Текст книги "Почему надо поддержать президента? Основные вопросы"
Автор книги: Евгений Небольсин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
Пришествие Сына Божьего в мир расставило акценты несколько иначе. Если за основу жизни бралась просто чистота духа, в пределах коей могли вершиться даже преступления (зверь по чистоте своей может убить жертву без последующих этому деянию мучений души). А сущность Благодати Духа Святого – это такая Реалия, коя присуща Богу. А Он един. Поэтому, приобщившись к Нему, тоже вбираешь в себя Его подобие, то есть обладающий Духом Святым – это уже несколько иной человек. Если мы взяли в руки горячий камень и обожглись, то есть испытали боль, и теперь будем осторожными. Если в нас Дух Святой, то испытываем боль уже от иного – не от горячего камня, а если сделали против брата своего и перестали быть едиными с ним в Образе Единого Бога. Еще раз повторю: это такая природа Единого Бога, и, обладая Ею, становишься единым телом со всем миром и со всеми людьми. Это основа единства, коя многогранна по природе, что эволюционно выразилось в природе человека: голова выше всего и ближе всего к небу, ибо функции – это начало и первооснова полноты, кою замыкает сфера половых отношений как самое последнее, незначимое, звено единения.
Древний, стоя на берегу реки, наблюдал за перемещением воды. Воды ее текут вдоль береговой линии. И тут к нему пришла простая мысль: что движется ведь не только этот бурливый поток, но и все вокруг, и даже в нашем собственном теле течений множество. В нас также течет река. Всякий из нас помнит все перемены в организме, от раннего возраста до ныне. Помнит все биологические изменения в процессе взросления организма. В каждом из нас и вокруг нас постоянно что-то рождалось и отмирало, начиналось и заканчивалось. Смена дня и ночи, смена времен года и так далее. И вот он задает себе вопрос: почему мы видим перемещения водных масс? Потому что берег неподвижный. Заяц, если недвижим в траве, то и незаметен глазу. То есть первое условие, кое позволяет человеку видеть изменения в реке, – это постоянство берега. Должна быть недвижимая точка отсчета, относительно коей мы замечаем перемены. В этом же прообразе соотношения в системе «реки с берегом» устроена сама природа человека. То есть человек несет в себе двоичность природы, одна из составляющих коей – будем говорить образно – есть некоторый берег, относительно коего или стоя на коем мы можем замечать перемены всюду, в том числе и в себе, от раннего детства до этих мгновений. Исходя из сказанного нам понятно многое. К примеру, постоянство (берег) – это та часть нашего естества, которая остается жить после смерти как нового этапа перерождения. Ее присутствием в себе мы видим различные прообразы берега в самых различных оттенках, то есть слышим, чувствуем, распознаем вкус, запахи, измеряем температуру, твердость, то есть узнаем самих себя во всем.
Тогда ответим на другой вопрос. Что такое счастье? Счастье, как мы знаем, – это когда нет утрат. Счастье – это когда мы пришли домой и видим, что с потолка не осыпалась штукатурка, не сломалась стиральная машина, не потекли краны и исправен унитаз. А главное, счастье – это когда живы все те, кого мы любим, когда навсегда с нами наши дедушки и бабушки, которые нас любили и нянчили в детстве. Счастье – это когда здоровы и мы сами, и те, с кем мы живем. Когда хорошо себя чувствуют и счастливы все наши родственники. Иными словами, все перечисленное нами – это различные прообразы постоянства того самого берега. Сие есть свойство одной из составляющих нашу двоичную природу, и мы счастливы только в стабильности и постоянстве. За поддержание и утверждение именно этой природы счастья боремся. Если кто-то болеет из наших родных, то покупаем лекарство и бережем их здоровье как свое. Кормим своих домашних питомцев. Если мы пришли домой и заметили, что обвалилась штукатурка на стене, то накладываем новый слой цементной смеси и восстанавливаем прежний вид, наводим порядок и чистоту. К примеру, моем загрязнившийся пол; штопаем и стираем белье; вытираем пыль, осевшую на книжных полках и на мебели. И так далее. Вся наша жизнь – это постоянное стремление сберечь, сохранить, восстановить, если что-то утратили. Таким образом, повторюсь, мы ясно себе представляем то, что берег – это то самое постоянство, в коем абсолютно нет никакого изменения и, значит, никаких утрат, и только там наше счастье в самом чистом виде, без множественных прообразов его, и, повторюсь, что это та самая часть природы человека, коя остается жить после смерти, это наше само естество, это наше счастье и смысл жизни, за который мы всегда боремся. Осознание сего дарует нам еще один оттенок Рая – радость. Об этом следует вспомнить, когда речь пойдет (ниже по тексту) о том, что природа человека имеет прообраз Голгофы Христовой.
