Текст книги "Ученик"

Автор книги: Евгений Малинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Зато теперь я знаю, кем ты был, пока не стал пришлецом, – бодрым голосом заговорила Леди. – Это ж тебя величали Огненным Вепрем. И с тобой выяснял отношения Арк из Холма. Послушай! – вдруг воскликнула она. – Эти олухи заявили, что с тобой мог справиться только сам Арк, а это значит, что Огненный Вепрь – полный маг!

– Ну и что? – спросил я.

– А то, что маг никогда не становился пришлецом!

– Все когда-нибудь бывает в первый раз, – философски изрек я.

– И этот мужик, – лихорадочно продолжала Леди, явно меня не слушая, – он, видно, сразу об этом подумал. Набрался смелости и спросил про кота!

– Да в чем дело? – встревожился наконец и я.

Леди подняла голову и внимательно поглядела мне в глаза:

– Существует среди людей то ли легенда, то ли предание о том, как великий маг-прорицатель, первый маг этого Мира, перед своей смертью предсказал, что гибель этого Мира наступит с приходом рыжего пришлеца с золотой змеей на плече и черным котом за пазухой, – она запнулась и повторила тише: – С золотой змеей на плече…

Ее тело дернулось, как будто она хотела упасть в траву, и замерло на моем плече.

Интерлюдия

В обычном московском доме, расположенном на Ташкентской улице, на подоконнике грязной лестничной площадки, поджав под себя лапы, сидел небольшой угольно-черный кот. Впрочем, точнее было бы сказать так: это был еще не кот, но уже не котенок. Его совершенно черная шкурка была тщательно вылизана и выглажена, а полузакрытые зеленые светящиеся глаза с презрением скользили по замусоренной, разрисованной неприличными рисунками и не менее неприличными надписями среде его обитания. Сквозь грязное стекло окна был виден пыльный двор, в котором коту были известны каждый закоулок и каждая дыра.

Кот уже сейчас, проходя по двору, не обращал внимания на мелких собачонок, во множестве разведенных жильцами дома. Когда какая-нибудь из них с визгливым брехом подбегала к нему слишком близко, ему достаточно было лишь обернуться и посмотреть в ее бегающие глазки, чтобы она, завывая, понеслась прятаться за хозяйку. Правда, во дворе появлялись и крупные собаки. Тогда кот, подпустив такого горлохвата поближе, молнией взлетал на одно из чахлых деревьев, но не прятался в листве, а принимался корчить рожи, шипеть и плеваться в беснующуюся внизу собаку, доводя ее до полного исступления. Ему очень нравилось смотреть, как несчастный хозяин пытается оттащить своего задыхающегося в натянутом ошейнике «друга» от дерева, а тот, ослепнув и оглохнув от бешенства, таскает вокруг дерева своего хозяина.

Наступил полдень, и двор был пуст. Голубей, ворон и других птиц в нем давно не водилось, и сидевшие по вечерам на скамейке бабки не без причины винили в этом кота. Детей из разломанной песочницы болтливые мамаши увели по домам кормить. Для мужиков, что собирались за покрытым жестью столом стучать костяшками домино, время еще не наступило.

Коту было скучно. Коту было противно. Кот никого не любил.

Он не любил сопливых ребятишек, которые тискали его, таскали за хвост и лапы, а если он давал им лапой по пальцам, слегка выпустив когти, они орали, как будто им оторвали руку. Тогда прибегали их мамаши и, облизывая свои чада, визгливо ругались почему-то на него.

Он не любил старушек, которые таскали ему в блюдечках разбавленную непонятно чем воду белого цвета, называя ее молоком, или куски вонючей дряни под названием «сосиска» – слово-то какое гадкое. Однажды, когда он был совсем маленьким и совсем голодным, он попробовал такую сосиску и чуть не помер. Теперь он только брезгливо морщил нос и отворачивался, когда ему подсовывали подобную отраву, а бабки начинали зло ворчать: «Зажрался, зараза». Одна особо сердобольная бабуля пыталась накормить его «вискасом», но он решил, что лучше голодать и быть лохматым, чем один раз наесться и облысеть. Зажрался! Что они знали о голоде?

Он, как уже было сказано выше, не любил собак и старался всячески их третировать.

