Текст книги "Мир, каким мы хотим его видеть"

Автор книги: Евгений Брандис

Соавторы: В. Дмитревский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Брандис Е & Дмитревский В
Мир, каким мы хотим его видеть

Е. Брандис, Вл. Дмитриевский

МИР, КАКИМ МЫ ХОТИМ ЕГО ВИДЕТЬ

Уверен я, что за годов грядой

Весь станет мир одним

вселенским домом,

Мир человечный, свежий,

молодой!

Н. Тихонов

Облик грядущего! Именно так Герберт Уэллс, травмированный растущей угрозой фашизма и лихорадочной подготовкой к новой мировой войне, назвал свой киносценарий, написанный в 1935 году и поставленный знаменитым английским режиссером Александром Корда.

В этом сценарии Уэллс представил мир, растерзанный многолетними бесчисленными войнами, пораженный смертоносными эпидемиями и чудовищной нищетой, мир, который по своему экономическому потенциалу и уровню культуры оказался отброшенным на столетия назад, мир, раздробленный на крошечные, враждую* щие между собой государства, управляемые жестокими и тупыми диктаторами.

Но если в негативной части сценарий Уэллса в известной степени оказался пророческим, – ведь уже в 1939 году Гитлер двинул свои армии на завоевание Европы, – то в позитивной писатель проявил себя недальновидным мыслителем, предположив, что строительство новой цивилизации окажется по плечу лишь небольшой группе уцелевших техников, инженеров и авиаторов. Именно потому сконструированный Уэллсом "научный общественный строй" – "Крылья над Миром" выглядш как некая социологическая абстракция, больше всего напоминающая красивые декорации для балетного спектакля.

Великий английский писатель, "моделируя" в своих социально-фантастических романах и полемических статьях мир будущего, пытался создать некий сплав из идей американского экономиста Т. Веблина о господстве технократии и реформистских взглядов фабианского общества, к которому сам Уэллс примыкал на протяжении нескольких лет.

Социалистическая революция в России, наложившая неизгладимый отпечаток на все последующее творчество Уэллса, заставила его серьезно задуматься о проблематической возможности наилучших общественных отношений, при которых не будет никаких социальных антагонизмов и исчезнут противоречия между личностью и обществом. "Кремлевский мечтатель" начертал перед ним грандиозные планы превращения нищей, изголодавшейся России в процветающее социалистическое государство. Картина, нарисованная Лениным, показалась Уэллсу еще более фантастической, чем его собственные фантастические романы. И в то же время, увидев в Москве и Петрограде ни с чем не сравнимый революционный энтузиазм, не подвластный ни голоду, ни холоду, писатель совершенно искренне и без всяких предубеждений попытался понять, что же произошло в России и куда идет эта загадочная страна. Один из первых среди крупнейших писателей Запада он осознал всемирно-историческое значение Октябрьской революции и заговорил о жизнеспособности Советской власти.

Репортаж Уэллса "Россия во мгле", нам кажется, может служить ключом для верного понимания лучшей из его утопий "Люди как боги" (1923) – последней из великих утопий, созданных на Западе, сыгравшей свою роль в утверждении этого жанра в советской фантастической литературе ("Следующий мир" Э. Зеликовича, "Страна счастливых" Я. Ларри, "Туманность Андромеды" И. Ефремова, роман С. Снегова, смело озаглавленный "Люди как боги" и др.). Ни в одной другой книге Уэллса контрастность сопоставления реально существующего с желаемым не достигает такой резкости, как в этом романе. Жителям Утопии, создавшим "просвещенное научное государство", решительно противопоставлена группа консервативных, отягощенных предрассудками англичан, попавших каким-то чудом на эту счастливую планету, где давно уже не существует ни классовых противоречий, ни государственных границ. Помимо отдельных, иногда очень тонких, замечаний относительно разных сторон жизни утопийцев, якобы опередивших людей Земли по уровню развития на три тысячелетия, очень интересен и фантастический очерк истории этой планеты, пережившей свои "Темные века", "Век открытий" и "Век разрушений", прежде чем восторжествовала высшая справедливость.

