Текст книги "Северное сияние(СИ)"

Автор книги: Евгений Иафетов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Иафетов Евгений Романович

Иафетов Евгений Романович

Северное сияние

Эта праистория началась 10100 лет назад, когда ледник покрывал север Европы до шестидесятых широт. Гранит и сланец Скандинавских гор от подножий до вершин были охвачены льдами, подобно тем, что и в наши дни венчают высочайшие пики планеты.

И уже тысячи лет древний ледник таял и медленно отступал. Талые воды скапливались в котловинах вдоль его южной границы и соединялись в Балтийское ледниковое озеро, простиравшееся на месте современного моря. На северном побережье Озера потоки кристально чистой воды срывались с отвесных синих льдов, а вдоль его южных берегов лагуны и топи чередовались с густыми зарослями ольхи, ивы и рябины.

Датские проливы ещё не возникли, и на месте Северного моря были мамонтовые прерии – бескрайние равнины с пологими холмами и обширными низменностями, покрытые густыми злаками и высоким разнотравьем. В эпоху мезолита эта реликтовая тундростепь пролегала над вечной мерзлотой от современной Шотландии до плоскогорий Сибири, огибая Скандинавский ледник. В морозные, сухие зимы той эпохи снежный покров был невелик, и обильная растительность превращались в доступный запас светло-бурого сена для бесчисленных стад травоядных, а за время полярного дня травы вновь вырастали выше человеческого роста. Обилием фауны эти древние приполярные края походили на современную африканскую саванну. И были населены людьми.

***

Упряжки охотников двигались по следам кочёвки стада, всё дальше заходя на юг, где полярную ночь постепенно сменяли сумерки.

К концу очередного перегона путники устраивали стоянку на заснеженной, продуваемой ледяными ветрами равнине у бурой полосы перекопанного оленями снега. Предстояла очередная облавная охота. Пока остальные устраивали стойбище, Скир сын Вальда быстро разгрузил свои нарты, переобулся в сухие торбаса и снова погнал упряжку, чтобы определить границы предстоящего загона. Тем временем охотники снимали с собак ездовые ремни. Косматые, с густым подшёрстком, остроухие и желтоглазые звери, освободившись от упряжи, сразу ложились на спины, подставляя брюхо ветру, и охлаждались после трудного пути. Люди осматривали псам лапы и бросали на снег тонкие куски мороженой оленины. С нарт разгружали вежи – кочевое жильё для промысла в редколесных приполярных равнинах. Каркасы из шестов, соединённых вершинами, укрывали оленьими шкурами, внутри вдоль стен укладывали меха, а в центре каждой хижины ставили светильник с прозрачным костным жиром или раскладывали небольшой костёр, дым которых вытягивался через отверстие в верхней части жилища. Нарты, гружённые добычей, устанавливали с подветренной стороны, и около полозьев тут же зарывались в снег собаки. Утомлённые люди смывали рыбий жир, защищавший обмороженные лица от ветра, и укрывались в хижинах.

За пологом крайней вежи непрерывно гудел ветер, и с шорохом проносились волны позёмки, медленно наметая надувы и заструги.

– Эту метель поднимает южный ветер. Странно для этого времени года, – произнёс Рокья. – Мы все промокли, и если северный ветер принесёт пургу или буран...

Люди снимали сырые меха и разводили огонь...

Костюм охотника-кроманьонца походил на традиционные костюмы современных северных народов. Двойная оленья парка до колен с напуском, подпоясанная плетёным кожаным ремнём и опушенная по краям собачьим мехом. Пришитые к рукавам длинноворсные медвежьи рукавицы с кожаными наладонниками. Глубокий капюшон из оленьей шкуры, подбитый мехом росомахи, и короткая пелерина из собачьего меха, укрывавшая плечи. Чулки из собачьего меха, широкие штаны из оленьих шкур, стянутые ремешками под коленями и высокие оленьи торбаса с кожаной нерпичьей подошвой. Замша из оленьих кож использовалась для нательных одежд. Все швы прошивались волоконными нитями при помощи костяных игл.

