Текст книги "Остров Колдун"

Автор книги: Евгений Рысс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Глава девятнадцатая. ГОСТИ ИЗДАЛЕКА

Бот остановился на рейде. Так говорится, когда судно не подходит к берегу, а останавливается невдалеке от него. С бота спустили шлюпку, и три человека сели в неё. Четвёртый, наверное механик, проводил их и остался на боте. Мы к этому времени сошли вниз и стояли на песчаном берегу бухты. Два матроса гребли, а пожилой человек, видно капитан или хозяин судна, сидел на руле. Шлюпка врезалась в песок, и все трое вышли на берег. Матросы помогли сойти пожилому человеку – капитану или хозяину – и пропустили его вперед. Фома Тимофеевич стоял подобравшийся и торжественный. Сразу было видно, что он капитан. Он сделал шаг вперед и сказал:

– Здравствуйте. Я капитан советского бота «Книжник», Коновалов.

Пожилой человек сделал шаг вперед и протянул руку:

– Здравствуйте, господин капитан, – сказал он. – Я владелец и капитан приписанного в порту Вардэ рыболовного бота «Фру Нильсен». Мы были задержаны в море штормом, у нас кончилось горючее, и мы вынуждены были идти к ближайшему острову. Это, кажется, остров Колдун?

– Да, – сказал Фома Тимофеевич, – это остров Колдун. Вы хорошо говорите по-русски, господин капитан. Простите, как ваша фамилия?

– Генрих Нильсен, – сказал норвежский капитан. – По-русски я говорю почти так же, как по-норвежски. Я долгое время имел маленький промысел на мурманском берегу.

– Верно, до революции? – спросил Фома Тимофеевич.

– Разумеется, – кивнул головой капитан Нильсен. – Остров Колдун – это, кажется, советский остров?

– Мне тоже кажется, что остров Колдун – это советский остров, – усмехнувшись, сказал Фома Тимофеевич.

– В таком случае, – капитан Нильсен выпрямился и принял торжественную позу, – прошу прибежища у вас, как у хозяина.

– Рад буду помочь, – коротко сказал наш капитан. – Жаль, что не смогу вас угостить как следует. Сами, как видите, потерпели кораблекрушение.

– Доброе расположение, – сказал Генрих Нильсен, – тоже доброе угощение.

Фома Тимофеевич поклонился.

– Прошу к костру, господин капитан, – сказал он, – прошу к костру, господа матросы.

Неторопливо мы все пошли вверх по скале, к пещере, возле которой ещё догорал наш костёр. Глафира достала консервы и, пока мы все рассаживались, начала было их открывать, но один из матросов вскочил, молча взял банку и очень быстро открыл её большим карманным ножом. Фрма нарезал хлеб и дал каждому из гостей по большому куску. Вынули ножи второй матрос и капитан. Неторопливо, солидно начали они есть, насаживая на кончики ножей куски консервированного мяса. Мне кажется, что они были сыты, угощение носило скорее характер официального обряда. Вот, мол, мы, советские граждане, принимаем на советской земле вас, норвежских моряков. Вот, мол, мы, норвежские моряки, с удовольствием принимаем ваше радушное угощение. Я слышал и читал иногда о дипломатических приемах. И вот, хотя и на голом черном граните, хотя без сервизов и без лакеев, но я увидел собственными глазами настоящий дипломатический прием.

– Удачный был промысел? – спросил Фома Тимофеевич.

– Благодарю вас, – кивнул головой капитан Генрих Нильсен, – трески промыслили хорошо. Этот год треска на яруса много берет. Другая беда. В Вардэ стоит низкая цена на рыбу. А как у вас цены в этом году?

– У нас, – сказал Фома Тимофеевич, – цена всегда одинаковая.

– О да, да, – кивнул головой Нильсен, – слышал, слышал. Это очень хорошо для промышленников.

– Вы, господин капитан, – сказал Фома Тимофеевич, – говорите, до революции имели промысел на мурманском берегу?

– Имел маленький промысел, – подтвердил Нильсен.

