Текст книги "Откровения для настоящих папуасов"

Автор книги: Евгений Лучинкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Мы едва успели осмотреть штат административного состава и некоторых их родственников, как оговорённые сроки нашей командировки завершились. Анюта после каждого сеанса у Неведомского заходила ко мне. Мы ворковали как голубки. Я с упорством контуженного забывал о цели своего пребывания ради чудесных минут общения с необыкновенной девушкой. Анюта терпеливо дожидалась завершения приёма, если у моего кабинета оказывались посетители. Мы говорили и говорили и нам не важно на какую тему. В какой-то момент Анюта вставала и исчезала. А я сидел с закрытыми глазами и вдыхал запахи её присутствия. Нам было просто хорошо друг с другом. За день до отъезда я наконец-то заметил, что Анюта морщится от болезненных ощущений.

– Что с тобой?

– Неведомский… Он пытается выколотить позвонки в новое положение, а у меня после курса вытяжки в Германии и так вся спина как огромная рана.

– Давай я уберу боль.

– Неведомский сказал, что боль убирать нельзя. Иначе что-то там не так пойдёт.

Я стиснул зубы. «Космосенс хренов».

– Снимай кофту и поворачивайся ко мне спиной.

Анюта, после раздумья, разделась. Я осмотрел её позвоночник и наконец-то начал видеть знакомые линии энергетического кокона. В них было много пульсирующих волокон бордового и жёлтого цвета. Над областью двойного сколиоза выпячивались устойчивые структуры цвета слоновой кости, характерные для наследственных патологий.

«Однако».

Я отбросил сомнения, положил ладонь на шею и в темпе, который мне подсказывал контакт, провёл её до крестца. Анюта сразу выпрямилась и замерла.

– Что ты сделал? Я же вся мокрая стала… Везде… Ты… Ой, не больно!

Она забылась и повернулась ко мне сияющей грудью. Я невольно отвёл взгляд, забывая о своей роли врача. Анюта торопливо оделась.

– И что? Можно что-нибудь сделать?

Я очнулся. Как ей сказать? Сформулировать внятный ответ мне мешал некий процесс – монолитный и беспощадный.

– Что с твоей мамой?

Анюта нахмурилась и ответила мне чужим голосом:

– Мама с нами не живёт. Она отказалась от меня ещё в роддоме. Папа после этого с ней развёлся и…

У меня в теле появилась странная дрожь – предвестница инсайта. Совсем сейчас нежелательным.

– Я не знаю, как тебе это объяснить.

В глазах Анюты сверкнули искорки:

– Что боишься причинить боль? А ты не бойся. Ты хоть представляешь сколько я всего выслушала переезжая из клиники в клинику!? И сколько глаз я видела за стёклами профессорских очков?!

– Ты не про то! Совсем… – Я с досадой отвернулся. Меня охватила обида, что эта необыкновенная девушка мне приписывает банальную трусость или, что ещё хуже, лицемерие. – Работать с наследственными заболеваниями всегда не просто. Иногда на теле людей её дефекты завязываются в такие узлы, что не под силу распутать пусть даже трижды чудотворной медицине. Это могут сделать только те, кто их завязал.

Анюта слушала меня с лицом прокурора.

– Отец никогда не сможет простить мою мать. Он считает, что она его предала. Сколько я не пыталась его разубедить – он только злился… Иногда до бешенства, когда он теряет контроль над собой. Если я пытаюсь с ним на эту тему говорить, он становиться белым, как снежная глыба. Ни вас, никого другого он слушать не станет. Лучше и не суйтесь…

Плечи Анюты опустились и я испугался, что она расплачется. В дверь постучали и в кабинет заглянул Лунёв:

– Евгений Васильевич, Вас на планёрке все ждут.

– Сейчас иду.

Я старался не смотреть на Анюту.

– Что совсем нельзя ничего сделать по другому? Вы же чародеи…

– Причём тут…

Анюта поднялась и я, хватаясь за призрачную опору, бросил ей в спину:

– Завтра… Нет! Ещё сегодня я посмотрю что можно сделать.

