Текст книги "Экипаж «Меконга»"
Автор книги: Евгений Войскунский
Соавторы: Исай Лукодьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Брахманы давно располагали целым арсеналом чудес, иллюстрирующих силу богов. Чудеса показывали бродячие факиры – люди, отказавшиеся от всего мирского и обладавшие колоссальным опытом фокусников и гипнотизеров. На глазах у людей они причиняли себе мучительные страдания. Они прокалывали тело иглами, становились босыми ногами на горящие угли, давали закапывать себя в землю.
Смысл этого сводился к тому, что человек может преодолеть все земные страдания. Нужно только постичь. высшее учение самосовершенствования – «раджа-йога», комплекс высшей психической тренировки. Специальная гимнастика, соединенная с особой системой дыхания, входящая в низшее учение, «хатха-йога», позволяла факирам-йогам удивительно владеть своим телом.
Но суровых пенджабцев трудно было удивить старыми, знакомыми фокусами – прокалыванием тела, заклинанием змей или даже превращением факира в пальму, вырастающую до небес.
Вот почему Лал Чандр готовил новые чудеса – неслыханные и невиданные.
Было над чем задуматься Федору Матвееву.
Прежде, в отцовской вотчине, он знал, что их семейству принадлежит два десятка крестьянских дворов, что это батюшкины крестьяне. Хотя боярский дом Матвеевых не слишком отличался от крестьянских изб, а пища отличалась от крестьянской, пожалуй, только количеством, все же боярские хоромы освещались не лучиной, а сальными свечами, к расходованию которых, впрочем, матушка относилась зело бережно.
В крошечной церквушке боярское семейство становилось на почетном месте, и отец Пафнутий не упускал случая в молитвах упомянуть болярина Арсения со чады.
Но не в сальных свечах и не в молитвах было дело. Привычным, незыблемым был сам порядок: батюшка владел мужиками, а мужики пахали, сеяли, жали, молотили и свозили зерно на боярский двор. Так велось от века, иного и быть не могло.
Федор знал, что по соседству есть бояре, до которых им далеко, что владеют они многими вотчинами, живут в каменных хоромах, пьют заморские вина.
Тем не менее Федор был твердо убежден, что принадлежит к какой-то более достойной породе, чем крестьяне.
Потом, на государевой службе, он имел подчиненных, тех же мужиков в солдатских и матросских кафтанах, и тоже твердо знал, что стоит выше их. Будучи от природы незлобным, он всегда старался, чтобы им жилось полегче и посытнее, ругался с сослуживцами, особенно с иноземными, которые презрительно относились к солдатам и считали их скотом.
Но Федор полагал, что хорошего отношения к солдатам, матросам и мастеровым вполне достаточно для того, чтобы все было по-справедливому. Всегда ведь были господа, и всегда были рабы.
Встречались, правда, ему на службе «рабы», которые заставляли его призадуматься. Это были крепостные умельцы-розмыслы, самородные инженеры, корабельные мастера, кузнецы, строители. С такими людьми считался и часто советовался сам Петр Алексеевич. Общаясь с ними, Федор чувствовал, что они по своему развитию стоят выше, чем он. Однако внушенное с детства понятие высоты боярского, хотя и захудалого рода всегда брало верх.
Теперь же, на чужой земле, Федор сам был рабом. Верно, не таким, как слуги Лал Чандра, но все же человеком подневольным. И, когда Рам Дас прямо предложил ему стать на сторону сикхов, Федор пришел в сильное смущение.
Он хорошо помнил рассказы своего деда о страшном для бояр бунте Стеньки Разина. Теперь здешние, индийские, мужики тоже замышляли бунт против своих бояр и какого-никакого, а все-таки бога. Неужто же ему, человеку дворянского рода, пристало с бунтовщиками дружбу водить?
Да и Рам Дас хорош: покорным рабом прикидывается, а сам, как уразумел Федор, чуть ли не за главного у этих сикхов.
Оказали доверие: поведали ему, Федору, что готовят восстание к тому дню, когда брахманы устроят празднество по случаю восстановления разрушенного храма богини Кали. Сказали, что он, Федор, помочь им должен.
Как же это – бунтовщикам помогать?!