Но больше всего он ненавидел крыс. Месяц назад одна из них отхватила у него белый кончик хвоста, самую кисточку, которую он считал своим лучшим украшением. Крыса за это жестоко поплатилась, и с тех пор он не упустил ни одной из тех, что смог унюхать.

Он, Боевой Кот в четыреста тридцать четвертом поколении, прозябал в каком-то занюханном дворе, ночевал в лучшем случае на грязной батарее в подъезде.

Внизу хлопнула дверь. Кот насторожился, но почти тотчас расслабился. Он узнал шаркающие шаги деда из квартиры на одиннадцатом этаже. Один из немногих, кто по-настоящему понимал кота и умел с ним общаться. Один из немногих, кто частенько угощал его свежей рыбкой, кусочком печенки или жирной сметаной. И никогда не трогал его руками!

Дед поднимался по лестнице, видимо, лифт опять отключили. Вместе с дедом поднимался восхитительный запах свежей печенки. Не той, замороженной до льдистого излома на срезе, которая почти и не пахла, а свеженькой, полной теплой, густой крови. Кот судорожно сглотнул, но глаз не открыл и не двинулся с места. Принцип – никогда ничего не просить – соблюдался им свято. Боевой Кот сам может себя прокормить.

Дед дошел до площадки, на которой расположился кот.

– А, Ванька, тебя-то мне и надо! – воскликнул дед. – Смотри, что я для тебя припас.

Он положил на подоконник бумажный сверток и развернул его. Так и есть, она, печеночка, да кусок-то какой здоровый.

– Вот, Вань, угощайся, я знаю, ты печеночку любишь. – Дед улыбался, и лукавые морщинки в углах его глаз были очень дружелюбны. Да, дед коту нравился. И прозвище, которое тот ему дал – Ванька, тоже нравилось.

Кот поднялся, выгнув дугой спину, потянулся и, не торопясь, с достоинством, направился к разложенному угощению. Осторожно обнюхав печенку, он не сдержался («Молод еще», – подумал дед) и с довольным урчанием впился зубами в сочную мякоть.

Пока кот расправлялся с едой, придерживая ее лапой, дед, присев рядом на подоконник, не торопясь, рассуждал, казалось, сам с собой. Но кот, не отрываясь от еды, внимательно прислушивался к его словам.

– Да, котяра, я понимаю, как тебе здесь скучно. Это ж разве для тебя жизнь – душить голубей да крыс, да дразнить собак. Тебе нужны дела поважнее и пострашнее. Только какие же тут у нас могут быть страшные дела для Боевого Кота.

Кот насторожился: откуда-то старик знал, что он – Боевой Кот.

– Твои бы возможности, да в другом месте – тебя бы великие герои за пазухой таскали, как лучшего друга. Да ладно, всему свое время, какие твои годы? – опять улыбнулся старик.

Кот прикончил печенку и, усевшись на подобранный хвост, принялся умывать мордочку.

– Здоров же ты, Ванька, печенку трескать! – добродушно проворчал дед, аккуратно сворачивая грязную бумагу. – Ну ладно, пойду я. Жарко что-то. Полежать хочется.

Дед зашаркал вверх по лестнице. Кот, умывшись, покрутился в своем углу подоконника, опять улегся и прикрыл свои изумрудные глаза.

«Великие дела! Ха! Что ж, он готов. Только никаких дворов и подъездов! Никаких детей и старух! Чтобы трех маленьких собак и одну большую каждый день. Маленьких он будет драть сам, а большая будет подыхать от злости и разрыва сердца. А крыс давить, давить, давить!..»

Кот задремал.

И ему привиделся густой зеленый лес, пронизанный солнечным светом и теплом. Он, здоровенный Боевой Кот, благородной черной окраски с белой кисточкой на хвосте, бежал в мягкой свежей траве по обочине широкой проезжей дороги, петлявшей по лесу. А в зубах у него была зажата огромная бурая крыса с разодранной глоткой…

4. Путь (продолжение)

…Один мой хороший знакомый яростно придерживается принципа, по которому ожидает от жизни только всевозможных пакостей. «Все неожиданности я, таким образом, делаю приятными», – гордо заявляет он, обосновывая свой принцип. В результате он стал отпетым мизантропом.

