Текст книги "Бестиарий (СИ)"
Автор книги: Евгений Рейтар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Бестиарий
Привет, оружие!
Я перехожу проезжую часть, дождавшись зелёного сигнала светофора. Двигаюсь дальше по улице мимо заштатного ресторана. Никогда не видел, чтобы тут «гуляли» просто так: только свадьбы или похороны. И то, и другое заметно сразу. Если люди на высоком пороге стоят хмурые, из подъехавших машин выходят заплаканные женщины в черном, то понятно, что это – поминки.
Но в этот раз – свадьба! На крыльце курят мужчины, уже слегка навеселе. Они сегодня в туфлях и, возможно, единственных парадных рубашках. Суетятся тщательно накрашенные девушки в светлом и надевшие всё самое лучшее дородные матроны.
Один парень пришёл в камуфляже. Защитная, покрытая пятнами различного оттенка светло-зелёного, туника надета навыпуск, а не заправлена в ремень. В былые времена такое ношение считалось бы неопрятным и, даже, позорным. Он идёт слегка вразвалочку, выпятив грудь колесом. Не очень широкие плечи гордо развёрнуты. Локти слегка расставлены, как у излишне закрепощённых культуристов. Но парень не похож на последних. Просто он гордится собой, своей ролью и своей формой. На ногах, естественно, защитные штаны и чистые военные ботинки-калиги.
Военная форма – это сейчас модно! Хоть на свадьбу, хоть на похороны.
Я делю военных на два типа. Этот – тыловой. У таких форма чистая и выглаженная. Аккуратная борода только что из барбершопа. Такая же аккуратная причёска. В частности, тщательно выбритый короткий ирокез. Сейчас лето, и чёрные солнцезащитные очки придают ещё более мужественный вид.
Второй тип – те, кто действительно побывал “на передке”. Их можно встретить и в тылу “на ротации”. Я видел таких, например, в метро. Одежда грязная и мятая. Ворот камуфляжной туники неаккуратно расстёгнут. Сами потные. Взгляд затравленный, но злой. Иногда с костылём или палкой. Часто татуированные буквально по глаза. У одного прижатого ко мне в тесноте вагона прямо на красной от загара шее было набито на урук-хайском: “Боятыся нэ грих, грих зрадыты свойих!”. Остальное в виде коловратов и других языческих символов. Патчи на форме в том же духе. Вот у одного на рюкзаке “чёрное солнце”. В угольном круге спрятался многорукий паучок из ломаных зигзагов, почему-то белого цвета.
Первый раз настоящих солдат я увидел давным-давно. Мы стояли на блокпосту. Представьте себе огромный длиннющий мост: одно из тех мега сооружений, доставшихся Урук-хайе от Мордорского Союза. С одного конца моста не видно другого. Под мостом река. Вернее, когда-то была широкая полноводная река. А сейчас только овраг, на дне которого, то тут, то там, среди гор камней и разного рода мусора, текут неглубокие ручьи, перемежающиеся с заболоченными участками стоячей воды. Кое-где растёт трава и высокий кустарник.
И вот мы стоим, охраняем въезд. Прибыли буквально только что. Никаких бетонных укреплений. Они появятся позже. Нас неожиданно направили сюда, хотя мы, как территориальная оборона, думали, что будем защищать “окружную” Минас-Тирита. Да что там бетон? У нас толком нет боекомплекта. По три ржавых арбалетных болта на каждый самострел. Мы приехали на грузовиках. Нас высадили, и грузовики уехали. А мы просто остались у начала моста. Или конца. Этот как посмотреть. В общем, мост за нашей спиной. Перед нами только поля, дорога и неглубокие лесопосадки. Когда начало смеркаться, на горизонте за ними стали видны всполохи.
– Работают реактивные катапульты, – объяснил наш комбат с позывным “Белый”, – системы “Град”.
Самого звука слышно не было. Слишком далеко. Но было ясно, что в той стороне только враг, а значит, стреляют по кому-то из наших.