Да и не врут ли они, что как Федор кончит работу, так и конец ему? Может, пугают просто?
Пойти к Лал Чандру да и выложить ему все начистоту… Нет уж, язык не повернется…
Господи, и совета не у кого спросить!
Смутно было на душе у Федора.
Глава восьмая, Федор Матвеев получает в подарок нож. – Лирическая интермедия. – Лал Чандр недоволен сметой. – Пахучие снадобья и молнии разной длины. – Шнурок тугов. – «Ты испугался, русский воин?»
Отделкой золотой блистает мой кинжал,
Клинок надежный, без порока;
Булат его хранит таинственный закал -
Наследье бранного Востока.
М. Лермонтов, «Поэт»
Однажды Джогиндар Сингх позвал Федора в кузницу.
– Картар Сарабха хочет сделать тебе подарок, – сказал он.
Кузнец Картар Сарабха широко улыбнулся в черную бороду и сказал:
– Ты научил меня многим полезным вещам, которых я не знал. За это я подарю тебе нож, ибо мужчина не должен быть безоружным. Я буду работать при тебе.
Федор понял, что это большое доверие: от него, чужеземца, не скрывают тайны ремесла.
Кузнец взял пучок коротких, с фут, проволочек и начал перебирать их по одной. Каждую из них он пробовал, сгибая и разгибая.
Федор заметил, что некоторые проволочки были из очень мягкого железа, а другие – из твердой стали, они сгибались с трудом. Кроме того, проволочки были разными по толщине.
Составив нужный набор и плотно обвязав по концам, Сарабха нагрел в горне середину пучка и ловко, двумя клещами, скрутил его винтом. Затем он снова нагрел пучок и начал осторожно, но быстро проковывать его на наковальне. Под ударами проволочки сваривались вместе, и вскоре пучок превратился в брусок.
Еще несколько нагревов – и кузнец, ударяя в полную силу, быстро отковал заготовку ножа. Федор заметил, что все удары наносились с оттяжкой в разные стороны.
– Завтра перед обедом приходи, будем заканчивать, – сказал кузнец и бросил клещи в колоду с водой.
На другой день Федор увидел в руках у Сарабхи клинок, уже окончательно принявший форму.
– Теперь мы закалим его. – Кузнец бросил кинжал в горн.
Рядом раздалось блеяние. Федор обернулся: Джогиндар Сингх держал за рога крупного барана.
– Это наш сегодняшний обед, – сказал плотник. – Пусть брахманы воротят нос, но сикхи сегодня отведают мяса.
Картар Сарабха короткими клещами вытащил клинок из горна, перехватил поудобнее и всадил раскаленное лезвие в горло барана.
– Смерть дает силу оружию, – торжественно сказал он.
Еще через день Федор получил нож, отшлифованный и вделанный в красивую ручку из слоновой кости. Он посмотрел на лезвие и ахнул. По седовато-голубой стали шли дымчатые, переплетающиеся узоры.
Это был индийский булат «вуц» – сталь, сочетающая высокую твердость с прекрасной вязкостью.
Закалка в теле живого барана вовсе не вызывалась технологической необходимостью, но в те времена, когда сущность термической обработки была неизвестна, процесс закалки связывался с мистическими представлениями. Считали, что закалка холодного оружия должна сопровождаться смертью живого существа.
Во времена крестовых походов особо надежным считалось оружие, закаленное в теле вражеского воина.
Все чаще влекло Федора к палаткам сикхов. Ему нравились эти простые и суровые люди – с ними можно было говорить не таясь, они не морочили голову туманными словами. Вроде не похожи эти самые сикхи на разбойников и воровских людей, думал он. Уж скорее, по правде, Лал Чандр на истинного душегубца смахивает…
Но больше всего Федора тянуло к Бхарати, дочери седобородого плотника. Девушка смеялась, когда Федор пытался разговаривать с ней на диком смешении языков. Она была как-то не по-здешнему весела и жизнерадостна.
Душными вечерами они сидели рядом на краю бассейна, опустив босые ноги в прохладную воду. Федор, забываясь, подолгу говорил ей что-то по-русски, а девушка слушала, склонив черноволосую голову и широко раскрыв глаза. Звуки чужого языка, казалось, зачаровывали ее, как чаруют змею монотонные звуки пунги. [15]15
Пунга – род дудки.
