Текст книги "Большая книга ужасов – 61 (сборник)"

Автор книги: Евгений Некрасов

Соавторы: Мария Некрасова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава XV. Чудеса только начинаются

Исчезла и пояснительная табличка. Горшки зельеварного аппарата сдвинулись на прежнее место, закрывая пустоту. О ноже напоминала только крохотная дырочка от выдернутого гвоздика.

Тетя Света как будто не заметила пропажи. Стояла в двух шагах от витрины и расспрашивала бурята: «А скажите, Жигжитжаб Доржиевич…», «Жигжитжаб Доржиевич, а если…». Может, она сама убрала нож?

Самое странное, что я ничему не удивился и сразу перестал думать о ноже. Собрал пожитки для себя и для брата, на ходу попрощался с тетей и поехал к ведьмаку.

Как только мы сели на велики, Зойка начала болтать. В каждом доме, который попадался нам на глаза, жил ее знакомый или знакомый знакомых, и обо всех ей было что сказать. Эти истории, то совсем простые, то долгие и путаные, как сериалы про любовь, она вываливала без разбора и без перерыва. Если становилось скучно, можно было отключиться и глазеть по сторонам, Зойка не обижалась.

– Написали Василию в армию, что Алена выходит замуж, он и говорит командиру: «Товарищ командир, отпустите меня в Ордынск на один день, на один час, а не то я сам убегу», – на одном дыхании молола она. – Командиру это не понравилось, он и посадил его под арест, а Василий убежал и приходит к Алене на свадьбу…

За городом Зойка притомилась и молчала иногда целые километры. Тянулись поля с чем-то сельскохозяйственным (я тогда не мог отличить даже рожь от пшеницы), поскрипывал музейный велосипед. Иногда я вспоминал о ноже, но эти мысли ускользали, сверкнув, как рыбки в быстрой воде. Оставалось чувство, что я не то потерял, не то забыл сделать что-то важное…

На обочине дороги пестрело дерево, разукрашенное, как новогодняя елка, привязанными к веткам лентами, платками и цветными тряпочками. На некоторых было что-то написано непонятными значками. Подъезжая, мы спугнули стаю птиц. Оказалось, что под деревом полно сырных и творожных крошек. На земле валялись пуговицы, спички и сигареты; блестели мелкие монетки.

Жека издал радостный вопль и уже было свернул к чудо-дереву, но Зойка его догнала и, не слезая с велосипеда, поймала за ухо:

– Не тебе оставлено!

– А кому, – возмутился Жека, – воробушкам, что ли?! У них карманов для денег нету!

– Эжинам, Москва дремучая! – Зойка тянула больного за ухо, заставляя ехать дальше.

– Каким еще жинам?

– Э-жи-нам. Скорее всего, богине Этуген. Или Ульген Эхэ – в общем, духам Земли. Буряты в них верят, ну и русские, кто здесь давно живет, обязательно что-нибудь бросят на всякий случай. – Сказав это, Зойка, наконец, отпустила Жеку и, размахнувшись, ловко бросила под оставшееся позади дерево монетку.

В огороде ведьмака копошились согнутые фигуры: кто поливал, кто вскапывал, кто выпалывал сорняки. Изумляя деревенских собак, на плетне красовался желтый галстук; подъехав ближе, я разглядел младшего лейтенанта Виталика. Мокрый от пота и несчастный, он орудовал тяпкой, поправляя под пиджаком съезжающий пистолет.

– Больные, – сказала Зойка, – вот так и расплачиваются с дядей Тимошей, а денег он не берет.

Она свернула к плетню и закричала:

– Сегодня приема не будет! Завтра приходите, после обеда!

Дверь избушки была подперта поленом, как прошлой ночью. Похоже, хозяин с тех пор не возвращался. Но откуда Зойка взяла, что ведьмака не будет до завтра?

Больные стали расходиться. Судя по всему, они хорошо знали Зойку. Кто-то завел трескучий мотоцикл и уехал, пыля, по деревенской улице. Остались младший лейтенант Виталик и старуха. Они подошли к плетню и начали переговоры с Зойкой. Старуха как полола огород, так и разговаривала, согнувшись крючком.

– Спина у меня, – пожаловалась она.

– Ясно, – с понимающим видом кивнула Зойка. – Рубаху для бани взяли?

– Взяла, дочка.

