355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Брандис » Миры Урсулы Ле Гуин » Текст книги (страница 1)
Миры Урсулы Ле Гуин
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:05

Текст книги "Миры Урсулы Ле Гуин"


Автор книги: Евгений Брандис


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Брандис Евгений
Миры Урсулы Ле Гуин

1

Современная американская фантастика, этот «социокультурный феномен», которому принадлежит не последняя роль в борьбе за души людей, лишь в ничтожной всей доле печатной продукции этого жанра (составляющей свыше тысячи книг в год!) – произведения серьезных писателей, а в общем потоке псевдолитература, потакающая обывательским вкусам и во многом их формирующая. Однако в лучших, немногочисленных образцах американская научная фантастика находится в резкой оппозиции к официальной идеологии. И тут есть своя сложившаяся традиция.

По словам канадской писательницы Джудит Мэррил, во времена маккартизма научная фантастика являлась "фактически единственным отражением политического климата в США". В завуалированной, но недвусмысленной форме многие из видных фантастов решительно осудили "холодную войну" и оголтелую гонку вооружений. В самой постановке темы контактов, проблемы взаимоотношений с другими мирами был вынесен приговор маккартизму как синониму реакционной политики, К еще более радикальному выводу приходит американский критик Б. Фрэнклин, заявивший, что ценность научной фантастики определяется тем, насколько глубоко и точно ей удается отразить природу капитализма и предсказать перспективы этой враждебной человеку социальной системы.

Творчество Урсулы Ле Гуин отвечает этим критериям и полностью подтверждает тезис о реализме фантастики,

Критическое восприятие действительности у нее еще более углубляется, знаменуя нарастание новых тенденций, наметившихся в американской фантастике с середины 60-х годов, не без влияния "новой волны"" докатившейся с берегов Англии. Правда, Урсула Ле Гуин к этому крикливому, сумбурному течению прямого касательства не имела, хотя по-своему и откликнулась на стихийный бунт англоязычных фантастов второго послевоенного поколения против неуместного оптимизма технократов "перед лицом не решенных – и принципиально не решаемых техническими науками общественных проблем"*  Гаков Вл. На витке спирали. Американская фантастика СО-70-х гг. – Литературное обозрение, 1976, № 9.


[Закрыть]
.

В преломлении к ее творчеству главное в новых тенденциях – обновление изобразительных средств и методов социального моделирования, расширение сферы научной фантастики за счет гуманитарных наук.

И это привело к пересмотру окостеневших "мифологических" построений, застывшей схемы "галактической истории", где зигзаги исторического развития, проецированные в далекое будущее, представляются бесконечно повторяющимися циклами: прогресс – катастрофа – регресс – прогресс... Отсюда и пересмотр, казалось бы, незыблемых представлений о неизменности человеческой природы, о вечном несоответствии науки и морали.

Урсула Ле Гуин внесла в "галактическую историю" существенные поправки, разорвав кольцо замкнутых циклов. В противовес моделям технократических обществ, переносящим в дали грядущего социальные институты, экономику, психологию, предрассудки давно минувших эпох, она конструирует модели миров, способных к гармоническому развитию. При этом ломка метафизических схем сопровождается у нее овладением диалектическим мышлением.

Революции XX века, приведшие к созданию социалистических государств, освободительные национальные движения, ускорившие процесс деколонизации, грандиозные изменения, происшедшие за короткий срок во всех без исключения сферах жизни, неопровержимо свидетельствуют о том, что сознание и психика миллионов людей отнюдь не остаются стабильными. Урсула Ле Гуин, вольно или невольно, отражает в своих сочинениях эти объективные исторические закономерности. Общественный прогресс в ее понимании не может иметь иной цели, кроме всестороннего развития и духовного обогащения личности.

Гуманитарные устремления, пристальный интерес к обширному комплексу по ее же классификации "мягких" наук (история, философия, психология, антропология, лингвистика, этнография, фольклор) отделяют писательницу от технократического направления, приводят к выдвижению этической проблематики, переносят упор на самого человека.