[Закрыть]
Он говорил ей о своей далекой родине, о ее лесах и снегах, о реках, которые делаются зимой белыми и твердыми как камень. Рассказывал о больших кораблях с высокими мачтами и тугими от ветра белыми парусами, о громе пушек у Гангута. И о весенних зеленых лугах говорил он ей, и о звонких жаворонках в голубом поднебесье…
Понимала ли его Бхарати?
Наверное, понимала. Разве в словах дело?
Искоса поглядывала она на Федора. При свете звезд его лицо со вздернутым носом, с закинутыми назад светлыми волосами и русой бородкой, чуть кудрявой и мягкой, казалось ей лицом неведомого северного бога. Она знала, что при свете дня его глаза синие, как вода в океане.
Бывало, Федор спохватывался, умолкал смущенно и переходил на обычную тарабарщину. Тогда она смеялась и болтала смуглыми ногами в воде бассейна. Потом вдруг, присмирев, долго сидела молча. Или принималась рассказывать Федору на западнопенджабском наречии о своей коротенькой жизни, о странствиях с отцом, о зимних муссонах, дующих с суши, и о летних океанских, несущих дожди, о жарких пустынях и ядовитых болотистых джунглях.
А Федор, вслушиваясь в полузнакомую речь, в звенящий, высокий голос девушки, глядел на ее удлиненные темные глаза и черные косы, перекинутые за плечи, на ее тонкие и сильные руки…
Лал Чандр почти все время проводил теперь в обновленном храме, по ту сторону пустыни Гхал. Иногда он приезжал домой, и тогда Федор показывал ему все сделанное в его отсутствие.
По привычке, крепко вдолбленной великим государем в удалые головы своих сподвижников, Федор на все работы имел календарное счисление – «какая работа противу которой приуготовлена быть долженствует и в какой день завершение оной иметь надлежит».
Чертежи Федора, выполненные с большим тщанием, резко отличались от грубых эскизов Лал Чандра. Федор строго выдерживал масштаб, потому что в те времена не проставляли размеры. На свободном месте вычерчивалась точная масштабная линейка, как теперь – в нижней части географических карт. При работе размер узнавали, взяв его ножками циркуля и перенеся на масштабную линейку.
К каждому чертежу Федор прилагал подробное «исчисление, сколько чего к строению надлежит», – лесу, меди, железа, канатов…
На этот раз Лал Чандр очень внимательно просматривал представленную Федором смету: сколько леса нужно на постройку желоба для отвода воды от верховья водопада до храма Кали, у которого будет установлено гигантское колесо.
По расчетам Федора желоб должен был пропускать водяной поток шириной в две с половиной сажени и глубиной в сажень.
Предполагалось во время засухи, когда речка пересохнет, перегородить русло немного выше водопада плотиной, пробить правый, скалистый берег тоннелем и через примыкавшую к берегу ложбину желобом на высоких свайных опорах довести воду до храма на расстояние около ста сажен. Здесь вода должна была обрушиваться на огромное колесо и, отдав ему свою силу, стекать затем в речку по канаве, которую рыли уже теперь.
Желоб и свайные опоры Федор запроектировал бре венчатыми – не потому, что он был русским инженером и привык пользоваться этим материалом «для завоцкого и плотинного строения», а потому, что желоб из каменной кладки на двенадцатисаженной высоте было бы гораздо труднее закрепить. К тому же он весил бы много больше деревянного и потребовал бы мощных и частых опор.
Да и деревянный желоб таких размеров, наполненный водой, получался не легкий; поэтому опорные сваи надо было ставить не реже чем через каждые две сажени.
На все это требовалось около тысячи трехсаженных бревен толщиной не меньше фута.
Для безлесного Пенджаба это была огромная цифра.
– Правильно ли ты исчислил, юноша? – хмуро спросил Лал Чандр.
– Я цифири и циркульному действию обучался у самого Леонтия Филиппыча Магницкого, – обиженно ответил Федор.