И тут же мы видим очень странное сочетание патриархальной идиллии с отвлеченной наукой, которая не уродует ни физической, ни духовной красоты человека и сохраняет природу в ее первозданном виде. В утопии "Люди как боги" сверхурбанист Уэллс неожиданно возвращается к Вильяму Моррису, к тому самому Моррису, который в романе "Вести ниоткуда" старательно ограждал своих "утопийцев" от индустриальной техники.

Противоречия и резкие повороты, сопровождающиеся отрицанием сказанного год или два года назад, в творчестве Уэллса не редки. Он вечно был в поисках, и развитие его как мыслителя шло зигзагами, хотя главное всегда оставалось: увлечение социализмом.

"Я всегда был социалистом, еще со времен студенчества; но социалистом не по Марксу, а скорее по Родбертусу", – писал он в 1908 году в предисловии к первому русскому собранию своих сочинений.

Уэллс был в разладе с научным коммунизмом, но его вера в силы разума и прогресса помогала ему не только сокрушать и ниспровергать, но и стремиться к идеалу, рисовать облик грядущего таким, каким он хотел бы его видеть.

В середине тридцатых годов, когда в Советской России утвердилась социалистическая система, он сказал советскому послу И. М. Майскому: "Мне хотелось несколько напугать моих современников и таким образом заставить их подумать, как предупредить подобный ход развития... Когда я писал "Машину времени", развитие человечества к "элоям" и "морлокам" казалось мне неизбежным. Сейчас я этого не думаю. Такой неизбежности нет, но есть такая опасность. Ее, однако, можно предупредить, если человечество примет необходимые меры".

На вопрос одного из собеседников, какие следовало бы принять меры, Уэллс ответил: "Я об этом достаточно много писал... Мое лекарство – всемирное государство, плановое хозяйство, социализм. Вот почему последние тридцать лет я трачу так много времени и энергии на пропаганду этих идей" !.

За последние пять-шесть лет советские читатели получили возможность обстоятельно познакомиться с творчеством современных писателей-фантастов США, Англии, Франции и других капиталистических стран. Мы уже неоднократно пытались в прежних статьях проследить некие закономерности в развитии научно-фантастической литературы Запада, сильной в критике противоречий капиталистической действительности и удивительно беспомощной в попытках нарисовать облик грядущего мира.

О каком бы писателе ни шла речь: будь то талантливейший лирик Рэй Бредбери, вглядывающийся в мир с иронической и печальной улыбкой, или Клиффорд Саймак, пытающийся утопить в блистательном юморе острую тревогу и неудовлетворенность существующим порядком вещей, или Айзек Азимов, известный ученый и один из самых здравомыслящих фантастов наших дней,* или англичанин Джон Уиндэм, прозванный "современным Уэллсом", – все они в своем видении будущего уступают великому предшественнику, как в масштабности, так и в глубине социальных обобщений. Либо они переносят через века и тысячелетия, а заодно

* "Иностранная литература", 1963, № 1, стр. 247.

уж и через беспредельные пространства космоса, привычные и, видимо, представляющиеся нерушимыми признаки существующего правопорядка (материальное неравенство, эксплуатация большинства меньшинством, жестокая власть денег, постоянная угроза безработицы и т. п.), либо "моделируют" будущее согласно новомодным социологическим теориям "излечения" капитализма, вроде "мэнеджериальной революции" (Дж. Барнхэм) и так называемой конвергенции капитализма и социализма с их последующим превращением в "единое индустриальное общество".

Даже в лучших фантастических рассказах английских и американских писателей, представленных, к примеру, в десятом выпуске "Библиотеки всемирной фантастики", трудно найти сюжеты, обещающие человечеству какой-то реальный выход из тупика. Вот, скажем, широко распространенная в западной литературе тема "первого контакта". Читатели помнят, как трактует ее Мюррей Лейнстер в своем известном рассказе, который так и называется "Первый контакт": "Если чужие узнают о существовании людей, возникнет дилемма – торговать или сражаться".