Однажды в теплой, задушевной беседе за хорошим столом я светло позавидовал ему, заявив, что в его жизни бывают только приятные неожиданности. В ответ он, помрачнев, пробурчал: «Как ни готовься к худшему, все равно случается такая гадость, которой ты не ожидал…»

На ночлег мы расположились на опушке леса Золотой Погибели. Леди предупредила, что здесь кончаются ее владения, и она не знает, кончаются ли ее способности. «Поэтому, – сказала она, – лучше будет, если мы переночуем в моем лесу». И я с ней согласился.

Остановились мы невдалеке от тропы, по которой путешествовали весь день, на небольшой поляне, с трех сторон окруженной уже привычными дубами, а четвертой стороной открытой в травянистую равнину, напоминающую истоптанное пастбище. Тропа-дорога, петляя в негустой траве, пропадала в близком перелеске. Поляну пересекал маленький ручеек, вытекавший из близкого ключа. Привязывать Ворона я не стал.

– Никуда он не денется, – заявила Леди.

Спустившись с седла и постояв минуту враскорячку, я отправился собирать хворост.

– Походи, походи, – пропел мне вслед насмешливый голосок, – а то засиделся, наездник.

Побродив по опушке леса минут двадцать, я понял, что никакого хвороста здесь нет. Лес, казалось, тщательно подмели. Мне ничего не оставалось, как только вернуться к месту нашей стоянки.

– Ой, бедный, и как же ты дотащил столько дров? Смотри, грыжа выпадет, вправлять некому. Вот страху-то всем будет – рыжий пришлец с огромной грыжей, – изгалялась Леди.

Я стоял, открыв рот, и смотрел на яркое пламя костра, полыхавшее на поляне. Трава под ним даже не пожелтела. Пламя начиналось прямо из воздуха и при этом потрескивало, как будто его подкармливали сухой березой. Над костром, на треножнике, висел котелок, наполненный водой. Леди примостилась рядом с огнем на небольшой кочке, поблескивая отраженным в рубиновых глазах огнем.

– Ну, Леди, – выдохнул я, – ты прямо как царевна-лягушка – вышла из лягушачьей кожи прекрасной девушкой, все приготовила и опять в кожу спряталась.

– Какое замечательное волшебство, – протянула Леди заинтересованно. – Заклинание скажешь?

Пришлось ей объяснять, что это не волшебство, то есть волшебство, конечно, только не в жизни, а в сказке про Ивана-дурака, то ли царевича, то ли крестьянского сына, который женился на лягушке, которая совсем не лягушка, а царевна, которую заколдовал Кащей-Горыныч, а кожу у нее дурак спалил в печке.

– У кого кожу дурак спалил, у царевны?

– У лягушки.

– Ну, лягушка-то – царевна.

– Лягушка – царевна, но у той своя кожа была.

– Так что, лягушка в двух кожах ходила?

– Нет, у лягушки своя, у царевны своя.

– Так лягушка сама по себе, а царевна сама по себе, каждая в своей коже.

– Да.

– Так, когда у лягушки кожу дурак спалил, как же она дальше жила?

Я, совершенно одурев от ее вопросов, уселся на траву и задумался.

– Во, расселся, как лягушка без кожи, – тут же раздался голос Леди. – Вода закипает. Давай готовь похлебку, у меня рук нет.

Я поднялся, подтащил к огню снятую с лошади сумку и раскрыл ее. Да, сумку собирал человек, хорошо знакомый с походной жизнью. Кроме уже знакомых мне копченого мяса и огурцов, в ней была еще одна кринка с молоком, только топленым, две небольшие краюхи хлеба, баночка с солью, пакет с чаем. Лежало еще что-то, но я дальше не полез, потому что наткнулся на средних размеров горшочек, в котором были, вы не поверите, замороженные пельмени. Почему они не подтаяли, я не понял, но, поскольку вода в котелке закипела, я, посолив, вывалил в нее все содержимое найденного горшочка.

– Ну и обжора! – сразу среагировала Леди. – Варит, как на четверых. Неужели все съешь?

– Ешь – потей, работай – мерзни, – бодро заявил я, помешивая пельмени деревянной ложкой, обнаруженной в кармашке сумки.

