Текст книги "Беженцы"

Автор книги: Евгений Кукаркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Молодой вытащил пистолет и упер его мне в шею.

– Не балуй.

Я резко вильнул головой и перехватил руку.

– Мы за проезд заплатим пять миллионов и тихо уезжаем, а ты сейчас же позвонишь и поможешь с тепловозом.

Молодой злобно смотрел на меня.

– Да я тебя...

– Дай ему тепловоз, – раздался голос сбоку.

Одна из фигур зашевелилась и из угла поднялся бритый амбал. Он небрежно сбросил молодого с кресла и сел в него.

– Хотите кровавых событий, – бросил он фразу молодому. – Я знаю, что произошло в Сандыкачи и знаю, какой неспокойный эшелон к нам прибыл. Пусть отваливают. Пять миллионов мы возьмем. Согласен? – теперь он обратился ко мне.

– Нет.

– Что еще?

Бритоголовый с недоумением смотрел на меня.

– У нас раненые (я все чаще стал напирать на это слово, хотя в эшелоне их было семь человек), дети и нам нужна вода и уголь.

– Ну я вам здесь ни чем помочь не могу. Это не в моей компетенции.

Он сказал последнее слово по русски и хмыкнул при этом.

– Я не хочу гоняться по начальникам, которые ничего не решают. Мне нужно убраться от сюда, к чертовой матери и знаю одно, раз ты обладаешь правом отпускать эшелоны, то ты можешь и все...

Он с усмешкой смотрит на меня.

– Представь, – продолжаю я, – что у тебя в доме ни капли воды, да ты головы оторвешь домочадцам и всем друзьям, но воду получишь. Ведь так?

– До чего ты нудный. Но я не кровожадный и за то что ты со мной говоришь смело и по-туркменски, две цистерны тебе привезут и катись.

При этом он почему-то захохотал.

– Деньги у тебя будут через полчаса.

Я грохнул со злостью ногой по двери.

Максимов опять схватился за голову.

– Коля, но зачем пугать их. У нас нет оружия, ни отрядов и мы привязаны к своему эшелону.

– Зато за нами движется слава Сандыкачи. Давайте деньги, я пошел. Если придут цистерны, сначала проверьте, что за вода, потом раздавайте.

Парни ждали меня. Они пересчитали деньги.

– Давай, ОМОНовец, дуй на станцию, принимай тепловоз. Он уже на подходе. Там наши и все начальство уже в курсе дела.

– А цистерны?

– До чего ты нудный. Сейчас подойдут.

Я поплелся на станцию.

Тепловоз действительно стоял во главе состава. Максимов встретил меня расстроенный.

– Коля цистерны пришли, только бензиновые.

– Они что, бензин привезли?

– Нет. Они в бензиновые цистерны воду привезли.

– Вот сволочи. Что же делать?

– Едем. Здесь сидеть больше нельзя. Может в Байрам– Али что-нибудь достанем.

– Поехали. Черт с ними.

Под завистливые взгляды и прощальные окрики соседей мы тронулись в путь.

В Байрам– Али дикая жара. Мы на перегоне под палящим солнцем. Людей никого не видно. Несколько человек соскочив с вагонов понеслись к колонкам и вскоре кличь "вода", пронесся по эшелону. Воду заливали куда могли, в бачки, миски, бутылки... Я заполнил тоже бачки и притащил Ольге. Только присел отдохнуть, как перед дверями возник Максимов.

– Коля, этот гад, требует пол миллиона...

– Кто?

– Начальник станции. Он говорит воду взяли, а кто платить будет. Пока не расплатимся, он эшелон не пропустит.

На меня напала дикая тоска. Да когда же это кончиться.

– Слушай, Максимов, мое терпенье лопнуло. С ними надо говорить только кулаком.. Ружья еще у мужиков есть?

Максимов всплеснул руками.

– Так нельзя.

– А им можно? – слышу голос сверху.

Ольга стояла на площадке вагона и с яростью говорила.

– Мы не доедем до России пока они нас не разорят и не разденут полностью. Здесь дай, там дай. У вас что бездонная касса?

– Нет.

– А раз нет, то Коля прав, нужен отпор. Еще один раз дать по морде и будет спокойнее.

– Еще один отпор и опять кровь...

– Тогда сдохнем без крови здесь.

Максимов обижен.

– Делай, Коля, как хочешь.