– Ну и приходите завтра к вечеру, когда баня истопится. Дядь Тимоша вас быстро выпрямит.

– А сегодня нельзя? Издалека я, – просящим голосом сказала старуха.

– Сегодня он уехал травы собирать. Идите вон в тот дом с голубой крышей, – распорядилась Зойка. – Спросите Анастасию Петровну, она вас покормит и ночевать пустит. Платить не надо, просто скажите, что вы от Тимофея Захаровича.

– А сам-то не осерчает? – с опаской спросила старуха.

– На вас ему серчать не за что, а мне сегодня он все простит, – с непонятной уверенностью сказала Зойка.

– Дай Бог тебе здоровья и мужа хорошего, – посулила старуха и, подхватив сумку с пожитками, засеменила по улице.

Младший лейтенант стоял, вцепившись в плетень, как будто собирался вырвать кол и обороняться.

– Мне надо сегодня, – упрямо сказал он.

– Вы же слышали, уехал дядь Тимоша, – ответила Зойка, глядя на пистолет у него под расстегнутым пиджаком.

– Мне надо сегодня, – повторил Виталик, – по государственному делу.

До меня дошло:

– Хотите, чтобы ведьмак нашел воров?

Виталик надулся:

– Это служебная тайна!

– Со служебной тайной иди на службу. Ты че, Виталя, совсем важный?! – возмутился поганый язык. У Зойки был талант не просто говорить гадости, а говорить гадости неожиданно.

Младший лейтенант залился краской. Помолчал, прокашлялся и еще помолчал. Свесился через плетень и посмотрел Зойке в лицо:

– Ты из нашей школы, что ли?

– Дорогая редакция, я торчу! – всплеснула руками Зойка. – Как большой пистолет и ма-аленькая звездочка меняют человека! Когда он босой ногой наступил на змею…

– Зойка! – узнал младший лейтенант. – А ты почему здесь командуешь?.. Погоди-погоди, ты та самая Зоя? Его помощница?

– Ну, это громко сказано, – поскромничала Зойка.

– И ничего не громко! Тебя все так называют, – заверил Виталик и с видом завзятого сердцееда разгладил пух на губе, который считал усами. – Зой, а как ты похорошела! Совсем невеста.

Зойка расплылась. Все-таки девчонки наивные. Понятно же, что Виталик искал подход к ведьмаку, а то и не узнал бы Зойку. А она порозовела и – томным голосом, глядя в землю:

– Ну, что тебе?

– Не могу я уйти ни с чем, – горячо заговорил младший лейтенант. – Ты пойми: вещи из музея антикварные, такие не продашь кому попало. Скорее всего, их украли по заказу коллекционера. Вот у меня список – твоя тетя дала, спасибочки. – Виталик одарил меня недобрым взглядом, как будто я был виноват, и прочитал: – Афанасьев – городской прокурор, Бирюков – полковник в отставке, Доржиев – персональный пенсионер, бывший директор музея, Скорятин – всему городу зубы лечит… Это не то что пацаны скутер угнали. Как мне таких людей проверять? Прийти к прокурору и сказать: «Николай Сергеевич, выдайте мне постановление на обыск в вашей квартире»? Нет, здесь без колдуна никак! – сокрушенно закончил он.

– Дядь Тимоша не колдун, а ведьмак, – поправила Зойка. – Ведает много, то есть знает.

– Вот и сказал бы, если знает, – буркнул Виталик. Он краснел и маялся. Было понятно, что младший лейтенант, как тетя Света, не верит ни в колдунов, ни в ведьмаков, но жизнь заставляет.

– Если ты думаешь, что будет как в сказке: «Золотое блюдечко, наливное яблочко, покажи, кто музей обокрал», то зря, – заметила Зойка.

– Но ведь находил же он краденое! – с отчаянием сказал младший лейтенант. – Не знаю, с яблочком или с арбузиком, но находил. Я раньше думал – слухи, болтовня пустая. Только наш подполковник на слухи не повелся бы, он же помнит все кражи в городе за последние десять лет. «Иди, – говорит, – к Тимофей Захарычу. Копай ему огород, коли ему дрова, но без результата не возвращайся»…

– Да найдет он, – успокоила младшего лейтенанта Зойка. – Он и без вас нашел бы, потому что не любит, когда иконы воруют. Только завтра, а раньше никак не получится. Можешь подполковнику передать – завтра.

Виталик снял с плетня желтый Незнайкин галстук и стал неумело завязывать.