Все это осознал тот древний, оказавшийся на берегу ручья или речки. Отсюда происхождение слов: «береги себя», «беременность» и «оберег». Если мы говорим «береги себя», то предполагаем «останься на берегу». Смысл слова «беременность» имеет то же значение – нести в себе жизнь, то есть хранить ее от перемен. У жены влечение к мужу, и она идет за ним следом. Он же идет туда, где твердыня вечности Творца, – по берегу. Он трудами в поте лица расщепляет все то, что расщепляется из-за природной временности своей, и оставляет ей то, что разрушиться не может, – как природа берега в чистом виде. Все эти слова, производные от слова «берег», хоть и несут в себе различные понятия, но являются смысловыми синонимами, ибо привязаны к одному и тому же понятию. Ведь для славян эта составляющая нашей двоичности, коя обозначена этим словом, и есть жизнь в ее в самом чистом виде, без всяких примесей, свойственных этой бесконечной бесконечности всякого разнообразия перемен.
Таково же происхождение слова «образ», кое несет в себе чувственно распознаваемый и осязаемый вид берега во всем том, что мы чувствуем и видим. Очень меткое выражение свойства постоянства, кое как-то связано с другим понятием – о «березе». Это дерево, кое, судя по его названию, когда-то было священным и почему-то несло в себе священное значение. Дерево несло для древних славян какие-то особые свойства, что и наделяло его особым статусом из остальных растений. Сие стало еще одной трудно объяснимой странностью только в Русской православной церкви – на святой праздник Троицы в храм заносят березы и березовые ветки. Но обо всем этом нам расскажут будущие археологические открытия.
Теперь о том же самом скажем иначе – на другом понятийном языке, подчеркнем новый контент оттенков. Но уже сейчас следует сказать о том, что, не ведая о древней славянской религии, заимствуя для анализа некоторые слова славянской мовы, мы почерпнули многое. Но еще не все. Некоторые моменты будем разбирать в ходе изложения главной мысли, ибо так, нахрапом, сию вершину не возьмешь. Ну а если читателю не терпится, то можно сразу перейти к главе «Древнеславянская вера». Продолжим изложение мысли инструментами древних мудрецов.
Там, на берегу, как уже сказано, все остается неизменным, там нет смерти, а потому нет чего-то такого, что могло бы нас огорчить утратой из-за своей временности. Мы только там счастливы, ибо все красивое с нами совечно, и только поэтому-то оное красиво. То есть всякий хороший быт, как и крепкое здоровье, всегда имеет отдаленный прообраз Царствия Небесного. Получается, что мы утрачиваем счастье только потому, что теряем твердыню под ногами, из-за чего потоки вод сносят нас в небытие всеобщей временности, превращая нашу жизнь в сплошные утраты.
Вспомним хорошие слова Льва Толстого о любви, что это «как палец, на который он обращает внимание, если оный болит», то есть изменяется, если оный становится временным, то на него мы обращаем внимание. Это важное высказывание, ибо данный прообраз определения о высшем чувстве – о любви – на примере здорового пальца заложен в том, что мы не чувствуем здорового пальца, не чувствуем и другого – самой пустоты в межзвездном вакууме. Но это не значит, что если мы не чувствуем пальца, то его нет. Если мы не чувствуем пустоты вакуума, то сие не значит, что он пустой и в нем нет праздника радости жизни, или если мы не чувствуем вкуса яблока, то нет его в бытии перед нами. Итак, пустота или отсутствие восприятия становится залогом абсолютного здоровья, к прообразу чего стремятся практикующие нирвану и те, кто любит совершать медитацию. Этот момент ключевой также и в древней славянской традиции, только имеет иную форму выражения.