Дверь с равнодушным скрипом закрылась за Анютой. Меня охватил страх, что больше мы не увидимся. Завтра последний день работы… В дверь без стука вплыла Надежда Константиновна.

– Женя, у меня там женщина на приёме. Сложный случай. Помогите разобраться. Я только успела раскладку сделать, а неё падучая началась.

Надежде Константиновне было около шестидесяти. Но её лубочная внешность надёжно заморозила возраст на пятидесяти пяти. Сотрудники подтрунивали над попытками «нашей Крупской» молодиться, но покладистый характер и простота в общении полностью окупали её попытки казаться «божьей избранницей».

– Вы что её одну там оставили?

Надежда Константиновна суетливо семенила рядом.

– Не-ет, там Лунёв с Макаровым. Может скорую вызвать?

Я чуть не рассмеялся, увидев нешуточную растерянность «потомственной ворожеи».

– Очнитесь, Надежда Константиновна. Мы не в Москве и мы не семечками торговать приехали.

В кабинете, где вела приём Надежда Константиновна, было душно. В добавок она поставила ещё и дополнительный обогреватель. Так что первое, что я сделал, распахнул двери настежь (благо что посетителей поздний час разогнал по домам). Лунёв с мертвенно бледным лицом держал молодую девицу за руки, пытаясь уложить ту на кушетку, а Макаров ходил вокруг трепыхающихся тел и энергично махал руками. Картину маслом дополняли громкие взвизгивания девицы и её невнятное монотонное бормотание.

«Однако».

– Оставьте девушку в покое!

Лунёв пытался возражать, но руки отпустил. Девица перестала биться в припадке и замерла посередине кабинета. Макаров тоже застыл с открытым ртом, наблюдая за резкой сменой ситуации. Я мгновенно вошёл в контакт с потоком происходящего, сразу увидел и почувствовал «плотность тени припадка». Что неприятно вязкое и безмерно огромное метнулось в мою сторону, но тут же растворилось в объёме бесстрастной ясности и спокойствия. Девушка обмякла и упала на руки Лунёву. Тот легко перенёс её в кресло.

– Данила, иди к себе и сделай дедовское успокоительное из воды своего графина и бегом возвращайся.

Я взял пухлые ладошки девицы и очень осторожно прошёлся пальцами по основным триггерным точкам. Макаров вернулся и подал стакан с водой. Вода в стакане была насыщена им структурами лечебного сбора летних трав.

– Пейте медленно. На выдохе – один глоток. Вот так. И до дна.

С каждым глотком на лице девушки проявлялся румянец и возвращалось естественное дыхание. На последнем глотке она раскрыла глаза и удивлённо оглядела кабинет. Скромно стоявшая в углу Надежда Константиновна подала голос:

– У неё ещё пена шла изо рта…

– Цыц! Разбор полётов после… и без пациента.

Лунёв присвистнул.

– Круто!

– Ты ещё поаплодируй, парень, для полного набора. – Я наклонился к девушке, у меня перед глазами мелькнула картинка приёмной у начальственного кабинета, миловидная девушка в броском «заграничном прикиде», она подкрашивает ноготки и тянется к трубке телефона: – Вы ведь секретарша Владимира Ивановича?

Девушка захлопала ресницами и кивнула.

– Вот что, милая, если не хочешь повторения такого вот страшного припадка, то оставь всякую мысль женить на себе Владимира Ивановича. Не по плечу ноша окажется – раздавит. Поняла?!!

Девушка испуганно закивала.

– А больше такое не повториться?

Макаров взял девицу за плечи и вывел из кабинета. Ко мне сразу подплыла Надежда Константиновна.

– Пришла приворожить благоверного. Я только раскладку…

– Надежда Константиновна, «благоверный» этой красавицы – её начальник – наш хенерал – Владимир Иванович.

– Корыстница!!!

Я покачал головой, понимая полную безнадёжность что-либо вразумительное объяснить этой полностью закрытой для познавательных нравоучений саре-гадалке.

– Надежда Константиновна, никогда не проводите свои сеансы в душном помещении. От духоты крышу сносит и у вас и у ваших прихожан.

Надежда Константиновна обижено скрестила руки.