– Не знаю, о ком ты говоришь. – Лал Чандр задумался. – Хорошо, – сказал он, помолчав. – Придется мне поехать к радже Мохинджи. В его владениях, в верховьях реки Рави, есть леса, а где лес – там слоны. Сплавим лес по Рави до наших мест, а потом слоны перевезут его к храму Кали.
– Слоны? – с интересом спросил Федор. – Слоны перевезут лес?
– Заканчивай здесь колесо и приступай к машине молний, – приказал Лал Чандр. – Когда лес будет на месте, переедешь с плотниками к храму, будешь строить желоб.
И Федор приступил к проектированию большой машины молний для храма Кали.
До сих пор он не имел представления о той страшной силе, удар которой однажды ощутил.
На своем веку изведал Федор и сабельного удара и пулевого пробоя. Хорошо помнил, как шведский книпель – снаряд из двух чугунных полушарий, соединенных короткой цепью, – перебил на их корабле бык-гордень [16]16
Бык-гордень – узел крепления реи к мачте.
[Закрыть]и оборвавшийся гротарей (стопудовое бревно) полетел вниз, круша все на своем пути. Кто-то крикнул: «Фан ундер!» [17]17
Van onder (голл.). – «Падает вниз!» В наше время превратилось в предостерегающий оклик «полундра!»
[Закрыть]Матросы разбежались по палубе, а он, Федор, не успел отскочить – задело его малость, но и от этой малости рухнул он как подкошенный…
Но пуще прежних потрясений запомнился Федору холод медных бедер богини Кали, треск голубых молний, запах весенней грозы, и будто тысячи иголок вонзились в тело. Мгновенная боль, а потом непонятная дрожь и металлический привкус во рту…
Хорошо понимал Федор: где есть валы да шестерни, никакой бог, хоть и шестирукая Кали, здесь ни при чем. Просто брахман знает что-то, другим неведомое.
Федор уже знал, что загадочная сила рождается от вращения диска и может проходить куда угодно по металлу. Знал, что Лал Чандр умеет копить эту силу в металлических сосудах, наполненных какой-то жидкостью, что медная статуя Кали была внутри пустая и залитая той же жидкостью.
Страстно хотелось Федору проникнуть в тайну брахмана и увезти ее с собой на родину. Еще не зная, как добраться до тайны и как бежать отсюда, он уже задумывался, через кого добиться, чтобы с глазу на глаз доложить государю о неведомой силе…
Иногда во время опытов с машиной молний Лал Чандр зажигал в чаше, стоявшей на медном треножнике, какие-то снадобья; от них шел пахучий дым. При этом Федор помогал брахману сдвигать и раздвигать бронзовые шары машины. От разных снадобий и молнии получались разные: то совсем слабые, а то проскакивали между далеко раздвинутыми шарами.
Каждый раз Лал Чандр записывал, при каком курении какой длины получается молния. Терпеливо добивался: что жечь, чтобы молния была подлиннее да поярче. И каждый раз перед тем как попробовать другое снадобье, лабораторию тщательно проветривали пунками – полотнищами на рамах, подвешенных к потолку. Их приводили в движение из-под пола рабы Лал Чандра.
Иногда запах курений напоминал Федору ладан, церковь; казалось, в этом есть что-то от бога. Но запах ладана сменялся иной раз такой вонью, что даже бесстрастный Лал Чандр крутил носом, тушил курильницу и про ветривал помещение. Вонь, понятное дело, никак не связывалась с божественным промыслом…
Эта зависимость между курением и силой молнии казалась Федору особо таинственной. [18]18
Иногда небольшие примеси некоторых газов к воздуху сильно влияют на длину пробиваемого искрой пространства.
[Закрыть]
Все больше убеждался Федор в правоте Рам Даса: злое дело замышлял Лал Чандр. Не науки ради вызывал он молнии, не только во славу многоруких идолов курились его адские снадобья…
Однажды в лабораторию внесли на носилках труп индуса средних лет, худого, но хорошо сложенного.
Около машины молний поставили стол, покрытый тяжелой мраморной плитой. К бронзовым шарам прикрепили два толстых гибких каната, сплетенных из бронзовых проволок. Канаты были обмотаны тонким шелком, пропитанным какой-то смолой, а их свободные концы – впаяны в игольной остроты серебряные наконечники.