– Так оружие есть?

– Должны быть еще с того раза. Комиссия разрешила оставить охотничьи ружья.

– Тогда мне нужны эти ребята.

– Ладно. Я пойду поговорю с ними и постараюсь, что бы они были у тебя через пол часа.

Это были серьезные мужики. Они угрюмо смотрели на меня.

– Ребята, обстановка такова, что либо мы сдохнем здесь в пустыне, либо пробьемся к своим. Туркмены зарвались, они берут за все и теперь мы потратившись, до России точно не доедем. Выход один, еще раз дать им по морде.

Один из парней возразил мне.

– Как бы они нам не дали. У нас семьи. Ради жизни наших детей мы не можем осложнять обстановку.

– Вы тупые, или нет, кажется я ясно сказал, что мы здесь сдохнем: и дети сдохнут и вы сдохните.

Мужики молчат.

– Хорошо. Отдайте мне ваши ружья с патронами. Я организую отряд и буду защищать эшелон с ним. Когда приедем в Россию, ружья отдам.

Ружья отдать никто не хотел и все согласились, что эшелон надо охранять, они теперь будут наготове и по моей команде будем отбиваться.

После этого, я пошел к начальнику станции. Ну почему, все начальники такие толстые и пухлые. Этот тоже, развалился голышом у стола, включил вентилятор и кайфует со стаканом холодного чая. Я приветствую его по-туркменски, он чуть не давиться чаем от неожиданности.

– Чего надобно?

– Нужно срочно отправить эшелон в Чарджоу.

– Я уже говорил вашему начальнику, что надо делать.

– Теперь я начальник и послушай меня. Там в эшелоне умирают от жары раненые и дети и если ты сейчас не отправишь эшелон я затолкаю тебя в один из вагонов, привяжу и не дам воды до русской границы.

– Да кто ты такой? Я...

Тут он увидел пистолет и замолчал.

– Мы только что вырвались из кровавой драки в своем городе и теперь нам все равно...

– Хорошо, хорошо. Я отправлю эшелон.

– Пошли.

Начальник торопливо одевает китель, фуражку и под моим конвоем идем к тепловозу.

– Все в порядке, – кричит начальник, высунувшемуся машинисту. – Трогай, 37 БИС я придержу на двадцать минут.

Тот кивает и противный сигнал отправки пронесся над вагонами.

– Прощай, начальник.

– Шайтан, тебя еще прикончат...

Я добегаю до своего вагона и вскакиваю в него. Мы тронулись.

Бесконечные пески окружают нас. Я решил посмотреть, что у меня в чемоданчике, который прислал в дорогу "друг" Максимова. Сверху лежит огромная пачка документов. Здесь таможенные декларации и сопровождающие документы, для границ трех государств. Что мы только не везем: картины, посуду, хрусталь...

Ольга сидит напротив и тоже рассматривает бумаги, потом начинает ругаться.

– Они же, мерзавцы, меня подставили.

– Ты мне можешь сказать в чем дело?

– В декларации указано имущество музеев, но они по мимо этого еще мне подсунули добро хранилищ банков и ни одного акта о наличии...

– Что же мы еще везем?

– Полторы тонны золота в слитках и наличности на несколько миллиардов рублей.

Я обалдело уставился на нее.

– Неужели это все здесь?

– Все под нарами, вон там в конце вагона под барахлом.

– Кто же тогда ты? С кем я еду?

– Я служащая банка в Кушке и действительно послана сопровождать груз.

– А где же сопроводительные документы на золото и деньги? Даже если мы провезем это все, у нас ни один банк в России не сможет без них все принять. Это же не частная лавочка.

– Откуда я знаю. Мне сказали все будет, все в чемоданчике.

– Ничего не понимаю. Как ты с таким грузом оказалась в Сандыкачи?

– Очень просто, вагон под охраной довезли до Сандыкачи, а потом поняли, что через Туркмению и несколько границ такой груз легально не провезти. Для безопасности решили подсоединить его к эшелону беженцев. Так я и ты стали беженцами.

– Теперь понятно почему он не вписан в декларацию. По-моему, в нашем эшелоне такой груз провезти через столько границ невозможно...

– После раздела Союза, – перебила меня Ольга, – Туркмены, наверняка считают золото своим и не позволили бы его увезти. Вот наши и пошли на такую крайность. Золото всех банков юга и денежный резерв решили отправить поездом. Они считают сейчас это самым безопасным путем.

