал он. – Только в этом уравнении ошибка – нужен плюс, а не минус.

– Верно, – сказал Неделин. – Молодец! Математически мыслишь. – Спартак исправил авторучкой ошибку, похлопал героя по плечу и отошел.

Звонок разогнал читателей по классам.

Электроник уже сидел на второй парте за могучей спиной Гусева, глядя прямо перед собой. Рядом с ним ерзал Профессор, мучительно размышляя о том, как ему извиниться за историю с телескопом. Он пробовал заговорить с соседом, но тот словно воды в рот набрал.

Учительница рисования, войдя в класс, сказала, что сегодня занятие на улице. Захлопали крышки парт, зазвенели голоса. Шумная стайка вырвалась из школы, пересекла Липовую аллею. А дальше – бегом до обрыва к реке.

Сколько раз были они здесь и все-таки остановились притихшие, удивленно-глазастые. Среди зеленой пены кустов стекает вниз длинная и блестящая, словно ледник, стеклянная коробка. На ее дне – три яркие полосы: красная, желтая, синяя. А по дорожкам катятся разноцветные горошины – это мчатся по искусственному цветному снегу лыжники. Мчатся с вышины с огромной скоростью, тормозя внизу, где коробка раздувается, как мыльный пузырь. А еще дальше, за деревьями, – река и легкая арка моста, где тоже все в движении: теплоходы, катера, автомобили, троллейбусы. А за рекой и за мостом весь город теряется в светлой дымке.

И они сидят и рисуют все, что видят. Иные – размашисто, уверенно, подчиняя карандашу перспективу, иные – неровно, несмело, хватаясь за резинку, но все вместе – внимательные, мыслящие.

– Сейчас делайте только набросок, – говорит учительница. – Раскрасите дома. Тот, кто хочет стать космонавтом, инженером, летчиком, исследователем, должен иметь хорошую зрительную память на цвета.

Учительница ходит за спинами, заглядывает в альбомы, вполголоса дает ребятам советы. Вот она остановилась около Сыроежкина. Долго смотрела через его плечо, потом спросила:

– Что это такое, Сережа?

Электроник протянул ей альбом и хриплым голосом ответил:

– Это движения лыжников.

В альбоме Сыроежкина – не контуры города, а колонки формул. Под ними корявые буквы текста.

– Не понимаю, – пожала плечами учительница и прочитала вслух: – «Настоящий трактат, не претендуя на исчерпывающую полноту исследования поставленных проблем, тем не менее не может не оказаться полезным для лиц, производящих исследования в данной области».

Художники захихикали.

– Это вступление, – раздался скрипучий голос Электроника. – Дальше все конкретно.

– Ты не заболел? – спросила учительница. – У тебя хриплый голос. Наверно, ты простудился.

– Я здоров, – проскрипел сочинитель.

Учительница читала дальше:

– «Автор исходит из утверждения, в силу своей очевидности не требующего доказательства, а именно: лыжи и лыжник образуют систему трех векторов. Анализ этой системы показал, что она устойчива только тогда, когда векторы системы линейно зависимы, причем два из них должны быть коллинеарны…» Ты что, Сыроежкин, сочинял на уроке в газету? Ничего не могу понять.

– Почему же, все понятно! – уверенно произнес кто-то.

Спартак Неделин, разгоряченный, румяный, в белом свитере, стоял рядом с учительницей.

– Разрешите, Галина Ивановна? – попросил он альбом Сыроежкина. – Я объясню! Здесь описано, как мы катаемся на лыжах. Только что на всех трех дорожках был наш девятый «А». Итак, о чем пишет Сыроежкин? Система трех векторов – это лыжник и лыжи. Естественно, что они зависят друг от друга, иначе никакого катания не получится, и два из них – лыжи – скользят по снегу и параллельны, то есть, выражаясь языком математики, они коллинеарны. О чем и пишет Сыроежкин. Читаем дальше: «Очень устойчива система, состоящая из трех коллинеарных векторов, что испытали на себе несколько исследователей». – Спартак не выдержал, засмеялся. – Остроумно! В точности Витька Попов. Упал на спину и съезжал вслед за лыжами. Вот не знал, что ты такой сочинитель, Сыроежкин! Это надо немедленно в газету. И забавные рисунки можно сделать. Я думаю, надо назвать так: «Лыжный спорт и векторная алгебра».

– Не знаю, как насчет газеты, – сухо заметила учительница, – а задание он не выполнил.

– Простите его, Галина Ивановна! – попросил Спартак. – Бывает, что увлекаешься не тем, чем надо… Но ведь талантливо написано!.. Он нарисует пейзаж дома.

– Хорошо, – сказала Галина Ивановна Сыроежкину, – нарисуй дома. А пока я ставлю тебе точку в журнале… Ребята, урок окончен. Возвращаемся в школу.

К Электронику подошел Макар Гусев и потянул его за рукав.

– Да ты мудрец, Сыроега! Вот не знал! – Макар наклонился и шепотом предложил: – Слушай, давай удерем от всех и искупаемся!

– Я не умею плавать, – громко сказал Электроник.

– Тише! – Макар сделал большие глаза и погрозил кулаком. – Чего боишься? Да мы быстро, никто и не заметит.

– Я никогда не купаюсь, – последовал спокойный ответ.

Такая наглая ложь глубоко поразила Гусева. А чей же портрет был на всю обложку журнала! Все видели, как Сыроежкин на этой обложке вылезал из бассейна и скалил зубы фотографу.

– Посмотрите на этого маменькиного сыночка! – заорал Макар. – Он боится промочить ножки! Он никогда не купается… Ну и заливает!..

Макар и не подозревал, как он близок к истине. Купание для Электроника было равносильно самоубийству: вода, попав внутрь, могла вывести из строя его тонкий механизм. Гусев кричал во всю глотку, чтоб привлечь внимание ребят и посрамить недавнего чемпиона. Но его сбил вопрос Сыроежкина:

– Что значит заливает? Я тебя ничем не обливал.

– Ты, Сыроежкин, совсем рехнулся, – махнул рукой Гусев. – Простую речь не понимаешь… Или ты притворяешься?

– Ничего он не притворяется, – вмешался Профессор. – Я, когда думаю о чем-то, всегда пишу «карова» и вообще забываю самые обычные слова. Ты, Макар, не придирайся. Видишь, человек охрип. А ты – купаться.

– Подумаешь! Я утром уже два раза купнулся. И в полной форме! – Гусев схватил булыжник, швырнул его с обрыва. – Пощупай мышцы, Вовка! – попросил он Профессора. – Железо!.. Эй, чемпион, давай наперегонки до школы!

Сыроежкин даже не оглянулся.

– Не люблю, – сказал Макар, – когда делают все напоказ. Один раз можно и чемпиона мира обогнать. А ты попробуй каждый день…

И Гусев помчался к школе.