– За окном мороз «песят» градусов. Я мёрзну.

– А вы шубу оденьте. Она вон какая модная. Имидж ваш ничуть не пострадает.

– Вы всё шутите, Евгений Василич…

– Ладно, всё. Лунёв, собирайте наших на планёрку. Будем закругляться.

После планёрки меня остановил Неведомский.

– Ты зачем вмешался в ход моего лечения?

Меня захлестнула волна негодования и я позволил её выплеснуть в резкую отповедь:

– Запомни, Жора, лечить здесь имеют право только двое – я и Козубовский. Свою «космосенсорную терапию» ты должен!!! согласовывать со мной.

Неведомский наклонил голову и посмотрел на меня как на возникшую перед ним букашку.

– Ну-ну… Вон как наша пташечка запела.

Несмотря на сильную усталость, я уговорил Макарова и Лунёва «промедитировать» ситуацию Анюты. Но моя медитация так и не состоялась. Как только я закрывал глаза, меня сразу же охватывал хоровод образов из хаотических картинок процессов, что возникали на терапевтических сессиях. В голове начиналось опасное кружение, к горлу подступала тошнота. Раскрыв глаза, я сглотнул тошнотворный комок. Лунёв сидел в позе «лотоса» и безуспешно силился расслабиться. Макаров сделал громкий выдох.

– Вуууух. Спасибо, дед. – Макаров оглядел меня и Лунёва. – Не знаю поможет ли это? Дед сказал, что можно перекинуть «печать навета» с девочки обратно на её мать и отца. Показал, как это сделать.

До меня не сразу дошёл смысл слов Данилы.

– Ты как с дедом связался?

Макаров пожал плечами.

– Так вот, – он показал на образок, что носил на кожаном ремешке, – у меня вот эта иконка, у деда всегда с собой моя ладанка. Главное, что бы вещь была личная. Как по телефону звонить. Но у меня не всегда получается. Дед говорит, что для соединения яви и нави «ум в чистоте и ясности держать надо».

Я кивнул.

– Ладно, ребята, и это освоим. Давайте отдыхать. Нам завтра ещё до обеда работать, а народу не убывает.

Лунёв легкомысленно развёл руками.

– Так Вы, Евгений Василич, тавойт, скажите Владимиру Ивановичу чтоб мы задержались дня на два-три и вася. Здесь же поле не паханное. В смысле – работы – непочатый край. А я только во вкус входить начал. Столькому научился за несколько дней! В институте такой практики за год не пройти.

Перед тем как лечь спать я сделал ещё одну попытку «промедитировать» ситуацию с Анютой. С осторожностью погружаясь в расслабленное состояние, обнаружил что тошнота больше не возвращается, а болезненный калейдоскоп образных видений превращается в блеклые тени. Когда сознание погрузилось в сияющие пространства покоя, тело вздрогнуло и руки согнулись в локтях. Не выпадая из медитации, я отметил как мизинцы начали самопроизвольно вращаться, создавая разноцветные спирали, которые тут же куда-то исчезали. Я заворожённо наблюдал за непонятным процессом, а когда мелкие спирали начали сливаться в одну большую, так же непроизвольно выдохнул и раскрыл глаза.

– Что это было?!!

И спросить-то не у кого. Детская обида на Неведомского закрыла возможность пойти к нему без промедления и «хотя бы» посоветоваться.

Утром в гостиницу приехал Владимир Иванович. Он сам «попросил» продлить сроки профосмотра ещё на три дня – в связи «с непредвиденным ажиотажем» и «заявками двух вахтовых посёлков принять их наиболее ценных работников». Владимир Иванович пообещал немедленно связаться с Протасовым и урегулировать с ним все необходимые формальности. Я согласился, но с условием, что у нас будет один дополнительный день для полноценного отдыха сотрудников.

Почти все собрались в биллиардной комнате. Лунёв и Макаров с азартом гоняли шары. Козубовский ждал своей очереди «на победителя». Женская часть бригады уехали отовариваться на торговую базу нефтяников, а я через «нехочу» пытался отвечать на вопросы молодых сотрудников. Вошёл Неведомский и поманил меня за собой. В холодном тамбуре пожарного входа он без предисловий меня спросил:

– Твоя работа?