...Сухая осока нарвана из-под снега, онемевшими пальцами Эгир извлёк из походного мешка огниво, с третьего удара выбил искры и стал бережно раздувать и сжимать дымящийся комок травы, пока в его руках не вспыхнул огненный шар. Несколько вязанок лиственничного хвороста охотники заготовили на прошлой стоянке в хвойном бору, и, когда костёр разгорелся, развесили одежды по стенкам хижины. Длинным костяным ножом с обтянутой рыбьей кожей рукоятью Рокья нарезал жареную оленину. Мясо охотники также приготовили на прошлой стоянке, богатой топливом, и на новом месте только разогревали. Запив еду травяным отваром из кожаных бурдюков, носимых в дороге за пазухой, люди укутывались в меховые одеяла.

Собаки подняли лай, но сразу стихли.

– Росомаха, – сквозь дремоту произнёс Эгир.

– Для этой поры стужа не велика, – размышлял Рокья. – У собак на лапах иней, и костяные подполозки плохо идут по влажному снегу.

Осколком обсидиана он неторопливо вырезал из обломка гладкой белой кости обнажённую женскую фигуру. В соседней хижине кто-то играл на дудке, и её звук сливался с шумом ветра.

– Деревянные пойдут не лучше...

– А если нарастить лёд?

– Придётся всё время подновлять...

– Если нарастить хотя бы половину того, что за день намерзает на твоей бороде...

– Дух сна уже встречает меня, Рокья... Я увижу Хильду...

Сумерки редели, и отражённые в небе лучи солнца слабо освещали равнину. Отдохнувшие псы нагло и радостно лаяли, зовя хозяев в дорогу.

Жирник из прозрачной рыбьей кожи горел всю ночь, и к утру под пологом душно. С криками и смехом люди выбегали из-под заиндевевших шкур и растирались снегом. Безбородые юноши и зрелые мужчины – ровные лица, высокие крутые лбы, тонкие и изогнутые под прямым углом нижние челюсти – сухопарые, с прямыми спинами кроманьонцы радовались новому дню. Оборачиваясь к восходу, путники вскидывали вверх руки – божество света спускалось с небес на землю к людям там, где первый луч солнца освещал равнину.

Вскоре вернулся из разведки Скир сын Вальда. Он сменил упряжку, переобулся, наскоро поел и начал отдавать приказы. Двое промысловиков остались охранять лагерь, остальные по двое в порожних нартах выехали вслед за старшим. Загонщики высадили стрелков у русла замёрзшей реки и отправились в обход стада. Лучники растянулись цепью вдоль берега и затаились.

Скир гнал собак по старым следам своей упряжки, заходя с наветренной стороны от оленей. Волчьи следы ни разу не пересекли дорожку, а значит добыча на месте и обложена. Запряжённые веером собаки с усилием шли против ветра. Завершив полукруг обхода, охотники выехали на выбитую сотнями копыт тропу. Возбужденные запахом свежего следа псы бросались вперёд и вгрызались друг другу в холки. Упряжки ныряли на застругах, мелькали собачьи лапы – серые, белые, чёрные – загонщики били собак кнутами и выкрикивали команды вожакам, следя, чтобы нарты не перевернулись. Из ложбины в стороне от охотников поднялись и понеслись большими скачками волки.

– Начали! – Скир вытянул руку, и загонщики стали разъезжаться, вытягиваясь в цепь.

Олени наверняка уже стали тревожно задирать головы, и теперь следовало действовать ещё быстрее. Когда впереди показалась темная колышущаяся масса стада, Скир приложил к губам рог тура и издал протяжный сигнал. Загонщики принялись кричать и завывать по-волчьи, выгоняя добычу на стрелков.

Услышав вдали звук рога, лучники приготовились. Земля едва заметно начала содрогаться, послышались крики людей, топот и хорканье оленей. Совсем близко раздался второй сигнал, а, значит, загонщики остановились. Через мгновенье олени показались на берегу и начали выходить на лёд. Лучники подпускали добычу и били, целясь в крупных быков и пропуская важенок с телятами. Стадо начало раскалываться на части. Передние олени проходили через линию стрелков, остальные двигались по обледеневшему руслу и уходили через фланги засады. Подранков преследовали и добирали загонщики.