– Стильная вещь, – не удержался я. – Девчонки, наверное, в обморок падают.

– Правда стильная? А я стесняюсь, броский очень. Невеста подарила, – не разгадав подначки, спроста поделился младший лейтенант.

Когда Виталик уходил, Зойка с горестным видом глядела ему в спину:

– Невеста… Галстуки дарит.

– Жених и невеста тили-тили тесто! – влез Жека и показал Зойке язык, давая понять, что дразнилка относится к ней.

– Будем лечить! – объявила Зойка и щелкнула его по лбу. А мне с вызовом сказала: – Ну, нравился. Он с Наташкой гулял, а я, дурочка, пряталась в кустах и мяукала… Я тогда только пришла в кружок – четвертый класс, а он после девятого учился в полицейском колледже. Беретик набекрень, нашивки золотые, ботинки высокие… А теперь еле вспомнил, как меня зовут.

– А что вы там делаете, когда по кустам не мяукаете? – спросил я.

– В кружке-то? Много всего. Зимой реставрируем экспонаты, какие можем, а летом ходим по деревням. Бывает, стоит ничей дом, заброшенный. Пошаришь и обязательно что-нибудь найдешь. Саблю булатную видел в музее? Семнадцатый век, а ею курятник чистили.

Рассказывая, Зойка взяла прислоненный к плетню велик и покатила во двор. Мы с Жекой шли за ней. Я спохватился:

– Слушай, а зачем ты нас притащила сюда, если дядя Тимоша будет только завтра?

– Увидишь, – с загадочным видом бросила Зойка.

Велосипед она оставила у сарая. Предупредила:

– Ничего не бойтесь и ничего не делайте, пока я не разрешу. Без разрешения можно только дышать. – И распахнула дверь.

В углу,

за горой костылей и тросточек,

у миски с какой-то кашей

лежал волк!

Я узнал его сразу по вылезшему с одного бока клоку линялой шерсти.

– Принесла, – сказала Зойка.

И достала из сумки нож колдуна.

Глава XVI. По волчьей воле

На меня напал столбняк. Вспомнилось, как мы с Жекой шарахались по станции, а волк терпеливо загонял нас в каморку обходчика. Теперь Зойка принесла волку нож из той каморки. ВОЛКУ. КОЛДОВСКОЙ НОЖ. А дядя Тимоша пропал, и вчера Зойка не знала, когда он вернется, а сегодня знает и командует больным: «Приходите завтра к вечеру»… Все было ясно, как дважды два, но я даже в мыслях не смел высказать свою догадку, потому что так не бывает.

Жека, не мучаясь размышлениями, подсел к волку и стал вычесывать его своей расческой. Линялая шерсть слезала клочьями. Волк благодарно постанывал. Когда Жека добрался до пуза, он, как довольная собака, начал валяться с боку на бок, подставляя зудящие местечки. Если расческа больно дергала спутанную шерсть, волк зубами прихватывал Жекину руку. Для тех, кто не держал крупную собаку, картина была жуткая: рука целиком скрывалась в пасти.

Младший лейтенант Виталик определенно не держал крупную собаку. Я и забыл про него, а он вдруг вошел, заранее виновато улыбаясь – извините, мол, я вот еще о чем забыл спросить…

Улыбка примерзла к губам Виталика. Он увидел детскую руку в волчьей пасти. Запястье казалось тоненьким, как спичечка, а зубищи огромными и безжалостными, как нож бульдозера.

– Не двигаться, – еле шевеля губами, процедил младший лейтенант и скрюченными пальцами стал выцарапывать из-под мышки пистолет.

Я бросился наперерез, понимая, что не успеваю. Надо было что-то крикнуть, но как я мог за секунду до выстрела объяснить Виталику то, во что сам не очень-то верил?

С хрустом открылись застежки-липучки на мягкой кобуре. Виталик схватил рукоятку… И застыл.

Как будто кино остановили. Младший лейтенант замер с перекошенным лицом, наполовину вытянув пистолет из кобуры. Одна нога осталась поднятой, чтобы переступить на удобное для выстрела место.

Прошло с полминуты. Виталик не шелохнулся.

Я прочистил горло и сказал:

– Э-э-э…

– Это и есть морок. Дядь Тимоша навел, – невозмутимо сообщила Зойка. – Закрой дверь, а то с улицы увидят.