По знаку Лал Чандра слуги положили обнаженный труп на черный мрамор стола и неслышно удалились.
Лал Чандр бросил в дымящуюся чашу на треножнике щепотку снадобья. Помещение окуталось зеленоватыми клубами дыма. Остро и пряно запахло.
Брахман взял в руки один из канатов.
– Возьми второй, – велел он Федору, – но опасайся коснуться его обнаженного конца.
Диск машины молний начал вращаться – все быстрее и быстрее. Золотые пластинки слились в один сияющий круг. Комната плотно наполнилась однотонным воем.
Федор обеими руками держал канат, выставив вперед острый наконечник, как багинет перед боем. Лал Чандр стал медленно придвигать к нему острие своего каната.
Треск! Слепящая голубая молния возникла между остриями. Клубы зеленого дыма засветились призрачным светом. Федор стоял неподвижно. Он уже привык к жизни среди молний. Лал Чандр резко отвел в сторону свой наконечник; с треском погасла молния. Не выпуская из рук каната, он подошел к столу и сбросил ткань, покрывавшую лицо мертвеца.
Федор вздрогнул: лицо было страшным, синевато-белым. Между искаженных судорогой губ торчал кончик языка. Стеклянные, широко раскрытые глаза хранили выражение предсмертного ужаса. На шее четко вырисо вывалась синяя бороздка – рельефный оттиск плетеного шнурка.
Федор сразу вспомнил рассказы сикхов о страшной секте тугов-душителей. Скрывая под одеждой священный шнурок, туги бродили по дорогам, по темнеющим вечерним улицам городов, подстерегая свои жертвы. Держа шнурок обеими руками за концы, душитель, подкравшись сзади, накидывал его на шею одинокого прохожего и быстрым движением делал вокруг шеи полный оборот, а потом, уперевшись ногой в спину жертвы, молниеносно затягивал концы.
Это совершалось для того, чтобы умилостивить гневную богиню Кали.
Но по тем же рассказам Федор знал, что в Пенджабе, где культ страшной Кали не был в почете, туги никогда не показывались.
Владение Лал Чандра было вдалеке от жилых мест, слуги за ограду не выходили. Значит, этот человек, бывший раб Лал Чандра – Федор узнал его, несмотря на искаженное лицо, – не был случайной жертвой фанатика. Он был задушен здесь, внутри высокой ограды, за какое-нибудь нарушение или просто потому, что Лал Чандру понадобился труп…
Федора пронзила страшная мысль: Лал Чандр от него ничего не скрывает, не стесняется показать умерщвленного таким способом человека, которого он, Федор, видел живым еще вчера!
Лал Чандр уже считает его, Федора, обреченным. Когда работы будут закончены, его задушат, как этого несчастного… На мгновение Федору показалось, что его горло перехвачено тонким шнурком. Он судорожно глотнул. Не помня себя шагнул к Лал Чандру.
Брахман вскинул на него тревожный взгляд. Какой-то миг длился безмолвный поединок. Потом Федор овладел собой; отвернулся, глухо спросил: дальше что делать?
Лал Чандр спокойно подошел к трупу, вонзил острие своего наконечника в его смуглое плечо. Приказал:
– Приложи свой наконечник к его ступне.
«Может, ткнуть тебя самого? – пронеслось у Федора в голове. – Да незнамо, будет ли толк. Верно, душители в соседних покоях караулят. Ладно, доберусь до тебя еще!»
Федор молча упер острие наконечника в ступню мерт веца – и вдруг, отбросив канат, с криком отскочил в сторону.
Случилось страшное, небывалое: нога мертвеца дернулась, согнулась в колене и резко распрямилась, будто хотела ударить Федора…
Под сводами лаборатории раздался тихий смех Лал Чандра.
– Ты испугался, русский воин? – насмешливо сказал брахман. – Не бойся, он не может причинить зла.
Федор перевел дух. С вызовом взглянул на брахмана, сказал:
– Я человек военный, привык с живым супротивником встречаться. – И прибавил по-русски: – Пес тебя нюхай, тать-душегубец!
И еще целый час он, по указанию Лал Чандра, прикладывал наконечник то к руке, то к ступням мертвеца. Брахман внимательно наблюдал, как пробегают судороги.