– «Курт Нильсен и сын»? – спросил Фома Тимофеевич. – Посолзавод в Иоканге, парусные боты и продажа наживки?

– Верно, – сказал Нильсен. – Только я сын, Генрих Нильсен. Мой отец, Курт Нильсен, глава фирмы, умер. Откуда вы знаете нас, господин капитан?

– Я работал у вас матросом, господин капитан, – сказал Коновалов.

– Приятно встретиться со старым товарищем. – Нильсен протянул руку, и капитаны обменялись торжественным рукопожатьем.

– Как же так? – спросил Фома Тимофеевич. – Вы, господин Нильсен, сами ходите капитаном?

– Ну, – пожал плечами Нильсен, – мы потеряли кое-что в России, Фирма пошатнулась, но выдержала. А потом война. Мои суда подрывались на минах. Когда вы освободили Норвегию, я был уже разорен, У меня остался один бот, и, как видите, я должен сам ходить на нем. Зато вы, господин Коновалов, из простого матроса стали капитаном. Вас можно поздравить! У вас счастливо сложилась жизнь.

– Спасибо, – кивнул головой Фома Тимофеевич. Лотом повернулся к Глафире и сказал: – Чаю гостям, Глафира.

Чай был уже разлит по кружкам. Глафира подала кружку сперва капитану, а потом двум матросам. Все трое вежливо поклонились.

– Благодарю, – сказал капитан Нильсен и отхлебнул чай. – Что явилось причиной кораблекрушения?

– Сдал мотор, – сказал капитан Коновалов, – пришлось выбрасываться на ближайший берег.

– Горючее, значит, у вас не израсходовано? – спросил капитан Нильсен.

– Сколько у нас горючего, Жгутов? – спросил капитан Коновалов.

– Литров триста, – сказал Жгутов.

– О-о! – кивнул головой норвежский капитан. – Триста литров – это много. Имея триста литров, можно дойти до Вардэ.

– Имея триста литров, – согласился Фома Тимофеевич, – можно.

Норвежцы неторопливо прихлебывали чай, Фома, Валька и я с интересом смотрели на гостей. Что-то в них было особенное, резко отличное от всех тех людей, которых мы до сих пор встречали. Я, например, первый раз в жизни видел иностранцев. И удивлялся тому, насколько они другие. Капитан Нильсен посмотрел на нас и ласково, отечески усмехнулся.

– Какие славные дети! – сказал он ласково. – В таком возрасте они уже пережили шторм и кораблекрушение. Из них вырастут настоящие моряки. – Улыбнувшись, он кивнул нам и потом спросил Фому Тимофеевича каким-то особенным, другим тоном: – Вы ждете помощи, капитан?

– Думаем, что про нас не забыли, – кивнул головой Фома Тимофеевич.

– Да, – согласился капитан Нильсен, – у вас хорошо помогают друг другу. Наверное, за вами скоро придут?

– Думаю, не сегодня, так завтра, – сказал Фома Тимофеевич.

– Это замечательно! – кивнул головой Нильсен. – Это очень удобно для промышленника. – И он не торопясь допил свою кружку чаю.

Будто стараясь во всем подражать своему начальнику, одновременно допили чай и матросы. Они поставили кружки на камень, все трое вынули из кармана платки и неторопливо вытерли губы.

– Господин капитан, – сказал Нильсен, – выручите товарища по несчастью, отдайте нам ваше горючее.

– Глаша, – сказал Фома Тимофеевич, – налей гостям ещё чаю.

Глафира подошла с чайником и налила чай сперва Генриху Нильсену, а потом двум матросам.

– Может быть, открыть ещё консервов? – спросил капитан.

– Спасибо, мы сыты, – сказал Нильсен и, помолчав, спросил: – Так как, господин капитан?

Фома Тимофеевич помолчал, пожевал в раздумье губами и потом сказал:

– Я вам предложу другой выход.

– Какой же может быть другой выход? – удивился Нильсен.

– Вы берете на борт нас шестерых, – сказал Фома Тимофеевич, – заливаете бак нашим горючим, заходите в ближайший советский порт и идете к себе в Вардэ. И вам хорошо, и нам хорошо.