Теперь проясним ситуацию иначе. Почему вне Божественного присутствия ничего не существует? Потому что Бог – вседержитель в прямом смысле слова. То есть держит в руках Своих. Представьте себе, что вы ровную палку пытаетесь вывести в положение вертикального равновесия. Она падает, а вы ее опять выводите в прежнее состояние. А ведь живем мы. Мы всегда всё восстанавливаем. Делаем ремонты, наводим порядок, приводим в надлежащий вид. Наше здоровье подвержено постоянной бомбардировке множеством вирусов и иными внешними факторами, но оное у нас восстанавливает свое равновесие. Так всё вокруг. Эти растения, эти насекомые, и весь животный мир, и даже мир внутренний в самой материи. Все стремится удержать свое равновесие и не упасть. А ведь это тяжело. Тяжелее цветку стоять на тоненьком стебле, противостоять ветрам, дождю и граду. Но так держит его Бог. Все в руках Божьих – очень великий смысл. Получается, что все вокруг – в прообразе Голгофы Христовой. То есть понятие «берег» или «оберег» – это и радость, и прообраз Голгофы Христовой одновременно. Ведь надо хранить и восстанавливать равновесие, что и тяжесть, и в то же время радость. Сообразно тому, как практикующий йогу неестественной позой, с одной стороны, причиняет себе боль, а с другой – посредством боли находит то в себе, что от этой боли его избавляет. Это называется освобождением. Но мы имеем дело не с йогой, просто этот пример удобен для наглядности восприятия. Наоборот, йога имеет прообраз Голгофы Христовой. Это важно подчеркнуть, ибо из этого суждения выходят очень важные выводы – путь освобождения Руси.
Природу познания полезно выразить иначе на другом примере. Возьмем яблоко. Перед нами продукт питания. В данный момент мы не знаем, каков его вкус. И, пока не откусили от него, для нас этот фрукт остается как бы «вкусовой пустотой». А как только зубами разрушили клетчатку продукта, появился сок, и мы начали видеть органами распознания вкуса – мы через вкусный сок видим яблоко. Иными словами, природа познания функционально легитимна только в одном случае: если есть факт расщепления клетчатки надкушенного продукта. Нет распада яблочной клетчатки – не будет познания вкуса, ибо сок не выделяется. Сока нет – нечему активировать нервные окончания, и потому как бы яблока не существует, ибо оное остается невидимым для органов распознания вкуса, то есть органами вкуса человека такое выражение пустоты нераспознаваемо. Но это не означает, что яблока нет. То же самое касается космического пустого пространства. Оное наполнено радостью бытия, и цветами, и любовью Царства Небесного. Но оное не терпит процесса распада, а потому и незримо. Все зримое терпит расщепление, о чем свидетельствует наука.
Далее все познается в контрастах. Известное высказывание о том, что история не пишется без жертв, – как раз из этой области. Чувственная пустота – это как раз то самое из области определения любви Львом Толстым (любовь – это палец, который мы чувствуем, только когда он болит). Или яблоко живое до того самого момента, пока мы в нем не повредили клетчатку. Либо еще проще: только на белом мы видим черное. И наоборот: на черном различаем белое. Мир мы созерцаем, создавая контраст норме – пустоте. Ведь так, ведь пустоту мы не видим. Точно так же в самых далеких и бесконечных глубинах космоса мы видим возникший контраст между этой же пустотой и развитием взрыва. Если мы чего-то не распознаем, то предстает сие перед нами как та самая пустота, присущая невозможности чувственного освидетельствования, коя свойственна здоровому молодому организму, у коего ничего не болит, так как не терпит распада. То есть не болит, так как ничем не болеет. То есть если мы рук или ног не чувствуем, то сие никак не значит, что их у нас нет. Они есть, просто не болят. Если сказать, что вся пустота – это мы и есть (оная не распознается), то все эти мириады звезд и окружающая их пустота – все это часть нашего тела, в пределах коего мы можем познавать и распознавать только самих же себя. Именно по этой причине мы видим самих же себя, а точнее, то, что перед нами предстает пустотой вакуума и звездами.