Довольные охотники, напевая и насвистывая, разделывали туши. Мясо срезали с костей, заворачивали в шкуры и увязывали на нарты, а остатки скармливали собакам. Один из лучников до синевы отморозил ухо, и, под шутки товарищей, Скир отнял его ножом.

– Небесный Отец даёт нам удачу, – сказал Скир. – Снимайте лагерь, мы возвращаемся.

В долгие полярные зимы заготавливался запас мяса на то время, когда холод отступал к высоким ледниковым широтам, и с юга приходила опасность...

Помимо охоты кроманьонцы занимались сбором корней, грибов, ягод и орехов, ловили птиц и животных в разнообразные силки и ловушки. На бескрайних первобытных просторах паслись бизоны, овцебыки, туры, сайгаки, верблюды, лоси, косули. Ещё существовали мамонты, шерстистые носороги и гигантские олени, но в приполярье ледникового периода основным источником пищи для людей был северный олень.

Охотников неизменно сопровождали собаки. Крупные, заросшие густой шерстью звери служили людям в ездовых упряжках, для загона зверя и для защиты от хищников.

Кроманьонцы имели оружие для стрельбы на дальние расстояния, способное поразить добычу до того, как та успевала заметить охотника. Для усиления броска лёгкого копья применялось приспособление с упором для древка на одном конце и рукоятью на другом, что удваивало расстояние броска. Луки изготавливались из березы или лиственницы, тетива – из полосок тюленьей кожи или сухожилий, а наконечники для стрел делались из кости или камня и закреплялись на древке с помощью растительного клея. Применялись связки ремней, к концам которых крепились обёрнутые кожей камни, поражавшие добычу ударом или спутывая ей ноги.

Используя подобные методы и орудия охоты, кроманьонцы получили неиссякаемый источник питательной пищи, что помогло им заселить суровые просторы Севера.

Но всё стало иным в тот год, когда изменился ход солнца.

...Проверяя курс по Полярной звезде, охотники возвращались на Север, в посёлок своей общины.

В марте сумерки удлинялись, ночная мгла становилась короче, а холодное солнце с каждым днём поднималось всё выше над линией горизонта. Холмы лежали, заваленные подтаявшим, уже без застругов, сияющим снегом, а вдали над облаками сверкали ледовые конусы гор. Лучи весеннего солнца отражались в снежных кристаллах, и всё вокруг нестерпимо блестело. Роговицы глубоко посаженных глаз скрывались в прищуре, на лицах путников были сетки из грубых лыковых волокон, но трое уже заливались слезами, а один перестал различать очертания предметов. Глаза путников воспалялись, веки отекали, и наступала снежная слепота. Больным накладывали плотные повязки и через два дня боли проходили, а ещё через четыре зрение восстанавливалось.

В апреле, когда отряд достиг предгорий, в низинах долин начали скапливаться облака туманов. Речные террасы шумели сосновыми лесами, а в небе раздавались журавлиные крики и гусиный гогот. Снег исчезал на глазах, открывая взору вересковые пустоши с кустарниками брусники, черники, дрока. На равнины лег пронизанный солнцем парной воздух. Нарты, оружие и плащи из сыромятной кожи покрывались каплями влаги.

В мае солнце палило так, что обмороженные, обветренные сухие лица обгорали до красноты. Поднявшись в горы и продвигаясь по нагромождениям обледенелых каменных глыб, путники вышли на перевал и оглянулись. Внизу лежали уже зеленеющие вереском и дриадой прерии, повсюду прорезанные отсверками новых озёр и рек. Люди поразились величине вод. Только с высоты стала видна ширь переплетённых проток, расходящаяся по мерзлоте равнины.

– Надо спешить! – торопил Скир сын Вальда. – Не жалейте собак!

***

Посёлок Эвре располагался в нескольких перегонах от южной кромки ледника, уходящей в Озеро. Полярная ночь только начиналась, когда упряжки с рыбаками ехали в покрытых льдами горах. Собаки были запряжены цугом, попарно, и легко шли узкими тропами.