– Да, конечно, – кивнул головой Нильсен. – И вам хорошо, и нам хорошо. – Он немного подумал и добавил: – Очень всем хорошо. – Потом ещё подумал и заключил: – Не выйдет, господин капитан.

– Почему же не выйдет? – удивился Коновалов.

– Я рад бы помочь товарищу, – сказал капитан Нильсен любезно, – но у меня свежая рыба и нет льда. Если я пойду прямо в Вардэ, я смогу её продавать. Если я пойду сначала в советский порт, она испортится, и я не смогу её продавать. Понимаете, господин капитан?

– Понимаю, господин капитан, – ответил Фома Тимофеевич.

Капитан Нильсен неторопливо прихлебывал чай. Глядя на него, никто не подумал бы, что идет серьезный, напряженный разговор. Нет, внешне ничто не напоминало спора. И все-таки все мы, присутствовавшие при разговоре, понимали, что столкнулись два сильных, упорных человека и что между ними идет поединок.

Капитан Нильсен допил вторую кружку чая, и одновременно с капитаном допили свои кружки и матросы. И все трое поставили кружки на землю.

– Так как же вы ответите на мою просьбу? – спросил капитан Нильсен.

– Я рад был бы помочь товарищу, – сказал капитан Коновалов, – но, к сожалению, не могу. – Потом он повернулся и сказал Глафире: – Предложи гостям чаю, Глаша.

Глафира подошла с чайником, но капитан Нильсен закрыл свою кружку рукой, и за ним закрыли руками свои кружки оба матроса.

– Я больше не хочу, – сказал капитан Нильсен и встал.

– Может, господа матросы выпьют? – спросил любезно Фома Тимофеевич.

– Нет, – резко сказал Нильсен, – они больше не хотят. Спасибо за угощение. Оле, Христиан.

Матросы встали, как по команде. Встал и Фома Тимофеевич.

– Простите, господин капитан, – сказал он, – я расшибся при высадке. Я нездоров. Я пойду полежу. Располагайтесь на нашем советском острове, как вам будет удобно.

Он церемонно поклонился, и таким же церемонным поклоном ответил ему капитан Нильсен.

Конечно, Фома Тимофеевич действительно чувствовал еебя нехорошо, это было видно. И все-таки мне казалось, что за этой фразой стоит не просто сообщение о своем нездоровье. Мне показалось, что Фома Тимофеевич хотел сказать другое: если, мол, так, дорогой друг, Генрих Нильсен, если, мол, ты не хочешь нас, потерпевших кораблекрушение, доставить в советский порт, то, стало быть, нам с тобой и толковать не о чем. Мешать я тебе не буду, я правила моряцкого товарищества знаю и соблюдаю, но дела с тобой иметь не хочу. И кажется мне, что капитан Нильсен эти не сказанные Фомой Тимофеевичем слова отлично понял.

Три норвежца встали, поклонились и зашагали вниз. Неторопливо они дошли до берега и сели все трое на камни. Капитан посредине, матросы по бокам.

– Скоты! – сказал Фома Тимофеевич, глядя им вслед. – Просто скоты!

Он не торопясь набил трубку табаком, чиркнул спичкой и с наслаждением закурил.

– Можно у вас табачку, Фома Тимофеевич? – спросил Жгутов.

Фома Тимофеевич не глядя протянул Жгутову кисет. Жгутов вынул из кармана тетрадку – я вспомнил эту тетрадку, он её уже вынимал при мне из кармана, – оторвал кусочек тонкой розовой обложки, насыпал табак, свернул папиросу, достал из кармана спички и закурил. Потом он отдал Фоме Тимофеевичу кисет, сунул руки в карманы, прошелся раза два или три перед пещерой, повернулся и не торопясь, будто прогуливаясь, поглядывая вокруг, пошел вниз. Три норвежца, сидя на берегу на камнях, молча курили, и клубы табачного дыма поднимались над ними. Только над капитаном поднимались клубы синего дыма, а над матросами – серого. Видно, та-бакя были разные.