В Духе Святом нам больно обидеть ближнего, ибо сие становится покушением на природу Единого в нас. Мы этим как бы пытаемся отрезать что-то от своего тела. Ведь Бог един и в нем нет противоречий, но все взаимно дополняется другим. Его единству несвойственны инородности, ибо их нет вообще. И потому все люди, приобщившись к Духу Святому, становятся Единым Целым со всем тем контентом свойств, присущим Ему, коему чужды противоречия, и человек неспособен покуситься на ближнего, ибо в его уме даже не могут возникнуть такие мысли: идти против самого же себя. Он и не ведает о том, что такое возможно вообще. Это есть самая значимая основа единства, что и выразилось в том, что голова есть наш организм, и оная – самая значимая в природе человека, и оная ближе всего к небу. Тогда все остальное в природе людей тоже сопряжено с тем, что несет в себе голова, но уже как частный случай, свойственный данной реалии, в коей развивается жизнь.
Несколько сместив акценты, скажем, что боль – это свидетельство того, что было такое состояние, в коем ее нет, – было хорошее здоровье. Больше ни о чем хвороба заявлять или исповедовать не может – только о том, что есть норма, от коей произошло отпадение. И мы, получив болевой шок, ищем истину – в поиске средств выздоровления через причину… – узнаем, не этим ли занят ученый, созерцающий внутренний мир атома или галактику через телескоп. То есть через альтернативу пустоте, носителем коей мы являемся, мы видим, чувствуем, слышим или распознаем только саму же пустоту в причинах явлений, чтобы вновь оказаться с ней в сопряжении. То есть то, что когда-то было отсутствием боли, а именно здоровым в нашем же теле или в пределах нашего организма, то должно вновь стать нами. Человечество своим научным поиском пытается делать то же самое. А точнее, мы видим норму посредством «ненормы», знаем о здоровье посредством болезни, ибо видеть можем только то, что потеряли. Видим счастье через несчастье.
Иными словами, перед нами возникает новое определение человека. Человек – это отсутствие болезни, чем предстает перед нами аскетизм в самых высших формах ограничений распущенности. Следовательно, совершенство – это такое абсолютно хорошее здоровье, которого мы просто не чувствуем, ибо оное нас не беспокоит. А так как именно это и есть недосягаемый и непознаваемый Бог, то все вокруг сопряжено только в одном – в стремлении стать совершенством только в этом образе – в пустоте нечувствия.
В разных понятийных языковых системах эта позиция звучит и представлена различно. Для материи это вакуум, для нас – это пустота, для горя – это радость, для боли или болезни – это здоровье, для математики – это ноль, для греха – это святость, для разрушения – это первозданность, для чувств – это бесчувственность, для распада – равновесие устойчивости, для хаоса – это симметрия структур (точка, прямая, окружность, сфера и т. д.) и так далее, до самой квантовой механики. Безгрешность, воспринимаемая нами как пустота, в самых ее разнообразных уникально-специфических видах во все времена и всеми народами распознается однозначно и желанно. Каждое из перечисленных свойств – имя Бога на специфическом языке той сферы бытия в богообщении, в коей это слово приемлемо как характеристика Его. Каждое имеет смысл проработать отдельно.
Итак, перед нами еще один оттенок человека – так как через человека в мир вошел грех, а жизнь вне Царствия Небесного невозможна, то все если живет, то живет в образе Царствия Небесного и как живое возвращается вновь в первозданное естество Царства Небесного в человеке, и все через него стремится к совершенству. Как-то иначе быть не могло, ибо противоречит самому естеству бытия Бога в мире. Это важное определение, ибо на его основе мы дадим ответы на все остальные вопросы. Но потому имеет смысл сказать об этом же иначе.