А когда Лал Чандр снова уехал, Федор при удобном случае рассказал Джогиндару Сингху о страшном опыте.
– Значит, он уже собирает у себя тугов, – сказал старый плотник. – Ну что ж, туги тоже смертны. Придет час – мы узнаем, угодна ли богине Кали смерть ее жрецов.
Глава девятая, Слоны пришли. – Бежать?! А как же Бхарати? – Скомканный листок. – Новые люди в доме Лал Чандра. – Колдовской взгляд. – Федор запел песню. – Вода горит!
У меня в душе звенит тальянка,
По ночам собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далекий, синий край?
С. Есенин, «Персидские мотивы»
Наступил день переселения в старый храм.
Из железных ворот дома Лал Чандра потянулся длинный караван. Впереди шли восемь слонов, груженных деревянными и металлическими частями водяного колеса и большой машины молний.
Накануне, когда слоны впервые появились во дворе, пришлось изрядно поломать голову: как их вьючить.
Федор таких чудных зверей, конечно, никогда еще не видывал. Из книг знал, что слон ростом выше самого высокого дерева. Увидев же воочию, разозлился на сочинителей сих непотребных книг: слоны оказались ростом всего-то в неполные две сажени.
Прибывшие со слонами опытные погонщики-карнаки растолковали Федору, что хоботом слон может поднять и перенести более трехсот пудов, но для дальних перевозок, когда грузы приходится подвешивать по бокам, нельзя вьючить больше сорока пудов. Зато с таким грузом слон проходит полтораста верст за день.
Вьючили долго. Потом карнаки взгромоздились слонам на шею, вернее – на то место, где голова переходит в туловище. В руках у них были железные анки – короткие копья, – это вместо кнутов.
Слоны двинулись неожиданно легкой рысцой и быстро скрылись в облаке пыли. За ними ехало несколько пароконных повозок с мастеровыми: им нельзя было отставать от слонов, чтобы сразу разгрузить их на месте. В передней повозке ехал Федор с Джогиндаром Сингхом и Бхарати. А сзади, отставая все больше, тряслись неторопливо повозки, запряженные широкорогими быками – гаялами.
На быках везли те материалы, что не к спеху: медлительные гаялы должны были достичь храма лишь на третьи сутки, в то время как слонам и конным повозкам потребно было не более двадцати часов.
Вброд переправлялись через многие полувысохшие реки и речушки. Слоны, не любители солнцепека, каждый раз, забираясь в воду, отдыхали и освежались на свой, слоновый манер: набирали полный хобот воды и поливали себе голову и спину.
Федор, забыв о своем первоначальном разочаровании, любовался могучими животными.
– Ну и скотина же! Умная да работящая…
– А у вас совсем нет слонов? – спросила Бхарати.
– У нас нет. – Федор подавил невольный вздох. – Да и господь с ними, со слонами, и без них проживем. Только бы домой попасть…
Джогиндар Сингх покосился на погрустневшего Федора и спросил:
– Есть ли там у тебя родные?
– Как не быть. Есть и батюшка с матушкой, и сестра…
– А жена, дети? Федор усмехнулся:
– Житье наше военное, всё времени недоставало своим гнездом обзавестись.
– Отец, чужестранец утомлен дорогой, а ты засыпаешь его вопросами, – тихо сказала Бхарати.
Она сидела, отвернувшись от Федора. Он протянул руку, осторожно коснулся ладонью плеча девушки. Плавным движением она отстранилась.
Повозку тряхнуло, колеса застучали по камням: переезжали сильно обмелевшее русло одного из бесчисленных притоков Рави. На том берегу остановились, выпрягли коней, расположились на отдых в тени большого дерева. Неподалеку, ниже по течению, слоны нашли место поглубже: стоя по брюхо в воде, усердно поливали друг другу спину.
Плотник развел костер. Бхарати взялась за дорожную стряпню. Было еще светло, огонь костра казался бледным.
Федор взял сухую ветку, принялся обстругивать ее своим ножом. Вдруг старик сказал, понизив голос:
– Если ты смел, то можешь бежать отсюда.
– Бежать?!