Вообще, мы быстро начали обращаться друг к другу исключительно по позывным, которые задумывались в качестве идентификаторов для связи с помощью войсковых палантиров. Но эти позывные, больше похожие на собачьи клички, сразу стали нашими вторыми и главными именами. “Белый”, по логике особого армейского юмора, огромный чернобородый мужик, комплекцией больше похожий на медведя, нежели на человека. И, несмотря на приближающийся к пятидесяти возраст, волосы его полностью чёрны. Без седины. Разве что залысины на голове обнажали похожие на шрамы складки кожи. Он считался самым опытным, так как ещё во времена Союза успел послужить где-то в Южном Хараде и поучаствовать в реальных сражениях. По слухам[ЕМ1] [ЕМ2], он начинал этот новый виток своей военной карьеры в стане врага. Но почему-то “переобулся”. Как он будет утверждать позже, по концептуальным мотивам. Ну, то есть вот прям такое эльфийское слово Белый, конечно, не употреблял. Это моя интерпретация. Впрочем, что произошло там на самом деле, история умалчивает.
И вот тогда, когда мы стояли на своём посту, на дороге появились они. Они брели по видавшему лучшие времена асфальту – усталые и грязные, в рваных штанах и кое-где разодранных туниках старого военного образца. Их калиги былипокрыты толстым слоем пыли и грязи. Взмыленные от жары и явно из-под обстрела, они еле волочили свои самострелы. Обычные мужики сильно старше тридцати. Вообще эта война, вопреки киношному и песенному стереотипу, не дело молодых. И мужики эти были похожи на крестьян, возвращающихся с полевых работ или на строителей после тяжёлой смены.
Стояло солнечное лето. Первые подошедшие воины быстро осушили наши фляги с водой, но совсем недавно были дожди, и на неровном асфальте остались лужи. И вот, остальные, дойдя до нас и почувствовав себя в безопасности, опускались на колени и, как животные, жадно лакали эту грязную воду.
Многие стягивали свои туники, и я видел огромные синяки на спинах, локтях и руках. Такие же, наверняка, были и на ногах. Мне, как хиллеру, было непонятно их происхождение. Впрочем, мои знания ограничены ускоренным курсом первой медицинской помощи. За разъяснениями я обратился к Белому.
– Это следы камней, – объяснил он. – Человек лежит на земле или в неглубоком окопе, а рядом рвутся фаерболы. Они подбрасывают в воздух комья земли, глины и камни. А потом всё это сыпется на головы.
И если на голове ещё есть каска (могу дополнить я), то кирасы с обвесами тогда были далеко не у каждого. И это, мягко говоря.
– Кто-то под градами, а кто-то под наградами, – пошутил Наг.
Изначально его позывной был "Нога" – по созвучию с его фамилией. Но звучал он, хоть и созвучно, но не благозвучно. Ещё позже, чтобы в условиях цейтнота и помех было легче, когда каждое слово по палантиру на вес золота, он стал просто "Нагом". Я говорю, наши позывные, как клички у собак. Но в этом есть смысл. Как и у собак, позывной должен быть емким, понятным и коротким. Плюс, есть аналогия с известным союзным мультфильмом про мангуста. "Наг" – змей и отрицательный персонаж. А у нас стало модно играть в плохишей, особенно по тогдашней градации.
На гражданке Наг был таксистом, за плечами которого также имелся опыт небольшой отсидки за драку. Недавно он хвастался перед друзьями, что не боится обращаться с оружием. Это правда. Когда-то Наг был десантником. И про "не бояться оружия" – это не шутка. Многие боятся самострела в своих руках. Это обоюдоострое лезвие. Самострел может поразить не только врага, но, при неправильном обращении, навредить своему хозяину или его сослуживцам. Это не только власть, но и ответственность, которая на многих давит. Даже хорошо, что у меня, как у хиллера, оружия нет. Я здесь не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы спасать.
Но вернёмся к Нагу! В тот вечер, когда хвастался, Наг напился и уснул. А проснулся уже в расположении части теробороны. Куда, надо полагать, он отправился “на спор”, чтобы доказать собутыльникам своё умение на деле.
– Поскреби роханца и найдёшь орка, – козыряет Наг известной пословицей.
Или поговоркой?