Мы не умом, а самой своей природой помним о том, как все это было с нашим телом, и ищем только пути возвращения к прежнему состоянию. То есть мы не ищем того, о чем не ведаем, не ищем и не распознаем того, чем мы никогда не были, что нам инородно по естеству. Мы не идем туда, где ни разу не шли. А если ходим там, куда ни разу не ходили, – боимся и стараемся быть осторожными. (Мы как бы в пределах нашей природы, сопряженной с мирозданием, выходим из собственного жилища, и теперь пришло время вернуться в него, и идем обратно к Отцу Небесному теми же, уже знакомыми нам дорогами, но сам путь выхода из Жилища и входа в Него заложен в нашей природе, а потому он же остается путем возвращения.) Эту же цель несет в себе и научный прогресс – для иного оный бы не возник. Ведь ученый ищет то, кем он был, то есть именно пути возвращения, и если вдруг находит дорогу сближения к первозданности, то кричит всем: «Эврика», то есть «Идите за мной». И так же в самом Замысле Творца о человеке ничего не изменилось и измениться не могло. Мы, как и прежде, пребываем в живом Теле Рая, во Царствии Небесном, а это значит, что видим не просто пустоту, а именно Бога через то, что свидетельствует о Нем, – через то, что Им не является, через альтернативы Ему, через образы поведения, которые рисует нам всеобщая относительность временного мира. То есть мы по-прежнему во Царствии Небесном и даем возможность Ему через себя раскрыться более полно в окружающей человека реалии, и этим мы, увлекая за собой Вселенную, движемся к Нему, и этим Он Сам идет к нам. Такова природа научно-технического прогресса, через который природа Вселенной, выстраиваясь в удобно-приемлемый для человека порядок, может соучаствовать в процессе его богообщения, в межличностных отношениях Бога и человека.
Вселенная приобщена к бездне небытия, и это есть отсутствие счастья. Человек призван быть проводником Божественной Сущности туда, где Его нет, чтобы там было счастья и радости побольше. Таков образ Божий на человеке, ведь Бог сотворил мир просто так, от переизбытка любви, чтобы было побольше радости и любви. То есть без всякого достижения каких-то целей, ибо Он Бог и все цели бытия уже при Нем и достигнуты. Человек, подобно Ему, творит мир просто так, лишь бы было все в радости и чтобы человек мог радоваться радостью мироздания. Если где-то нет Света Божьего, то там нет радости. То есть человек не может иметь полноту счастья, если где-то есть несчастье или нет тепла и любви. Он мотивирован быть счастливым через восстановление полноты своего бытия присутствием Его энергий. Эту формулу мы увидим во всем при обсуждении важных вопросов. Эта формула выражена множественно во всем, и во всем оная прослеживается.
Все то же самое можно сказать так. Через человека и его научный прогресс Божественное присутствие на Земле имеет возможность быть сильнее раскрепощенным. И в то же время раскрепощаются силы бездны удобно-приемлемо для бытия человека с Богом, то есть в Его присутствии они перестают быть злом. В Замысле Божьем ничто не изменилось, то есть как Он сказал Свое Слово, так остается вовеки. Меняется только план Его реализации. Это все важно сказать для понимания происходящего вокруг.
В противном случае все остальное абсолютно теряет смысл. Благодаря пониманию этого принципа жизни, в коем ничего не надо, кроме единства с Творцом, человечество перешло к оседлому образу жизни и развило культ почитания предков до самой высшей степени. Это потом и переродилось в мировые религии.