Вот это да и какой идиот это только придумал. Посчитал, что если будут грабить, то вот оно музейное имущество, а то что под нарами лежит... авось не тронут.

– Здесь еще указаны столы, шкафы, диваны..., какая-то одежда...

– Это все наше имущество с мамой.

Я скидываю документы и вижу на дне чемоданчика, уложенные пачки денег.

– Боже мой. Сколько здесь?

– Не считай. Здесь сто миллионов. Сама укладывала. Это специально выделено банком, чтобы откупиться.

Ну и попал я в переделку. Поезд стал замедлять ход, загудел и вдруг донесся звук выстрела.

– Ложись.

Я швырнул Ольгу и чемоданчик от двери, выхватил пистолет и выглянул наружу. Несколько автомобилей стояли у переезда. Толпа вооруженных молодцов полукругом охватила приближающийся эшелон. Я выпрыгиваю из медленно движущегося поезда и машу руками. Для того, что бы привлечь вниманиестреляю в воздух. Меня поняли и еще десять фигур с ружьями высыпали на насыпь. Со мной оказался парень с дробовиком.

– Что делать?

– Бери человек пять и на крыши вагонов, от туда бей на поражение.

– Ага.

Несколько человек заскакивают на буфера вагонов и ползут на крышу. Поезд встал. Я собираю остатки команды.

– Вы не давайте им приблизиться к вагонам, сверху нас прикроют. Быстро рассредоточились.

Люди повалились в песок.

– Огонь!

Начинается беспорядочная стрельба. Бандиты тоже рассредоточились и поливают нас из автоматов. Горячий песок жжет кожу и скрипит в зубах. Кто-то из моих "бойцов" вскрикнул. Я подпрыгиваю к лежащему мужику. Пуля перебила ключицу и он скрипит от боли. Я беру его двустволку и ловлю на мушку первого нахала, он стоит во весь рост и от пуза поливает нас из автомата. Выстрел. Бандита отбрасывает на капот машины и он валиться на песок. Еще выстрел. Другой типчик согнулся и долго-долго качается на дороге, пока земля не притянула его. Мои ребята сверху, неплохо стреляют и по нервозности противника, я понял, что они не ожидали отпора.

– Дай патроны, – ору раненому.

– Их у меня только... три... осталось, – стонет он.

– Давай.

Он разжимает руку и на песок падает три патрона. Я спешно перезаряжаюсь. Еще один затих за капотом машины. Тут не выдерживают нервы у каких-то двоих бандитов и первый автомобиль мчится в пустыню. Остальные тоже последовали их примеру, прыгают в машины и удирают, оставляя неподвижные тела на песке.

– Здесь надо перевязать раненого, – кричу в вагоны, – кто-нибудь, помогите.

Две девчушки, приоткрыв дверь соседнего вагона, спрыгнули на песок и помчались ко мне. Я бегу к тепловозу. На перекрестке дороги, в крови, лежат человек семь. Я подхожу к первому попавшемуся и вырываю из его рук автомат, потом переворачиваю его и выдираю из карманов три рожка с патронами. Рядом тоже копошатся ребята, собирая оружие.

– По местам, – кричу им.

Они побежали к своим вагонам. Я вижу, как заталкивает несколько человек раненого в вагон и подхожу к тепловозу.

– Эй, – из кабинки выглянула чумазая голова, – поедем дальше?

Голова закивала. Противно заныл гудок. Состав тронулся. На ходу забрасываю оружие в вагон и прыгаю сам. Ольга мне помогает.

– Скорей бы все кончилось, – стонет она.

В Чарджоу наш состав ставят на отдельную ветку и окружают милицией. Они явно бояться приблизиться к нам и прячутся за соседними вагонами и строениями. Появляется один храбрец, это бравый полковник.

– Старшего можно на переговоры, – кричит он.

Я соскакиваю и подхожу к нему.

– Вы старший?

– Я отвечаю за охрану эшелона.

– Сдайте оружие.

– Пойдемте со мной.

– Зачем?

– Я вам покажу кое-что.

Он нехотя идет со мной. Я подвожу его к вагону.