Я повиновался, как робот, ни о чем не думая и ничего не чувствуя.

Младший лейтенант стоял у порога; дотягиваясь до дверной ручки, я прикоснулся к нему. Он был, как гипсовый, даже рукав пиджака показался мне затвердевшим.

– Ты за плечи, я за ноги, – бодро скомандовала Зойка, примериваясь к застывшей фигуре.

– И куда его?

– На сено – типа, спит. Здесь иногда больные так ночуют.

Неровная гора сена занимала половину сарая. Затащив негнущееся тело подальше от входа, мы укрыли его старым одеялом.

Когда я вспомнил о Жеке, оказалось, что брат как ни в чем не бывало расчесывает волка. Он даже не глянул в нашу сторону. Я еще не мог связно разговаривать и вопросительно уставился на Зойку.

– Ему не нужно это видеть, он и не видит, – объяснила племянница ведьмака. – Ты все понял, или надо разжевывать?

– Понял. Надо, – выдавил я.

Зойкин рассказ был прост и невероятен. Ведьмак страдает какой-то мучительной кожной болезнью и для облегчения иногда перекидывается в волка. По непонятной Зойке причине это делается в полночь на станции. Вчера перекидывание закончилось тем, что нож и свеча, у которой не было никакой особенной роли, упали за оторванную доску в полу. Достать нож было задачей не для волчьих лап, а без него ведьмак не мог перекинуться в человека. Вот и загнал нас с братом в каморку обходчика, рассчитывая, что мы найдем нож, а еще лучше – играя, воткнем его в пол. Для перекидывания нож должен торчать в деревяшке. Тогда волку осталось бы только перепрыгнуть через него.

Я спросил:

– А откуда ты про все узнала? Разговаривает он, что ли?

– Не, из тайги такие не выходят – только из Москвы дремучей!.. Волки не разговаривают, у них голосовые связки не так устроены, – свысока ответила Зойка. – Просто я вчера увидала, в каком виде дядь Тимоша вернулся, и с утречка приехала сюда. А понять его легко. Смотришь на что-нибудь неинтересное – вон, на гвоздик в стене, – смотришь долго, и все мысли уходят, а на свободное место приходят дядь-Тимошины. Только не словами, а вот захотелось мне нож, и хоть тресни. Я уже ладонью чувствовала, какой он тяжеленький, рукоятка теплая…

– А потом? – не отставал я. – Как ты его добыла? В музее полиция…

– Так дядь Тимоша всем отвел глаза. Светлана-то Владимировна не хватилась ножа?

– Не хватилась, – подтвердил я. – В двух шагах от витрины стояла.

– Ну вот, сам видел, а сомневаешься!

Я не знал, верить или не верить. Спросил, как волк сумел отвести глаза тете и другим – неужели бегал в город?

– Может, бегал, может, прыгал… А может, на сосне сидел и флажками семафорил! – пробурчала Зойка, косясь в угол, где под Жекиной расческой блаженствовал волк.

Я понял, что она сама не все знает, а приврать при «дядь Тимоше» стесняется. Замороченный Виталик лежал на сене как доказательство ведьмачьих чудес. Под одеялом топорщилась поднятая нога.

– А когда Виталик очнется?

– Да хоть сейчас, – ответила Зойка. – Вытащить его на солнце, и морок спадет. Только Виталя настырный – боюсь, попрется за нами на станцию. Лучше мы завтра его поднимем. Пускай думает, что ночевал в сарае и все заспал.

Глаза у помощницы ведьмака затуманились. Только что разговаривали, вдруг – раз! – и она уже сама не своя. Лицо сонное, губа отвисла; глядит вроде на меня, а не видит. Словно между нами упала невидимая занавеска, нет, целая бронеплита, как в кино, когда на звездолете авария, и все коридоры – бум, бум! – закрываются этими плитищами в метр толщиной.

Сказать по правде, мне стало жутко. Жека в углу расчесывает волка и ничего вокруг не видит. Виталик с задранной ногой изображает упавшую статую футболиста. А теперь и Зойка отключилась, и остался один я нормальный человек…

Я помахал руками, Зойка – ноль внимания. Подошел, наклонился так, что мы почти коснулись носами.

– Ты че?! – отшатнулась Зойка.

Ожила!

Ох, и легко же стало на душе! Ничего я Зойке не ответил, боясь попасться на поганый язык. Только стоял и улыбался.