Иное определение о человеке в Боге. Закон жизни прост по сути и звучит еще и так: там, где голова, – там будет и хвост. То есть где наш ум – там будет и тело. Отсюда и цель эволюции, благодаря достижению коей человек становится обладателем всего необходимого в данной реалии выживания. А это говорит о том, что нужна высокая производительность мозга. В жесточайшем естественном отборе силой в конечном счете оказалась ясность ума и способность адекватно мыслить в самых сложных ситуациях выживания. Потому и каждая фибра нашего организма сопряжена только с одной общей целью – поддерживать ясность ума, чтобы идти за ним туда, где пребывает он – ум. Тело – это видимая часть души, а потому ум должен быть там, где телу спасительно, – в абсолютном здоровье, если говорить понятийным языком телесности. Для тела нашего Бог – это абсолют здоровья, ибо только на таком понятийном языке оное, тело, понимает и может Его принять.
С другой-то стороны, человек сопряжен с творчеством Бога, и ему, чтобы активно соучаствовать в Его промысле, надо многое, точнее, все. Понимать мысль Творца – в том числе. Почему? Потому что человек – не частица мира, не структурная деталь в механизме, он должен, так же как Бог, видеть весь процесс мироздания и творить, как Бог, точнее, соучаствовать в Его творчестве. Только тогда он чувствует себя на равных с Ним, полноценным человеком, ответственным хозяином мира. Дискомфорт наступает вне равенства с Богом. То есть ему, человеку, важно видеть общую цель всех Членов в Семье, вне коей он немыслим и быть неспособен, ибо создан как член Семьи – теперь такова его природа. Ему надо тоже слышать от Бога: «Я тебя люблю» – и делать общее дело Святого Семейства Бога-Троицы. Даже быть частью семейного тела. Такое определение человека помогает понять механизм отношений мира с Богом и человека в Нем: мы видим и чувствуем только личность – то в ней, что является соприродным нашему организму и остается его составляющей частью (даже если объект находится на расстоянии мириадов световых лет от нас). То, что нам не принадлежит, то, что не есть мы, – все то зреть не можем по природе вещей и не можем выстраивать в удобный для нашего богообщения порядок. А ведь это тоже есть важное условие счастья, вне коего человек жить не может. Такова природа Предвечного Совета Бога-Троицы. Команда корабля – хорошая аналогия, ибо в ней наглядно видно, что каждый член ее – член семьи, то есть каждый в равной степени причастен к живучести судна, а потому несет ответственность за жизнь всего корабельного сообщества, и все в этом плане между собой равны, и каждый несет послушание у ближнего и ответственность за него. Субординация в отношениях – это уже другая реалия из области взаимодействия, еще один оттенок любви среди членов ее семейства. Но каждый член команды корабля сие понимает и осознает. В этом же прообразе каждому жителю планеты надо донести его причастность к общему делу семьи, важно показать, насколько он нужен и значим для всего мира, ибо, осознавая сие, он получает радость от исполнения своего долга. Он понимает то, что он нужен, что он на равных со всеми, то есть всем нам нужно то, что он творит, – каждый землянин становится глазами, ушами и руками этого сообщества и активно берет инициативу на себя, если так будет нужно. Его берегут не из жалости к нему, а как соратника, как воина в борении с силами бездны. Именно по этой причине человек стремится в окружающей его Вселенной стать тем, кто он есть для Царства Небесного и во Царствии Небесном, где он собеседник Бога и соратник Его, только теперь в еще одном выражении: через единство с Ним восстановить свое место, этим подчинить себе космос, преобразить его до подобия Ему и через себя вернуть и представить его Богу. Такова часть Замысла Божьего. Человек, осознав, что он часть Семейства Бога-Троицы, призван включиться в Общее Дело Творца.