Плотные потоки стокового ветра спадали по склонам с огромной скоростью и растекались в долинах. Льды лежали на вершинах хребтов, синими лучами спускаясь по ложбинам и впадинам. Льды куполами лежали на плоскогорьях, заканчиваясь прозрачными обрывами. Льды лежали на пологих склонах, а во впадинах крутых отвесов залегали ледники висячие, время от времени с грохотом обвалов наполнявшие котловины долин. Языки сухих горных ледников переходили во влажные предгорные покровы, залегавшие у подножий хребтов и истекавшие талыми водами в необозримые равнины, покрытые снегами и вечной мерзлотой. Холода высоких широт и скальные основания гор тысячи лет держали гигантский ледник. Щиты и купола горных ледяных потоков и плиты бескрайних шельфовых ледников погребали сушу и моря на площади в миллионы квадратных километров.

Ветра срывались с вершин в узкие долины, и путники погружались в облака снежной пыли. На одном из перевалов ветер перевернул две крайние упряжки и протащил вниз по склону. Полозья, дуги, поперечины, настилы и ремни переломало и разметало, но визги собак и крики людей не были слышны за рёвом ветра.

Снежная пыль улеглась до следующего коварного порыва.

– Я не чувствую ног, Имар, – раненный лежал на разостланной оленьей шкуре, его спутники стояли рядом.

– У тебя сломан хребет, Снио, и стопы уже начинают синеть.

– Значит, пришла моя пора отправляться к праотцам... Помогайте Брунье и детям... Теперь оставьте меня...

– До встречи, Снио, до встречи, – Имар сын Гаута и другие путники жали руки обречённому.

Вывихи у собак вправляли, а псов с переломами добивали и тут же снимали с них шкуры. Из двух разрушенных нарт собрали одни, перепрягли упряжки и снова продолжили путь.

– Заберём тело на обратном пути, – тихо сказал Имар.

За последним перевалом горный склон уходил в ледяную пустыню Озера. Путники долго искали пологий спуск в меняющихся каждый год прибрежных ледниках. Между озёрными торосами стояла вода, а тёмный, оголённый ветрами лёд был покрыт белыми трещинами. Поставленный на скалистом берегу в незапамятные времена рыбацкий сруб смыло талыми водами во время полярного дня.

Рыбаки надели костяные ледоступы, распрягли собак, выдали им корм и начали подлёдный лов. Пешней вырубалась прорубь, а от неё вдоль по линии делались лунки. Затем с помощью багра от одной лунки к другой продергивалась веревка, за которой подо льдом протягивалась сеть, сплетённая из волокон крапивы.

– В прошлом году в это время были такие морозы, что сеть Сольви всеми поплавками вмёрзла в лёд, – сказал Трюгг. – Хорошая была сеть, ивовая, пятьдесят пять на шесть локтей. Сольви долго пробовал её вырубить, пока совсем не застыл. Гирит до конца зимы отпаивала его травами.

– Эта зима тёплая, – согласился Хьяльм. – Искупаемся?

– При таком ветре лучше сразу броситься на нож...

Имар смотрел на ледяную равнину.

– Лёд не прочный, хотя с поверхности этого почти не видно. И промоин много...

Уровень Озера повышался с каждым полярным летом. Из-за обильного поступления холодных вод от тающего ледника его температуры были ниже температур современного Балтийского бассейна на несколько градусов. Питательных веществ в талых водах было мало, но в Озере водилась кольчатая нерпа и различные виды пресноводных рыб.

Для промысла кроманьонцы применяли костяные крючки и зазубренные гарпуны, использовали грузила, поплавки из коры, а также сети, спрядённые из древесного волокна или крапивы. На северном побережье Озера добыча велась круглый год, и рацион северян на четверть состоял из рыбы. В летнее время партии рыбаков промышляли в прибрежных водах, используя узкие лодки, выдолбленные кремневыми топорами в стволах вековых сосен.

Полярная ночь подходила к концу, и рыбаки готовились возвращаться в поселение.