– Ребята, – сказал Фома Тимофеевич, – может, кто из вас спустится на берег? Что-то я думаю, не к норвежцам ли Жгутов пошел. Интересно, о чем у них разговор будет?

Мы встали все трое – Фома, Валя и я, но Фома Тимофеевич отрицательно покачал головой.

– Нет, – сказал он, – троим не надо. Пусть Даня, что ли, пойдёт. Он парень толковый.

– Хорошо, Фома Тимофеевич, – сказал я.

Согласитесь сами, что приятно, когда такой человек, как ваш капитан, о тебе хорошо отзывается.

– Ты не таись, – сказал Фома Тимофеевич, – не надо тебе прятаться да подслушивать. Просто пришел на берег. Просто сидишь рядом с ними. Твоя земля, а не их. Где хочешь, там и находишься.

– Понятно, Фома Тимофеевич, – сказал я и так же, как Жгутов, неторопливо, вразвалочку, будто прогуливаясь, пошел вниз.

Три норвежца выпускали поочередно из трубок дым. Жгутов дошел до берега и не торопясь улегся у самых ног трех норвежцев. Норвежцы посмотрели на него и не то в знак приветствия, не то в знак удивления, выпустили одновременно по особенно густому клубу дыма. В это время подошел я, сел на четвертым камень, лежавший совсем близко и от норвежцев и от Жгутова, и стал смотреть на море, как будто просто у меня такое настроение, что хочется посидеть, помечтать.

– Ты чего, Даня? – спросил Жгутов.

– Я ничего, – сказал я, – а что?

– Да нет, ничего, – сказал Жгутов. – Я так.

Жгутов молчал, молчал и я, молчали и норвежцы. Жгутов, кажется, даже и не смотрел на меня, просто лежит человек, отдыхает, любуется морем, и все-таки, даже не глядя на него, я чувствовал, как он меня ненавидит за то, что я пришел и сижу и, видно, буду сидеть и никак меня не прогонишь. Именно потому, что я чувствовал, как я ему мешаю, я решил, что ни за что не уйду. Хочет сделать подлость, пусть делает при свидетелях. А что подлость он сделать хочет, у меня сомнения не было. Вся повадка была у него такая.

Капитан кончил курить и выколотил трубку о камень. За ним кончил курить один матрос и сразу потом второй, и они по очереди выколотили о камень трубки такими же движениями, как капитан.

Жгутов смотрел на меня, как будто взглядом хотел меня заставить уйти, исчезнуть, раствориться в воздухе.

– Хочешь слушать, – сказал он вдруг очень тихо, – о чем я с норвежцами говорить буду?

Такая ненависть была в его голосе, такая ярость, что мне даже страшно стало. И все-таки я ответил тоже тихо:

– Да, хочу слушать.

– Ну что ж, – сказал Жгутов, – милиция далеко, а гости близко. – Он затянулся последний раз и ткнул самокрутку в песок, – Нехорошо, господин капитан, – сказал он, делая вид, что любуется гладкой морской далью, – пока вы сидите на этой мокрой скале, ваша рыба тухнет.

Капитан Нильсен встал и сердито топнул ногой.

– Черт, – сказал он, – зачем вы мне об этом напоминаете?

– Я давно мечтал побывать в Норвегии, – задумчиво сказал Жгутов.

Глава двадцатая. ССОРА НА ОСТРОВЕ

Капитан Нильсен молчал. Он внимательно смотрел на Жгутова. А у Жгутова был такой вид, будто ничего особенного он не сказал. Так, обыкновенная фраза. Мало ли где человеку хочется побывать. Ничего тут особенного нет…

– И что же вам мешало? – спросил наконец неуверенно Нильсен.

– Транспорта не было подходящего, – значительно сказал Жгутов. Потом помолчал, кинул на меня ненавидящий взгляд и, наконец решившись, добавил: – Вот бы вы подвезли меня, господин капитан.

– Как же я вас подвезу, – спросил Нильсен, – когда у меня нет горючего?

Жгутов пожал плечами.

– Кто же вам мешает его взять? – спросил он. – Раненый старик, трое детей и трусливая женщина.