– Вот здесь раненый в Сандыкачи, когда националисты пытались там вырезать всех русских, – мы идем дальше, – здесь тоже раненый, там тоже, а вот здесь раненый вчера, когда бандиты пытались ограбить эшелон. Там еще и еще. И ранены они, защищая женщин, детей и стариков, свои семьи. В Сандыкачи мы потеряли семь человек, неужели вы хотите продолжить список жертв. Мы отбивались от бандитов охотничьими ружьями, которые законно являются принадлежностью хозяев.

Полковник молчит. Он заскакивает в вагон, я остался на земле. Там идут бурные разговоры с озлобленной русской семьей. Ко мне подходит Максимов.

– Ну как?

– Пока уговариваю.

Выскакивает полковник и бросает мне фразу, не глядя в лицо.

– Сдайте только автоматы, ружья можете оставить себе.

– Спасибо, полковник.

Он взглянул на меня, как на сумасшедшего и пошел к своим.

Оказывается машинист тепловоза сообщил по рации о ЧП на дороге в Чарджоу, поэтому администрация так нервозно отреагировала на наше появление. Через два часа мы сдали оружие и милиция ушла. Мы вызвали скорую помощь и под плачь родственников, раненого пришлось отправить в больницу. На нашей стоянке забурлил народ, появились торговцы и торговки. Чарджоу это не Сандыкачи. Нам здесь поторопились выдать уголь, заправили водой и побыстрей вытолкнули мятежный эшелон в пустыню. Мы даже не платили мафии очередной мзды.

У границы с Узбекистаном в Газ-Ачане стоят еще два таких же эшелона. Мы встали рядом с ними и сразу же стали узнавать последние новости.

– Давно стоите?

– Нет. Второй день.

– Что так сложно?

– Туркменские пограничники мзду собирают.

– И много?

– По пятьдесят тысяч с головы, не различая младенец или нет.

– Тогда чего стоите так долго?

– Посмотрите вон туда. Видите склады. Это многие беженцы уже не имеют денег и вынуждены почти за бесценок торговать своим барахлом, что бы выбраться отсюда. Вот из-за этого и стоим. Скупщики из Ургенча приезжают в основном по четвергам и вторникам.

– Но мы же еще раз вернемся в Туркмению? Неужели и там так же?

– Говорят, так...

В этот же день вдоль нашего эшелона двигался жирный прапорщик с двумя солдатами.

– Сколько вас? – спросил он, записывая в блокнот номер вагона.

– Трое.

– Ага. Налог нужно платить, 150 тысяч.

– Вот возьми.

Я протягиваю деньги. Он пересчитывает их мокрыми от жары пальцами.

– Что-нибудь запрещенное, оружие, золото провозите?

– Нет, ничего не везем. У нас есть декларация на все имущество.

Прапорщик кивает головой.

– Все, пошли дальше, – кивает своим головой.

– А квитанцию?

– Какую квитанцию. Я отметил вагон и хватит. Москали проклятые, еще и требовать, что-то хотят.

Я пытался ему ответить, но тут Ольгина рука опустилась мне на плечо и ногти впились в кожу. Прапорщик с солдатами, ворча идет к следующему вагону.

– Успокойся, – говорит Ольга.

Мы оказались не так ограблены как соседи, и кроме того Максимов, имея крохи общественных денег уплатил кое за кого. Нам дали добро на проезд в Узбекистан.

– Еще одна такая граница и мы в жопе, – злится Максимов.

– У нас еще их три. Опять в Туркмению, потом опять в Узбекистан, а там Казахстан и Россия.

– И это раньше была могучий Советский Союз. Все братья, друзья. А этих друзей только шибанула бацилла национализма, так мы сразу стали низшим сортом и теперь они издеваются над нами как хотят. Самое поганое, я тебе скажу по секрету, по нашим данным, родным русским до нас нет дела. Москва морду воротит, как только возникает вопрос о беженцах. Миллионы русских возвращаются в Россию, а ждет-то то их... шиш. Там мы никому не будем нужны.

– Ты не прав, Не может Россия бросить своих.

– Эх, Коля, Коля. Я уже старый мужик и возвращаюсь в Россию нищим, а нищим сейчас там делать нечего...

Загудел тепловоз. Мы разбежались по своим вагонам.

Ургенч встретил солнечным утром. Ни кто не требовал с нас плату за воду, уголь валялся горами и мы спокойно воровали его мешками и корзинами. Какие-то личности обходили вагоны.

– Эй, – в дверь просунулась хитренькая, маленькая головка в тюбетейке, – золото, серьги камни есть. Я покупаю, хорошие дам деньги. Хочешь, продуктами оплачу.