– А потом, я надеюсь, вы, Леди, также примете участие в вечерней трапезе?

– Нет, я не хочу есть. Ну разве что немного молока.

– От такой диеты ноги можно протянуть.

– Вот и видно, что ты совершенно не знаешь физиологии зачарованных змей. Во-первых, если ты присмотришься повнимательнее, то обнаружишь, что ног у меня нет, и протягивать мне нечего, разве что хвост. Во-вторых, мне по роду своей деятельности положено практически не спать и практически не есть, а все свое драгоценное время посвящать охране доверенных мне ценностей. Понятно?

– Понятно. Придется справляться с харчами в одиночку.

Я нарезал себе хлеба и огурцов и, вооружившись ложкой, принялся таскать из котелка пельмени.

Когда я насытился, окончательно стемнело. Я переложил остаток своего ужина в горшочек, причем Леди не преминула хмыкнуть:

– Некоторые предпочитают похолоднее? – Но на меня уже навалилась усталость пополам с приятной сытостью. Поэтому, не выясняя природу ее замечания, я с трудом, в силу привычки, вымыл котелок, отстегнул пояс с оружием, улегся возле огня, положив голову на кочку, и тут же заснул.

Проснулся я на рассвете. Солнце еще не встало, но было уже светло. Легкий туман окутывал все вокруг, наполняя окружающий воздух какой-то освежающей влагой. Было такое ощущение, что ночь кончилась едва начавшись. И хотя я чувствовал себя отдохнувшим, я совершенно не помнил ночи, как будто вечером меня выключили, а утром включили, и ночное время выпало из моей жизни. И еще я ощущал непонятную тревогу, хотя Поющий молчал, и, значит, схватки не предвиделось, а конь мирно дремал рядом, изредка похрапывая и встряхивая головой. Леди тоже помалкивала. Я приподнял голову и огляделся.

В мире царила тишина. Окружающий пейзаж не изменился. Рядом, свернувшись золотым клубочком, лежала Леди. Только по периметру нашей полянки стояла стена из серых каменных глыб высотой в полтора моих роста, стена без калитки и ворот.

Я, опершись левой рукой о землю, а правой подтягивая к себе перевязь, стал медленно подниматься на ноги. Леди молнией метнулась на мое плечо, застыла там, приподняв головку, и лихорадочно зашептала мне в ухо:

– Они появились с час тому назад. Не подошли, а именно появились. С тех пор они стоят неподвижно и молчат. Я думала плюнуть в одного, но решила дождаться, пока ты проснешься.

– Ты знаешь, кто это сделал?

– Что сделал?

– Стену поставил!

– Я же тебе говорю, они появились с час назад…

– Кто они?

– Ты что не видишь, вот же они кругом стоят.

– Так это не стена? Я думал, это каменная стена.

– Нет, это облы – древнее каменное племя. Его создал тот самый маг-прорицатель, о котором я тебе рассказывала. В предании сказано, что их практически невозможно убить, но зато у них не бывает детей. И еще, их очень давно никто не видел. Поговаривали, что они навсегда ушли в горы на севере.

Пока Леди торопливо нашептывала мне все, что она знала об облах, я подошел к стене. Выглядели эти облы как самые обыкновенные гранитные глыбы, срезанные в верхней части на конус с закругленной вершиной, и стояли они, плотно прижавшись друг к другу, хотя щели между ними все-таки были.

Я быстро обошел поляну по кругу – выхода не было.

Вернувшись к костру, я присел на траву и задумался. Сам я, прихватив Леди, оружие и сумку, скорее всего смог бы перебраться через этих неведомых облов. Но мне очень не хотелось оставлять Ворона. Не мог я с ним расстаться. «Есаул, есаул, я не брошу коня», – пробормотал я про себя. Только вряд ли Ворон сумеет взять такое препятствие. И самое главное, с какой стати племя, ушедшее давным-давно в горы, вдруг почтило мою скромную особу таким навязчивым вниманием.

В этот момент над горизонтом показался край солнца, осветив верхушки деревьев и мазнув золотом по лысым макушкам облов. Тотчас зазвучал голос. Говорил обл с нашлепкой серого мха на плече, хотя как я это понял – не знаю.