– И один мужчина, – поправил его Нильсен.

– Вы говорите обо мне? – спросил Жгутов.

– Да, – кивнул головой Нильсен. Жгутов посмотрел на море. Вид у него был такой, будто он просто любуется бесконечной водной гладью, будто просто лениво рассуждает он о вещах, не имеющих практического значения.

– Я давно мечтал побывать в Норвегии, – мечтательно повторил Жгутов.

Капитан резко шагнул к нему.

– Вы побываете там, – сказал он и добавил: – Где горючее?

Жгутов встал и стоял теперь перед капитаном в почтительной позе. Он как бы признавал себя подчиненным этого норвежского моряка, Он вроде как бы поступил на службу.

– Горючее в боте, – сказал он, точно доложил.

– Бачок закреплён? – спросил Нильсен.

– Наглухо, – сказал Жгутов. – Принесите свой, мы перекачаем.

– Шланг есть? – спросил Нильсен.

– Есть, – сказал Жгутов.

– Я сам съезжу за бачком, – сказал Нильсен.

– Я буду вас ждать, – сказал Жгутов.

Нильсен кинул несколько фраз по-норвежски матросам, и они молча кивнули головой. После этого капитан вошел в шлюпку, матросы оттолкнули её, капитан взялся за весла, и шлюпка быстрыми рывками пошла к боту. Матросы не торопясь направились к камням, на которых они сидели раньше, и вдруг один из них, проходя мимо Жгутова, сделал быстрое движение ногой. Жгутов упал на песок. В растерянности он смотрел на матросов.

– Ты что, ошалел? – спросил он удивленно.

И вдруг матрос ответил на русском языке.

– Скотина! – сказал матрос. – Моряк, а своих продаешь!

– Скотина, – подтвердил, кивнув головою, второй матрос,

– Вы говорите по-русски? – удивился Жгутов.

– А вот увидишь, – сказал первый матрос, – мы ещё знаем слово «подлец» и слово «гадина». Вот сколько мы слов знаем по-русски.

Жгутов старался сделать вид, будто он не понимает, что все эти слова относятся к нему. Пока капитана не было, не хотелось ему ссориться с матросами. Оба были здоровые парни, ссора могла плохо кончиться для Жгутова.

– А где вы научились русскому языку? – спросил он самым невинным тоном.

– У себя в Норвегии, – сказал первый матрос. – Когда там была ваша армия.

Мне некогда было слушать дальше. Следовало прежде всего сообщить Фоме Тимофеевичу о сговоре Жгутова и капитана Нильсена, Мне казалось, что матросы славные парни, но все-таки я не знал, какие им дал приказания капитан и о чем он говорил с ними по-норвежски. Может быть, им было приказано задержать меня здесь, на берегу, Я пошел не торопясь, будто прогуливаясь, я решил, что, если они скажут, чтоб я оставался, я сразу брошусь бежать. Но никто меня не окликнул. Пройдя полпути, я обернулся. У матросов шел разговор со Жгутовым, и никто не обратил внимания на мой уход. Матросы наступали на Жгутова и что-то говорили ему возбужденно и зло. Жгутов пятился. Он отходил к скале, и вид у него был очень испуганный.

Валя стояла на скале у флага. Фома Тимофеевич, Фома и Глафира стояли возле пещеры. Они, вероятно, приблизительно догадывались, что происходило внизу.

– Ну что? – спросил меня Фома Тимофеевич, когда я ещё не успел дойти до пещеры.

– Жгутов предложил им отдать горючее, если они его возьмут в Норвегию, – торопясь, проговорил я. – Капитан за бачком поехал. Шланг, Жгутов говорит, есть. Они перекачивать будут.

Я проговорил это все очень быстро, и все-таки Валька ещё быстрее ухитрилась сбежать сверху. Она уже крутилась под ногами и суетилась и всех забрасывала вопросами. Чтоб отвязаться от неё, мне пришлось коротко повторить рассказ. И Валька ахала и ужасалась и опять забрасывала всех дурацкими вопросами: «Что же будет? Да как же так? Да разве мы можем позволить?» Но недолго ей пришлось надоедать нам.