– Ты про что?

– Ты дурака-то не включай. Ты хоть понимаешь, что такое – неделя работы в полевых условиях? Наши бравые чародейцы завтра начнут отключаться из-за обесточенности… А у тебя – великого гуру – от вожделения крышу снесло!

Я сглотнул, понимая, что Неведомский по сути прав, но со злым упорством ещё раз спросил:

– Да ты про что?!

Жора, передразнивая мой гневный речитатив, произнёс:

– Запомни, Женя!!! Пока у тебя обстоятельственный уровень не тело, а ещё только плохо структурированное поле, ты можешь в лучшем случае этими обстоятельствами рулить. Что-то менять или подменять ты сможешь только после того, как полностью преобразуешь полевые структуры в определённую форму. Попытаешься вклиниться со своими мышами в голове в ход действительности, встретишься со стражем времени. А он цену назначит за любое изменение такую, что мало не покажется.

Мне показалось, что Неведомский во время своей отповеди начал впадать в пространную задумчивость. На слове «цена» он встрепенулся:

– И руками своими в астрале в безголовом состоянии не маши, а то эти руки оторвут и приставят к более соответствующему месту. Кстати тебя в гостиной Анюта дожидается. Чего ты ей наобещал?

Я в состоянии полного замешательства отвечать не стал. – «Откуда он про руки узнал?». – Выскочил в коридор, и «всё так же в безголовом состоянии», в радостном предвкушении встречи, устремился к Анюте.

Она сидела в пустом зале гостиной, небрежно сбросив рядом с собой соболью шубку. Взгляд её был устремлён куда-то в себя и моё появление Анюта заметила не сразу. Я так был поглощён своими восторгами, что настроение девушки от меня ускользнуло.

Отстранённо выслушав мои предложения по возможным вариантам лечения, Анюта покачала головой.

– Мне одинаково дороги и мама и папа. Чтобы они не наделали, я совершенно не хочу их страданий в настоящем (Анюта сделала твёрдый акцент на словах «совершенно не хочу»). Со своими уродствами (Она сделала нажим на слове «уродствами») я буду справляться сама. Своих детей я предавать не стану! (Она выделила слово «своих»).

Любуясь её печальным лицом, я попытался взять ладони Анюты в свои.

– И спать с вами, Евгений Васильевич, я не буду. Через месяц я выхожу замуж. Мой будущий муж – очень хороший человек. А Вам… огромное спасибо. Вы мне помогли сделать свой выбор (Анюта сделал ударение на слове «свой»).

Я был оглушён услышанным. Оглушён и унижен. Я чувствовал себя как подросток застигнутый за постыдным рукоблудием. Что-то ещё не ставшее моим в одно мгновение исчезло, растворилось в небытии!!! Пробормотав нечто невнятное, походкой крепко выпившего человека, я побрёл в сторону своего номера. За спиной раздался громкий скрип отодвигаемого и падающего стула. И я услышал до боли желанный голос:

– Женя!!!

Но я не обернулся. Меня раздирало на части отчаяние, переживание унизительного позора и волны запоздалого прозрения.

«Так это всё фальшь, лицемерие!!? Называю себя экстрасенсом, а сам… Прав Жора, прав! Головы нет! Вместо неё жопа или хрен мохнатый!!! Ещё претендую на какие-то постижения каких-то вышних истин! А сам по уши в болотной трясине примитивных инстинктов. Не-е-ет, это даже не дешёвое шоу, а оперетка, в которой я исполняю дворовые шлягеры в три аккорда и танцую без штанов, но вид делаю, что на мне мундир с орденами» …

К вечеру я понемногу успокоился для того, чтобы ответить себе на вопрос: Ещё три дня работы. Как я «весь из себя разоблачённый» смогу позволить вести приём и лечить людей, да ещё и некими неакадемическими методами? На грани засыпания я решил, что все оставшиеся дни буду вести приём как обычный врач терапевт. По крайней мере в этом честь моего мундира покамест не запятнана.