В рассказе Пола Андерсона "Поворотный пункт" американские космонавты, попавшие на планету Джорил, населенную миролюбивыми дикарями, обладающими огромным интеллектуальным потенциалом, ставят под сомнение целесообразность дальнейшего развития контактов. Первое, что приходит им в голову, опасность последующего захвата и порабощения джорильцами Земли. Не лучше ли, пока не поздно, уничтожить обитателей зоны, куда опустился звездолет? Или, может быть, для предотвращения "угрозы" стерилизовать всех джорильцев? В конце концов космонавты принимают более "гуманное" решение – взять с собой на Землю удивительно смышленую девочку Миерну: "Строго говоря, дорогая ты моя малышка, ну и грязную же шутку мы с тобой сыграем! Подумать только – вырвать тебя из этой патриархальной дикости и швырнуть в горнило гигантской бурлящей цивилизации! Ошеломить нетронутый мозг всеми нашими техническими штуками и бредовыми идеями, до которых люди додумались не потому, что умнее, а потому, что занимались этим немного дольше вас. Распылить десять миллионов джорильцев среди наших пятнадцати миллиардов! Конечно, вы клюнете на это. Вам с собой не совладать, да и соблазн велик. А когда вы наконец поймете, что происходит, будет поздно отступать, вы окажетесь на крючке".

Когда буржуазные фантасты переносят в далекое будущее поклонение золотому тельцу ("Кимон" Клиффорда Саймака), неотвратимую угрозу безработицы ("Пурпурные поля" Роберта Крэйна) или гибель цивилизации после третьей мировой войны ("Нулевой потенциал" Уильяма Тэнна), то это не значит, конечно, что они действительно хотели бы увековечить социальную несправедливость и политические противоречия наших дней. Напротив, каждый из этих авторов в прозрачной аллегорической форме обнажает все худшие стороны современной капиталистической действительности. Подобные произведения для того и пишутся, чтобы выразить критическое отношение к существующему порядку вещей. Но вся беда в том, что в этих фантастических аллегориях и сатирических образах почти невозможно уловить каких бы то ни было жизнеутверждающих позитивных идей,

Нам хотелось бы в связи с этим обратить внимание читателей на одно любопытное явление. В своих публицистических высказываниях американские и английские фантасты несравненно более дальновидны и даже "революционны", нежели в произведениях, которые они сами создают.

На страницах "Иностранной литературы", 1967 г., № 1, опубликованы ответы на весьма элементарный вопрос редакции: почему вы избрали в своем творчестве жанр научной фантастики?

А. Азимов отвечает так: "Поскольку фантастика повествует о будущем, о других мирах и, может быть, о других системах мышления, в ней вполне возможны такие движения мысли, которые нам, живущим в этом мире и в эту эпоху, чужды (и подчас даже не столько чужды, сколько непривычны!). А это значит, что научная фантастика свободнее, чем любая другая область литературы".

Фриц Лейбер утверждает: "Научная фантастика учит смелее, глубже, острее видеть и воспринимать предельные развития явлений больших и малых, материальных и бестелесных, устоявшихся и едва пробивающихся, почти бесспорных и почти невозможных... Научная фантастика позволяет созерцать весь мир, больше того, всю Вселенную. Она дает нам возможность освободиться от национальных и идеологических ограничений".

Как это ни парадоксально, но именно "освободиться от национальных и идеологических ограничений" в своем фантастическом видении будущего западные писатели как раз и неспособны, хотя искренне убеждены, что в воображаемых путешествиях по Времени – Пространству достигли той самой философской и духовной свободы, которой лишены те, кто пригвожден к реальной действительности.

"Современный мир похож на летящий вперед экспресс, в котором нет машиниста и все пассажиры сидят против хода поезда! – восклицает Деймон Найт, президент Общества научных фантастов США. – Пожалуй, одни фантасты вот уже без малого век смотрят не назад, а вперед. Мы не пророки и не можем с точностью определить будущее. Но мы, по крайней мере, можем сказать: "Возможности таковы. Выбирайте"".