В марте первые жёлто-зелёные лучи возникали в ночном небе всего на несколько мгновений, следующие держались дольше, становились ярче и медленно изгибались в ослепительные дуги лимонного цвета. Северное сияние оживало, принимая форму короны, и пульсировало волнами, в которых появлялись красный и фиолетовый цвета. Ровные отсветы ночного неба чередовались разноцветными проблесками, яркими всполохами, колеблющимися полосами и ровным тонким свечением, сквозь которое были видны яркие полярные звёзды. Непрерывно слышалось лёгкое потрескивание.

К концу марта сияние длилось непрерывно и постепенно угасло вместе с полярной ночью.

– Это истинная красота, – заворожено шептал Трюгг. – Чёрное солнце светит стране небесных льдов!

– Небеса пылают божественным светом! – улыбался Хьяльм. – Интересно, как Он это делает?

– Когда-нибудь узнаем! – смеялся Трюгг. – Когда-нибудь мы тоже так сможем!

– Солнечные ветра пронзают северную ночь, – задумчиво сказал Имар. – Но раньше их никогда не было южнее ледяной страны... Создатель говорит нам что-то...

– Я чувствую этот ветер в своих жилах! – кричал Хьяльм. – Кровь гудит во всём теле, и мысли мелькают, как молнии!

В тот год полярное сияние сопровождали сильнейшие геомагнитные бури. По всей северной стране больные и раненные стонали от обострившихся немощей, и в короткий срок одни поправлялись, а другие умирали. Олени паслись без отдыха, а псы постоянно дрались, и погонщики не справлялись с озверевшими упряжками. Самих людей голод также мучил вдвое больше обычного, бороды и ногти отрастали быстрее, сон пропал совсем, но усталости никто не ощущал.

В апреле по ночам влажными хлопьями шёл синий снег, потом внезапно начинался мелкий дождь, и снова сыпала мягкая снежная крупа. Белёсая мгла закрывала вершины родных гор от взгляда, и, когда берега Озера начали вытаивать, рыбаки отправились в обратный путь.

В мае повсюду в горах, не умолкая ни на мгновенье, журчала невидимая вода, и едва слышно потрескивали оседающие ледники. Ручьи сливались в реки, и вода ревела на чёрных камнях перекатов перед выходом на равнины.

– Быстрее! – торопил Имар сын Гаута. – Надвигается беда...

***

Стук топоров гулко отдавался в зимнем лесу. В густых сумерках полярной ночи незаметно колыхались ветки сосен, сбрасывая снежную пыль. В речной долине шла валка леса.

– Деревья спят, их соки скудны, а смолы обильны. Наверно, они могли бы так спать целую вечность, – говорил Яльдис сын Ньяля. – Замерьте обхват этого ствола.

Лесорубы заготавливали сухостой хвойных пород и по санному пути русла замёрзшей реки вывозили брёвна в посёлок общины Пессе на далёком леднике.

– По такому влажному снегу на одну упряжку можно взять не больше шести брёвен в семь локтей длиной и в пол-локтя толщиной, – учил молодых Яльдис.

Сразу по прибытии в лесной край промысловики устроили охоту и добыли лося. В центре поляны горел костёр, у края которого стояли глиняные горшки с варевом. Рядом были установлены три больших грузовые нарты, между которыми лежали и бродили собаки, утомлённые в долгих перегонах от дома.

Поочерёдно нанося удары узкими кремневыми топорами, люди делали на дереве глубокий надруб, в который вгоняли клинья и валили ствол шестами. Затем очищали и забирали ровное бревно, а ветви и сучья бросали в костёр.

Одна из собак замерла, навострила уши, и на её холке взъерошились мохнатые очёсы.

– Волки! Похоже, это другой выводок, – радостно встрепенулся Исар.

Лесорубы начали быстро подбрасывать топливо в костёр. Все собаки стояли неподвижно, злобно рыча и щерясь. Но стая прошла мимо, псы успокоились, и люди вновь принялись за работу.

– Эх! Бьярга просила волчье одеяло,– улыбался Исар. – Пушная охота здесь хорошая.

– А я не охотник, – сказал Ано. – Я даже волков жалею.

– Не доделал тебя Создатель... Вот и собаки тебя не слушаются...

– Люблю я их, ленивых.

– Любишь? А клички путаешь... И шлейки подогнаны плохо...