Урсула Ле Гуин не одинока в своих поисках. Но, в отличие от многих англоязычных фантастов, она не поддавалась нигилистическим веяниям, не впадала в модернистский субъективизм, не отходил от собственно научной фантастики. Этнография в ее книгах не менее научна, чем астрономия или физика в традиционной фантастике. И то, что ее "мягкие" науки во всех построениях остаются науками, отделяет ее также и от "новой волны".

Переориентация с "твердых" наук на общественные открыла бездну новых возможностей, но никто из американских фантастов не сумел ими так широко воспользоваться, не исследовал их так всесторонне и с такой впечатляющей силой, как Урсула Ле Гуин, писательница яркого дарования, смелой и независимой мысли, создающая по законам научной логики самобытные, сложные, эволюционирующие миры, имеющие выход в историю будущего.

2

Справочники «Кто есть кто в научной фантастике» приводят краткие биографические сведения: родилась 21 октября 1929 года в Беркли (Калифорния) в семье антрополога А. Л. Кребера. Кончила колледж в Радклифе, затем Колумбийский университет (получив звание магистра). Специализировалась в области романской филологии. Получив стипендию Фулбрайта, продолжила образование в Париже; там же вышла замуж (1951) за историка Шарля Ле Гуина.

Трое детей. Живет в Портленде (Орегон).

Несколько слов о родителях. Альфред Луис Крёбер (1876-1960) – крупный американский ученый – антрополог, этнограф, лингвист, знаток индейских цивилизаций, в особенности юго-запада США, Мексики и Перу, автор ряда работ по общей теории культуры. В 1911 году он вмешался в судьбу калифорнийского индейца Иши, последнего представителя истребленного американцами племени яна, и добился разрешения зачислить "человека каменного века" в штат служащих Антропологического музея в Сан-Франциско. Позднее, побывав вместе с ним в "стране яна", Крёбер наблюдал за своим другом индейцем в привычной для него обстановке, а после смерти Иши так охарактеризовал его личность: "Это был самый терпеливый человек, которого я когда-либо знал. Я хочу сказать этим, что он исповедовал философию терпения, и ни капля жалости к себе, ни горечь жизни не омрачали чистоту его существования".

Много лет спустя Теодора Кребер, жена и сотрудница ученого, выпустила сборник легенд и мифов калифорнийских индейцев, а затем написала волнующую книгу "Иши в двух мирах" (1961). "Теодора Кребер, – пишет в предисловии Льюис Геннет, – подобно археологу, пыталась воссоздать древнее ожерелье, часть звеньев которого была утрачена навсегда. Она связала сразу две разорвавшиеся нити: одна из них – история народа, который жил у подножия горы Нассен начиная с века Перикла и до золотой лихорадки, история его истребления и гибели. Вторая – рассказ об Иши, о том, как он приспособился к лязгающему миру Сан-Франциско, доказав, что между человеком каменного века и его современным собратом нет существенных отличий"*  Кребер Т. Иши в двух мирах. – М.: Мысль, 1970, с. 6.


[Закрыть]
.

Жизненная философия Иши, выраженная отцом Урсулы Ле Гуин, и пафос книги ее матери, проведшей детство и юность в Скалистых горах, на руднике Теллурид, в тесном общении с индейцами, не только близки писательнице, но и косвенно отразились в ее творчестве.

Обо всем остальном можно только догадываться, подставляя слово "по-видимому".