Совершенно неожиданно ко мне на помощь пришло мироздание. С утра бОльшая часть посетителей были из числа бюджетных работников. И у наших кабинетов сидели в ожидании учителя местной школы, воспитатели детского сада, продавцы магазинов, служащие почты… Я, скрепя сердце, пригласил в кабинет пожилую женщину и общался с ней чуть больше положенного времени. Пока она с каким-то заблаговременным извинением в голосе рассказывала о своих проблемах со здоровьем, я посмотрел что можно сделать для этого конкретного человека. Так сделать и такое, чтобы не встал на дыбы её охранительный гомеостаз. Конечно, застарелый букет болезней был стандартным набором: гипертония, компенсированный гастрит, слабость венозных клапанов в области икроножных мышц и т.п.

Пожилая женщина была учительницей местной школы. Она сидела на стуле прямо, с редким для нашего времени достоинством, о вещах сложных и по сути драматичных говорила простым языком, но в каждом её слове присутствовал объём внутренней культуры и подлинной красоты. Моя помощница (В.И. распорядился придать нам для работы несколько сестёр местной медсанчасти) уже измерила пульс, сняла данные кровеносного давления и передала мне наполовину заполненную карту. С оглядкой на ожидающих в очереди других посетителей, я кратко но содержательно изложил своей не совсем обычной пациентке возможную стратегию и тактику дальнейшего лечения, напрямую привязанного к реалиям её повседневности, выписал необходимые рецепты и другие рекомендации.

По завершению приёма женщина некоторое время смотрела на меня «тёплым взглядом любящей матери».

– Вы знаете, доктор, я работаю учителем начальной школы больше пятидесяти лет, но впервые в жизни в медицинском кабинете со мной общаются по человечески. Я почувствовала, что Вы уделили внимание мне не как к «одному из очереди», а именно мне. И это было впервые! Я не знаю, что Вы ещё сделали, но меня перестала мучить постоянная боль в груди возле сердца. Я уже не говорю про ноги. Они плохо стали держать и мне приходится часть урока присаживаться на стул. Я как будто приняла очищающий душ, который смыл с меня многолетнюю липкую грязь и своё тело сейчас ощущаю не как скрипучую телегу. В нём появилась давно забытая лёгкость молодости. Но главное всё же не это! Вы меня сегодня укрепили в вере в людей. Что для них ещё не всё потеряно, если их лечат такие врачи как Вы. Спасибо Вам!

Женщина поклонилась и вышла. Я обернулся на тихое всхлипывание. Медсестра смотрела на меня с мокрыми от слёз глазами.

– Вы знаете в нашем маленьком городке три человека пользуются авторитетом: Владимир Иванович, директор распределительной базы и Надежда Сергеевна. У меня дочь учиться у неё и называет её мамой. Мы Надежду Сергеевну очень любим и молимся за неё, чтобы ей хватило здоровья хотя бы на ещё один год работы. Столько добра она делает… Я не заметила – Вы её тоже полечили, – она покачала ладошками, – ну … как экстрасенс?

После происшедшего я сам ощущал себя как после очищающего душа и ко мне вернулось текучее вдохновение. Я улыбнулся.

– Тоже, тоже, Лида. И мне совсем не обязательно водить руками или плясать вокруг пациента.

Лида закивала, вытирая слёзы.

– Спасибо Вам, Евгений Васильевич!

– И Вам большое спасибо, Лида, за поддержку. Давайте приглашайте следующего.

Неведомский оказался прав. Нарастающая усталость заставила снова применять методы биоэнергетической коррекции. Многие посетители приходили, конечно, из-за банального любопытства, но хватало и таких, что приносили с собой толстые пачки с данными обследований, которые толком не разъяснялись моими коллегами, что никак не помогало больным делать шаги к своему излечению. Поэтому приходилось исправлять недопустимые ошибки и много времени и сил тратить на разъяснения, прояснения, а подчас запоздалую терапию. Я начал терять счёт времени. Казалось, что очередь перед кабинетом никогда не кончится. Но под вечер, как всегда без стука, ко мне ворвался взъерошенный Лунёв.

– Где?! Где он?