Работа продолжалась, когда собаки разом подняли надрывный лай. Вожак бросился в чащу, и за ними кинулась вся свора.

– Мустье! – выдохнул Исар и завертел головой по сторонам. – Неужели подошли?!

– К бою! – крикнул Яльдис. – Если псы их отгонят – не преследовать!

– Не оставь нас, Создатель...

Люди стояли за ограждением из нарт, приготовив луки и слушая, как отдаляется собачья разноголосица.

– Они только с одной стороны, – уверенно сказал Исар.

– Да, это не кольцо, – согласился Яльдис.

– Может быть, медведь? – с надеждой спросил Ано.

Прошло ещё несколько мгновений и собачий лай прорезали человеческие крики.

– Пятьсот локтей! – возбуждённо воскликнул Исар. – Рискнём?

– Стой, где стоишь!

Звуки лая стали удаляться и постепенно затихли. Лесорубы отправились по следам своры и через двести метров нашли в изрытом снегу труп человека. Лицо и горло мёртвеца были разорваны в клочья до самой копны свалявшихся тёмно-русых волос. Одежды из медвежьего меха, примотанные к телу кожаными ремнями, также были порваны собаками в лоскуты. Рядом с трупом лежала тяжёлая накидка из цельной лосиной шкуры.

– Он сбросил плащ, готовясь защищаться.

– Странно, что мы сами не почуяли эту вонь. Всего пятьсот локтей...

В стороне лежала собака с распоротым боком. От раны поднимался пар, и пёс дрожал крупной дрожью. Исар поднял из забрызганного кровью снега короткое массивное копьё с кремневым наконечником.

– Людоед не выдержал, метнул свою палку и остался без оружия. Хотя...

Исар разжал уже начавшую коченеть, большую и смуглую от грязи кисть мертвеца и взял широкий резак из цельного куска яшмы.

– Он даже не успел пустить его в ход.

– Бедолага, – вздохнул Ано.

– Исар, собери его оружие, покажем старейшине, – распорядился Яльдис, осматривая следы на снегу. – Ано, добей собаку и сними шкуру.

Старый лесоруб задумчиво трогал пальцами подтаявшие кромки следов.

– Их было двое. Это дозорные. Давно они не заходили так далеко на Север... Преследовать второго не будем. Не уйдёт.

Вскоре из тридцати пяти собак вернулись тридцать две, и многие были изранены.

– Загрузим по пять брёвен, – приказал Яльдис сын Ньяля. – Надо отправляться домой...

***

В полярной стране всё было привозное. Зимой мужчины уезжали к промысловым стойбищам, и гружёные добычей караваны возвращались на ледник, в посёлки, расположенные в долинах вблизи стока талых вод. Вместе все жители общин собирались только летом, когда наступал полярный день, и миграции северного оленя достигали границ приледниковой зоны, а Озеро освобождалось ото льда.

Существовали крупные поселения, вокруг которых располагались более мелкие. Семьи жили в небольших срубных постройках на сваях, с низким потолком, плоской крышей и одним-двумя небольшими окнами, многослойно затянутыми рыбьей кожей, слабо пропускавшей свет. Брёвна стен прокладывали сухой осокой, промазывали озерной глиной снаружи и обтягивали тюленьими кожами изнутри. В углу у входной двери устраивался открытый очаг из речных камней, дым которого выходил наружу через отдушину в стене. Дрова также доставлялись из далёких речных долин, и использовались рачительно. У дальней от входа стены устраивался спальный шатёр из шкур, обогреваемый жирником – каменной или деревянной плошкой, в которой плавал скрученный из волокон фитиль. Отсутствие микробов и паразитов, а также низкая влажность в условиях вечного холода обеспечивали высокую сохранность запасов и сооружений, поэтому пожар был единственным концом для постройки в полярной стране.

В отдельных срубах устраивались парильни, где складывались каменки, а вдоль стен стояли скамьи и деревянные кадки с водой. Жар и холод делали баню самым чистым помещением, поэтому там выхаживали больных и рожали детей.