– Твоя слюна, Золотая Шкурка, для нас безвредна. У нас нет гниющей плоти.

Леди разъяренно зашипела.

– Зла мы вам причинять не собираемся. Но…

Он замолчал и через мгновение продолжил громче, торжественным тоном:

 
Совпали время, место и судьба,
И смертный, что чужим владеет телом,
Пророчество услышать должен наше,
И наконец понять, кто он такой,
И здесь зачем,
И что он должен сделать…
 

– Ты готов выслушать и оплатить пророчество? – обратился обл ко мне.

– Куда ж мне деваться. Готов. Давай свое пророчество, только вот платить мне нечем.

Обл не ответил, а по поляне вдруг пронесся вздох ветра, и она наполнилась птичьим щебетанием. Затем птичий хор стал стихать, как бы отдаляясь, и сквозь него проступило звучание одной ноты, которую тянули все облы, кроме говорившего. Этот звук все усиливался и усиливался, пока птичий гомон совершенно не утонул в нем, и я вдруг почувствовал внутри необычайную пустоту и сосредоточенность. Все вокруг приобрело размытые очертания и уже не отвлекало от того главного, что мне предстояло услышать. Когда я понял, что наступил момент полной сосредоточенности, я услышал:

 
Сверкая серебром и златом,
Воняя гноем и дерьмом,
Он от рассвета до заката
Катился сам в себе самом…
 

Слова падали как тяжелые маслянистые капли и с шипением растекались по моему сознанию. Каждое слово, казалось, оставляло невидимую трещину в прочной ткани моего бытия, и в эту трещину врывался студеный ветер чуждого разума. И мне открывался этот Мир. Мир добрый и злой, прекрасный и чудовищный, волшебный и земной. Мои видения были полны пожаров и лязга стали, ласковых песен и чудесных стихов, воплей погибающих и стонов любви…

 
Качаясь на волнах порока,
Для самого себя злодей,
Он убивал своих пророков
И пожирал своих детей…
 

Я знал, что не запомню дословно услышанное, и это не казалось важным. Но с каждым произнесенным словом в меня вливалось понимание. Понимание того, зачем меня принесло в этот Мир и чего этот Мир ждет от меня. Чего этот Мир не может получить ни от кого, кроме меня. Понимание того, что получит этот Мир – прощение и гибель, или перерождение. Получит от меня! И мне становилось тоскливо и муторно от этого понимания, и это понимание обволакивало меня, все полнее растворяя в серой каше небытия, отдаляя от действительности. Наконец, когда сорванный почти до шепота голос произнес:

 
И катится давно без цели
Оторванное колесо,
Но жить ему лишь две недели!
И все!
 

Я потерял сознание.

Очнулся я от того, что на мое лицо тонкой струйкой полилась вода. Я открыл один глаз и увидел висящий надо мной в воздухе плохо вымытый котелок (не враг отдал, сам подмывал, удовлетворенно подумал я), из которого выливались мне на лоб последние капли воды. Я глубоко вздохнул, и тут же котелок сорвался и въехал мне по лбу, окончательно приведя меня в сознание.

– Ну вот, не удержала, – жалобно проговорила Леди. – Никогда мне не хватает сил удерживать металл.

Я сел, опираясь на руки.

– Я тебя не очень ушибла? – тут же заволновалась Леди. – Мне очень тяжело держать на весу железные вещи, а ты все лежал, лежал и вроде даже не дышал. Что с тобой было?

Я огляделся. Солнце поднималось над горизонтом. Лес просыпался. И вокруг поляны не было никакой стены.

– Они ушли или мне все приснилось? – хрипло спросил я.

– Они ушли, как только ты упал. Я думала, они тебя убили. Вы все так страшно молчали, а потом ты закрыл глаза, и у тебя потекли слезы. А потом ты упал, а облы просто растаяли в воздухе. А я ничего не поняла и очень испугалась.

– Они сказали свое пророчество.

На меня опять накатила тоска, так, что перехватило горло.

– Ой, а я ничего не слышала. Ты мне расскажешь?

– Потом… как-нибудь. – Я поднялся на ноги и потряс головой. – А сейчас нам надо двигаться дальше. Дела делаются по утрам, как ты сама сказала.