Увы, возможности выбора будущего, предложенные человечеству западными фантастами, более чем ограничены: избежать угрозы глобальной термоядерной войны или, на худой конец, попытаться из тлена и радиоактивного пепла воссоздать какую-то новую цивилизацию; вступить в ожесточенное сражение с мыслящими механизмами, поправшими власть человека, этими чудовищами, символизирующими мировой технический прогресс, развивающийся экспоненциально; довериться безупречной логике электронного "сверхмозга", заменившего собой все правительства и общественные институты Земли; укрыться от электрических вихрей, машинного грохота, все нарастающего напряжения и неведомых опасностей, сопровождающих приход неведомого будущего, за чахлым заборчиком давно уже утерянной буколики. Или, наконец, окончательно потеряв веру в разум и здравый смысл человечества, надеяться, что спасение придет извне, что какие-то высокоразумные и абсолютно справедливые существа из иных звездных систем вторгнутся на Землю и помогут людям навести порядок в их собственном доме.

Существуют еще и другие варианты "моделирования" как приближенного, так и далекого будущего, которыми располагают западные фантасты, но принципиального отличия от приведенных выше они не имеют.

Облик Грядущего в произведениях современной фантастической литературы Запада тревожит воображение, представляя мир растерянным и непрочным.

Трилогия Алексея Толстого "Хождение по мукам" кончается описанием того неоспоримо главного, что произошло на Восьмом Всероссийском съезде Советов, где принимался план ГОЭЛРО.

Тогда, может быть впервые, строители новой России – делегаты съезда, а вместе с ними герои трилогии и сам ее автор осознали величие и масштабность предстоящих работ, определенных Коммунистической партией и ее вождем В. И. Лениным.

В пятиярусном зале Большого театра было холодно, как в погребе. Докладчик – Глеб Максимилианович Кржижановский, в шубе, с кием в руке, стоял перед картой Европейской России, свешивавшейся с колосников в глубине сцены.

"Поднимая кий, он указывал на будущие энергетические центры и описывал по карте окружности, в которых располагалась будущая новая цивилизация, и кружки, как звезды, ярко вспыхивали в сумраке огромной сцены. Чтобы так освещать на коротенькие мгновения карту, понадобилось сосредоточить всю энергию московской электростанции, даже в Кремле, в кабинетах народных комиссаров, были вывинчены все лампочки, кроме одной – в шестнадцать свечей.

Люди в зрительном зале, у кого в карманах военных шинелей и простреленных бекеш было по горсти овса, выданного сегодня вместо хлеба, не дыша, слушали о головокружительных, но вещественно осуществимых перспективах революции, вступающей на путь творчества..." *

* А. Толстой. Хождение по мукам, кн. 3. М., 1957, стр. 384.

Толстой не только с большой художественной силой воссоздал и донес до наших дней атмосферу вдохновенной убежденности и энтузиазма бойцов революции, впервые ощутивших себя инженерами и прорабами будущего общественного устройства, но и очень точно охарактеризовал перспективы революции как головокружительные, но одновременно и вещественно осуществимые.

Многомиллионный народ на территории, составляющей одну шестую земного шара, приступил к практическому решению грандиозной задачи превращения своей страны – экономически отсталой, почти нищей, обескровленной долголетней войной – в первое в мжре государство социализма. "У нас есть материал, – писал В. И. Ленин, – и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, – чтобы создать действительно могучую и обильную Русь" *.

Итак, пятьдесят лет тому назад, в результате самого революционного взрыва в истории человечества, начался великий поход в будущее.

По мере наступления движения приходилось очищать настоящее от прошлого и подчинять это настоящее задачам грядущего дня. Поход в будущее был одновременно и поиском, неустанным, напряженным поиском во всех сферах экономики, социологии, психологии и нравственности. Новый общественный строй создавался, по существу, на гладком месте, так как был беспрецедентен по отношению ко всей истории возникновения и распада различных социальных формаций.

И наступило наконец время, когда даже весьма далекие от марксистско-ленинского учения мыслители были вынуждены признать, что коммунизм – будущее человечества. "Грядущему же он принадлежит, – писал Томас Манн, – поскольку мир, который будет после нас, в котором будут жить наши дети и внуки и который уже начинает вырисовываться, трудно представить себе без коммунистических черт, то есть без принципа общественного владения благами земли, без последова

* В. И. Ленин. Соч., т. 27, стр. 134-135.

тельного стирания классовых различий, без права на труд и обязанности трудиться для всех" *.