– Ничего нет, – отвечает Ольга.

– А это что? – рука тыкает в оголившуюся картину.

Ольгина мама нечаянно сдернула покрывало, когда поднималась с нар, чтобы заглянуть, кто пришел.

– Это не продается.

– Дай посмотрю, много денег дам, если стоящая вещь.

– Я сказала, не продается.

Но нахал уже лез в вагон.

– Дай взглянуть только.

Тут я не выдержал и поднялся с нар.

– А ну катись от сюда.

– Да я только...

От легкого толчка он выкатился из вагона.

– Ну погоди, гяур, проклятый. Мы тебе сейчас покажем.

Он побежал вдоль вагонов.

– Началось, – Ольгино лицо тоскливо сморщилось. – Сейчас сюда придет орава...

– Ну-ка, прикрой двери, дай мне переодеться.

Я достаю из чемодана свою старую форму ОМОНовца и одеваю ее. В двери яростно стучат.

– Открой, – слышны свирепые голоса.

– Ольга, открывай.

Ольга приоткрывает дверь и тут же появляются руки и голова уголовника.

– Где ту у вас...

Я ударяю солдатским ботинком в голову и когда она исчезает появляюсь в дверях.

– Вы чего? – обращаюсь я к трем амбалам, стоящим у дверей.

Один потирает скулу и злобно глядит на мою форму.

– Ошибочка вышла, начальник. Гасанчик адрес перепутал.

– Ну и валите от сюда...

Они отходят, бормоча проклятия.

Третий день не дают тепловоза. Максимов измотался, ища начальника, который бы нас мог отправить или главного мафиози района, решившего за деньги все наши проблемы.. Прибывают еще два эшелона, что застряли на границе и от туда голодные русские, которых обобрали окончательно, бросились в центр города на промыслы.

Мы с Максимовым идем в исполком и тут я вижу у входа в здание лейтенанта милиции Фейзулу (фамилии я не помню) с которым мы учились в Ташкентском училище.

– Фейзула, привет.

– Коля, откуда свалился?

Мы радостно похлопываем друг друга по плечам. Начинаются расспросы, как и где и что. Максимов терпеливо ждет в стороне.

– Как ты здесь-то очутился? – спрашивает Фейзула.

– Сопровождаю поезд с беженцами.

– Вот несчастье-то. Настоящее народное бедствие. Тысячи русских сорвались со своих насиженных мест и покатили, как у вас говоря, к черту на куличеки.

– Еще хуже то, что до нас и в этом городе нет ни кому дела. Мы третий день не можем выбраться от сюда. Наш состав застрял на вокзале.

– А куда вы сейчас шли?

– В исполком.

– Вы что идиоты что ли? Там вас каждый чиновник будет облизывать и потихонечку раздевать. После этого вы застрянете здесь навсегда и останетесь даже без вагонов.

– Так что же делать?

– Возвращайтесь на вокзал и зайдите в линейный отдел. Обратитесь не к начальнику отдела, а его помощнику. Бывший партиец, интернационалист, он вам поможет.

– Вот спасибо, Фейдзула.

– Давай, давай, Коля. Мир так тесен, когда-нибудь опять встретимся и ты мне тогда поможешь.

Старый подполковник, в затертой и засаленной милицейской форме, внимательно слушал нас.

– Что, правда, раненые есть?

– Есть.

– Эти, поганые нечестивцы, прикрываясь именем партии, столкнули народы, а сами от жира бесятся. И куда мы только катимся? Я вам помогу, у нас еще остались истинные ленинцы-интернационалисты. Завтра утром вы уедете от сюда.

Ольга пугливо меня ждет за закрытой дверью.

– Приходили эти... бандиты. Требовали тебя.

– Обещали придти еще?

– Сегодня появятся.

Бандиты не заставили себя ждать. Через пол часа двое мордастых парней стояли перед дверью.

– Начальник, тебя шеф просит к себе.

– Прямо сейчас?

– Сейчас.

– Ольга, – я возвращаюсь в темноту вагона, – на пистолет. Стреляй в первого, кто полезет.

Она кивает головой и берет оружие. Я достаю чемодан, вытаскиваю декларацию и запихиваю в карман. Может документы нас выручат.

Мы сидим в роскошном номере гостиницы. Худощавый, узбек с умным лицом интеллигента, курил простую сигаретку "Стрелу".