Элитарная интеллигентская среда. Семейные и университетские традиции. Раннее развитие. Широкая начитанность. Обстановка благоприятствует гуманитарным наклонностям. Интересы и настроения родителей прививают пиетет к первобытной культуре, уважение ко всем без различия народам и расам. Занятия этнографией и фольклором углубляют историзм восприятия, сознание закономерной смены культур, преемственности формаций, эпох, поколений. Переплетение многих отраслей знания образует своеобразную "интеллектуальную нишу, тот богатый духовный мир, в котором со временем найдется место и для научной фантастики, как еще не свершившейся, но уже запечатленной "истории будущего". Борение научных и художественных пристрастий, привычка дисциплинировать пылкое воображение отдалят на несколько лет окончательный выбор поприща. Материнские обязанности отвлекут от научной работы, но помогут перейти к свободному сочинительству. Литературные опыты, возможно, не получили бы продолжения, если бы первые, вполне самостоятельные, достаточно зрелые рассказы своевременно не были замечены и не склонили бы чашу весов к научной фантастике, где можно было сохранить для себя все ту же "интеллектуальную нишу", эффектно применять свои знания и научные навыки без малейших насилий над объективно-историческим складом мышления...

Дебют состоялся в 1962 году. То был рассказ "Апрель в Париже", навеянный прекрасной порой жизни писательницы, когда совсем еще молоденькой девушкой она просиживала целыми днями в парижских библиотеках над старинными фолиантами, постигая бурление страстей в событиях минувших веков, мысленно переносясь в тесные кельи, где созидались дивные рукописные книги. Любопытно, что в этом первом рассказе уже заметны особенности ее дарования – искусное воссоздание обстановки действия, пристрастие к "местному колориту" (в данном случае историческому: Париж времен Людовика XI). Вместе с тем намечается кардинальная для писательницы проблема коммуникабельности, поисков взаимопонимания.

В самом деле, что может связывать "доктора черной магии", искателя "первоэлемента" Жеана Ленуара, открывшего в себе силу произвольно вытягивать людей из будущего, и Барри Пенниуизера, филолога XX века, автора произвольной гипотезы об обстоятельствах смерти Франсуа Вийона? А между тем эти люди разных эпох, все равно что с разных планет, находят общий язык легче, чем со своими современниками, ибо тот и другой бескорыстны в жажде познания. Рассказ подкупает лиризмом, теплым юмором, душевной симпатией, с какой обрисованы оба ученых чудака, живущие как бы вне времени.

Куда характерней для Урсулы Ле Гуин космический антураж "Девяти жизней", одного из более поздних рассказов, где освоение природных ресурсов на безжизненной планете Либра и случившаяся там трагедия – всего лишь небольшой эпизод галактической эпопеи, постепенно разросшейся под пером писательницы до многотомной серии. В исключительно суровых условиях автор проводит эксперимент с десятью клонами – абсолютно идентичными близнецами, инженерами Службы планетных исследований, выращенными из внутренних клеток погибшего в молодом возрасте "разностороннего гения". Эксперимент чисто психологический: каким был бы этот "десятиклон", замкнутое на себя сообщество, по сути дела единый организм из десяти однородных частей, и что сталось бы с единственным уцелевшим клоном, если бы все остальные из-за несчастного случая внезапно перестали существовать? Душевное смятение и почти непреодолимые трудности адаптации оставшегося в одиночестве клона, запрограммированного биологически на жизнь в коллективе взаимозависимых братьев и сестер, – лучшие страницы рассказа, убеждающие достоверностью необычного, но в теории правдоподобного допущения. "Девять жизней" – образцовый пример художественного раскрытия научно-фантастической темы приближает нас к к мироустройству и проблемам социального моделирования в эпопее Урсулы Ле Гуин.