Промёрзшие кожаные бурдюки с отходами сбрасывали в бездонные трещины ледника, а тела умерших сжигали, отправляя в тёплую страну.

Маленькая Гисла отодвинула тяжёлый входной полог и вышла из дома. Песцовая шапка с высокой теменной частью дополнялась кроеными отдельно наушниками, завязанными тесьмой под подбородком. Обшитый костяными бусами шарф из беличьих хвостов охватывал шею. Оленьи буфы шли от плеч, и на животе были прихвачены широким и плотным поясом из меха с собачьих лап. Лисьи натазники, штаны и длинные наколенники из оленьего меха находили на невысокие собачьи унты, до щиколоток подшитые нерпичьей кожей. Ноги девочки были утеплены чулками из оленьей замши на заячьей подкладке, а в унты вложены стельки из сухой травы. Наряд дополняли рабочие рукавицы на заячьем меху с наладонниками из нерпичьей кожей...

Возможностью выжить в условиях севера кроманьонцы были обязаны сложным видам меховой одежды, не в меньшей степени, чем новым методам строительства, охоты и использования огня.

...Сугробы, наметённые за зиму вровень с крышей, блестели ледяной коркой. Полярная ночь отступала, и горные вершины тёмными силуэтами виднелись на фоне светлеющего неба. Вся долина посёлка Антреа была изрезана ровными бревенчатыми дорожками, соединявшими приземистые срубы. Девочка обошла дом и направилась к ближайшему склону, где в прозрачном льду была вырублена большая пещера, в дальнем конце которой даже в самые крепкие морозы тонкой струйкой с потолка сбегала талая вода. Наполнив кожаный бурдюк, Гисла заторопилась. Ещё нужно принести корзину ягод из продуктовой пещеры, выколотить иней из шкур спального полога и набрать дров из поленницы... Но эти затаившиеся, опасные синие своды, где любой звук отдавался лёгким треском в глубинах ледника, всегда притягивали её.

На бревне у входа вырезано изображение орла с распростёртыми крыльями, под потолком подвешены маленькие деревянные рыбки. В доме горел очаг, вдоль стен тянулись длинные лавки, покрытые шкурами, под ногами крутились и тявкали щенки. Гисла скинула меховую накидку, переобулась в плетёные берестовые онучи и принялась растирать замёрзший нос.

Мать семейства, Глоди дочь Хольмы жена Ормара сына Бродира, готовила отвар из трав в большом глиняном горшке с толстыми стенками и ручками по бокам. Когда пламя смолистых сосновых корней погаснет, она повесит над углями жерди с рыбой.

Средняя сестра Ильва зажгла светильник из рыбьей кожи и поставила на стол. Тюлений жир горел ровно, без запаха и копоти. Сестра села на лавку и принялась кропотливо перебирать нити из древесного волокна, натянутые на раму из веток, пропуская между ними палочку-уток. Такие циновки не набухают от влаги и всегда нужны рыбакам на летнем промысле. Ильва вплетает в полотно тонкие полоски бересты, чтобы получился симметричный узор. Она тихонько напевает, и Гисле нравится её слушать. И ещё Гисле кажется, что Трюгг приносит им рыбу потому, что ему нравится разговаривать с Ильвой.

Старшая сестра Вейга натирает тюленьим жиром вымороженные оленьи кожи. Потом каждый день она станет разминать их, и к концу зимы замша будет готова. Вейге давно пора замуж, но мужчинам она не нравится, и Гисле тоже кажется, что сестра некрасивая – у неё слишком узкие бёдра и жидкие волосы. Гисла видит, что Вейга не любит работать с этими кожами, но старается не показывать маме, иначе та будет недовольна и возьмёт Вейгу с собой выделывать сыромять. Сыромятные кожи готовили в отдельном срубе, и это работа не по женским силам. Потом из сыромяти шили обувь, сумки, бурдюки и мешки, плели ремни и верёвки, а из сыромятной рыбьей кожи делали прочные нитки. Мама обещала показать Гисле, как делается кройка для маленьких сумок, которые носят на поясе.

Гисла подошла к огню.

– Мама, правда, что ашельцы ходят босиком?

– Правда. Они совсем дикие.