Я быстро умылся, перекусил слегка разогретыми остатками вчерашних пельменей и, быстро собрав свои пожитки, взобрался на Ворона. Леди, устроившись на моем плече, помалкивала и только иногда как-то тревожно поглядывала мне в глаза.

Мы выехали на уже знакомую тропу, и Ворон двинулся вперед своим неспешным размеренным шагом. День разгорался приветливый и ясный. Слабый ласковый и какой-то пахучий ветерок шевелил мои рыжие лохмы. А в моей голове все еще звучали страшные непонятные слова и подвывала гипнотическая нота.

Так мы пересекли пустошь и снова въехали в лес. И тут мне в голову пришла совершенно чудная мысль.

– Слушай, Леди, этот серый разговорчивый булыжник требовал вознаграждение за свое выступление. Ты не видела, я с ним рассчитался?

– Ну, наверное, они свою плату получили, раз не стали беспокоить твое бездыханное тело, – в тон мне ответила Леди. – А может, они рассчитывают получить что-нибудь в будущем.

– Да? А скажи, пожалуйста, в вашем удивительном мире бродят какие-нибудь денежки?

– Денежки бродят самые разные. Есть совсем древние и при этом очень ценные, потому что они чисты с точки зрения магии. Есть монеты, которые выпускает монетный двор великого магистра, – хорошие деньги. Есть деньги, отчеканенные в больших областях и даже крупных городах. Вообще надо сказать, что наша денежная система достаточно запутанна. Каждый мало-мальски серьезный маг норовит начеканить своих денежек, да еще заклятие на них наложить. И вот держишь в руках желтяк и не знаешь, из чего он сделан. Эти деньги иногда так пахнут!

– А у нас говорят: деньги не пахнут!

– Ну, видимо, у вас их чеканят из невоняющих материалов.

– Я завел разговор о деньгах по другой причине. Как я понял, мы направляемся в центральный город этой области под названием Холм.

– Да. И при этом сегодня вечером ночевать должны в городке Мох. Ты о нем уже слышал.

– От кого?

– От того верзилы, который про кота спрашивал.

– Да, верно. Так вот. На всю дорогу продуктов нам не хватит. Да и услугами гостиницы скорее всего придется воспользоваться. Чем платить будем, Леди?

Она хмыкнула, но ничего не ответила. Я тоже задумался. И тут Леди толкнула меня головой в щеку и прошептала:

– Посмотри, посмотри направо вниз!

Я бросил взгляд в указанном направлении, и рот у меня открылся сам собой.

Здоровенный кот, совершенно черной окраски с белой кисточкой на хвосте, бежал в мягкой свежей траве по обочине нашей тропы, незаметно превратившейся в довольно широкую дорогу. А в зубах у него была зажата огромная бурая крыса с почти оторванной головой.

– А вот и наш кот, – сказала Леди в рифму. – Теперь нас полный комплект. Когда Мир кончать будем? – В ее голосе звучала плохо скрываемая истерика.

Кот между тем обогнал Ворона, скосив на нас прищуренный изумрудный глаз, и уверенным прыжком скрылся в придорожных кустах.

– Ну с чего ты решила, что это наш кот. И почему ты считаешь, что я кого-то там собираюсь кончать. Я всего лишь хочу вернуться домой, и все!

Вдруг я вспомнил, как обл закончил свое пророчество – «И все!», – и мне стало не по себе.

– Нет, я знаю. Это – тот самый кот. Вот посмотришь, он с нами увяжется. И ничего от тебя не зависит. Не ты разрушишь этот Мир. Он падет, когда в него придет рыжий пришлец со змеей на плече и котом за пазухой. А ты уже пришел, – продолжала свою истерику Леди.

– Ну, знаешь, не пристраивай мне этого котяру за пазуху. Его таскать – надорваться можно. Это ж не кот, а целая рысь. И чего это его таскать за пазухой, когда он бегает быстрее лошади.

– Раз напророчили, что кот будет у тебя за пазухой, значит, потащишь, – вдруг совершенно спокойным, твердым голосом заявила Леди. – И нечего отлынивать!

– Хорошо, что хоть не медведя напророчили, – усмехнулся я. – Но кот за пазухой то ли еще будет, то ли нет, а вот денежек нет ни за пазухой, ни в других местах, и где взять – неизвестно, – опять затянул я свое.