Сам он, при этом, выглядит как настоящий орк. Невысокий, шустрый крепыш с хитрыми узкими глазами и высокими скулами. На макушке короткая щетина, а на лице то, что я называю "боцманская борода" – растительность на щеках и подбородке, но без волос вокруг губ. Где-то я слышал, что, якобы, это для того, чтобы не сжечь волосы, когда куришь трубку или сигару. Но в наше время так выглядят чернорубашечники, кхандские радикалы и некоторые представители горных гоблинских народностей. Впрочем, как и у многих людей, в чьих жилах течет кровь орков, волосы на бороде у Нага редкие и темные.
И, действительно, как-то в разговорах выяснилось, что предки Нага когда-то переехали в Гондор из окрестностей далёкого восточного озера Рун и поселились на юге-востоке недалеко от Пеларгира. Но теперь он сам, конечно, считает себя урук-хай.
Да, когда-то мы жили в одной стране. В далекие времена Гондор и Рохан вместе противостояли Орде. Всего несколько десятилетий назад мы плечом к плечу отбивали железные легионы Дунэдайн с запада, а теперь белые, будто рассечённые кресты, что украшали боевых кошек западных захватчиков, украшают выкрашенные в зелёный боевые повозки бывших гондорцев. Бывших потому, что само имя Гондор забыто. Оно стало уничижительным и едва не ругательным.
Древний Минас-Тирит превратился в столицу независимой Урук-хайи. Сами урук-хай теперь кричат, что они не орки, а орками обзывают роханцев. Хотя, что плохого в том, чтобы быть орком? Орки – такие же люди, как и все. Да, когда-то мы враждовали, но у них есть своя история, технология и культура, которая, как и кровь, давно стала неотъемлемой частью как современных Рохана, так и Урук-хайи.
Но жители последней забыли свои корни. На западе Изенгард, населённый потомками уруков, сам объявил себя культурной столицей Урук-хайи, по аналогии с роханской Хельмовой Падью. А гербом страны стала белая Длань Сарумана. Но, почему-то, трёхперстная.
Так что, стоит ли удивляться тому, что не братья взяли оружие и теперь убивают друг друга? И не только роханцы урук-хай, а и урук-хай – гондорцев.
В общем, спустя пару дней мы немного обжились, но до полноценного бетонного укрепления было, по-прежнему, ещё далеко. Пока функцию укреплений выполняли обычные мешки для строительного мусора, которые мы реквизировали в городском супермаркете и наполнили песком и землёй. Это всё ещё напоминало весёлую вылазку мужиков на охоту или рыбалку.
На пологом укреплённом бетоном склоне дамбы, что тянулась по обе стороны от моста, из подручных материалов сложили защищённый от ветра и потенциального снайперского огня очаг. С дороги и полей его не было видно. Раздобыли шампура и мясо. Нанизали, разложили. Чем не пикник на природе?
Вдруг в воздухе что-то истошно засвистело. Не задумываясь, как по команде, мы припали к земле. Где-то в овраге ухнуло так, что все внутренности подскочили к горлу. Стоять остался только наш командир Белый.
– Если слышишь свист, значит уже летит не к тебе, – смеялся он. – К тебе прилетит – не услышишь. А падать нужно головой в сторону выстрела. Соответственно, ногами к взрыву. Ведь звук означает, что фаербол пролетел.
Это потом мы с противником договорились не стрелять друг по другу, пока готовим кушать, а тут шашлык мог накрыться тем самым фаерболом. Просвистел ещё один огненный шар. Ухнуло на том берегу. От греха подальше, все, как тролли, забились под мост. Отсюда, со склонна накрытого полотном дороги, мы наблюдали, как подгорает мясо.
– Э-э-э-эх! – выкрикнул Наг.
И, выскочив из укрытия, добежал до углей и успел перевернуть каждый шампур, прежде чем очередной взрыв, уже ближе и без предварительного свиста, загнал его обратно под мост.
– Надо посмотреть, кто это по нам стреляет, – веско сказал Джабба, раскрыв коробку и раскладывая медную стимфалийскую птицу.
Птичка раскинула свои четыре крыла. Зажужжали винты, создание подскочило, зависло в воздухе на уровне глаз, а затем резко ушло в небо. Джабба управлял его полётом, глядя в специальный палантир побольше карманного.