А она оглянулась на занятого волком Жеку и крепко зажмурила глаза:

– Ладно, давай!

«Что давай-то?» – чуть не ляпнул я.

Зойка тянула губы трубочкой, слепо тычась в воздух.

Я подумал про подосинковскую Варю: если узнает, ведь не простит… Но Зойка тоже не простит, если не поцелую! Она мне доверилась, и теперь поздно мямлить, мол, ошибочка вышла.

Я нагнулся. Щеки у Зойки были конопатые, как перепелиные яички.

– Му! – поторопила она, не разжимая губ.

Поцеловал. А что делать?

Зойка на ощупь оттолкнула меня и только потом открыла зажмуренные глаза.

– Тормозной ты, Алешка. А еще москвич! – упрекнула довольным голосом. – Ладно, давай укладываться. Надо поспать, а то ночью вареные будем.

– Спи, – сказал я, – и Жеку заставь, если сможешь. А я лучше на речку пойду.

Зойка помотала головой:

– Алеш, надо. Дядь Тимоша велел!

Стало понятно, кто уронил бронеплиту от звездолета: дядя передавал племяшке свои мысли. Хорошо, что все сразу заметно: застыл, глаза не видят – значит, ты на связи с ведьмаком. А если б он умел тайком нашептывать?! Можно было бы с ума сойти, гадая, какие мысли твои, а какие ведьмак тебе впарил!

Но спать я не лягу. Не на того напали! Да меня родная мама не заставила спать днем!

Вообще-то «тихий час» на время каникул установили для Жеки, чтобы отдохнуть от него хоть немного. Но больной мигом сообразил: он будет спать, а мама – с Ленкой развлекаться?! И устроил час капризов: то пить, то писать, под одеялом жарко, под простынкой холодно, с занавеской душно, без занавески солнце в глаза. Тогда мама решила, что я как старший брат должен личным примером… А у меня Варя некупаная! И желающих проводить ее на речку – считай, каждый второй поселковый парень!

Короче, я не сплю днем. И точка!

Я покосился на волка. Вот как с ним объясняться? Как обратиться хотя бы? «Дядя Тимоша… А почему у вас такие большие уши?»

Хихикнул я про себя да и вышел из сарая.

На улице был поздний вечер.

Малиновые облака купались в неподвижной, как стекло, реке. Солнце почти скрылось за далекими игрушечными домиками Ордынска, а в темно-синем небе взошла бледная луна.

Это что же выходит, деревенский ведьмак управляет временем?! Вот так сказал заклинание… Хотя говорить он сейчас не может – волк же. Значит, повел так руками… Нет, волк – не дирижер, чтобы лапами размахивать… Ладно, неважно. Серый то ли зверь, то ли человек захотел и сделал из дня вечер. Наверное, Землю провернул на лишние четверть оборота. За тот миг, когда я открывал дверь сарая…

– Выметайся! – подтолкнула в спину Зойка. – Семейка тормозов! То вас не уложишь, то не добудишься!

Не добудишься?! Это же совсем другое дело! Выходит, дядя Тимоша всего-навсего усыпил меня. Да пускай бы и морок навел. Подумаешь! Видал я морок: вон, Виталик лежит замороченный…

Музыкальный «Пежо» был тяжеловат в ходу. Днем я сам не заметил, как натрудил ноги, и теперь езда стала мучением: все мышцы болели, и каждая по-своему – где ныло, где кололо, где дергало. Жека тащился за мной, еле ворочая педалями. Он дрейфил, но оставаться в сарае ведьмака показалось ему еще страшнее.

Въехали в тайгу, и стало темнее. Луна бежала за нами, то и дело прячась за черными верхушками елей, и тогда мы катили почти вслепую, едва угадывая дорогу по отблескам стоявшей в колеях воды.

На три велика была одна фара – у Зойки, но та почему-то не спешила баловать нас электрическим освещением. Ехала и оглядывалась. Позади, в конце просеки, маячили деревенские огни. Если нам их видно, сообразил я, то из деревни тоже могут заметить свет на дороге.

Просека понемногу забирала в сторону, огни один за другим исчезали за деревьями, пока не погас последний. Тайга сомкнулась за нашими спинами в непроглядную черную стену.

Зойка включила фару. Впереди как два маленьких фонарика вспыхнули волчьи глаза: ведьмак ждал нас на обочине, обежав деревню по краю, чтобы собаки не подняли лай. Когда мы подъехали, он затрусил рядом с Зойкой, изредка оглядываясь на нас с братом.