– Мои ребята сообщили, что вы везете, что-то ценное.

– Как можно определить цену вещам, не видя их.

– Не крутите, лейтенант. Охрану не зря дают. Что вы везете?

– Музейные ценности, принадлежавшие России. Здесь картины русских художников и утварь.

– Так, так, так. А что именно, вы не помните?

Я достаю декларацию, он ее берет и тщательно изучает. Мы молчим.

– Я многих здесь не знаю авторов, не видел ни полотен. Хотя вот несколько имен слышал, например, академика Никольского и Левченко, где-то мелькали они не раз. А здесь есть даже эскизы Айвазовского. Неплохо. Давайте совершим сделку. Я честно говоря, не хочу обижать русских, покушаться на их национальную гордость, но вы мне подарите два полотна Никольского и все эскизы Айвазовского, а я вам гарантию, что на территории Узбекистана ни один шаромыжник, ни одна блоха к вам не притронется.

– Какие гарантии?

– Анна.

Появилась черноволосая девица с русским лицом и узбекском национальном платье.

– Принеси чистый лист бумаги и ручку.

Девица исчезает за занавеской и вскоре приносит то и другое. Узбек пишет записку и подает мне.

– С этой бумагой, можете ехать через весь Узбекистан.

– Хорошо, – я беру записку и не вижу на ней ни слова по русски, все закидано арабской вязью,

– Кто поедет за картинами?

– Кто привез, тот и отвезет.

Узбек похлопал в ладошки и тут же появились два лба, что меня привезли.

– Сейчас вы поедете с лейтенантом и он отдаст вам две картины и несколько листочков акварели. Все привезете сюда и упаси аллах, если хоть один листочек будет испачкан или помят. Понятно?

– Понятно.

– Передайте Чурбану, что все в порядке. Пусть отправляет эшелон.

Они кивают головами.

Ольга ругает меня во всю.

– Ну что ты наделал? Как мы теперь отчитаемся за картины?

– Доехать бы до России, а ты о каких-то картинах

– Это ни какие-то, это Никольский. Романтик Юга, поэт. А Айвазовский, ты хоть понимаешь кто такой Айвазовский?

– Оленька, мы сейчас отделались двумя картинками и несколькими листочками акварели, а могли потерять все, даже жизнь.

Она пристроилась на корточки рядом и прижавшись щекой к плечу, говорит.

– Я все понимаю, но... жалко.

Мимо проносятся пески. Состав мотало на давно не ухоженной колее.

– Скоро граница, опять в Туркмению, – говорю я.

Ольга прижалась ко мне и молчит.

На границе опять шмон. Узбеки рьяно проверяют, не провозим ли мы оружие и другие запрещенные вещи. Целый наряд, четыре человека с офицером копаются в вещах несчастных беженцев. Слышны вопли моих боевиков, у них отнимают охотничьи ружья.

– Но нам даже в Туркмении разрешали их везти, – вопит один из них.

– Не положено, – сухо отвечает офицер.

– Коля, сейчас с нами что-то будет, – с ужасом говорит Ольга, – Они сейчас все найдут.

Наряд подходит к нашему вагону и уже готов залезть внутрь.

– Капитан, – прошу я, – можно вас на секунду.

Все недоуменно уставились на меня.

– Чего надо?

Я протягиваю ему записку мафиози.

– Что это?

Капитан читает шевеля губами. Потом задумчиво смотрит на меня.

– Декларация в порядке?

– Да. Везде подписана.

– На, возьми, – он протягивает мне записку обратно. – Пошли дальше, командует он своей группе.

Наряд идет к следующему вагону.

– Неужели пронесло, – слышу шепот Ольги. – Я молилась про себя, бог помог.

Если бы бог. Помог мафиози.

Кунград забит эшелонами. Здесь не только беженцы, здесь товарные и пассажирские составы. Кунград последний узбекский город, после которого необходимо сделать колоссальный прыжок через пустыню, топи и степи до казахского города Бейнеу. Здесь нет пограничных нарядов, зато шатается масса мелких банд и группировок. Милиции почти не видно и эти парни шастают от эшелона к эшелону в поисках добычи.

Максимов пришел ко мне совсем расстроенный.

– Коля, нам надо уехать от сюда быстрее.

– Это я слышу в каждом городе, где мы задерживаемся. Так что теперь нас держит?