От усталости я не смог на Лунёва рассердиться.

– Кто?!!

– Да мужик этот! На костылях!!! Данила сказал, что он видел, как Вы его лечили! Он что, правда, левитировал? Вышел от Вас своими ногами!!! Покажете, как это делать!?

Я отмахнулся от дурацкого восторга Лунёва и спросил:

– Какой сегодня день?

– Так среда. Завтра улетаем. Да вы не беспокойтесь, Евгений Василич, у нас осталось пара повторных пациентов. Коридор-то пустой!

Я непонимающе потряс головой.

– Пустой? Славабогу! Ты иди пока, заполошный. Передай всем, что планёрку завтра проведём, а то я уже «кыш» сказать не могу.

На пороге Лунёв обернулся и многозначительно поднял палец вверх:

– И слепые прозреют! И хромые пойдут! И мёртвые воскреснут!

Но моё вдохновенное настроение продержалось недолго. По дороге в Москву нелётная погода задержала нас в Ханты-Мансийске. В здании маленького аэропорта было невыносимо холодно, Козубовский созвонился со своим знакомым и мы разместились в здании школы. Ребятишки гуляли на каникулах. В коридорах и классах царила пустота. После сытного обеда вся бригада экстрасенсов собралась в учительской. Узнав об этом директриса упросила Козубовского посмотреть завуча.

Женщина оказалась «классическим образцом» завуча – внешне строгой, с внимательным, цепким взглядом и резкими движениями. Однако бросалось в глаза, что она при ходьбе невольно прикладывает ладонь к правому боку и морщится.

Козубовский оглядел пребывающих в беспечной расслабленности коллег.

– Вот, прошу любить и жаловать – Екатерина Николаевна. Местные врачи направляют её на лечение в областную больницу. Директор попросила нас помочь в определении диагноза.

Чтобы не смущать Екатерину Николаевну большим скоплением незнакомого народа, я предложил Макарову, Лунёву и Козубовскому перейти в её кабинет и осмотр проводить там. По моему мы тогда даже не представились, а сразу «включили внешний антураж экстрасенсов целителей». Лунёв, как подзорную трубу выкручивал середину лба, изображая подключение к работе «третьего глаза», Макаров прищурился и с пыхтением принялся «сканировать» этажи энергетического кокона. Козубовский без церемоний начал искать ладонями зоны возможных патологий. Я же, не поднимаясь с места, тупо воззрился на «очередного клиента».

Екатерина Николаевна терпеливо дождалась пока мы не завершили свои исследования.

– Может вам что-то рассказать, доктора?

Козубовский задал несколько дежурных вопросов, я же сидел на месте с трудом сдерживая зевоту. Лунёв тряхнул головой и заявил:

– Всё ясно! Психосоматический букет Александэра…

– Да что ты говоришь?! – Макаров как «заправский ясновидец» изобразил на пальцах кривую загогулину. – Здесь дефекты, шейного и грудного отделов. Нужно позвонки на место поставить и воспаление убрать!

Я догадался прекратить профанацию медицинского консилиума.

– Екатерина Николаевна, у Вас выписки и направление с собой?

– Да, конечно.

Завуч достала из верхнего отделения стола пачку документов и протянула мне. Местные врачи качественно и совершенно по делу провели лабораторные исследования и установили простой и ясный диагноз хронического холецистита, возможную патологию почечных лоханок и острое воспаление придатков. Не убавить – не прибавить. Читая заключение коллег, я даже обрадовался, что чуть сам не разразился «псевдомедицинской чушью», даже не удосужившись оторвать задницу от стула.

– Екатерина Николаевна, здесь всё предельно ясно описано. В областной больнице Вам проведут соответствующее лечение и назначат санаторно-курортный курс физиотерапии. Если для Вас есть непонятные моменты, то задавайте вопросы.

Екатерина Николаевна вздохнула.

– Да уезжать на два месяца посреди учебного года совсем не хотелось бы. Директору сейчас одной не справиться. Мы и так часть учеников в третью смену перевели. Как продлёнку, конечно. Маргарита Никитична сказала, что вы «чудеса» творите. Вот я и согласилась к вам обратиться.

– Екатерина Николаевна, Вы подождите в коридоре. Мы сейчас посоветуемся с коллегами – что можно сделать.

Мысли мои медленно и тяжело барахтались, не желая разворачиваться в доступные понятия. Я оглядел «коллег».

– Алексей, тут врачу нужно разруливать. Так что давай ты.

Козубовский замахал руками.

– Да ты что! Меня в этой школе как облупленного знают. Я ж в ней последние три класса заканчивал. А Екатерина Николаевна у меня литературу и русский вела.

– Неведомский где?

– Он в аэропорту остался дежурить. – Козубовский нахмурился. – И он не врач…

Я с видом обречённого тяжело вздохнул.

– Ладно, возвращайтесь в аудиторию. И не расходитесь, пожалуйста. Алексей, ты пригласи Екатерину Николаевну.

Всё время разговора с завучем я чувствовал себя старшеклассником, который притворился чудотворцем – притворился неумело и был разоблачён, а теперь так же неумело доигрывал дурную пьесу. Поэтому я начал без предисловий выгораживать и оправдывать свою недееспособность.

– Екатерина Николаевна, даже если применять передовые методы медицины (я сделал акцент на словах «передовые методы медицины») – на это тоже потребуется время, а у нас транзит до Москвы. Вам всё равно придётся проходить длительный курс лечения, а потом и реабилитации. – Мне хотелось выбежать из кабинета и спрятаться от строгого взгляда завуча где-нибудь подальше от школы. – У Вас приступы почечных колик уже были?

Екатерина Николаевна кивнула:

– В последнее время – каждый день. У меня и сейчас в боку сильно колет. Я уже две таблетка «Ношпы» выпила.

– Ну вот… Я постараюсь вам спазмы снять и их не будет недели две. Но лечиться всё равно придётся основательно.

Екатерина Николаевна покачала головой.

– Не утруждайте себя. Я Вас поняла. Тем более, что раздеваться мне не хочется. В школе сегодня прохладно. А я только после простуды.

– Раздеваться не придётся. Садитесь рядом со мной и закройте глаза.

Преодолевая внутреннее сопротивление я как штангист на помосте поднял отяжелевшие руки и кругообразными движениями прошёлся вдоль позвоночника, остановив на некоторое время ладони над областью печени.

«Кошмар какой! Ничего не чувствую».

– Пока всё. Какие ощущения?

В это время в дверь заглянул Козубовский.

– Евгений Васильевич, звонил Неведомский. Наш рейс объявили.

Екатерина Николаевна открыла глаза.

– Боль ушла. Только тяжесть осталась.

У меня возникло впечатление, что Екатерина Николаевна подыгрывает моему желанию поскорее закончить неприятную ситуацию, поэтому говорит только то, что я хотел бы услышать.

– Я сейчас попрошу своего сотрудника сделать для Вас специальный раствор…

Екатерина Николаевна, прерывая меня, подняла руку.

– Пожалуйста, ничего не нужно. – Она встала и подошла к окну. Внизу в ожидании меня собралась вся бригада отъезжающих и что-то громко обсуждала. – Скажите, Евгений Васильевич, а из Серёжи хороший врач получился?

Я с виноватым видом остановился на пороге и у меня наконец-то получилось честно ответить на вопрос:

– Из него может получиться хороший педиатр. Время, конечно, покажет. Но дети его любят.

Екатерина Николаевна кивнула.

– Да. Серёжа никогда не повзрослеет. Всего доброго Вам и… спасибо.

В аэропорту выяснилось, что наш рейс задерживается ещё на два часа, но в город никто не захотел возвращаться. Вся наша бригада «командированных экстрасенсов» столпилась у стойки регистрации, а я уединился у наполовину замёрзшего окна с видом на пустое взлётное поле. Мысли вяло текли. Они несли настроение уныния и постыдных воспоминаний. Но внимание не цеплялось ни за одну из них и весь процесс был похож на нескончаемый поток сточных вод по трубам канализации.

Я услышал знакомый голос. Рядом со мной остановился Неведомский:

– Похоже твоя голова вернулась на место?