Джабба – гном. Если гномом можно назвать человека у которого рост равен ширине плеч, и рост не какой-то маленький, а вполне средний. В общем Джабба – квадратный. А позывной свой он получил за схожесть с персонажем одной космической саги. У Джаббы, помимо плеч, ещё довольно большое брюшко, несколько брыластое лицо, курносый нос и большие навыкате глаза. Из-за чего он и похож на того самого гангстера из клана Хаттов.
Но главное – у Джаббы, несмотря на то, что он гном, нет бороды. Вопреки всеобщему стереотипу и вопреки тому, что почти каждый в нашем отряде бородат. Борода есть даже у меня. И не только потому, что она придаёт мужественности. Хотя и это тоже. Более того, мне кажется, что на сегодняшний день это настолько распространено, что борода могла бы войти в устав Вооружённых сил Урук-хайи (ВСУ), как обязательная к ношению.
Но ещё всё дело в том, что в полевых условиях толком не побреешься. Впрочем, вспоминая фотографии дедов и прадедов времён вторжения Дунэдайн, не могу припомнить ни одного бородатого лица. А проблемы в поле у них были такие же, если не больше. Понятно, что мобильных палантиров с камерами тогда не было, и к каждому фото они готовились заранее, приводили себя в порядок. Но если бы это было модно, как сейчас, то они носили бы бороды не только на передовой.
Джабба – бизнесмен средней руки. Из его рассказов можно сделать вывод, что не очень удачливый. Когда-то состоял в бандитской бригаде, но повезло выжить. И да, он тоже когда-то служил в Мордорской армии.
Если единовременно окинуть взглядом всех описанных мной персонажей, то, невольно, вспоминается чьё-то выражение, что воевать тогда пошли менты, рецидивисты и страйкболисты. Ну может ещё бомжы. В общем, те, кому нечего делать в обычной жизни, и кто не нашёл себя в мирное время. Кто решил сбежать от проблем и постылой семьи. Так ли это – судите сами. Любое обобщение не замечает влияющих на всё частностей. А значит является ложью.
Я заглядывал Джаббе через плечо и силился что-то разобрать на дисплее палантира. А это совсем не то же, что в играх. Всё какое-то… неяркое, что ли.
– А как ты определишь, кто где и, кто чей? – спросил я.
– Увидишь хорошо и одинаково одетых людей – это сепары, – ответил он.
И, действительно, тогда мы ещё были одеты кто во что горазд: кто-то в добротном дунэдайском камуфляже, кто-то в старом охотничьем “комке”. В отличие от нас, пророханские сепаратисты быстрее встали на централизованное обеспечение.
Вдруг изображение дёрнулось, по нему пробежал какой-то зигзаг, и всё закончилось мельтешащим белым шумом.
– Вот хурма! – выругался Джабба. – Кажется в птичку попали.
– Разве в такую мелочь, да ещё на высоте, попадёшь? – удивился Наг.
– Из самострела сложно, – прокомментировал Белый. – Только если ты – стрелок. У таких глаз-алмаз. А вообще стреляют несколько человек. Скажем, отделение и залпом. Или нужна аркебуза. Это как самострел, только стреляет пачкой шариков вместо одного болта. Как на охоте за обычной птицей.
Мы уже и не чаяли когда-нибудь увидеть нашу птичку. Обстрел смолк, и на время всё успокоилось. Уже выбрались из своего укрытия, и тут увидели его. Вернее, их двоих. Первый – высокий лысый мужчина с седой бородой. Сколько ему на самом деле лет, было непонятно. Несмотря на бороду, шёл он бодро. В скорее худощавой фигуре угадывалась недюжинная сила. Лицо было одновременно и привлекательное, и отталкивающее. Возможно, из-за пронзительных голубых глаз. За плечами он нёс боевой самострел. А в руке – нашу пробитую стрелой птичку.
Рядом с мужчиной шёл стройный юноша. По крайней мере, нам сначала так показалось. До тех пор, пока мы не заглянули в его холодные зелёные глаза и не увидели его короткие седые волосы. На левой щеке – шрам, отчего казалось, что он всё время зло ухмыляется. Как позже выяснилось, его позывной был Кири.