– Диспетчер.

– Чего?

– Диспетчер. Тот, который распределяет отправление составов в путь.

– Пойдем туда. Поговорим с ним.

– Я уже был. Там вооруженная охрана, меня и близко не подпустили.

– Пошли. Ольга, – обращаюсь в вагон, – оружие у тебя, поняла.

– Поняла.

– Подай, пожалуйста, чемодан.

Она протянула чемодан. Я вытаскиваю на всякий случай пачку денег и пропихиваю в карман.

– Возьми обратно. – Бросаю ей чемодан.

– Поосторожней там, – слышу ее голос уже на земле.

Узбеки в неряшливой одежде, но зато все вооруженные до зубов сидели у двери в кирпичное здание.

– Сюда нельзя, – встал поперек толстомордый тип.

– У меня пропуск, – отвечаю я.

Все охранники смеются.

– Какой пропуск? Шайтан может быть пропуском, а ты нет.

– Вот, – протягиваю записку мафиози.

Лицо толстомордого меняется. Записка проходит по кругу. Все молчат и молчание затягивается.

– Чего надо? Мы можем помочь, – вдруг говорит один из них.

– Нужно протолкнуть наш эшелон в Россию.

– Всего-то. Это мы сейчас сделаем. На, – он протягивает записку, большой человек писал, береги ее. Эй, парни проводите этих... до эшелона и скажите машинисту их поезда, что бы сейчас же отправлялся.

Сопровождающие– это железнодорожник, которого выпихнули из здания, другой охранник с автоматом за спиной.

Мы подходим к своему эшелону и вдруг выстрел прогремел, где-то в его в средине. Потом опять. Я бросился на звук. Около моего вагона пусто, народа нет. Зато на земле валяется тип с раскинутыми руками. Несколько парней прячутся за вагонами, злобно глядя на вагон. Я подскакиваю к двери.

– Ольга, все в порядке?

В вагоне плачь.

– Коля, они полезли... я стреляла.

За моей спиной охранник и железнодорожник.

– Что здесь происходит?

Подскакивают несколько прятавшихся парней.

– Эта... стерва... везет добра, во... Маиса продырявила, когда полез.

– Твой вагон? – спрашивает меня охранник.

– Да.

– Так вот, – обращается он к окружающей шпане, – в вагоне добро нашего уважаемого Раиса. Документ мы проверяли. Если хоть пылинка вывалиться от туда, вам всем конец. Сейчас утащите это дерьмо, – он пихнул ногой в раскинувшуюся личность, – этот поезд я отправляю.

Лежащего схватили за руки и поволокли. Все разошлись, а охранник с железнодорожником пошли в голову состава. Я заскочил в вагон. Ольгу била истерика.

– Понимаешь, он лез... я и нажала... он опять... я...

Она билась лицом в мою грудь. Я прижал ее к себе и девушка понемногу стала затихать. На полу валялся пистолет, он дернулся вместе с составом. Мы тронулись в пробег до Казахстана.

В Бейнеу дождь. На вокзале пусто, только мокрый красный плакат с белыми буквами бросается в глаза. "Русские– свиньи убирайтесь в свой свинарник". Нас не пытаются задержать и, быстро заменив тепловоз, отправляют в путь. Так мы доехали до Маката, а там, выделив угля, воды и даже кое-что из хлеба и пищи, эшелон погнали в Актюбинск.

Только в Актюбинске, мы вздохнули свободней. К русским относились доброжелательно Два дня мы отдыхали. Нас кормили из общего котла, мы отмылись в русских банях и вскоре эшелон отправили в Мартук последний казахский город перед русской границей. И тут опять началось.

Казахская таможенная служба трясла весь эшелон. Они появились и у нашего вагона.

– Ваши паспорта, – вежливо попросил таможенник.

– Сейчас.

Я вываливаю из чемоданчика часть денег на нары, оставшиеся прикрываю документами.

– Пожалуйста, – протягиваю ему чемоданчик, – здесь декларации, все.

Таможенник сначала недоуменно смотрит на чемоданчик, потом пристроив его на нашем полу, рассматривает содержимое чемодана, вытаскивает документы и протягивает мне.

– Это мы все проверили, а остальные документы возьмем с собой для досмотра. Пошли, ребята, дальше.

Остальные документы были деньгами.