– Дежурный, к флагу! – рявкнул капитан, да так сердито, что Валька и спорить не стала, замолчала и побежала наверх. – Пойдемте, – коротко приказал капитан и зашагал вниз.

Мы с Глафирой пошли за ним, а Фома забежал в пещеру и потом бегом догнал нас.

– Ты зачем бегал? – спросил я его тихо.

Он молча вынул из кармана и показал мне большой нож, которым мы открывали консервы.

– Ты чего? – испугался я.

Я представил себе, что Фома с этим ножом, как с кинжалом, бросится на капитана Нильсена. Фома был отчаянный парень. Когда он считал себя правым, он ничего не боялся. Хорошего не могло получиться; сила была на их стороне, в драке они бы пас легко одолели.

– Я попробую шланг перерезать, – тихо сказал мне Фома, – и вылью горючее. Нельзя же им позволять на нашем острове хозяйничать!

– Увидят же, – шепнул я ему: – бот-то ведь на виду.

– Попробую, – сказал Фома, – может, и не увидят.

Шлюпка капитана Нильсена уже шла к берегу. Капитан торопился. Может быть, он боялся, что вдруг подойдет советское судно, а может быть, ему просто хотелось скорее закончить дело. Он-то ведь понимал, что это самый обыкновенный разбой. Мы подошли к Жгутову и к матросам, которые все ещё продолжали спорить, и в это же время нос шлюпки врезался в песок.

– Ребята, – говорил искательно Жгутов, – ну давайте спокойно поговорим. Вы чудаки. Вам же самим лучше. Скорее будете дома. Рыбу свежую привезете, продадите.

– Кто продаст рыбу? – наступал на Жгутова первый матрос. – Я продам рыбу? Если б моя была рыба, я разве из-за неё людей на острове бросил бы? Нехорошо Нильсен делает, не как моряк делает.

– Жгутов! – резко сказал Фома Тимофеевич.

Жгутов обернулся. Растерянное, жалкое стало у него лицо. Он испугался капитана. Но только на секунду. Через секунду он вспомнил, что терять ему нечего, что все равно уже все потеряно, а может быть, он увидел Нильсена, который вылез из лодки и торопливо шел к нам.

– Вы на меня, Фома Тимофеевич, не кричите, – сказал Жгутов. – Я теперь вам не подчинен. Вы мне не начальник. Считайте, вышел Жгутов в отставку.

– Ну, в чем дело? – спросил резко капитан Нильсен, глядя прямо в лицо Фоме Тимофеевичу.

– Капитан, – плаксивым голосом сказал Жгутов, – ваши матросы меня обижают. Ругают, драться хотят, а за что? За то, что я вам же помочь хочу. Про вас говорили такое, что даже слушать неприятно.

– Да? – спокойно спросил Нильсен. – Кто говорил, Христиан, Оле?

– Не то говорили, хозяин, – хмуро сказал первый матрос.

– Не то? – удивился Нильсен. – А что же? – Матросы молчали. – Прошу вас запомнить, Оле и Христиан, что, если я вас уволю, ни один судовладелец на работу вас не возьмет. Понятно?

– Понятно, – хмуро ответили Оле и Христиан.

– Господин капитан, – резко сказал Фома Тимофеевич, – что случилось?

– Я вынужден, капитан Коновалов, – резко сказал Нильсен, – взять у вас горючее, которое вам не нужно и без которого я не могу дойти до материка.

– Я не возражаю, чтобы вы взяли горючее, – сказал Фома Тимофеевич, – но вы должны нас доставить в ближайший порт.

– Я уже говорил, – пожал плечами Нильсен, – что это невозможно. У меня протухнет рыба.

– Всякий моряк, – сказал наш капитан, – обязан спасти моряка, терпящего бедствие, а у нас дети и женщина.

– Вы богатый человек, капитан Коновалов, – сказал с издевкой Нильсен, – для вас полный трюм рыбы пустяк, а я человек бедный, я не могу бросаться деньгами.