Мы опешили. Кто это такой, что так запросто несет нашу птичку в наш же лагерь? Тот, кто её сбил? Или просто нашёл? Первым, естественно, не выдержал Джабба.
– Ну ты, дуриан! – закричал он, преградив дорогу седобородому. – Это ты сбил мою птичку?
– Она не сообщила, чья есть, – ответил тот с каким-то странным акцентом.
Кажется, дунландским. Вроде как звонко и, одновременно, шепеляво. В этой войне с Роханом дунландцы – наши друзья. Но, наверно, только потому, что всегда соперничали с роханцами. Обвиняли тех в имперских амбициях, и жалели о своей утраченной империи, всё время пытаясь её восстановить. Рохану удалось то, что не удалось им самим. Из-за этого дунландцы злились ещё больше. А когда наше правительство объявило старика Шарку героем Урук-хайи, первыми возмутились не роханцы, а дунландцы. Ведь это, по большей части, их соплеменники пострадали от таких героев, лучше всего сражающихся с “мирняком”.
– Смотреть надо! – задыхаясь продолжил Джабба.
Но седобородый, не сбавляя шага, обошёл воина и остановился перед нашим командиром.
– Вот медный птах, – со своим акцентом сказал он.
И бросил мёртвую птицу к ногам Белого.
– Подпиши документ, что акцептовал, – в руке он держал какую-то бумагу.
Мы, разинув рот, наблюдали, как Белый, без лишних вопросов и возмущений, чиркнул что-то на бумаге. Достал и приложил к ней командирскую печать. После чего седобородый со своим подручным ушли быстро, но, при этом, не торопясь.
– Кто это такой? – возмутился Джабба. – Он сбил нашу птичку, а ты ему ещё и документ какой-то подписал?
– Это – бестиарий и его помощник, – спокойно пояснил Белый. – Они охотятся на монстров, которых полно у противника. И он прав – сложно определить, чья это птичка. Так что я подписал. Зачем ссорится? Нам на участке обороны эти ребята ёщё пригодятся. У таких, как они, контракт с ВСУ.
– Нефертити, – почесал затылок Джабба.
– Если он такой меткий, что сбил птичку из самострела, чего же не пойдёт в снайперы? – спросил Наг.
– Бестиарии людей не убивают. Только монстров, – ответил Белый. – То ли из принципа, то ли брезгуют, то ли контракт на это не заключили…
По ком звонит палантир?
Перейдя ещё одну улицу, я очутился в парке. Иду вглубь среди высоких сосен по аккуратным, сравнительно недавно выложенным, дорожкам. Пройдя эту хвойную часть парка, я оказался в его лиственной части. Помимо уже больших деревьев, здесь есть несколько совсем молодых растений.
Какой-то мужчина в сопровождении жены и примерно десятилетнего сына наклоняется к листьям, затем пытается разобрать информацию о саженцах на вбитой в землю табличке.
– Дуб? – неуверенно спрашивает он, так и не сумев прочесть надпись.
– Клён! – поправляет его жена. – Ты всегда путаешь клён с дубом.
– Не клён, а клэн! – в свою очередь поправляет жену муж, делая упор на урук-хайском выговоре.
Они идут дальше, разговаривая на смеси двух языков. Явно заставляя себя употреблять поменьше родного.
То же самое делают две пожилые женщины в кафе, куда я зашёл. Небольшое деревянное здание расположено в самом центре парка. Стоя в небольшой очереди к стойке посреди этого помещения, я слышу, как они разговаривают друг с другом за одним из немногочисленных столиков. Одна старается больше, другая почти не напрягается, лишь иногда для видимости вставляя в роханскую речь урук-хайские слова. Та, у которая получается лучше, кажется очень горда собой. Но говорить выходит явно медленнее, чем должно бы. Ведь приходиться подбирать слова.
– Пани, а якый у вас е чай? – спрашивала она у баристы, не поднимаясь со своего места.
Тут слышится звонок карманного палантира. Дама подносит его к лицу, и я слышу, часть разговора с её стороны.
– Так, цэ я, – отвечает она кому-то. – Ни моё призвыще не “ермАк”, а Е-рмак.
Она нарочито выделила ударение на первую букву. Наверное, для того, чтобы её роханская фамилия больше походила на урук-хайскую. А может, чтобы не спутали с роханским завоевателем бескрайнего Рованиона. А то и с всесильным главой офиса нашего кагана.