С опозданием выбрав жизненный путь она за первые три года (1962-1964) опубликовала шесть рассказов, и хотя в дальнейшем не раз обращалась к этому жанру, не отделяя новеллу от короткой повести (сборники "Двенадцать румбов ветра", 1975; "Орсинианские рассказы", 1976), подлинный успех принесли ей романы, условно объединенные в "Хейнскую тетралогию", – по названию центральной планеты Галактической Лиги: "Мир Роканнона" (1966), "Планета изгнания" (1966), "Город иллюзий" (1967), "Левая рука тьмы" (1969). Последняя из упомянутых книг удостоена двух высших премий, присуждаемых в США за произведения научной фантастики: "Хьюго" и "Небьюла". Обе премии получил, что случается очень редко, и роман "Обездоленные" (1974). Поочередно те же награды присуждались рассказам: "Те, кто ушли от Омелы" (1973), "День перед революцией" (1974). Кроме того, национальными литературными премиями за лучшие книги для юношества отмечена сказочная трилогия: "Волшебник из Эрти" (1968), "Могила Атуана" (1971) и "Самый дальний берег" (1972) – повести не только увлекательные, но и высоко гуманные, соединяющие фольклорные мотивы с неуемной фантазией.

Остается добавить, что Хейнский цикл (события, привязанные к Галактической Лиге) был продолжен в ряде рассказов, в философско-этическом романе "Небесный порядок" (1971) и в повести "Слово для "леса" и "мира" одно" (1972), также получившей премию "Хьюго".

С начала литературной деятельности и до конца 70-х годов Урсула Ле Гуин выпустила около пятнадцати книг. Ее произведения, с учетом многочисленных переводов на другие языки, выдержали миллионные тиражи.

Расселение по пригодным для обитания планетам не обходится без острых конфликтов как между самими "эмигрантами", так и между аборигенами и пришельцами. В укрупненных масштабах повторяется земная история: истребление неповторимых местных культур, сопротивление чужеземцам, восстания, войны. Исходное допущение колониальной экспансии в космосе – все та же "мифология" начального цикла "галактической истории" человечества. А дальше писательница находит решения, позволяющие избегать нежелательных последствий экспансии. Образуется Лига Миров, достаточно мощная и гибкая организация, чтобы удерживать на мирах "Ойкумены" (около сотни заселенных планет) сбалансированное природное равновесие, сглаживать всякого рода противоречия по возможности мирными средствами.

Лига Миров с резиденцией на планете Хейн, своего рода усовершенствованная ООН, требует соблюдения установленных правил, которые можно свести к формуле: "Живи сам и не мешай жить другим". Аборигенов, склонных к техническому прогрессу, приобщают к достижениям науки и техники, подключают к межгалактическим связям. Цивилизации же, настолько слитые с природой, что техника была бы для них пагубной, предоставляют самим себе, согласно Закону о невмешательстве.

В каждом произведении Хейнского цикла возникают трагические коллизии, которые в итоге благоприятно разрешаются, иногда и без воздействия Лиги, открывая отрадные перспективы сотрудничества, взаимообогащения местных и пришлых культур.

Рассказ "Ожерелье", стилизованный под старинную легенду, расцвеченный красками галактической "мифологии" в обновленном Урсулой Ле Гуин варианте, – не что иное, как поэтический пролог к роману "Мир Роканнона". Легенда о златоволосой Семли, жене властителя Дурхала, захотевшей во что бы то ни стало вернуть сокровище своих предков, предваряется фактической справкой о трех цивилизациях разумных гуманоидов на открытой Роканноном планете в системе Фомальгаут-11. Из них наиболее развитые – "подвид гдема". Они-то и переносят златоволосую Семли в Галактический музей Роканнона, где ей отдают сокровища предков. Семли – представительница кланового, аристократическою общества лиу с "героико-феодальной" культурой. Соответственно и рассказ "Ожерелье" имитирует средневековый фольклор, напоминает отчасти скандинавскую сагу.

Намеченная в прологе расстановка сил приводится в действие в драматическом сюжете упомянутого романа. Земляне поначалу входят в контакт с оседлыми и кочевыми сообществами "подвида фийа", по номенклатуре Лиги – "атехнологического", с "минимальными проявлениями культурного развития, в действительности же вовсе не примитивными. После многих перипетий (раскол среди колонистов, порабощение "туземцев" мятежниками, уничтожение корабля с эмиссаром Лиги, подавление мятежа при содействии "земляных людей" и т. д.) удается вернуть племена фийа к естественному их состоянию и перевести планету Мир Роканнона на путь прогрессивной эволюции.