Сингх сильно сжал Федору руку повыше локтя:
– Говори тихо, здесь много чужих ушей… Слушай. Речка, на которой стоит храм Кали, впадает в Инд. Если спуститься по Инду на лодке, то за десять дней ты доберешься до моря.
– До моря? – прошептал Федор.
За годы плена он составил себе представление о местности между Индом и Сатледжем, но очень смутно представлял себе ее положение относительно морского побережья.
– Незадолго до впадения в море Инд делится на много ветвей, – продолжал Сингх. – Если ты поплывешь крайней северной ветвью, то выйдешь в море возле деревни Карачи…
Карачи! Федор живо вспомнил карту, которую изучал еще перед походом вместе с Кожиным. Да, да, на той карте значился Карачи. Да и раньше слыхивал Федор об этом поселении, излюбленном персидскими купцами. Теперь Федор сразу представил себе, где находится.
– Заходят ли туда корабли из европейских земель? – спросил Федор.
– Не знаю. – Старый плотник помолчал, задумавшись. – Но если ты говоришь о воинах, пришедших с далекого запада, то тогда тебе надо держаться южных ветвей Инда, а потом плыть морем вдоль берега на юго-восток. Там есть остров Диу. Его давно захватили португезы и построили там крепость. Знаешь ли ты португезов?
– Подожди, старик… – Федор крепко потер ладонью лоб.
Он был взволнован. Он мучительно старался припомнить португальские карты, виденные еще во Франции, при обучении морскому хождению. Диу. Диу…
– Но Диу – это где-то очень далеко на юге. Миль полтыщи от Карачи…
– Не знаю, как измерить этот путь, – ответил Сингх, – но он не длиннее, чем путь по Инду. Смотри. – Он взял из рук Федора веточку и стал чертить на земле, показывая, как надо плыть вдоль берега.
Федор вскочил, заходил возле костра.
Море! Он словно бы услышал посвист штормового ветра, увидел синюю ширь… Море! Через него лежал единственный путь на родину.
Вдруг он опомнился. Сел, снова принялся обстругивать веточку. Сказал потускневшим голосом:
– Спасибо тебе за добрый совет. Да ведь в ореховой скорлупе-то по морю не поплывешь…
– Слушай! – Сингх придвинулся к нему и зашептал: – Дай мне рисунок, и я построю для тебя какую хочешь лодку. У храма Кали будет много работы, и я обману людей Лал Чандра – они ничего не узнают. – Помолчав, старик добавил: – Но, прежде чем бежать, ты должен рассказать нам все, что знаешь о чудесах, которые готовит Лал Чандр…
Вскоре караван снова тронулся в путь. Джогиндар Сингх уснул на дне повозки. Федор сидел на козлах и задумчиво смотрел на белую в свете луны дорогу, по которой ходкой рысью бежали отдохнувшие лошади.
Все одно и то же рисовалось его воображению: крепко запалубленный бот с низким парусным вооружением. Непременно надо сделать выдвижной киль – шверт, вроде тех, что на туркменских фелюгах. Тогда никаким шквалом не опрокинет… Господи, неужели близко избавление!..
Вдруг он услышал тихий плач. Обернулся, посмотрел в темную глубину повозки, крытой холщовым навесом. Бхарати! Федору стало стыдно: нечего сказать, хорош, возликовал, как малое дитя, и обо всем позабыл…
Он гладил в темноте ее волосы и плечи, жарко шептал:
– Хорошая моя, да разве я без тебя куда пойду? Ты не бойся, ваши моря теплые, а я мореходец изрядный, сберегу тебя. А доберемся до России – хорошо заживем…
Девушка всхлипнула, подняла заплаканное лицо.
– А как я оставлю отца? – прошептала она.
– Мы и его возьмем! Вот дай час, расскажем ему все, он поймет…
– Нет. – Бхарати грустно покачала головой. – Он никуда не уедет. Он не покинет свой народ. А я его не покину…
Федор подавленно молчал.
– Послушай, – сказала девушка. – А если наши победят, если сикхи будут сами править Пенджабом? Ведь тогда ты сможешь остаться с нами?
Что мог он ей ответить? Что не пристало ему, дворянину, бунтовщикам помогать?… Вспомнился раб, задушенный шнуром… Разве не доброе дело он сделает, если поможет сикхам одолеть злодея Лал Чандра? Ох, и трудная же судьбина выпала тебе, Федор Матвеев!..
