Текст книги "Путеводитель колеблющихся по книге «Запад и Россия. Феноменология и смысл вражды»"
Автор книги: Евгений Костин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
1. История
К понятию истории как основного кода цивилизации. Символы и прасимволы истории. Субъекты и память истории. Смысл истории в понимании Запада и России. О соборности в русской культуре применительно к пониманию истории. Прямые и скрытые значения и константы в интерпретации истории Западом и Россией.
Та стадиальность в развитии Европы, как бы ни возводить на нее всякую критику, на которую мы частично ссылаемся, имела под собой ясно видимые очертания смены определенных эпох, которые отделялись друг от друга по ряду существенных признаков как материальной, прежде всего, так и художественной, в целом – культурной жизни.
От этого в период раннего Возрождения складывается понимание того, что история, то есть совокупность разнообразных событий – от войн между государствами до религиозной распри, от строительства дворцов и соборов до появления полотен Рафаэля и Микеланджело, от географических открытий до эпидемий чумы, – все это имеет свою внутреннюю линию развития: она, отталкиваясь от прежнего опыта, движется куда-то вперед, к более усложненному будущему.
Эта линеарность мышления человека европейской цивилизации была явно совмещена с некоторыми базовыми событиями, бывшими в прошлом, – во-первых, это эпоха античности, а во-вторых, зарождение христианства (для обыденного сознания – жизнь и смерть Христа). Иные, варварские народы не обладали такой обратной перспективой и поэтому с чистой совестью воспринимались их покорителями и колонизаторами именно как варвары, разрушить жизненный уклад и культуру которых не считалось за большой грех: они находились за пределами исторической парадигмы в ее европейском понимании.
Отсюда проистекает та жестокость и бессердечность, с какой народы «культурной» Европы, почти все, без исключения, осваивали земной шар за пределами христианской ойкумены. Португальцы, испанцы, итальянцы (венецианцы, генуэзцы), голландцы, англичане, в меньше степени французы, но и они приняли участие в этом процессе; все, кто имел выходы к морю, бешеным образом покоряли иной мир, забывая об особенностях и принципах гуманизма и человеколюбия, частично торжествовавших у них дома. Заметим, что в силу того, что с тех пор прошел относительно небольшой период времени (с точки зрения мировой истории), такого рода пренебрежительное отношение европейцев к «некультурным», ино-цивилизационным народам никуда не исчезло окончательно, оно просто ушло на второй план. Зверства англичан по отношению к населению Индии уже в XX веке говорят именно об этом. К слову сказать, Россия никогда не позволяла себе таких безобразных по античеловечности действий к ею покоренным народам, – по отношению к собственному – сколько угодно, но не к тем, кто оказался в пределах ее культурной ойкумены.
Наиболее откровенным проявлением этого, с позволения сказать, «мессианства» и «цивилизаторских» поползновений стала доктрина нацизма, уже и не стеснявшаяся в открытую подчищать авгиевы конюшни человечества, четко определяя, кому можно, а кому нельзя жить на земле. Да и уничтожение европейцами цивилизаций Южной Америки, разграбление тысячелетнего культурного (одновременно и материального) наследия народов Индии никуда не делись из мировой памяти глобального рода.
Таким образом, чувство и ощущение, а вместе с тем и понимание истории, начинается с четкой хронологической определенности и рефлексии над временем в сознании европейца. Знание того, что было, восприятие своей жизни как некоей длительности, и представление о том, что все имеет свой вектор развития, лежит в основе чувства времени, являющегося базой всякого исторического взгляда и подхода.
Однако социализация жизни человека через его профессиональные навыки, через структурирование жизни средневекового общества по распределению функциональных обязанностей между различными стратами социума для обеспечения жизнедеятельности всего организма, приводила к неизбежности появления представлений о том, что все совершающееся («все действительное – разумно», сформулирует Гегель) обладает смыслом и может быть сохранено, в том числе и с исторической точки зрения, внутри какого-то государственного образования.