Если в первом романе цикла Урсула Ле Гуин еще отдает дань приемам "космической оперы", подчас жертвуя психологической глубиной за счет динамики действия, то второй роман, "Планета изгнания", отмечен печатью зрелого мастерства. Ни одна подробность не кажется лишней. Из посылок вытекают причипы, из причин – следствия, и все это, звено за звеном, образует нерасторжимую цепь взаимообусловленных факторов. Поражает пластичность видения, рельефность образов, точнейшая топография, словно автор сам побывал на третьей планете звезды Эльтанин (Гамма Дракона), занимался картографической съемкой, исследовал необычную экологию, изучал как этнограф общинно-родовой быт, ритуалы, обычаи племени Аскатевара с его престарелым вождем Больдом. Словно автор сам посетил Космопор, столицу некогда процветавшей колонии, а теперь малолюдный город, давно потерявший связь с Лигой, обреченный на полное вымирание, ибо эта планета "с неосмысленным упорством эволюционного процесса отторгала чужеродный привой".

С одной стороны – аборигены, полностью зависящие от природы, для которых не существовало "ни времени, ни пространства в их непрерывной протяженности": "время было фонарем, освещающим путь на шаг вперед или на шаг назад, а пространство – "пределом" – сердцем всех известных земель, где пребывает клан, племя". С другой стороны – "дальнерожденные", представители высокой цивилизации, дошедшие до последнего рубежа, способные только сохранять, а не приумножать знания: "Простота теперь ценилась больше сложности, покой больше борьбы, стоицизм – больше успеха".

Нашествие орд кочевников сближает крайности. Дальновидность Агата, неофициального главы Совета Космопора, и расчетливость Умаксумана, сменившего старого вождя, делают возможной совместную борьбу и победу над варварами. Разрушению предрассудков способствует брачный союз Агата с умной, отважной Ролери, младшей дочерью Вольда. И тут есть своя диалектическая логика: "Казалось, именно эта чуждость, пропастью лежавшая между ними, и толкнула их друг к другу, а соединив, дала свободу". Открывается путь не просто к сближению, а к взаимопроникновению культур, разделенных тысячелетиями на шкале исторического развития.

Писательница исходит из мысли, четко сформулированной ее матерью Теодорой Кребер в книге "Ищи в двух мирах": "Он был как бы живым доказательством основного тезиса антропологов, что современные люди – представители вида Homo sapiens, – будь то американские индейцы или греки времен Фидия, не имеют существенных биологических отличий и обладают неограниченными возможностями в приспособлении к меняющимся условиям жизни, в познании и усвоении новых видов деятельности, в способности к абстрактному мышлению".

Такова Ролери в "Планете изгнания" и таков Селвер в многозначительной повести (которую можно считать и романом) "Слово для "леса" и "мира" одно". События на планете Атши, поросшей непроходимыми джунглями, прямо соотносятся с "грязной войной" во Вьетнаме, и писательница не пытается этого скрыть: "Уничтожить с помощью бомб систему партизанского типа невозможно, – говорит полковник Динг Донг, – это было доказано еще в двадцатом веке, когда тот полуостров, откуда я родом, более тридцати лет отражал притязания колониальных держав". Прозрачные аллюзии, уводящие ко времени написания повести (начало 70-х годов), нисколько не утратили злободневности. Резкие обличения неоколониализма, фарисейства официальных кругов, позорной расистской идеологии, взятой на вооружение американской военщиной, как и зверская "тактика выжженной земли", отчетливо раскрывают позиции автора.

Сторонник "умеренной линии" в обращении с "туземцами", Динг Донг бессилен что-либо изменить, ибо судьба планеты Атши фактически в руках солдатни, лютых расистов и злобных, колонизаторов, вроде капитана Дэвидсона, считающего себя призванным расчистить "жизненное пространство"– уничтожать леса вместе с аборигенами. Психология и побуждения подонка, одержимого маниакальными комплексами, чья жестокость – оборотная сторона тупости, исследуются во внутренних монологах с такой беспощадной правдивостью, что предельно конкретизированный образ вырастает до зловещего символа.