Леди положила головку мне на плечо.

– Вообще-то, – задумчиво протянула она, – лучше иметь не монеты, а камешки.

– Какие камешки, те, с которыми мы недавно беседовали?

– Хм… Быстро ты в себя пришел. Нет, не те. Я имела в виду рубины, изумруды, сапфиры. Алмазы можно. Их и подделать, и зачаровать нельзя. И ценятся они очень высоко.

– Так. Все ясно. Где тут у вас ближайшие копи. Поедем нароем себе на пропитание.

– Т-т-т… Понесло. Посмотри на себя, старатель. Кайло-то дома забыл. Варежкой своей копать будешь? Так там, где камешки добывают, варежку не снимешь – холодно. Нет. Путь один – у кого-нибудь отнять.

– Ну и замашки у вас, Леди. Что ж вы заставили мужичков дерево с дороги убирать, там бы и засели.

– А у тебя другие идеи есть? – запальчиво вскинулась Леди.

– Хорошо бы клад найти, – своровал я идею у Тома Сойера. – Да разве здесь что-нибудь дельное закопают?

– Ну и голова! Большая, рыжая и глупая. Зарытое я сразу учую. Только откопать-то ты не сможешь!

– Да клад-то я и варежкой откопаю.

– А я в тебя плюну! Заклятие сильнее меня. Должна, и хочешь – не хочешь, а плюну!

– Что ж, тебе меня совсем не жалко. Я ж для общего дела стараюсь. Как не кормленному пришлецу такого котяру за пазухой таскать?

– И стараешься ты для себя. И жалко мне тебя. Да не могу я позволить клад отрыть! Охранять я его должна!

– А если ты покажешь, где копать, а потом в сторонку отползешь, как будто ничего не видишь.

– Ну, тупая рыжая башка. Тебе ж говорят: охранять мне предписано, а не в сторонку отползать.

– Ну что ты ругаешься? А может, мне одеться поплотнее. Один раз плюнешь, не попадешь, ну и чего еще стараться?

– Попаду. От меня не укроешься.

– Да… Значит, эта идея отпадает… – разочарованно протянул я. – Надо было тогда хотя бы у Гришки из зубов желтяк выдернуть.

– Ага, так он тебе свой желтяк и отдал бы. Скорее он тебе пальцы зубками отхватил бы!

Дальше мы поехали, обсуждая эту, на мой взгляд, животрепещущую тему. Я предлагал разнообразные варианты безопасного проведения земляных работ по отрытию драгоценностей и мечтал, как мы на них заживем, а Леди угрюмо повторяла: «Все равно плюну». Вот такой у нас получался консенсус, прошу прощения за неприличное слово.

Солнце уже сильно припекало, было около полудня, когда мы проехали очередное засеянное поле и въехали в небольшую прохладную рощицу. Я остановил Ворона под высоким кленом, соскочил на землю и заявил, что всей компании необходим привал. Ворон сразу отправился назад в поле хрумкать созревающим овсом, Леди задумчиво отползла за куст бузины и устроилась на солнечном пятне, я улегся под тот же куст в тенек с куском хлеба в руке.

Немного помолчав, Леди заявила:

– Вон, видишь, елка одна стоит. Наклонилась еще.

– Вижу. Так себе елка. Ободранная какая-то.

– Пять шагов от нее, в сторону орехового куста, горшок закопан. И совсем не глубоко. Только откопать его нельзя.

Кусок хлеба застрял у меня в горле.

Нет, я никогда не был жадным, алчным скопидомом. И на драгоценности британской короны мне в принципе было наплевать. Но меня действительно весьма беспокоила проблема расчетов с местным населением. Не мог же я при своей внешности и обмундировании ночевать в городе на улице, грабить на большой дороге или воровать харчи? Ну не мог! И воспитание не позволяло. А Леди не могла не плюнуть!