Возникла существенная необходимость увидеть облик Грядущего не только в чертежах, но и в зрительных образах, соответствующих мечте, которую носит в своей душе каждый из нас.

На первый взгляд это может показаться неправдоподобным, но представления о будущем, о жизни в коммунистическом обществе складываются у миллионов советских людей в значительной степени под воздействием прочитанных научно-фантастических книг.

Это обстоятельство и по сей день недооценивается, а то и попросту игнорируется нашей литературной критикой.

Между тем, на наш взгляд, давно пора отказаться от ставшего консервативным, узкоограниченного взгляда на научную фантастику как на литературу, несущую в себе некую сумму научно-технических идей, нанизанных на приключенческий стержень. Советская фантастика прежде всего литература мировоззренческая, воспитывающая подростков и молодежь в коммунистическом духе.

Каждому мыслящему человеку свойственно задумываться над будущим, близким и далеким, над будущим, уготованным его детям и внукам, его соотечественникам и, наконец, всему человечеству. Человеку трудно жить без надежды на то, что завтрашний день будет лучше сегодняшнего.

Каждый из нас хочет мысленным взором увидеть дали Грядущего и соотнести субъективные представления фантастов с тем проектом грандиозных архитектурных работ, который разработан Коммунистической партией на основе теоретических положений марксистсколенинского учения и уже пятидесятилетнего практического опыта строительства социализма и коммунизма в нашей стране.

* Томас Манн. Антибольшевизм – главная глупость нашей эпохи. "Литературная газета", 1967, № 8.

Нам представляется интересной и весьма верной точка зрения Даниила Гранина, высказанная в статье "И все же.." ("Иностранная литература", 1967, № 1). "Будущее, – пишет он, – испытало на себе всякое – и оптимизм, и безрассудную слепую надежду, и безысходное отчаяние. Ему угрожали кликуши и точные расчеты, его пытались отравить и попросту уничтожить, повернуть вспять, вернуть в пещеры. Оно выжило. Появилась возможность серьезного, вдумчивого изучения его. Сейчас, может быть как никогда еще в истории человечества, будущее зависит от настоящего и требует нового подхода к себе. QHO чревато кризисами, соизмерить которые мы не в состоянии. Кризисы, связанные не только с иным понятием свободы, но и с понятием индивидуальности. Мыслящая материя Земли, она дискретна. Потребность ее единства и своеобразие человеческой личности – это тенденции противоположные. С одной стороны, расцвет личности, с другой – ее ассимиляция. Ее самовыражение и ее существование в процессе сплочения миллиардов. Путешествие в страну Будущего никогда не было бесплодным занятием. Великие утопии помогали человечеству вырабатывать идеалы. А это именно то, в чем сегодня нуждается мир, может, больше, чем прежде".

Да, утверждение идеалов – вот, пожалуй, самое высокое, самое непосредственное, самое важное назначение литературы о будущем!

Если говорить о современной западной фантастике в ее массовых проявлениях, то это – вопль отчаяния: как непознаваем и ужасен в своей непознаваемости мир. И попытки самоутешения: уж коли мне суждено исчезнуть, пусть исчезнет вместе со мной и все человечество, и чем скорее, тем лучше. И холодный расчет: если электрические и природные ресурсы будут уничтожаться пропорционально росту народонаселения, то к такому-то году люди превратятся в "робинзонов". И прокламация бессмысленности любого прогресса: рано или поздно все должно якобы кончиться самоуничтожением...

А если и оставляются крохотные островки надежды, то это извечная любовь к женщине, мужская дружба или подвиги одиночек во имя внесоциальных этических принципов...

Уэллс, создавший фантастику "предупреждения", не отделял ее от антиутопии. Водораздел обозначился позднее. Он проходит по мировоззренческой линии. Антиутопии пишутся с завуалированно реакционных или откровенно антикоммунистических позиций, и отпочковались они от фантастики Уэллса не как прямое ее продолжение, а как боковая ветвь. Задачи, которые ставил перед собой Уэллс даже в первых, пессимистических романах, отделяют его от авторов позднейших антиутопий. Тема "предупреждения" может преломляться в разных аспектах. Но как только исчезают или теряются из виду гуманные стимулы, "предупреждение" сливается с антиутопией.