Дети, однако, учатся быстро, но не всегда успевают перестраиваться, особенно на людях. За мной заняла очередь мамочка с ребёнком.
– Чого бажаешь? – спрашивает она своё чадо.
– Сок! – отвечает примерно трёхлетний малыш.
– Нэ вирно, – парирует она. – Скажи, як правыльно будэ “сок”?
– Сик! – сориентировался малыш.
“Неправильно, малыш, – подумал я. – Правильно будет на “сок”, не “сик”, а “гуачи”. Так говорят далеко на востоке в империи Хань.”
Те женщины, о которых шла речь выше, сидят за столиком справа от меня. Слева же сидит парень с дамой старше себя. Судя по разговору, который я тоже прекрасно слышу, это его родственница, но не мама, что-то вроде тёти. Парень хвастается, что регулярно ходит на полигон, где учится стрелять из самострела. Объясняет глупой женщине, что надо уметь стрелять с обеих рук, приложив приклад к левому плечу и к правому. Ну, для того, что если двигаешься вдоль стены которая слева от тебя, это одно. И совсем другое, если стена справа. Не высунешься же в полный рост. Женщина кивает. А я смотрю на парня. Виду он самого неспортивного: узкие плечи, очки, тоненькие ручки и, кажется, под одеждой даже угадывается небольшой животик. Так и подмывает спросить: “Если ты такой крутой, что же не отправился на сафари?” Наверно, айтишник. Один из тех, кто в детстве не наигрался “в войнушку”.
Вы удивитесь, но, на самом деле, война – это скучно. Вопреки стереотипу, взращённому в нас валинорским кинематографом, большую часть времени солдат не бегает по джунглям с самострелом на перевес. Чаще всего мы стоим на карауле. И это неимоверно однообразно. Не происходит почти ничего. Кроме тех коротких мгновений, когда действительно бывает опасно. И эти минуты превращаются в мгновения, а вспоминаются, как целая жизнь.
В нашем случае большую часть времени мы проводили на блокпосту. И это действительно было скучно. Довольно быстро он оброс бетоном, углубился в окопы и блиндажи, ближайшие поля загадились. Не в значении испражнений и нечистот. А в том смысле, что были заселены разными гадами. До поры спящими, но в любой момент при приближении к себе, наезде или соприкосновении со стопой готовые воспрянуть, убить монстра или человека. Покалечить. Поле загажено не только с нашей, но и с их стороны. Ведь и их блокпост вон, рукой подать. В зоне видимости. Дорогу сузили бетонные заграждения. По бокам и кое-где на асфальте поселились железные ежи. Один блиндаж накрыла зелёная кикимора. Под её сеткой хорошо отдыхать, укрывшись от палящего солнца.
Сами мы тоже принарядились. Появилась единая для всех униформа. У каждого кираса и шлем. Тускло блестит сталь самострелов, которые мы держим на груди стрелой вниз. А не стрелой вверх, как во времена Союза. И главное – над всем этим развевается двухцветный урук-хайский флаг.
Первое время мы ко службе со всем рвением. Останавливали каждую повозку, проводили досмотр. Вот Наг наклоняется к стеклу очередной телеги и с любопытством заглядывает внутрь.
– Куда едем? – с вроде бы дружелюбной улыбкой, спрашивает он.
Услышав название улицы, Наг спрашивает: “А у этой улицы номер дома есть?” Это он так уточняет адрес. И всё с саркастической ухмылкой. Чисто ментовский прихват. И где он этого набрался? Не иначе, как из личного опыта общения со стражами порядка.