Действие отнесено к далекому будущему, когда на Земле давно уже произошло смешение рас, но это не мешает расисту Дэвидсону, по происхождению "евроафру", презирать "азиев", "афроазиев" и "евроазиев". Гнусная фразеология Дэвидсона обнажает черную душу: "Если у тебя в жилах нет настоящей крови, как ни крути, а человек ты неполноценный... Таков уж закон природы. Первобытные расы уступают место цивилизованным".

Тем сильней его ненависть к ученому-гуманисту Раджу Любову, сочетающему в имени и фамилии индийско-славянские корни предков, как видно, не случайно избранные писательницей, чтобы показать широту и терпимость человека, отдавшего всего себя изучению самобытной культуры и защите аборигенов Атши. Нелепая гибель Любова означает лишь временное торжество Дэвидсона. Спасенный от его солдафонской ярости атшиянин Селвер не только платит Любову благодарностью, но и убеждается в том, что губители Зеленого Мира, "ловеки", не все одинаковы. Для Селвера Любов остается живым, приходит к нему в сновидениях, вдохновляя на активные действия и мешая убивать даже злейших врагов, когда можно обойтись без убийства. Неумирающая тень Любова незаметно влияет на разумную тактику в освободительной борьбе атшиян, одновременно побуждая и сдерживая предводителя восстания Селвера.

Жизненная философия аборигенов Атши, как и образ их жизни, – безупречно исполненная модель общества, сформированного биологически и психически своеобразной лесной экологией. Каждым селением управляет старейшая женщина, и в каждом есть свой Мужской Дом. "Интеллектуальная сфера принадлежит мужчинам, сфера практической деятельности – женщинам, а этика рождается из взаимодействия этих двух сфер". Атшияне спят "порциями" – по два-три раза в день. (Это физиологическое свойство делает их в глазах колонизаторов ленивыми, никудышными работниками. Поэтому Дэвидсон предпочитает использовать добровольный труд колонистов, безжалостно истребляя "пискунов".) Между тем высокие нравственные основы этого статичного, не знающего расслоения общества неотделимы от образного мышления и утонченного эмоционального мира лесных людей, от их представлений, выражаемых метафорическим языком, от органической слитности с окружающей средой. Природа создала для цивилизации атшиян "оптимальное равновесие", располагающее к самоуглублению, к возникновению дара "сновидчества". Сновидцы, для которых их грезы не менее реальны, чем явь, пользуются особым почетом, а те, кто, подобно Селверу, способен "менять явь на явь", то есть преобразовывать действительность, признаются богами.

Подобные допущения – не просто прихоть писательницы, а специфика первобытных культур, которую отмечала Теодора Крёбер: "Индейцы яна любили рассказывать друг другу свои сны. Возможно, они даже пытались предсказывать события. Особую роль играли видения, в которых они черпали силу.

Подход писательницы к изображению своеобразной культуры атшиян в целом вполне научен, если не считать утопических черт миросозерцания самого автора, видящего в таких цивилизациях не только непреходящие нравственные ценности, но и величайшую мудрость веков. Противопоставление нового старому в пользу старого не свободно от явной идеализации. Отсюда и увлечение Урсулы Ле Гуин философскими учениями Древней Азии, в том числе даосизмом, сказавшееся в романе "Небесный порядок", снабженном эпиграфом из "Лао-цзы" (4-3 вв. до н. э.), и отчасти, быть может, в романах "Левая рука тьмы" и "Обездоленные". Не касаясь этой специальной проблемы, скажем еще несколько слов о финале истории с атшиянами.