Тут я увидел лицо Христиана. Странное напряжение было в его взгляде. Он не отрываясь смотрел на бот. Я обернулся. Фома торопливо шел по наклонной палубе к трапу. Ещё несколько секунд – и он спустится в трюм. Но в это время раздался яростный крик Жгутова:

– А, черт! Смотрите!

Все повернулись к боту. Фома, поняв, что он замечен, заторопился. Но в несколько прыжков Жгутов добежал до бота, вспрыгнул на палубу – Фома уже опускался по трапу вниз – и, схватив Фому за шиворот, резким рывком поднял его и швырнул с бота.

– Смотрите, – повторял Жгутов, – с ножом. Шланг хотел перерезать. Хорошо, я его заметил, а? Каков?

Фома лежал на песке, с ненавистью глядя на Жгутова. Нож он выронил. Нож валялся у самого бота. Но зачем он нужен был теперь, этот нож?

Тут я увидел, что рядом со мной стоит Валька. Она напряженно слушает разговор, и глаза у неё испуганные и очень серьезные.

– Почему не на посту? – сказал я ей. – Ты понимаешь, что, может, сейчас корабль проходит! Может, он не знает, что мы пропали. Сигнала не будет, он и пройдет. А как сейчас кстати было бы!

Валька посмотрела на меня, но ничего не сказала.

– Все равно, горючее наше, – крикнул Фома, – и не имеете вы права его брать!

– О, – удивился Нильсен. – Молодой человек говорит о праве! Он не будет моряк, он будет адвокат,

– Значит, вы, капитан, – резко сказал Фома Тимофеевич, – увозите моего механика?

– Он попросил взять его на бот, – сказал Нильсен, пожимая плечами, – и я его беру.

– Норвежскому правительству, – сказал Фома Тимофеевич, – будет сообщено об этом разбое.

– Э, господин капитан, – протянул Нильсен, – когда это ещё будет! Да и показания разойдутся. Вы будете говорить одно, мы будем говорить другое.

Капитаны стояли друг против друга, оба кипящие от ярости, красные, и с ненавистью друг на друга глядели. А по сторонам, образуя круг, стояли Оле и Христиан, мы с Фомой и Глафира. Валька куда-то исчезла. Она, очевидно, сообразила, что это не шутки – оставить пост и уйти;

Глафира сделала шаг вперед и остановилась перед Жгутовым.

– Ты что же, – сказала она, – думаешь от ответа уйти? Собственными руками тебя задушу! – И она вцепилась обеими руками в горло Жгутова.

– Пусти, пусти, сейчас же! – прохрипел Жгутов. И, с трудом оторвав руки Глафиры от своего горла, завопил: – Господин капитан, помогите!

– Оставь, Глафира, – сказал Фома Тимофеевич.

– Вы, Фома Тимофеевич, – сказала Глафира, схватив Жгутова за плечи, – можете сколько угодно с этим иностранцем дипломатничать, а я обыкновенная женщина, и он, по-моему, обыкновенный разбойник. И чтоб я этому негодяю, – и она так затрясла Жгутова, что голова его стала болтаться из стороны в сторону, – позволила от наказанья уйти, а этому негодяю, – она кивнула на Нильсена, – наше горючее взять? Да ни в жизнь не позволю!

– Господин капитан, – умолял Жгутов, – она задушит меня.

– Уймите её, капитан Коновалов, – сказал Нильсен.

– Она частное лицо, – пожав плечами, сказал Фома Тимофеевич, – что желает, то и говорит.

Капитан Нильсен разъярился ужасно.

– Довольно шутки шутить! – крикнул он. – Пусти его, слышишь? – И он с силой схватил Глафиру за руку.

– Все равно не пущу! – кричала Глафира! – Что хотите делайте.

Я услышал Валькин голос. Она что-то кричала. Я подумал, не судно ли появилось. Я посмотрел наверх, но Вальки у флага не было. Я огляделся. Валька была на палубе бота. Она прыгала там от возбуждения и кричала:

– Слушайте, слушайте, не надо ссориться! Тетя Глаша, пустите его!