В нашем вагоне никто не спит. Мы едем по русской земле. Ольга, ее мать, закутанная в платок, и я сидим возле печурки и чокаемся кружками с чаем.

– За возвращение, – говорит Ольга.

Горячий чай чуть пахнет мятой.

– Мы-то проехали, а какого-то им...?

Женщины понимают про кого я говорю.

– Как же так, почему все народы сошли с ума? – спрашивает мама Ольги.

– Не знаю. Мы вместе прошли тяжелую войну, испытали трудности, лишения, нужду, сообща строили каналы, заводы, больницы и здания, влюблялись и ссорились и одним росчерком пера вдруг разделились. Стали чужими и ненужными, оставив тысячами на этих землях, могил с предками. Эта бацилла национализма одним махом вошла в сознание людей. Конечно, виноваты руководители и местные, и Союза, виновата партия, которая разбилась по национальным кустам, виновата система, которая допустила до этого, да бог его знает, кто еще виноват.

– Ты прав, – вступила в беседу Ольга, – и из-за этого страдают тысячи русских. Мы доехали благодаря сплоченности, благодаря деньгам, умению бороться и постоять за себя, а те... Приедут ободранные, голодные, злые, испоганенные бандитами и хулиганами. Еще неизвестно, как нас примут на родине. Неужели родина не поможет нам?

– Должна помочь, мы же свои. Русским можно назвать всякого, кто ненавидит национализм. Вся Россия набита разными национальностями и умение жить друг с другом без вражды, это и есть Россия. Вот только здесь, в вагоне, я понял это.

Мы молчим и смотрим на огонек, пробивающийся из дверцы буржуйки.

– Коля, мне кажется, я тебя люблю.

– А мне не кажется... Я очень тебя люблю.

– Слава богу, – вздыхает мать, – хоть в этой ... непроглядной тьме, двое нашли друг друга. Да чего же вы так сухо, ну поцелуйтесь, что ли?

В Соль-Илецке русские соскакивали с вагонов и целовали землю. Мы в России. Нас никто не встречал, но мы из маленького листочка, приклеенного к двери, узнали, что комитет по делам беженцев находится в городе и это немного взбодрило нас. Я, Максимов и часть беженцев отправились туда.

В крохотной комнатке за канцелярским столом сидел старичок.

– Здесь комитет по делам беженцев? – спросил Максимов.

– Да. Закройте двери, товарищи, и если можно, по одному.

– Разбирайтесь в очередь, – просит Максимов, подталкивая толпу к дверям.

Мы выходим и становимся в очередь по лестнице. Только через пол часа вышел Максимов, весь взмокший с дрожащими руками.

– Ну что? – бросились все к нему.

– Эта, сволочь, только собирала данные. Мы в основном заполняли бесчисленные анкеты.

– А деньги? Помогут разъехаться по России?

– Денег не дает, говорит их нет и ни кто не дает. Разъехаться помогут, выделив, самым обездоленным только хлеб. Больше ни чего сделать не может.

– Следующий, – раздался за дверью противный голос старика.

Очередной беженец пропал за дверью.

В этом городе мы начали делиться, часть беженцев решила махнуть за Урал. Пока тепловозик расталкивал вагоны, я решил позвонить в Москву. На переговорном пункте мне долго не могли поймать нужный телефон и наконец, я в кабинке.

– Мне товарища Басманова? – прошу я.

– Кто говорит? – спрашивает женский голос.

– Один знакомый. Скажите ему, что это Коля, он давно ждет моего звонка

На том конце замешательство, шепот, наконец женщина сказала.

– К сожалению, Басманов Виктор Григорьевич умер... погиб.

– Как погиб, но у меня же...

– Ну так погиб... Может вам позвать Самсонова Илью Константиновича?

– А это кто?

– Новый начальник.

– Нет, спасибо.

Я вешаю трубку. Ох, как это все мне не нравиться.

– Оля, едем в Москву, – предлагаю ей.

Она кивает головой.

– Поехали. Мне все равно куда, лишь бы где-нибудь был свой угол.

В вагон непрерывно стучат какие-то личности, прося подвезти их до ближайших городов. Я их всех посылаю по дальше. Пришел прощаться Максимов.

– Коля, прощай. Довези груз до Москвы и сдай его.

– Хорошо. А вам благополучно доехать до Орловщины.

– Ты прав, благополучие, ох как сейчас нужно. Слышал, семью беженцев вырезали здесь?