В современной западной фантастике антиутопия стала модным жанром, вытеснившим из литературы утопию, объявленную архаическим пережитком. В противоположность этому утопический жанр, и это вполне закономерно, успешно развивается в социалистической научной фантастике.

В 1957 году вышел в свет научно-фантастический и социально-философский роман И. Ефремова "Туманность Андромеды". Он переведен на двадцать три европейских и азиатских языка, а тираж его уже исчисляется несколькими миллионами.

Продолжая традицию великих утопических произведений прошлого, утверждавших конечное торжество разума и гуманности, Ефремов в то же время выступил и как подлинный новатор. Он всецело подчинил замысел своего произведения научно-материалистическим философским представлениям о законах природы и общества. Он поставил величайшие завоевания науки и техники будущего в прямую зависимость от социального прогресса. Он, наконец, впервые попытался нарисовать широкую и разностороннюю панораму высокоразвитого коммунистического общества, объединившего все человечество и установившего связь с инопланетными цивилизациями.

Почти одновременно с "Туманностью Андромеды" вышел в свет и роман польского писателя Станислава Лема "Магелланово облако", а несколькими годами позже "Возвращение (Полдень. 22-й век)" Аркадия и Бориса Стругацких, романы Георгия Мартынова "Каллисто" и "Гость из бездны", Георгия Гуревича "Мы – из Солнечной системы", повесть П. Аматуни "Парадокс Глебова" и некоторые другие научно-фантастические произведения, подчиненные все той же благородной задаче – изобразить грядущий мир таким, каким мы хотели бы его видеть.

Минувшее пятидесятилетие не было прогулкой по широкой, хорошо утрамбованной дороге. Мы прошли сквозь эти годы в беспрерывных тяжких боях, ломая сопротивление старого, яростно оборонявшегося мира. На нашем пути были и армии интервентов, и голодная блокада, и чудовищная разруха и бесчисленные заговоры, организованные империалистами, и невиданное единоборство с фашизмом, и длительная, изнуряющая силы "холодная война". Наши победы и успехи перемежались с поражениями, неудачами и ошибками, неизбежными в процессе становления новых общественных отношений. Вся наша страна являла собой гигантскую лабораторию, в которой на основании теоретической разработки, сделанной основоположниками научного коммунизма, ставился фантастический по своей грандиозной дерзновенности и новизне социальный эксперимент.

Конечная цель этого эксперимента была много лет назад сформулирована Марксом. "На высшей фазе коммунистического общества, – писал он, – после того, как исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством к жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда вместе с всесторонним развитием индивидов вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: Каждый по способностям, каждому по потребностям" *.

*К. Маркс. Критика Готской программы. Госполитиздат, 1959, стр. 21.

Так разве же не справедливо, не естественно наше желание представить себе цель, к которой мы стремимся, заглянуть в отдаленное будущее глазами тех, кто владеет даром облекать свои представления в художественные образы, пленяющие наше воображение и волнующие чувства!?

Нас не может не радовать, что советская научнофантастическая литература в основном своем потоке жизнеутверждающа и оптимистична. Ей чужды страх и неуверенность перед наступающим будущим. Она не декларирует бессилие человека в его извечной борьбе с природой, общественным неустройством и с самим собой. Она не теряет веры в Разум и Добрую волю, которые в конце концов помогут людям навести порядок в их собственном "Вселенском доме". Источник ее вдохновения не отрицание во имя отрицания, но утверждение или же отрицание во имя утверждения.

В одной из своих ранних работ Маркс писал, что "Коммунизм есть положительное утверждение, как отрицание отрицания, и потому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом человеческой эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего"*.

Но при этом наши писатели, исходя из современного понимания непрерывности исторического развития, представляют себе коммунизм как общественную формацию, пребывающую в постоянном поступательном движении, как смену фаз в дальнейшем совершенствовании человеческого общества и человеческой личности.

В то же время все это вовсе не означает, что мир будущего, создаваемый воображением наших фантастов, являет собой некий застывший образец совершенства – "рай. на Земле", лишенный каких бы то ни было недостатков, бесконфликтный, втиснутый в узкие рамки заранее заданной схемы.