На рассвете караван остановился у храма, и Федор спрыгнул с повозки. Голова его была пустой от бессонья, а мысли – путаные и несвязные.
От зари до зари обливались потом рабы Лал Чандра и мастера-сикхи под безжалостным солнцем. На пересохшей речке, чуть выше водопада, забивали сваи под плотину, рубили скалистый берег, чтобы вода, перехваченная плотиной, могла пройти к желобу. В ложбине, что вела к храму, ставили толстые бревна – опоры под желоб. Делали сруб для водяного колеса.
Федор был так занят с утра до ночи, что почти не видел Бхарати, а с Сингхом, кроме как о плотине на желобе, ни о чем говорить не мог: все время крутились рядом надсмотрщики Лал Чандра.
Однажды вечером Лал Чандр спросил Федора:
– Если мы на несколько дней уедем в мой дом, справится ли без тебя Джогиндар Сингх?
– Управится.
– Тогда с утра расскажи ему все, что надо. Дай ему, как любишь, на каждый день урок – что должны сделать его люди. Готовься – завтра, когда жара спадет, мы тронемся в путь.
Утром Федор передал Сингху несколько эскизов и начал объяснять, что к чему.
Они расположились на мостках, уложенных на свайные опоры будущего желоба. Рядом никого не было.
Перебирая эскизы, Федор хотел порвать один из них, но плотник взял у него скомканный листок и расправил его на колене.
Это был эскиз, сделанный в одну из тоскливых бессонных ночей: палубный бот с выдвижным килем.
– Ни к чему это, – угрюмо сказал Федор. – Не нужна мне лодка. Потому что я люблю твою дочь. А она не может покинуть тебя в такое время…
Джогиндар Сингх закрыл глаза и долго молчал.
– Мы сделаем все, чтобы спасти тебя до праздника, – сказал он наконец. – Но может случиться всякое…
Многое изменилось в доме Лал Чандра. Всюду слонялись незнакомые люди, переговаривались на неведомых наречиях. Это были бродячие факиры – они готовились к празднеству обновления храма, упражнялись: показывали друг другу всякие чудеса. Федора не стеснялись, и он видел, что все это – ловкие фокусы.
Однажды под утро к Чандру прошли трое с тяжелыми узлами. Были они оборванные, исхудалые, обросшие волосами, темные тела – в ссадинах и кровоподтеках.
Рам Дас потом разузнал, что они вернулись с Гималайских гор. Лал Чандр посылал их во время счастливого расположения звезд разложить на высочайших снежных вершинах большие лепешки из драгоценных, редких смол, чтобы приблизить смолу к звездам. И посланцы, страдая от морозов, питаясь скудными запасами, ждали в горах, трепеща от страха перед горными духами и опасаясь ужасных снежных людей, у которых шерсть выше пояса растет кверху, а ниже пояса – книзу, а ступни выворочены задом наперед. Из семерых посланцев четверо погибли в пути – в трещинах ледников и пропастях. Больше Рам Дас ничего не узнал. Сказал только, что троих вернувшихся со смолой больше никто не увидит…
А вскоре в доме появился рослый, осанистый брахман в белом. Лал Чандр обращался с ним очень почтительно, а в день появления под каким-то предлогом услал Федора из дому до самого вечера.
Федор заметил, что глаза знатного брахмана обычно были полузакрыты, но, когда он на мгновение приоткрывал их, они поражали какой-то непонятной силой.
Однажды эти глаза остановились на Федоре.
В тот день он по приказанию Лал Чандра протягивал медные жгуты – канаты, обернутые просмоленным шелком, – от машины молний в сад, к бассейну, на краю которого еще недавно Федор и Бхарати сиживали по вечерам.
Канаты надо было подпирать подставками из сухого, пропитанного смолами дерева: Лал Чандр велел, чтобы канаты нигде не ложились на землю.
По обе стороны бассейна возвышались стойки из такого же пропитанного маслом дерева; со стоек в воду опускались медные штанги, к их концам были приделаны медные, гладко отполированные вогнутые зеркала, обращенные под водой друг к другу.