Европа Средних веков – это конгломерат разнообразных княжеств, герцогств, других владений разного рода сюзеренами, но это был и гарант известного рода стабильности существования частных людей. Вместе с тем, историзм как часть мировоззрения отдельного человека вовсе не присущ подавляющему большинству людей, «участие» в истории отводилось на долю или же других персон – царей, королей, вождей, героев, или же на долю самой общности индивидов, собранных в княжество, владение, государство. Именно этим сущностям и полагалось пребывать в истории (или в том, что под этим мыслилось).
История была хроникой того, что случилось в тот или иной отрезок времени прежде всего с данной территорией, о которой идет речь, с государством и тем, кто его возглавлял. По большому счету такой подход сохранился до сегодняшнего дня. Более того, некоторые общецивилизационные вещи, которые гораздо больше влияют на громадное количество людей – открытие электричества, паровой тяги, двигателя внутреннего сгорания, новых химических элементов, радиации, изобретение самолетов, мобильной связи, полеты в космос, фотографирование Вселенной, проникновение в геном человека, управление ядерной энергией и многое-многое другое, что перечислить не хватит и целой книги – не воспринимается ни отдельным человеческим, ни общественным сознанием, как нечто историческое, то есть повлиявшее на эволюцию и развитие разумной жизни на земле, на самого человека и человечество.
Мы же остаемся в той же самой ситуации, в какой были Фукидид, Плутарх, Тацит, Полибий и другие, менее знаменитые историки – нас продолжает волновать, а кто именно будет управлять тем или иным государством, и почти не удивляет постоянная готовность практически всех государств к войне, к уничтожению себе подобных. И ничто из вышеперечисленных исторических достижений человечества не может повлиять на данный, без сомнения, примитивный исторический характер мышления человека, в первую очередь современных вождей.
Поэтому говорить о чувстве историзма современной глобальной цивилизации и не приходится, это одна из самых поразительных утопий в летописи человечества, которая роднит и объединяет человека египетских пирамид и владельца современного айфона.
[64–66]
1.1. «Пульсар» американской цивилизации
Любопытен феномен североамериканской цивилизации. Исторически созданная относительно недавно, эта цивилизация вырастала не на культурных основаниях автохтонного рода (ей это было ни к чему, так как она складывалась из людских ресурсов, принадлежащих к европейской цивилизации и автоматически получила право наследования западного типа культуры), но все же ею был добавлен крайне существенный момент самостоятельного цивилизационного творчества. Об этом написано немало; в рамках наших рассуждений добавим к этому всего лишь один тезис: у них был разрыв между почвой (нового материка) – географически и цивилизационно нетронутой, неизвестной, которую надо было осваивать и покорять почти как в древности – и утонченной культурой уже завершившегося периода Возрождения в Европе и начавшейся эпохой Просвещения. Этот контраст между почти примитивным, агрессивным освоением диких прерий, громадных просторов североамериканского континента и содержавшимся в индивидуальности всех этих покорителей Америки элементом уже состоявшейся западноевропейской цивилизационной модели – и стал основой развития цивилизации нового, на базе европейского, образца. Это присутствие старой цивилизации любопытным образом корректировалось несколько варварской с точки зрения европейской культуры избыточностью свободы поведения ее создателей, выступивших, как это ни парадоксально звучит, в облике нового человека – американца. Строго говоря, в начальный момент своего проявления североамериканская культура (слабые зачатки особой цивилизации) развивалась как химера, искаженное отражение высокой европейской культуры. В известной степени существует типологическое родство между североамериканской культурой и российским типом развития: и там и там были пропущены периоды Ренессанса с ее ведущим началом гуманизма и периодом поисков религиозного толка – процессы Реформации. Все это было получено в Штатах как бы в готовом виде, но была и существенная разница: не было процесса, не было исканий всего того, что формирует плоть культуры в ее прямом независимом выражении. Но то же самое мы наблюдаем и в России, в ее Средневековье. С одним только отличием: в России все же сформировался феномен русского человека с рядом определенных ментально-культурных и психологических особенностей.
Штаты вынуждены были создавать свое ответвление европейской цивилизации, чтобы впоследствии расширить ее содержание до более универсального понятия – западный тип цивилизации. Этот универсализм, какой и до сих пор определяет существенные стороны развития человечества, был осуществлен при помощи переноса целого ряда ценностей Европы на североамериканский континент и их накачки еще более развившейся субъектностью и индивидуализмом отдельного человека.