Конечно, никто её не слушал. Слишком серьезная была ссора, чтоб её можно было прекратить уговорами девчонки.

Капитан Нильсен старался оторвать от Жгутова руки Глафиры. Капитан Коновалов подошел к нему и положил ему руку на плечо.

– Ну, ну, господин капитан, – сказал Фома Тимофеевич, – рукам воли не давайте.

Нильсен, очевидно, решил, что бороться с Глафирой – только время даром терять. Да, в конце концов, что ему было особенно беспокоиться о Жгутове? Пусть сам выпутывается, как желает. Поэтому он отпустил Глафяру и резко сказал своим матросам:

– Оле, Христиан, быстро бачок на бот, перекачать горючее – и на шлюпку. – Потом он повернулся к Фоме Тимофеевичу и резко сказал, глядя ему прямо в глаза: – А вы, капитан Коновалов, не командуйте здесь. Сейчас командую я. Мне нужно горючее, и я его получу.

– Послушайте, послушайте, – бесновалась на боте Валька, – не надо ссориться. Фома Тимофеевич, подождите, послушайте.

– Это земля советская, – резко сказал капитан Коновалов, – и здесь командую я!

– Ну, – усмехнулся Нильсен, – пока ваши сюда придут, мы уже давно будем в Вардэ, и командовать сейчас буду я. У меня четверо здоровых мужчин и ещё кое-что.

Он отогнул пиджак и вытащил из висящей на поясе кобуры черный большой пистолет.

Наступила долгая пауза. Глафира отпустила Жгутова, Фома Тимофеевич стоял неподвижно, бистро обдумывая положение. Да, положение изменилось. Раньше была подлость, кража, сейчас могла произойти трагедия. Мертвая была тишина, и в этой тишине раздался опять надоедливый, раздражающий крик Вальки;

– Ой, да что вы! Вот несчастье! Вы меня, меня послушайте!

– Быстро качать горючее! – рявкнул Нильсен на матросов. – Чего вы дожидаетесь? Быстро, ну!

– Нет никакого горючего! – во весь голос заорала Валька. – И ещё раз повторила: – Нет никакого горючего!

Мы все круто к ней повернулись.

– Что ты говоришь, девочка? – спросил капитан Нильсен.

– Нет никакого горючего, – сказала Валька.

Мы смотрели на неё, ничего не понимая.

– Я вам кричу, кричу, – жалобно продолжала Валя, – а вы не слушаете. Ругаетесь, ссоритесь, а все из-за ерунды!

Нильсен оглядел нас всех, и полная растерянность была на его лице.

– Как это – нет горючего? – спросил он. Туг взгляд его остановился на Жгутове, и глаза яростно блеснули. – Ты меня обманул, механик! – крикнул он, бросился к Жгутову и, схватив за плечи, начал трясти его изо всех сил.

Сегодня для Жгутова был неудачный день. Перенести две такие встряски подряд – это не шутка.

– Вот опять! – жалобно кричала Валя. – Да вы меня послушайте! Капитан, капитан, послушайте, что я скажу!

Нильсен повернулся к ней, продолжая держать Жгутова за плечи.

– Отпустите вы его, – сказала Валя, – ничего он вам не наврал,

Нильсен машинально отпустил Жгутова и подошел к боту.

– Как ты говоришь, нет горючего, девочка? – спросил он.

– Ой, – рассердилась Валя, – ну как вы не понимаете? Пока вы тут спорили, я перерезала шланг, и все горючее вытекло.

Долгая-долгая была пауза, Оле и Христиан спокойно сели на камни, вынули трубки и закурили. На третий камень сел Фома Тимофеевич. Жгутов опустился на песок, по-моему, у него просто подогнулись ноги от ужаса. А капитан Нильсен все ещё стоял и смотрел снизу вверх на Валю и все ещё не мог до конца понять, что же случилось и что, собственно, теперь надо делать. Долго все молчали. И первый заговорил Фома. Он повернулся ко мне и сказал;

– Знаешь, Дани, если бы у меня была такая сестра, я бы, пожалуй, был даже доволен.

Нильсен спрятал пистолет в кобуру.