Ведь даже генеральные закономерности, открытые как в сфере естественных наук, так и в области социо

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, М., Госполитиздат, 1956, стр. 598.

логии, в некоторых своих конкретных проявлениях дают непредвиденные всплески и зигзаги.

Совершенно очевидно, что и в дальнейшем неожиданное будет подстерегать нас, ибо естественно, что будущее в своих деталях непредсказуемо.

Футурология, как нам представляется, должна включать в ряды исследователей не только философов, социологов и экономистов, но и писателей-фантастов – вдохновенных разведчиков грядущего.

И перед ними возникает двоякая задача: изображать желаемый облик Грядущего и всесторонне исследовать те пути, которые к нему ведут.

Именно задаче исследования непредвиденного посвящены произведения научной фантастики, которые мы относим к жанру "предупреждения".

Путь человечества к лучшему будущему тернист и неровен. Мы должны предвидеть, какими опасностями нам угрожают нынешние политические противоречия – расистская идеология, возрождающийся фашизм, мещанская рутина, – все химеры старого мира, которые не уйдут в прошлое без длительного и упорного сопротивления.

В таком плане мы воспринимаем, к примеру, те из фантастических повестей-предупреждений братьев Стругацких, в которых отчетливо расставленные социальные акценты не могут и не должны давать повода ни для каких двусмысленных толкований ("Попытка к бегству", "Далекая радуга", "Трудно быть богом").

Поэтому мы должны еще раз провести водораздел между темой предупреждения в фантастике советской и западной.

Принципиальное различие заключается в том, что, предупреждая о сакраментальных трудностях, угрозах и катастрофах, которыми может быть чревато будущее, западные писатели не видят выхода из тупика, который рисуется их воображению.

Советские писатели не только видят цель и сознают трудности, стоящие на пути ее достижения, но и верят, что цель эта будет достигнута.

"...Не может быть ни тени сомнения, – писал Ленин, – в том, каково будет окончательное решение мировой борьбы. В этом смысле окончательная победа социализма вполне и безусловно обеспечена" *. Но в то же" время он никогда не переставал предупреждать о величайших трудностях и опасностях, возникающих перед строителями нового мира.

Естественно, что мыслящий о грядущем человек будет пытаться предугадать препятствия и преграды, подстерегающие нас на дорогах борьбы за" желаемое завтра. Но видеть в теме "предупреждения" чуть ли не единственное назначение научной фантастики – значит превращать средство в самоцель и, следовательно, стрелять мимо цели.

Нельзя не согласиться с точкой зрения, высказанной недавно нашим крупнейшим писателем-фантастом И. А. Ефремовым. "Главенствующую роль в мировой литературе, – утверждает он, – должна занять советская научная фантастика с ее позитивным взглядом в будущее, уверенностью в торжестве доброго начала в человеке и в конструктивном значении социальных преобразований. Мне хотелось бы, чтобы в нашей фантастике меньше места уделялось обрисовке мрачного будущего, как "предупреждения", чтобы наши молодые, писатели меньше увлекались кафкианством и фрейдизмом, а больше разрабатывали бы свое, марксистское видение будущего. Литература предостережения ценна лишь тогда, когда в ней наряду с опасностями социальных и научных ошибок рассматривались бы пути победы над ними, поворотные точки от трудностей прошлого к светлым далям будущего. Иначе можно потерять цель и смысл движения вперед".

Тревога автора "Туманности Андромеды" вполне своевременна.

Кое-кто из советских фантастов склонен объявить социальные утопии бесполезным, устаревшим жанром, пригодным разве что для детей и подростков, а заодно, утвердить и антиутопию. Но отнюдь не как средство разоблачения уродств и зловещих несообразностей настоящего и будущего капиталистического общества! Нет, эти "теоретики" готовы перечеркнуть черной краской вообще все будущее. Как тут не вспомнить поучений автора злобнейшей антиутопии "Мы" Е. Замятина! В одной из своих статей ("О литературе, революции,

* В. И. Ленин. Соч., т. 33, стр. 458.