Пытаясь сохранить здравый смысл, я уговаривал себя, что все это – большой, но несложный розыгрыш. Заснуть в сарае я мог и так, от усталости. Нож Зойка могла и без отвода глаз взять у тети Светы, Виталик мог притвориться. Все они – одна компания. И ручной волк не редкость… Но, глянув на эту зверюгу, которая гнала нас вчера в тумане, а сейчас мирно бежала у колеса, я опять верил Зойке. Интересно, как случится превращение. Как в ужастиках про вервольфов, когда волчья шкура трещит, лопается, и в крови и слизи из-под нее появляется голый человек? Или как в старом клипе Майкла Джексона, где он то начнет обрастать шерстью, то станет обычным человеком, и все – с песенкой?

Бежавший ровной трусцой волк вдруг сбился с шага, дернул ушами, прислушиваясь, и стал отжимать Зойкин велосипед к обочине. Пришлось остановиться. А волк обернулся, приглашающе повел головой, и, не задев ни листка, шмыгнул за придорожный куст. Зойка вломилась за ним вместе с великом, только ветки затрещали. Потом и Жека полез в кусты. Сроду он так не слушался ни меня, ни родителей. Сперва сто вопросов задаст: и как, и почему, и зачем оно надо, и что ему будет, если не послушается, и не удастся ли выклянчить какую-нибудь награду за то, что послушается… А тут смотрю, прет мой Жека напролом. Велик цепляется, ветки хлещут, он ойкает, но лезет.

Морок это ведьмачий, понял я. А вот назло не поддамся!

Зойка с Жекой повозились за кустом и притихли. Тогда я расслышал, что вдалеке гудит-подвывает автомобильный мотор.

Стало одиноко и жутко среди огромной темной тайги. Я попытался уговаривать себя – подумаешь, мотор, не «Мессершмитт» же там летит с фашистом. Вспомнился вчерашний очкарик за рулем «шишиги» с намалеванным черепом – ведь чуть не сбил Зойку и ухом не повел… На всякий случай я отошел подальше на обочину, к самому кусту. Зойки с Жекой не было ни видно, ни слышно, и мне почудилось, что их уже нет – заблудились, пропали! Хотел позвать, но горло перехватило. Я засипел, рванулся, таща за собой застревающий «Пежо» – и сам не заметил, как очутился за кустом.

Протестующе пискнула Зойка – в потемках я чуть не наступил ей на голову. Вся компания лежала, как партизаны в засаде, глядя на дорогу, по которой уже метался свет приближающихся фар. Бросив велик, я лег рядом на колкую подстилку из сухой хвои. Волк ткнул меня носом в бок и насмешливо фыркнул.

– Автобус, – объяснила Зойка. – Он сегодня на час раньше возвращается.

– Почему? – не понял я.

– Потому что ты Москва дремучая! Сообрази: поезда же идут в разные стороны! Вчера автобус встречал московский, сегодня – обратный, из Читы, а он приходит на час раньше.

– А прячемся зачем?

– Мало ли… Вот остановился бы шофер: «Куда вы да зачем, а давайте я в город вас отвезу»… Или кто увидит, что мы ночью едем на станцию, и тоже попрется – на спор там или смелость испытать.

Сегодня автобус не скакал по дорожным ухабам, а с достоинством переваливался. Водитель не спешил и берег рессоры. В салоне горел свет. Компания школьников горланила и кукарекала в открытое окно; у другого бабка жевала огурец. На вчерашнее бегство это было совсем не похоже. В полночь, когда является призрачный поезд, все будут дома.

Мы встали, отряхнулись от приставшей к одежде прелой хвои, подняли велосипеды и вышли на дорогу. Зойка проводила автобус завистливым взглядом – ясное дело, пассажирам сейчас лучше, чем нам.

Вдали заревел тепловоз – какой-то поезд подал сигнал, подъезжая к заброшенной станции, и без остановки простучал дальше.

– Владивостокский, двадцать три двадцать, – сказала Зойка. – Времени у нас навалом, а ехать осталось всего ничего. Теперь не торопимся. Попадем на станцию минут за пять до полуночи, вот и будет в самый раз. Чего зря торчать в нечистом месте!

Соглашаясь с племянницей, дядя Тимоша повилял хвостом.