Любов излагал свои наблюдения в рапортах и, как мог, старался предостеречь, но к нему никто не прислушался. И только вмешательство эмиссаров Совета Лиги пресекает злостные нарушения "экологической конвенции". Колония ликвидируется. "На Атши наложен запрет, – сообщает Селверу представитель Лиги. – И в этом помог Любов ценою своей жизни. Смерть не помешала ему достигнуть этой цели, не помешала завершить избранный им путь".

При том, что в мажорном финале безусловно есть некоторая искусственность – Лига напоминает здесь deus ex machina, – конечное торжество справедливости, победа гуманных принципов выражают исторический оптимизм автора.

Повесть "Слово Для "леса" и "мира" одно" хронологически следует за "Левой рукой тьмы" и предшествует "Обездоленным" – двум вершинам творения Урсулы Ле Гуин. В обоих романах с обостренной социальной зоркостью моделируются куда более развитые внеземные цивилизации, ставятся и новых ракурсах актуальные проблемы контактов, взаимопонимания разных миров.

Планета Гетен, что означает "Зима", рисуется глазами землянина негра Дженли Аи, которому поручено выяснить возможности включения Гетена в Лигу Миров. Чернокожему человеку предстоит адаптироваться к суровому климату наступающего ледникового периода, понять этот странный белоснежный мир, необычную физиологию двуполости гуманоидной расы и вытекающие из биологической природы гетенианцев психологию, нравы, характер, почти полностью исключающие агрессивные наклонности, войны, насилие. И все же, как выясняется, на Гетене далеко не все благополучно. Противоречия и трудности отчасти обусловлены вечной зимой, но в большей мере – пороками социального устройства.

Самые интересные страницы – поэтические описания ландшафтов, вставные новеллы, воссоздающие гетенианский фольклор, – легенды, предания, притчи. Содержание их связано с местной природой и мировосприятием жителей Гетена. Заметны реминисценции из северных саг и древних философских учений (наивная диалектика, стихийно-материалистическое осмысление мироздания). На фоне застывшей ледяной природы все это пронизано ощущением двуединой сущности бытия, размытости света и тьмы, прошлого и будущего, концов и начал. Диалектика единства противоположностей определяет смысл изречения: "Свет – это левая рука тьмы, а тьма – правая рука света. И они едины, как жизнь и смерть... как сплетенные руки, как конец и как путь". Такой метод создания фантастической реальности, с множеством взаимопроникающих факторов, принес писательнице огромный успех, вызвал в печати оживленную полемику.

Глубокими размышлениями художника-социолога о путях развития и судьбах цивилизаций проникнут роман "Обездоленные", где автор безоговорочно осуждает капиталистический строй как исчерпавшую себя социальную систему в противовес бесклассовому перспективному обществу, основанному на коммунистических принципах, хотя, правда, и в ограниченном, скорее анархистском понимании.

Население планеты Анаррес (в созвездии Тау Кита) обходится без государственной власти, без правительства и законов, без частной собственности. Все держится на чувстве коллективизма и взаимной ответственности, на справедливом распределении материальных благ. Но отсутствие действенной системы управления, не до конца изжитые рецидивы эгоизма, а также частые стихийные бедствия, неурожаи, засухи (климат здесь очень суровый) тормозят дальнейшее продвижение общества. Сознавая его несовершенство, писательница снабдила книгу подзаголовком "Противоречивая утопия". (Впрочем, в таком варианте она и не могла быть иной.)

Герой произведения, гениальный физик Шевек, побывав на соседней планете Уррас, где господствует капитализм в его крайнем выражении (военные диктатуры, террор), приходит к заключению, что мир Анарреса, при всех его недостатках, обладает неисчислимыми преимуществами перед этим неисцелимо больным обществом. Там "нет ничего, кроме государств и их оружия, богатых и их лжи, бедных и их бесправия", тогда как мир Анарреса одушевлен верной идеей – идеей свободы и человеческой солидарности. Социальная система, которую с гордостью представляет Шевек, может и должна быть улучшена ибо она в основе здоровая и содержит стимулы внутреннего развития.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю