Текст книги "Корректор. Книга первая. Ничьи котята"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Ой, как все плохо… – пробормотал Дзинтон. – Ну-ка, малышка, иди ко мне.

Он осторожно высвободился, приподнял Карину и прижал ее к себе. Девочка зарылась носом в его плечо и крепко обхватила парня руками.

– Все закончится хорошо, Кара, – тихо произнес Дзинтон, осторожно поглаживая ее по спине. – Все кончится хорошо. Не бойся ничего. Тебя больше не тронут.

Карина шмыгнула носом и отпустила его. Дзинтон осторожно уложил ее обратно в кровать и прикрыл одеялом.

– Все кончится хорошо, – еще раз сказал он, встал и вышел, улыбнувшись на прощание.

Карина осталась лежать, бездумно глядя в потолок. Тяжесть на сердце ушла, растворившись в пустоте серого дождливого утра. Странно, но она вдруг почувствовала, что где-то внутри зарождается неясное предчувствие будущей радости. Пока еще только предчувствие – но уже не тоска.

Она полежала еще немного, потом протянула руку и взяла книгу со стола. Зашелестели страницы.

«Зелено-голубая планета неторопливо, как ей и положено, вращалась вокруг своей оси. На восточном материке солнце уже заходило за горизонт, и лиственные леса в долинах покрылись предвечерними сумерками. Удлинившиеся тени мягко покрывали изумрудную траву заливных лугов, поверхность рек покрылась мгновенными всплесками – в них играла рыба, охотившаяся на вылетевших в этот день шестикрылых бабочек-однодневок. Зайцы, пугливо озираясь по сторонам, спешили добраться до своих тайных логовищ, пока тьма, населенная страшными чудовищами – волками и совами – не накрыла их, предательски отупляя чувства, обрекая на жестокую расправу голодным хищникам. Подчиняясь своей натуре, дневные охотники, зевая во всю пасть, забивались поглубже в кусты и норы, чтобы забыться неверной ночной дремотой, в то время как ночные, досматривая последние сцены предвечерних снов, чутко подергивали носами и нервно вздрагивали крыльями, предвкушая вкус свежей крови. И только один хищник не думал оставить хотя бы на время свою непрестанную охоту.

Только человек умеет убивать и днем, и ночью…»

Шелестели страницы, минуты складывались в часы. Весь день Карина, подчиняясь Дзинтону, провела в постели. Яна с Палеком приносили ей еду, болтали ни о чем, даже показали игру «сто сорок четыре», которую тоже, как оказалось, подарил Дзинтон. Ее игра оставила равнодушной – фишки прямо-таки мельтешили в глазах, и разобрать, где какая, казалось решительно невозможно. Однако ее друзья – они ведь друзья, настоящие друзья, верно? – казались сильно увлеченными игрой. Палек хотя и фыркал пренебрежительно, но в его глазах горел тот же азартный огонек, что и у Яны.

Вечером появилась Цукка – высокая темноволосая тетенька, довольно молодая. Она вела себя с Кариной весело и непринужденно, но когда ее взгляд случайно падал на еще не сошедшие синяки на руках и теле, она вздрагивала и отводила глаза. Интересно, подумала Карина, а она Дзинтону кто – сестра или любовница? Фамилии у них разные – значит, не сестра. Но они спят в разных комнатах – Дзинтон на втором этаже, а Цукка на первом, рядом с Кариной, так что, наверное, они не любовники. Тогда почему они живут вместе в старом отеле? Вообще почему они живут в отеле?

Цукка Карине тоже понравилась. Она разговаривала хотя и держа некоторую дистанцию, но как с равной, без сюсюканья и раздражения, которое часто проскальзывает у взрослых, общающихся с детьми. Впрочем, потом Цукка обмолвилась, что у нее есть единокровные брат и сестра возраста примерно Яны с Палеком, так что все стало понятно. Да и не такая она и тетенька, между прочим. Иногда хихикает совсем как девчонка. И легкомысленный хвостик на затылке делает ее еще моложе. Наверное, у Карины могла бы быть такая старшая сестра.

Уже поздно вечером, когда все разбрелись по своим комнатам спать, Карина долго лежала без сна. Она снова и снова вспоминала лица Дзинтона, Цукки, Яны, Палека, и незнакомые чувства начинали переполнять ее изнутри. Она уже почти не помнила родителей, умерших давно-давно, целую вечность назад, когда она была совсем маленькой. Она даже не помнила, есть ли у нее настоящий папа. В ее памяти остались лишь смутные воспоминания о маме да детском доме, куда она попала два с половиной года назад. Хотя нет – потом она еще два года провела в Институте, только их она очень плохо помнит (а как странно думать, что теперь тебе уже тринадцать!) Она уже забыла, как жила в семье, с мамой и папой. От детского дома же осталось ощущения серой унылости и постоянного страха перед старшими злыми мальчишками, а от нескольких периодов бегства и скитаний – лишь чувство отчаяния и постоянного голода.

Но сейчас… сейчас вокруг нее оказались люди, которые не относятся к ней, как к досадной помехе. Которые не боятся ее невидимых рук. Которые почему-то заботятся и беспокоятся о ней. Люди, которых она, кажется, готова полюбить. Девочка вздохнула. Вот бы хорошо, если бы Дзинтон стал ее папой, Цукка – мамой, а Палек с Яной – братом и сестрой. И тогда они жили бы одной семьей, и она даже могла бы их защищать от плохих людей.

Дура. Ты и себя-то защитить не можешь, навалилось на нее. Наоборот – придут сюда солдаты с автоматами и убьют всех, и тебя, и Яну, и Дзинтона с Цуккой, и Палека. Или, еще хуже, их убьют, а тебя вернут обратно в Институт. Надо бежать, запульсировала в голове знакомая мысль. Надо бежать, надо бежать, надо бежать. Пусть ей тут хорошо сейчас, но если она останется, то станет плохо, и очень скоро. И не только ей. Она не может так отплатить Дзинтону с Цуккой за их помощь. И вообще, невежливо обременять чужих людей. Она вот только немного выздоровеет, и тогда можно отправляться дальше…

Она еще немного полежала, глядя в потолок и прислушиваясь к барабанному стуку капель вновь начавшегося дождя, а потом незаметно для себя уснула. И во сне она вновь видела растерянный взгляд голубых глаз над дулом пистолета, и шагала через валяющиеся на полу тела, и пыталась закрыться от капель жидкого пламени…

Наутро она, впрочем, решительно выбралась из постели. В руках и ногах все еще чувствовалась странная слабость, но лежать в кровати сил уже не хватало. У Цукки оказался выходной, несмотря на огнедень. Она объяснила, что у продавщиц график выходных, как она выразилась, скользящий, так что они редко отдыхают, как остальные люди, в небодень и деньдень. Карина вдруг поняла, что названия дней недели начали путаться у ней в голове, и она несколько раз повторила полустершуюся из памяти цепочку: период, огонь, вода, дерево, золото, земля, день, небо – «по воде зозем денеб». Сколько же она забыла на самом деле с тех пор, как убежала из детского дома? Хорошо хоть читать не разучилась! Она попыталась сложить в уме несколько чисел. Мысли путались, но со сложением она, кажется, справилась. А вот умножить семь на восемь она уже не смогла: таблица умножения, казалось, напрочь стерлась из памяти. Ты дура, сказала она себе. Нельзя быть такой глупой. Надо вспоминать!

Впрочем, слабость в теле не давала сосредоточиться, так что таблицу умножения она оставила на потом. Она босиком бродила по окружающему отель парку, ступая по мокрой земле, радуясь развидневшемуся небу и блаженно чувствуя на лице лучи пробивающегося в прорехи солнца. Увязавшиеся следом Палек с Яной наперебой тянули ее в разные места, чтобы показать красивые и укромные уголки, обнаруженные ими за последние два дня. Больше всего девочке понравилась высокая скала над крутым обрывом саженях в тридцати от ограды, куда от парка, петляя, спускалась узкая заросшая тропка. Со скалы открывался потрясающий взгляд на раскинувшуюся внизу бухту, по которой сновали катера и медленно шествовали большие корабли, на причалы и большие краны, на большие бетонные трубы от пирсов к расположенным гораздо выше складам. Трубы, как объяснил всезнающий Палек, скрывали внутри транспортеры, использующиеся для подъема грузов от кораблей в цунамибезопасную зону.

– Если не защищать, – пояснил Палек, – то первая же волна их разрушит. И склады нужно высоко в гору поднимать. Говорят, когда-то их пытались строить ближе к воде, только с толстыми-толстыми стенами, но волны их быстро разрушали, приходилось переделывать. А трубу, даже если волна ее разобьет, можно быстро починить.

– А что такое «цунами»? – поинтересовалась Карина. Слово вроде бы она знала, но обнаружившаяся в голове каша требовала пояснений.

– Ты никогда про цунами не слышала? – недоверчиво покосилась на нее Яна. – Ну ты даешь! Такая огромная волна, саженей тридцать в высоту, которая приходит из океана и выплескивается на берег. Говорят, случаются волны даже в сто саженей, но, наверное, врут. Если рядом с морем стоять, то она тебя смоет и расплющит. И дом может расплющить, и даже корабль на берег выкинуть. Вообще совсем рядом с морем никто не живет, а дома строят высоко на горе. Видишь, город до моря не спускается, там пустой берег?

– И на плоских побережьях никогда не живут, – подхватил Палек. – Потому что там волна проходит далеко на сушу, иногда даже на версту или две, и все смывает. На берегу можно жить только в местах, где он сразу круто вверх поднимается. И если к воде спускаешься купаться, нужно все время слушать цунами-предупреждение.

– Да уж… – поежилась Карина. – А что такое «цунами-предупреждение»?

– Ну, сирена такая, – пояснила Яна. – Когда волну замечают следящие станции далеко в океане, они на берег предупреждение передают. И время, через которое она берега достигнет. Когда дают предупреждение, толстые такие басистые гудки – сколько часов осталось, а высокие и пронзительные – сколько десятков минут. А перед ними такой еще гудок дают дважды – «у-У-у», – она изобразила поднимающийся и падающий тон.

– А как тогда корабли по морю плавают? – поинтересовалась Карина. – Им-то на берег не выбраться и не спрятаться.

– Так в океане же волна маленькая, почти незаметная. Она только ближе к берегу вырастает. Нам в школе рассказывали, – Яна наморщила лоб, – что она тем выше и быстрее, чем глубина меньше. Так что корабли просто близко к берегу не ходят, а далеко в море они носом к волне встают, и им ничего не делается. Вот если их в порту сигнал застанет, тогда плохо – приходится погрузку-разгрузку прекращать и быстро в море выходить, где поглубже.

– А откуда волны берутся в океане?

– Нам в детдоме училка рассказывала, что они от вулканов, – сообщил Палек. – Далеко-далеко на юге, в Коралловом архипелаге и еще много в каких местах. Вулканы под водой извергаются, и от них получаются волны.

– Глупый, не от вулканов, а от тек-то-ни-чес-кой ак-тив-но-сти, – по слогам произнесла Яна. – Когда земля трясется и трескается. Если в стакан воды налить и по стенке щелкнуть, там тоже волны пойдут.

– Понятно… – Карина замолчала и подтянула колени к подбородку, задумчиво разглядывая город и бухту. Она никогда раньше не попадала к морю, и все вокруг казалось странным и удивительным. Облака окончательно расползлись неведомо куда, и она грелась в лучах теплого, почти уже летнего солнца.

После обеда – сейчас вся компания, не помещавшаяся за небольшим кухонным столом, располагалась в столовой – Цукка решительно поднялась из-за стола и уперлась руками в бедра.

– Вот что, граждане, – заявила она. – Вы, может, и согласны жить в свинарнике, а я – нет. Посмотрите вокруг – всюду пыль, на столах, шкафах, на полу. Окна грязные, на раковины в ванных и на кухне смотреть страшно, про унитазы вообще молчу. Объявляю сегодняшний день уборочным и помывочным. Временных инвалидов, – она покосилась на Карину, – от работ освобождаем, остальные – даже не надейтесь.

– Кого я привел в дом! – картинно взялся за голову Дзинтон. – Женщина на корабле – кошмар, но в доме – еще хуже. Цу, лапочка, а нельзя обойтись, а? Чесслово, я тут полгода живу, и ничего, пока не помер от грязи. Я же подметаю!

– И от уборки не помрешь, – фыркнула Цукка. – Ничего страшного, дом небольшой. Вчетвером за три-четыре часа управимся. Дзи, рассказывай, где здесь подсобка. Ни за что не поверю, что швабры и половые тряпки хозяева утащили с собой.

Дзинтон посмотрел на детей, вздохнул и развел руками.

– Если женщина решила навести чистоту, следует либо подчиниться ей, либо связать веревками и засунуть в дальнюю кладовку. И что-то мне подсказывает, что второй вариант чреват для нас жертвами. Ладно, Цу, уговорила. Раз в полгода можно и убраться. Кладовка в конце коридора, такая маленькая запертая дверца. Не знаю, что там, ключ от нее на общей доске не висел. Ничего, сейчас откроем…

Он сбегал к себе в комнату и принес несколько длинных стальных палочек с загибами. Карина заметила, что при их виде глаза Палека заметно округлились. Впрочем, они округлились еще больше, когда парень, ловко орудуя ими, меньше чем за минуту открыл запертый замок.

– Но ведь ты говорил… – тихо сказал Палек.

– Говорил, и повторю, если понадобится, – оборвал его Дзинтон. – Несмотря ни на что, наш уговор остается в силе.

Похоже, они продолжали какой-то давний разговор, но непонимающе на Дзинтона взглянула не только Карина, но и Цукка. Однако задавать вопросов никто не стал. В чулане действительно нашлись и ведра, и швабры, и старые пыльные тряпки, и через пять минут в доме уже кипела работа. Карина не пожелала оставаться в стороне, и ей торжественно вручили большую кисть для сметания пыли, поручив чистить все горизонтальные поверхности, которые только найдутся. Остальные начали с того, что вытащили изо всех комнат во двор матрасы и подушки, закинули их на забор и как следует выбили палками. Окна кухни и столовой, выходящие во двор, пришлось временно закрыть – облако пыли поднялось такое, что солнце над двором заметно потускнело. Потом пол во всех комнатах на обоих этажах сначала промели, а потом долго терли швабрами. Когда очередь дошла до душей, ванн и унитазов, Дзинтон посмотрел на моющее средство, которое Цукка принесла из своего магазина, и молча покачал головой. Он написал на бумажке название другого средства и отправил за ним в магазин Палека как самого быстрого, а пока тот бегал, вместе с Яной и Цуккой быстро перемыл и протер кучу шкафов, полок и шкафчиков в кухне.

Несмотря на нудную работу, Карина почему-то не скучала. Дзинтон с Цуккой весело перешучивались, Яна с Палеком, топоча, носились из комнаты в комнату, и девочка в конце концов заразилась общим приподнятым настроением. Благодаря неунывающей Цукке рутинная неприятная работа превратилась в какую-то забавную игру. Протертые от многолетней пыли и грязи окна радостно блестели, впуская в комнаты дневной свет, и на душе становилось легко-легко, словно все беды и опасности навсегда остались позади.

До комнаты Дзинтона очередь дошла последней. Карина, поколебавшись, толкнула дверь и вошла внутрь. Ничего особенного – такие же кровать, платяной шкаф, стол и деревянный стул с мягким сиденьем, как и в остальных комнатах. Правда, на кровати имелось аккуратно заправленное покрывало, а на столе лежали книги, проекционный диск и сенсорная панель терминала, но тем отличия и исчерпывались. В темном облаке дисплея крутился замысловатый рисунок из текущих переплетающихся линий. Карина сунула в него руку и несколько секунд наблюдала, как линии голограммы струятся у нее над кожей, иногда упираясь в нее и словно пропадая внутри руки. Потом она случайно задела рукой сенсорную область над панелью, и линии пропали, а вместо них возникло изображение небольшой серой птицы с раскинутыми в стороны крыльями.

– Пользователь не опознан, – негромко сказал тихий женский голос. – Биометрические параметры в базе отсутствуют. Пожалуйста, не пытайтесь получить доступ к чужому устройству.

Прозвучало несколько мелодичных тактов, и птица пропала, а вместо нее снова поплыли линии.

Карина с интересом посмотрела на терминал, но снова коснуться не решилась. А вдруг Дзинтон рассердится? Она подтащила стул к шкафу, кистью смела с его верха пыль, потом слезла и подошла к окну. Распахнув его и стряхнув наружу, в парк, грязь с подоконника, она подошла к столу и снова посмотрела на терминал.

– Любопытствуешь? – Дзинтон стремительно вошел в комнату и бухнул на пол ведро воды. – Мое рабочее место. Я здесь по клавишам стучу.

– По клавишам? – удивилась Карина. На сенсорной панели клавиш, как у пианино, совсем не наблюдалось.

– Ну, выражение такое, – пояснил парень, обмакивая швабру в воду и шлепая ее на пол. – Раньше текст в компьютер вводили с помощью таких досок с кнопками – для каждого буквослога своя кнопка, называлось «клавиатура». Клавиатуры сейчас редко применяют, и те проекционные… ну, светом значки на столе рисуют, но выражение осталось. Ну-ка, подвинься, я под тобой пол протру…

Карина отступила в сторону.

– А сложно с терминалом работать? – робко спросила она.

– У меня не терминал, а компьютер. Но нет, в общем-то, не сложно. А ты что, не пробовала никогда? Хотя бы в школе?

Карина покачала головой. Не рассказывать же ему, что в первых классах с терминалом не работали, а потом, в детдоме, ее постоянно оттесняли в сторону более нахальные девчонки и мальчишки.

– Плохо, – резюмировал Дзинтон. – Хм… к своему компьютеру я никого не пускаю. Он не предназначен для… других целей. Надо подумать – наверное, где-то можно найти старое устройство, чтобы вы с ним работать учились. Ладно, порешаем. Ну-ка, подвинься еще раз.

После уборки Карина почувствовала себя нехорошо. Она забралась в постель – на сей раз матрас обтягивала чистая простыня, приятно холодившая кожу. Как раз настало время очередного кормления, и она попробовала отказаться от теплого пресного риса, сославшись на усталость, но бдительная Цукка, встревожившись, позвала Дзинтона. Тот заглянул Карине в глаза, пощупал пульс на шее, помассировал какие-то точки под затылком, и ей стало легче. Потом он помял ей живот – иногда Карина уже почти вздрагивала от предчувствия боли, но он успевал остановить нажим за мгновение до того, как становилось по-настоящему скверно.

– Да, подружка, – задумчиво скривил он губы. – Плохо пока что. Понимаешь, у тебя желудок сильно воспален, хотя уже и не так сильно, как поначалу. Лекарства ты хорошие пьешь, они помогают, но и тебе поберечься надо. Когда ты лежишь, желудок ничто не сжимает. Он расправлен и отдыхает. А когда ты ходишь, наклоняешься, приседаешь, он у тебя сжимается, и ему становится хуже. Так что ты бы все-таки еще пару дней полежала в постели, не вставая. И уж точно много не ходи. А есть надо. У тебя еще и кишечник толком в себя не пришел, не станешь есть – начнутся запоры, штука очень неприятная.

Карина послушала его и сегодня больше не вставала.

Проходили дни. Слабость в теле постепенно пропадала, боли в животе приходили все реже и реже. Дзинтон отдал детям несколько старых бумажных книг и пообещал раздобыть еще. Карина читала запоем. Она обнаружила, что приключения сказочных героев, происходящие далеко-далеко, в других временах и на другом континенте, увлекают ее, заставляя воображать себя там, в гуще событий. Она вместе с Отрядом пробиралась сквозь лесные болота под беззвездным небом, и скакала вместе с тарсаками в конной лаве, и заложницей сидела взаперти в монастыре, и дралась со злобными гуланами… Осадные башни, опасно раскачиваясь, медленно приближались к стенам окруженного города, могучие маги объединяли свои усилия, чтобы противостоять вражеским колдунам, карета с похищенной принцессой мчалась сквозь глухую чащобу, и пиратский флот вместе с эскадрами злобного Майно брал в клещи обреченный торговый караван, отчаянно пытающийся прорвать блокаду Крестоцина.

Как ей хотелось оказаться там, в сказочном мире, где ее невидимые руки оказались бы просто еще одним колдовским даром! Или даже вообще без них. И тогда она смогла бы нормально жить, не скрываясь и не убегая, а просто жить… ну, и еще иногда ненадолго убегать из дома на поиски приключений, как Палек сбегает из своего приюта. Но потом она вздыхала и отбрасывала глупые мысли – жить в книжках нельзя. Вот она выздоровеет еще немного, и… Что «и», ей задумываться не хотелось. Она все больше и больше привязывалась к Дзинтону, Цукке, Палеку, Яне, к старому отелю, окружающему его парку, скале над обрывом, пробирающимся сквозь заросли тайным тропкам, к раскинувшемуся внизу городу, куда Дзинтон пока ее не пускал, но куда она обязательно спустится одним солнечным утром, чтобы босыми ногами ощутить брусчатку старых мостовых и теплый асфальт тротуаров…

Если бы ей предложили выбрать дом на всю оставшуюся жизнь, она бы без колебаний согласилась остаться здесь. Но глубоко внутри по-прежнему жил тайный страх, не дававший спокойно спать по ночам. Не раз и не два она просыпалась ночью в холодном поту, сбрасывая одеяло, рывком садясь на кровати, чтобы бежать, неважно куда, но бежать. Она нервничала, замыкалась, уходила на обзорную скалу и часами сидела там, бездумно наблюдая за океаном. Однажды она видела, как пришла большая волна: море отхлынуло от берегов, обнажая дно, а потом вздыбилось высоким пенным гребнем, переламывающимся посредине, и яростно обрушилось на скалы побережья, а потом прорвалось сквозь горловину бухты и ударило по волнорезам и бетонным ангарам, в которых укрылись яхты и катера, высоко заливая крутой берег. Порой Карине казалось, что она вот так же сидит на морском берегу, наслаждаясь солнцем и теплым песком пляжа, а где-то вдалеке уже катится невидимая пока волна сокрушительного цунами, готовая вот-вот обрушиться на нее, наказав за беспечность.

Каждый день утром она обещала себе, что сегодня начнет собираться и думать, куда отправится вот-вот – завтра или послезавтра. Но день проходил, и она так и не находила сил, чтобы действительно задуматься о новом побеге. Она даже не могла решить, нужно ли ей брать с собой Яну – та, казалось, чувствовала себя здесь как дома. Вспоминая родителей, она еще иногда тихо плакала, забившись в кусты, но обычно оставалась веселой и беззаботной.

Помимо мыслей о побеге Карина мучилась из-за того, что, кажется, единственная в доме не умела обращаться с кухонной утварью. И Цукка, и Дзинтон одинаково ловко управлялись с ножами и поварешками. Смотреть, как они крошат овощи, чистят рыбу, нарезают мясо или переворачивают на сковороде жарящиеся оладьи, было одно удовольствие – словно на фокусников в цирке. У Яны так пока не получалось, но и она довольно уверенно держала нож в руках, а Палек, казалось, с ножом просто родился – лезвие так порхало в воздухе, словно являлось частью его руки. Правда, когда дело доходило до овощей, вся его уверенность куда-то пропадала, и ломтики получались кривые и косые, разные по толщине, а во время чистки рыбы он однажды так порезал указательный палец, что потом два дня не мог толком работать рукой. Но и у него день ото дня получалось все лучше.

У Карины же, самостоятельно назначившей себя в пару Дзинтону во время его кухонных дежурств, все просто валилось из рук. Нарезка Палека казалась настоящим шедевром по сравнению с тем, что получалось у нее. Каши и овощи под ее приглядом подгорали, суп и молоко убегали, заливая плиту пеной, рис пересушивался, и даже обычные сосиски, за которыми она присматривала, однажды сгорели почти в уголь, когда она, задумавшись и уставившись в окно, позволила выкипеть воде, в которой они варились. Она злилась и нервничала, но Дзинтон лишь весело хмыкал.

– Учись, Кара, – сказал он ей во время второго дежурства. – Учеба – дело сложное, с первого раза никогда не выходит. Ты ведь, если подумать, в первый раз на кухне, а мы все хоть как-то, но имели с ней дело и раньше. Не переживай – через два-три периода пальцы привыкнут к правильным движениям, станет легче.

Два-три периода? Карина едва не брякнула, что не намерена здесь задерживаться и недели, но вовремя удержалась. Ему, кажется, нравится играть роль папаши семейства, так зачем расстраивать его раньше времени?

Впрочем, прошла неделя, подходила к концу вторая, а собраться с духом Карина так и не смогла. И мысль о побеге становилась все глуше, появляясь в голове все реже и реже.

03.06.843, земледень

Джойма Парадия, директор детского дома «Солнечный», тяжело оперлась лбом об упертые в столешницу руки. Сегодня решительно все шло наперекосяк.

С утра в учебном классе сгорело сразу два терминала. Давно не ремонтированную проводку закоротило, и не защищенные от бросков напряжения устройства не выдержали. Вызванный по договору обслуживания техник появился часа два спустя, покачал головой, развел руками и сообщил, что блоки питания придется менять целиком. И совсем не факт, что после тестирования не выявятся повреждения в электронной начинке.

Покупать новые терминалы решительно не на что. Текущий счет почти пуст, и выделить нужную сумму даже на ремонт блоков питания совсем не просто. Теперь детям придется сидеть за рабочими местами уже по трое.

В районе обеда прорвало водопроводную трубу в подвале. Заметили прорыв только после того, как она фонтанчиками брызнула из подвальных окон и веселыми ручейками потекла по газону перед главным корпусом. Гран, дворник, он же садовник, он же привратник, он же прислуга за все, героически промок насквозь. В темном – лампы включить не рискнули, чтобы влажную проводку не закоротило еще раз – затопленном помещении при тусклом свете налобного фонарика он сначала долго пытался нащупать заржавевший запорный вентиль, а потом с трудом проворачивал его газовым ключом. А затем возбужденные приключением воспитанники долго вычерпывали воду, тоже промокнув если не насквозь, то хотя бы наполовину. К счастью, ремонт коммуникаций в общественно-значимых учреждениях, к которым относились и муниципальные детские дома, осуществлялся за счет средств мэрии, так что хотя бы на них тратиться не придется. Но как минимум до завтра воду на кухню и в туалеты придется таскать ведрами от ближайшей водоразборной колонки, к счастью, сохранившейся неподалеку. А если кто-то из воспитанников серьезно простыл?

Наконец, вскоре после завершения вычерпывания из отдела по защите детства при мэрии явилась комиссия – представительная старая грымза, похоже, старая дева, в жизни не воспитавшая ни одного ребенка, и мышастый неприметный господин, игравший роль ее то ли секретаря, то ли советника. Грымза долго выспрашивала об условиях содержания детей, о применяемых наказаниях, о моральном состоянии воспитанников, многозначительно покачивая головой. Едва ли не половина вопросов относилась к Палеку: инспекторша явно решила, что мальчик сбежал из-за издевательств воспитателей или сверстников и сейчас упорно пыталась заставить директора признаться. Мышастый господин усердно записывал все ответы не только на диктофон стоимостью в ползарплаты Джоймы, но и на листы бумажного блокнота огрызком самого настоящего карандаша, откопанного, не иначе, где-то в музее.

Лишняя нервотрепка в дополнение к обычной беготне привела к тому, что сейчас директор, полностью вымотанная, сидела в своем кабинете. Она пыталась не думать, что сейчас придется тащиться домой, в пустую квартиру, потому что личная жизнь к сорока годам так и не сложилась, и на скорую руку готовить что-то из полуфабрикатов, чтобы сразу после ужина рухнуть на кровать и забыться тяжелым неровным сном. А завтра с утра – все сначала.

Зачем я все барахтаюсь с утра до ночи? – пришла мысль. Не проще ли бросить все и уйти… куда? И оставить малолетних разбойников, которым она хоть как-то пытается заменять мать? Но как же ей надоело!

И куда делся Палек? Все, что угодно, только бы он остался жив!

Тихий стук заставил ее встрепенуться. Дверь, пискнув, приотворилась. На пороге стоял совершенно не знакомый ей юноша.

– Добрый вечер, – негромко сказал он. – Мне сказали, что…

Он замолчал и прошел к столу.

– Великолепная госпожа директор Джойма Парадия? – спросил он. – Как я понимаю, рабочий день уже закончился? Судя по твоему внешнему виду, он оказался не из легких.

– Судя по моему внешнему виду, меня, наверное, пора уже закапывать, – невесело вздохнула директор. – Не день, кошмар какой-то. Если ты по делу, господин, то тебе придется прийти завтра. Не обессудь, но сегодня я уже не в состоянии разговаривать о серьезных вещах.

– Я действительно по делу, – согласился гость. – Госпожа Джойма, у меня есть предложение. Давай поужинаем вместе, а попутно обсудим одну небольшую проблему, которая, уверен, не дает тебе покоя больше всего. Я имею в виду отсутствующего воспитанника.

– Палек? Палек Брин? – вскинулась директор. – Ты… что с ним? Где он?

– С ним все в порядке. Мальчик у меня в гостях, цел, невредим и обзавелся новыми друзьями. Однако он не горит желанием возвращаться обратно.

– Вполне его понимаю, – директор почувствовала, как где-то внутри распускается тугой узел. Жив. Главное, жив и здоров. Несносный мальчишка! В какой раз он убегает – в третий, четвертый? Сколько нервов на него потрачено! – К сожалению, государство отвечает за него до совершеннолетия, так что вернуться ему все же придется. Прости, господин, с кем имею честь?..

– Не такая уж и честь, – улыбнулся юноша, и директор внезапно почувствовала, как накопившаяся усталость уходит без следа. Все закончится хорошо, и это главное. – Меня зовут Дзинтон Мураций. Рад познакомиться, госпожа, прошу благосклонности. Но я вижу, что ты голодна, госпожа директор. Пойдем, я угощаю. А вот кто за кого отвечает и что можно поменять, мы как раз за ужином и поговорим. Ресторан отсюда минутах в двадцати пешком, и пока мы идем, ты как раз успеешь рассказать мне, что за ребенок такой – Палек Брин.

05.06.843, небодень

– Да, я ее видела, – хозяйка зеленной лавки кивнула, возвращая фотографию. – Она буквально вчера заходила ко мне с каким-то мальчиком. Да только не верится, что она пропала. Она такая серьезная и сосредоточенная, словно важным делом занимается. Я еще посмеялась про себя – мол, отправили папа с мамой в магазин, как взрослую, вот она и выполняет со всей ответственностью. Нет, ни страха, ни нервозности я не помню. Нормальная девочка, нормальный мальчик, вели себя как друзья. Нет, никаких сопровождающих не заметила, ни в лавке, ни на улице, ну да мне смотреть некогда – у меня чоки-продавец забарахлил, я его в ремонт отдала, самой за двоих крутиться приходится.

– Странно, – словно про себя заметил детектив. – А может, случайно похожая девочка попалась… Родители у нее так убивались, что вряд ли они ее сами к бабушке, или куда там, отправили, да и полиция на ушах стоит. Нет, наверняка просто похожая. И фотография не ахти, и дети часто на одно лицо выглядят.

– Может, и похожая… – согласилась хозяйка, но тут ее отвлек вошедший в лавку покупатель. Детектив терпеливо дождался, пока тот купит сетку апельсинов и выйдет.