Возникает вопрос: откуда это все в нас? Радость – это и есть человек, который когда-то жил в раю, и потому ему естественно быть только в раю и в радости. Ведь, согласно сотворению, рай – это он сам, и ему естественно в своем же подобии и в общении только со своим же подобием. Человек не изменился при грехопадении, а только получил воспаление, то есть это тот же самый насельник Царства Небесного, пребывать в коем в данном виде не может, ибо ему нужно выздоровление. Человечество пошло в больничный отпуск. Этому понятию надо дать еще одно имя – главная память на все времена и во веки веков. Мы есть память только этого, а все остальное – рубцы и шрамы на нашем здоровом теле радости, возникшие в процессе утверждения Царства Небесного в земных реалиях. Они есть отклонения от того идеала, который заложен в самой памяти. То есть какая-то иная память всегда вторична и менее актуальна. Для человека естественно быть только там – в абсолютно безмятежном счастье рая. и сам он как единство с Творцом – сама основа этого рая. (Сие утверждение нам важно запомнить для обсуждения характерных черт древней славянской традиции. Ведь для древних славян на самом-то деле жизнью являлся непрестанный трудовой процесс, быть в коем может только здоровый человек.) Так как вне рая Царствия Небесного жизнь быть не может ни в каком виде, то уже сам этот факт бытия нашей жизни на Земле говорит о том. что мы имеем дело с присутствием рая в земных реалиях. Как это понимать? Для этого надо дать определение природе экстаза.
Итак, еще одно важное слагаемое человеческой природы. Экстаз – это процесс передачи энергии от Бога человеку и через человека – Вселенной. То есть экстаз – это процесс жертвы радостью бытия туда, где ее еще нет или мало в том прообразе, в каком Бог творил мир, – просто так, для того чтобы счастья было побольше. Нет никакого бизнеса, умысла иного – пусть будет радость там, где ее нет. Именно этим живет человек, ибо он тоже не может быть счастлив, если есть где-то несчастье. Это контраст, в пределах коего одно проводит жизнь другому, утверждая торжество живого над мертвым в этом самом первостепенном прообразе. Если говорить более общими понятиями, то Царствие Небесное стремится попасть везде, где Его нет, отчего уходят все образы отсутствия Царствия Небесного и рай наступает всюду. Прообраз экстаза имеет вся Вселенная. К примеру, Солнце излучает свою энергию туда, где нет ничего вообще. Само тело человеческое несет в себе этот же образ, в коем голова несколько отделена, для того чтобы, пребывая в безопасности, оставаться с телом. То есть отделена от тела во имя единения с туловищем через узкий проем – шею. Источник питает живительной энергией организм, ведь через голову поступает животная и растительная пища в организм. То есть в пределах самого организма голова выступает источником энергии. Через нее поступают также воздух и все остальное. И в то же время голова обособлена, несколько дистанцируется от всего того, что происходит в самом теле, от процессов жизнедеятельности, не потому, что не любит, а как раз во имя любви к телу – не прообраз ли это экстаза? В свою очередь, тело питает головной мозг только самой качественной кровью. Перед нами образ экстаза жизни, в коем голова поставляет все необходимое телу, отчего тело перестает быть злом – оное подчинено голове и выходит к Богу через голову, отдавая ей все самое-самое. Голодное тело не отвечает на требование головного мозга, ибо не имеет сил или даже вообще разлагается.
Таким образом, человек с Богом – это образ экстаза. И если есть источник добра, то зло в его присутствии сразу как зло прекращает свое бытие и становится зачалом добра, благодаря чему человек переживает высшее чувство радости – это и есть экстаз, точнее, еще один его оттенок общего – человека с Богом. Проникновение радости туда, где ее нет, есть переживание радости. Таким образом, контраст обусловливает бытие экстаза. Но не сам по себе, а как активность, как движение к Богу – к подобию Его. Надо сказать, что видимое бытие как экстаз в чистом виде несет в себе множество своих образов, точнее, абсолютно все вокруг имеет его копию в разных фракциях обозрения. Остается научиться этим пользоваться. А ведь все науки мира, кои возникли в бытии и еще возникнут, – наука о том, как этим пользоваться. Таким образом, марафонский бег или иная самая огромная тяжесть жизни если становится формой жизни во Царствии Небесном, то человек становится даже пленником своего счастья.
Вот почему Новалис говорил, что революционную ситуацию с религиозным народом не создать, ибо религия – это опиум для людей. Надо разрушить веру и святыни, тогда возникнет революционный народ.