И тут, из-за уже упомянутого орехового куста, появилась сначала черная морда, а следом за ней и весь наш утренний знакомец. Общие габариты и белая кисточка на хвосте ясно указывали на то, что перед нами был именно он. Крысы в его зубах уже не было, зато к морде и за ушами прилипло несколько ярких птичьих перьев, не оставлявших сомнений в том, что кот уже пообедал. Выйдя из-за куста, кот уселся на хвост и стал тщательно умываться. Закончив эту процедуру, усатый хищник, презрительно прищурив глаза, посмотрел в нашу сторону и направился к одинокой елке. Леди слегка заволновалась. Кот, немного не доходя до места, указанного леди, вдруг припал к земле, прижал к голове уши и по-пластунски двинулся дальше, всячески показывая, что он кого-то впереди учуял. Через полметра он замер, а затем завилял задом, как бы нащупывая опору для ног, и, наконец, прыгнул. Да, это был прыжок настоящего хищника. Не побоюсь показаться тривиальным, но это действительно было похоже на черную молнию. Казалось, никто и ничто не может спастись от такого броска, однако тот, на кого охотился кот, успел, похоже, спрятаться. Кот очумело повертелся на месте и принялся передними лапами рыть землю.

Вы когда-нибудь видели изумленную змею? На мой непросвещенный взгляд, змея может быть либо безразлично-спокойной, либо разъяренной. Но тут!.. Леди стояла почти на хвосте и изумленно раскачивала своей точеной головкой. При этом было ясно, что нападать она не собирается. Однако на всякий случай я поинтересовался:

– Ты же не собираешься обидеть неразумное животное, которое откапывает себе мышку на обед?

– Никакую ни мышку он откапывает, – заявила леди, не оборачиваясь ко мне. – Эта черная шкура прекрасно знает, что он откапывает. Но наложенное на меня заклинание действительно не обязывает меня уничтожать зверье. Им-то клады, по разумению моего создателя, совершенно не нужны.

Кот между тем продолжал упорно погружаться в землю.

Я встал и подошел поближе. Леди последовала за мной. Кот выкапывал аккуратную ямку, сантиметров тридцать в диаметре. Рыл он профессионально – не торопясь, но очень быстро, и углубился уже сантиметров на двадцать. Еще немного рыхлой земли вылетело из-под кошачьих лап, и на свет показался кусок нетуго натянутой не то тряпки, не то кожи. Несколько взмахов лапы – и мы увидели, что это кусок старой коричневой кожи, натянутой на что-то круглое. И тут кот сел и стал вылизывать языком лапы, очищая их от налипшей земли.

Я двинулся вперед и тут же услышал:

– Стой! Я за себя не отвечаю!

Спорить не приходилось, я тут же остановился.

Кот почистил лапы и, наклонив голову, с интересом поглядел на нас. Он, казалось, ждал слов одобрения и похвалы. В воздухе повисла напряженная тишина.

Я не выдержал первым:

– Ну, котик, давай! Покажи, что ты там поймал!

Кот разочарованно вздохнул и почесал задней лапой за ухом.

– Ты что, и с кошками не умеешь общаться, – раздался насмешливый голос моей спутницы. Это меня обидело. Кошка – самое мое любимое животное. И я всегда умел найти подход к любой кошке, хотя у каждого экземпляра «кошки домашней» свой особый, порой весьма сложный характер.

– Кис, кис, кис… – позвал я.

Кот раздраженно тряхнул ухом.

– Барсик, Барсик…

Кот встал, потоптался на месте и уселся к нам спиной.

– Васька, Васька…

Кот не реагировал.

– Его зовут Ванька, – заявила вдруг Леди безапелляционным тоном.

– Откуда ты знаешь, – удивился я.

– Вообще-то это Боевой Кот. Очень редкая порода, созданная для ведения военных действий в тылу противника. Именно этот кот очень подходит к имени Ванька, только ни в коем случае не Ванечка, а то начнешь сюсюкать, – насмешливо добавила Леди.

Я подошел еще ближе и фамильярным тоном заявил:

– Ну ладно, Ванька, показывай, что ты там нарыл.

Кот поднялся с места, повернулся к нам мордой и внимательно уставился на меня. Через несколько секунд, видимо, удовлетворившись осмотром, он стал внимательно рассматривать свою находку. Затем поднял свою здоровенную лапу и коротким точным ударом распорол и сорвал отрытую кожу. Под ней, переливаясь всеми цветами радуги, лежали разноцветные камешки.

– Ну вот, я же говорила, что он знает, что откапывает, – пробормотала Леди.