– А, правда, что мустье сырые шкуры носят?

– Правда, – отвечала Глоди. – Надевают на ноги влажную шкуру шерстью наружу и стягивают ремешком по краю. Иголок у них нет, и шить не умеют.

– А, правда, что они людей едят?

– Вот Альрик вернётся и расскажет тебе. Сходи, отнеси рыбу старикам.

По стенам сруба дедушки Бродира висели рыболовные сети из нитей крапивы, мотки кожаной тетивы для луков, связки сухого камыша для стрел, а в углах стояли древки для копий и заготовки для вёсел.

Мягкие седые волосы Бродира перехвачены вокруг головы плетёным ремешком, ясные серые глаза напряжённо прищурены. На высокой лавке перед Бродиром лежали лучковая дрель, костяное шило, деревянный шпатель и каменное долото. Зароговевшей рыбьей кожей старик шлифовал деревянную рукоять для топора, что-то тихо напевая. Затем он взял костяную муфту, густо промазал её изнутри горячей смолой и сильно насадил на древко. Пока смола не схватилась, мастер вставил в костяные пазы отшлифованное каменное лезвие с небольшими отверстиями в середине и крепко примотал его размоченным сыромятным ремнём. Гисла подумала, что когда топор будет готов, дедушка вырежет на его рукояти какие-нибудь узоры.

Бродир сын Гнюра уже встретил свой шестидесятый год. Он уже давно чувствует мороз костями, у него нет ступни на левой ноге, и для зимнего промысла он не годится. Но летом старик отправится с рыбаками на южный берег Озера, где будет лепить горшки из озёрной глины, добавляя в неё белый песок, а потом обложит яму камнями и станет долго обжигать в ней посуду. И ещё Бродир обязательно привезёт перламутровые раковины, из которых сделает внучкам бусы и браслеты...

Новые образцы каменных и костяных орудий помогали людям эпохи мезолита строить постоянные жилища, изготавливать лодки, сани, лыжи, что позволило освоить открытые водные пространства и заснеженные равнины. По сравнению с неандертальцами, кроманьонцы производили гораздо более сложные и разнообразные приспособления. Начальный обжиг глины, тщательно изготовленные скребки, пилы, свёрла, костяные иглы с ушками и крючки стали настоящим технологическим прорывом того времени.

– Дедушка, правда, что у ашельцев нет оружия?

– Палки и камни у них есть.

– А, правда, что у мустье большие топоры и копья?

– Топоров у них нет, а копья и ножи они делают. Ими и мясо раздирают, и землю копают, и друг друга убивают.

– А почему топоров нет?

– Сверлить и пилить они не умеют и с костью работать не могут.

– А, правда, что мустье людей едят?

Бродир усмехнулся.

– Это могут.

На одной стене висели пучки сушёных трав, благоухавшие горько и пряно. Гисла села на лавку рядом с бабушкой Дисой. На скамье стояли плетёные ларцы разной величины, в которые тонкими пальцами Диса дочь Хвиты обрывала листья.

– Смотри, Гисла, это вереск. Настоем из его цветов лечат простуды. Твой дедушка пьёт его от боли в костях. А это корень осоки, его отвар пьют при чирьях и других болезнях кожи. А этот мох останавливает кровь, и если его наложить на раны, они не будут гноиться. На Юге растёт много разных трав. Твой отец собирает их летом, а потом лечит людей.

На колени девочке запрыгнул ручной хорь.

– Бабушка, а ты когда-нибудь была на Юге?

– На Юге? – голубые глаза смотрят насмешливо. – Что ты, Гисла?

***

В тесном срубе светло от большого напольного светильника. За узким столом трое пожилых мужчин слушали стоявшего перед ними широкоплечего молодого воина с золотистым юношеским пушком на верхней губе и подбородке.

– Они заселили долину Бурной реки. Мы насчитали сорок шесть костров вдоль левого берега, – докладывал Альрик сын Агги, командир ходившего в разведку отряда. – Мы взяли двоих и прижгли. Мустье сказали, что между племенами Лосиной долины по весенней бескормице опять началась вражда, и этим летом к Бурной переселится ещё много семей вместе с рабами.