Мне ничего не хотелось отвечать. Я так устал, что даже не испытал раздражения, что Жора так бестактно прервал моё одиночество.

– Хватит кормить элементалей скорби своей жизненной энергией. Вон у тебя уже круги под глазами. Пойдём лучше в буфет. Я попросил повариху заварить для тебя нормального чая. Сказал, что ты великий композитор и что у тебя только что триумфально провалился концерт перед местными чукчами. Не поняли они твоей великой музыки. Ладно, ладно, не дуйся. Буфет вон за тем углом.

Он взял меня под локоть и слегка подтолкнул. На сопротивление у меня сил не было.

После первого стакана горячего чая мне полегчало настолько, что я готов был выносить общество Неведомского ещё два часа.

– Ты уже въехал в тему чувства собственной важности?

Меня внутренне покоробило от предчувствия, что Неведомский вновь заденет какую-нибудь болезненную струну моих и без того расстроенных чувств.

– Да. Было как-то. Мишаня давал читать рукописный перевод.

– Это всё Полежаев старается – расширяет область знания новых толтеков. Есть, конечно, изложения попроще, но и твоё сгодится. Вот ты сейчас похож на замумифицированного курёнка. Кто так укатал тебя, о великий целитель? Можешь не напрягать свои академические мозги – это оно и есть – «Че. Сэ. Вэ.» – чувство собственной важности. Её работа. Именно оно возит вот так мордой по столу – от непомерного самомнения до переживания полного ничтожества.

– А чего ты вдруг такую заботу за моё просвещение проявляешь и именно сейчас?

– А ты пей, чаёк, пей. На себя то совсем не смотришь? Чего курёнку «сейчас» больше всего хочется? До какого-нибудь насеста доползти и там отлёживаться? Ты без недели год как соприкоснулся с эзотерической стороной жизни, но так и не понял, что цена за знания в этой сфере совсем другая, чем за постижение медицинской или любой другой общественной науки. Там ты платишь временем и своим усердием, здесь же валюта другая…

Из меня вновь попытался вылезти образованный циник:

– Это какая «другая»? «Здесь» усердие уже не в ходу?

Жора ткнул на меня пальцем.

– Да вот такая! Посмотри на себя! Ты уже на второй день работы спать нормально не мог. Не в спасительный сон, а в кошмары погружался! За узнавание сокрытого и за привнесение его в мир людей ты платишь своей жизненной энергией. Той самой, что даёт тебе возможность думать, чувствовать, дышать. И, что эта энергия не безгранична тебе известно?

Мой циник куда-то юркнул, уступив место очень слабой, но почему-то клокочущей жажде разобраться в моей болезненной усталости, мало схожей с усталостью после суточных дежурств на «скорой», по хирургии или в поликлинике во время вирусных эпидемий. Напоследок «циник» успел вставить свои «три копейки»:

– Ну да, базовый аккумулятор и то, что на день – оперативный.

Неведомский нахмурился, что-то соображая.

– А-а, ты таким описанием вооружился… Ну, тем лучше. Ты хоть и неординарного склада человек, типа, «экстрасенс», но всё одно устроен так, что ходишь под спудом писанных и неписанных законов. Это ты в поликлинике можешь и обязан принять всех желающих полечиться. Рецепты выписываешь, рекомендации раздаёшь, а «здесь» ты целительством занимаешься… Целительством! Понимаешь?! Лечить и исцелять – из разных опер вещи. В целительстве всех желающих через себя не пропустишь за раз. Иногда на одного твои затраты месяцами восполняются…

– Подожди, подожди… Ты же сам называешь себя «космосенсом». Творишь благо и космос тебе даёт на это свои безграничные ресурсы. Сам ты не тратишься! Да что «не тратишься» – тебе «примбыток какой» космос отваливает, как Надежда наша Константиновна говаривает.

Жора досадливо поморщился.

– Про «Крупскую» и иже с ней невежд от эзотерики отдельный разговор. Ты же вроде как стезю осознания законов истины избрал?

Мне возразить было нечего, даже иронизируя над собственным невежеством Неведомского. Жора это увидел.