Читатель может подумать, что среди нас большинство – “сидельцы”. Это не так. Высокий и широкоплечий брюнет с позывным “Мани” на гражданке был бухгалтером. Отсюда, собственно, и позывной – аллюзия на эльфийское слово “деньги”. Мани очень вежлив, спокоен и интеллигентен. Он из хорошей семьи. Из его рассказов известно, что дома у него на стенах висят репродукции картин великого роханского художника, изображающие уруков. Все эти “Уруки пишут письмо кхандскому султану” и так далее. При этом сам Мани является большим патриотом Урук-хайи. Вы можете спросить: “Как же так? Почему тогда роханский художник?” Но удивляться не стоит. Для таких, как Мани, все, кто родился на территории Гондора, впоследствии ставшей Урук-хайей, или даже имеет корни отсюда, считаются урук-хайцами. Не только этот художник просто потому, что родился недалеко от Осгилиата, но и тот, что жил на берегу моря возле Пеларгира и его же, море, рисовавший, и тот, что создал знаменитый “Чёрный круг”. Все они – свои, хоть в жизни они себя никогда урук-хайцами не считали. Но их никто и не спрашивает. Такая вот историческая и культурная клептомания.
Однажды Мани поделился со мной, что хотел разыскать корни своих предков. Уруки они или не уруки? Как на полотнах вышеупомянутого художника. Жили ли они на том знаменитом острове посреди Андуина? Оказалось, есть службы, готовые оказать посильную помощь. Подняли старые церковные архивы. Оказалось, таки да, уруки в роду есть!
“Наверно, в подобных поисках, – не очень вежливо подумал я, – ты всегда найдёшь то, что хочешь найти.”
В общем, потом к несению службы мы стали относится попроще. Часто бывает, махнёшь легковушке рукой: “Мол, проезжай, давай.” Время тратишь только на грузовые повозки.
Вот отдыхающий в сторонке Джабба нашёл время для разглагольствований. Он любит вести среди личного состава разъяснительную работу, особенно касательно истории. Сейчас он нашёл меня и решил вспомнить события недавней революции. Я слушаю в пол уха, лишь изредка улавливая суть беседы.
– … да, – выныривает его голос, – роханцы дали бы нам денег. Но за это потом бы нагнули и вставили.
– Ага, – киваю я. – Зато арнорцы они чисто по любви…
Кто-то курит, кто-то пьёт чай или кофе. И разговоры, бесконечные разговоры, чтобы коротать время.
– В 1863 году в Ангмаре уже запустили метро, – проповедует Джабба сослуживцам, – а в Рохане только отменили крепостное право.
– Ну и что? – пожимает плечами кто-то неблагонадёжный. – В Валиноре тоже только отменили рабство.
“А вообще, – подумал я, – у Валинора и Мордора было больше общего, чем кажется на первый взгляд. Наверно, у людей всегда так – какое государство не строй, всё равно выходит Нуменорская империя. Легионы, ипподромы, олигархат, государственное лицемерие, коррупция, декларативная свобода и реальное рабство, массовые зрелища, призванные затуманить взгляд.”
Я отвлёкся, отошёл. Потом слышу, в другой компании то же самое рассказывает Наг.
– Это тебе Джабба только что рассказал? – интересуюсь у него.
Оказывается, нет. Скорее всего, просто в палантире подписаны на одно и то же. А потом выдают, как свои озарения.
Но поток телег и колесниц через наш блокпост не утихает. Людям надо как-то жить. Линия боевого соприкосновения прошла по живому. Разделила друзей и родственников. Кто-то живёт с одной стороны, а работает с другой. Кто-то пересекает “границу”, чтобы получить пенсию у одних и у других.
Вот останавливается миниатюрная колесница, и оттуда выходит высокая светловолосая девушка, которая своей улыбкой сразу озаряет всё вокруг. Мы, невольно, втягиваем животы, расправляем плечи и принимаем как можно более бравый вид, автоматически улыбаясь в ответ.
– Слава Урук-хайе! – подбадривает она нас.
– Героям слава! – подхватывает мы.
– Ребята, какие вы все молодцы! – хвалит она, хотя приехала с другой стороны. – Когда это всё уже закончится? Когда выгоним уже наконец этих орков?
– Можно сделать с вами селфи? – улыбается она, глядя на Джаббу.
Джабба смущён, но доволен. Она подходит, она достаёт из кармана палантир, вытягивает его в руке, склоняется гному на плечо и делает губки бантиком. Джабба показывает два пальца, символизирующие победу и эльфийскую руну “в”. Девушка зовёт следующего. К ней выстраивается очередь. В конце концов мы собираемся чуть ли не всем отрядом. Она становится посередине. Кто-то взял её палнатир и отошёл с ним, чтобы в кадр влезли все. Потом меняется с Нагом. Становится на его место на снимке. А Наг берёт в руки палантир и отходит на место съёмки. В этот момент к нему сзади подходит Белый. Он бесцеремонно вырывает палантир, и веселье заканчивается.