На 13-14-й страницах показан пример с беременной женщиной, в коем наглядно предстает перед нами нужный ответ. Настоящий рай в душе обусловлен только одним – присутствием Божьим. Счастье, по сути, бесцельно – либо оное есть, либо его нет и ему не надо чего-то достигать для жизни. И рай имеет одно замечательное свойство: благодаря этой радости человек не ведает о том, что он в аду, ибо в возникшем антропоцентризме просто ничего этого не замечает. В радости Божьей человек пребывает в Нем, жаждет возрастать и растет до всей полноты подобия Ему, усиливая полноту переживания своей радости тем, что несет эту радость туда, где ее еще нет. Божественная радость, как Солнце, недосягаема, и ничто ее не может заставить померкнуть. Более того, в муках или в темноте – более сильный контраст и соответствующее переживание экстаза. И чем сильнее контраст, тем дальше отстоят друг от друга крайности, тем большую полноту оный включает в себя, тем сильнее переживаемое чувство восторга в торжестве над смертью. Ибо весь мир в нем соучаствует – такова еще одна грань Царства Небесного, ведь Бог вообще вобрал в Себя все то бесконечное, что оказалось в пределах крайностей – между Небом и даже бездной, а потому и сила радости Его в данных бесконечно удаленных пределах противоположных крайностей не имеет границ. Христос спускается в ад, и оный становится добром – выпускает из своего чрева живое и сам становится живым. Потому Он и есть абсолют радости, что вобрал в Себя, смог быть альтернативой небытию и сотворил мир из ничего, то есть потянул за Собой абсолютное небытие в абсолютное бытие Свое. Сама по себе радость смысла не имеет, ибо это просто такое бытие, а вот без нее бытие теряет смысл и отмирает (в природе людей сие становится войнами, алкоголизмом и всем тем, что мы называем грехом, – все это разные имена отсутствия Божественной радости). Он делится Собой с тем, что не имело Его Самого и Его Божественных Энергий. А это и есть формула бытия в самом чистом виде, но в бесконечных прообразах. Ее искали все физики и математики мира. И это же есть природа экстаза, когда мир духовный входит в темень небытия и там из ничего появляется мир – рождается личность. Батюшка Небесный сильно жаждет радости и любви. Он всецело отдается Своему Делу, коим счастлив Сам и животворит этот мир. А ведь в этом же прообразе сотворения мира Богом сам человек не может быть счастлив, если несчастны те, кто вокруг него. Ведь само Царство Небесное не может быть таковым, Абсолютом счастья, если насельники несопричастны к творчеству Батюшки – они тоже, как Он Сам, в постоянном борении за души тех еще живущих на Земле, кои оказались в лапах дьявола. Человек если силен, то силен единением с Богом посредством сопряжения с Ним в Его творчестве. Но страшно другое: что такой человек даже не ведает о том, что он мучается, отчего может даже порвать себя «передозой». В этот момент спасительна любовь, ибо человек несет послушание у слабости, благодаря чему слабость бережет силу от переизбытка, а это есть еще одна грань природы экстаза по естеству прообраза. Как только к злу прикасается Бог, как только в темное царство слабости входит свет, так сразу же оное перестает быть темнотой, злом, но носителем света, силы и любви – начинается движение или набирает обороты движение к Нему в Его подобие. Сосуд, который наполнен добром, не будет злом, ибо зло – это не сущность, а отсутствие добра. А потому если нет молитвы, наполняющей сущностью счастья Божьего, то и все блага мира не несут ему счастья. Ибо, повторюсь, мучение на самом деле – это не физическая боль и не стеснение плоти, а разрыв связи души с Богом. Можно бежать марафон и испытывать высший экстаз благодаря единению с Ним – просто сосуд полон Сущностью счастья. А можно купаться во всех благах мира и иметь горе такой силы, что и мир не будет мил, и человек не хочет жить. Только для молитвенника Вселенная становится всеми благами мира, а для иного мужа даже все блага мира становятся обузой, то есть мешают жить.