– Э-э-э-э, командир… – обиженно выдыхает Джабба.
Он выражает общее недоумение. Что тут такого? Все устали, а тут хоть какое-то развлечение. Да ещё и признание. И благодарность. Это так важно для воина.
– Идиоты! – резко бросает Белый.
И неожиданно хватает девушку за руку, вырывает её из нашего круга. Потом, упирающуюся, тащит к блиндажу.
– Командир! Командир! – удивлённо и возмущённо кричим мы.
– Фейхоа! – восклицает Джабба.
Кажется, он даже готов к бунту. Белый в это время кладёт палантир девушки к себе в карман. Её саму толкает в блиндаж, не отпуская при этом руку. Блиндаж – тут единственное строение с дверью. И её рука остаётся торчать в этом дверном проёме. Белый с силой захлопывает деревянную дверь, зажимая её руку. Девушка истошно кричит и плачет. У всех у нас повышается адреналин. Когда мужчина слышит женский крик, у него всегда запускается рефлекс “защищай самку”. Мы готовы набросится на нашего вожака.
– Признавайся! – орёт он на неё в свою очередь. – Говори, сука!
Дверь ударяет ещё раз. Что-то хрустит. Это кость или дерево? Девушка истошно орёт. Но дверь прижимается ещё сильнее. Не отпускаю руку своей жертвы, Белый достаёт из кармана её палантир, но тот оказывается заблокирован.
– Пароль, быстро! – орёт он и делает ещё больнее.
Девушка что-то пропищала, и Белый получил доступ к волшебному амулету.
– Сюда! Ко мне! – командует он нам. – Вот, смотрите, идиоты! Вы думали вас благодарят?
Он что-то показывает на палантире, но видно не всем. Зато слышно его объяснение.
– Фотография сохраняет и координаты, – объясняет он. – Сейчас бы она уехала, переслала её кому надо. И, о-па, у врага уже есть точные координаты нашего блокпоста. Легко навести катапульты или что похуже. А вы рады стараться, кретины!
– Да…, хуавей, – чешет за ухом Джабба, – я как-то и не подумал.
– И что с ней теперь? – хмуро спрашивает Наг.
– А ничего, – отвечает Белый и отпускает дверь.
Затем выволакивает из блиндажа стоящую на коленях и рыдающую девушку и ставит её на ноги.
– Отпустим? – спрашивает Наг.
– Ага, – соглашается Белый. – Отпустим.
Грубо берёт блондинку за волосы и поворачивает лицом к полю.
– Смотри, – обращается к ней, – вон там твои.
Белый указывает на загаженное поле.
– За этим полем. Туда и ступай. Но не по дороге, а напрямик. А то – пристрелю.
Белый подталкивает девушку в спину. Она делает шаг, но едва не падает. Плакать она уже прекратила. Лицо уже не напуганное, а просто злое.
– Ай-яй-яй, – укоризненно вздыхает Мани, – девушка, как вам не стыдно? Мы же приехали сюда вас защищать.
– Если бы не вы, нас бы не от кого было защищать, – зло бросает она.
– Ну, вперёд! – командует Белый и выпускает стрелу ей под ноги. – Давай!
Девушка ступает на поле. Но ничего не происходит. Она идёт медленно и осторожно, но Белый выпускает стрелу поверх её головы.
– Быстрее! – кричит он. – Пока я не передумал! Ну, шевелись!
Ещё одна стрела пролетает над её головой.
– Заслужила, – вздыхает Наг.
Девушка бежит и тут – хлопок. Совсем не громко, но мы, автоматически, слегка приседаем. Там, где она только что бежала, зависло облачко чёрного дыма, оставленного вырвавшимся на свободу ифритом. Дым рассеялся, и со своей придорожной насыпи мы смогли разглядеть тело. То, что ещё секунду назад было девушкой, конвульсивно дергалось. Может быть даже жило. Если это можно назвать жизнью.