Изолировавшись в известной степени от остального мира условиями своего географического положения (как, впрочем, и Британия), Штаты стали играть роль катализатора мировых цивилизационных процессов, особенно в технологическом смысле, так как новый вспрыск индивидуализма человечеству был сделан именно через создание особой ментальности и поведенческого стереотипа человека в условиях Нового и Новейшего времени в американской цивилизации. Исторически и культурно у этого человека было меньше ограничивающих препятствий гуманистического и мировоззренческого толка, что позволило максимально убыстрять процессы социальных и экономических изменений. Это был этап как бы нового варварства, появление свежей крови в западной культуре, после чего она зажила обновленной жизнью.
Совершенно неудачно определение североамериканской цивилизации как «цивилизации моря» (С. Хантингтон), констатирующее ее известную отгороженность от других влиятельных и сильных соседей посредством громадных океанов. Оно не объясняет особую роль медиатора в мировых делах, какую Штаты приобретают с периода первой мировой войны, именно тогда, когда начинают пользоваться этой отгороженностью в полной мере. Отсутствие физического соприкосновения с другими народами (кроме как с Мексикой – южно-американской цивилизацией; о Канаде не будем говорить, так как это также часть североамериканской цивилизации) экономило время и другие усилия для собственного развития. Теснейший европейский котел народов, конечно, мог этому только завидовать. Таково же было и положение России, какая расположилась между кочевниками Востока, исламской ойкуменой с юга и собственно Европой с Запада.
Исключительное географическое положение Америки привело к тому, что она естественным образом могла при необходимости с Востока контролировать Европу (в меньшей степени Африку), – с Запада Азию и всю Океанию, с Юга – Центральную и Южную Америку. Это был просто дар богов, чем Америка воспользовалась в полной мере. И еще один важный момент: американская цивилизация была, наверно, единственной, какая четко знала свое происхождение – от европейской. Ей не было никакой нужды позиционировать себя как новую культуру по типу оппозиции: похожее – непохожее, свое – чужое и т. д., она всегда знала своих родителей, и как всякий подросток на определенном этапе испытывала иронию по отношению к ним, – она уже переросла их опыт и знала направление, по какому она пойдет.
Поэтому североамериканская цивилизация, являясь по своему онтогенезу европейской, в дальнейшем углубила и развила новый тип цивилизации, какой сложился с ее участием – мегацивилизацию Запада. Конечно американская ее часть не адекватна всему объему Запада как цивилизации, но составляет сейчас значительную ее часть. Понимание особой роли Америки в плане развития всего человечества объясняется целым рядом существенных онтологических моментов.
Америка рано почувствовала себя лидером Запада, а также всего человечества. Когда в свое время античные мыслители говорили о человечестве, то под ним они имели в виду прежде всего Элладу в противоположность варварам, какие располагались здесь же, недалеко от ойкумены эллинов. Вот и сейчас, Америка, говоря о человечестве, имеет в виду прежде всего себя и часть европейских народов (но не всех, к слову сказать). Этот мессианизм совершенно понятным образом свойственен всем развитым типам цивилизаций и является их неотъемлемой чертой. Без такого внутреннего ощущения своего доминирования и лидерства в глобальном плане не существует архетипа цивилизации в принципе.
Другим обстоятельством, какое необходимым образом повлияло на становление этой цивилизации, является более высокий градус индивидуализма, человеческой субъектности, какая сформировалась в ее культуре. Это непосредственно связано с отсутствием традиций в широком плане: создание США было удавшейся попыткой «старой» Европы создания Нового мира (Нового Света). Эта внутренняя революционность самой модели этой цивилизации влияла на практические формы и стереотипы поведения людей – они были свободны от пут и ограничений той же европейской культуры (со всеми негативными проявлениями, конечно же).
Замечательно точным по историческим последствиям было усвоение идей французского (и в целом европейского) Просвещения на практическое формирование политической системы страны. Оформленная в духе самых прогрессивных идей своего времени американская Конституция и другие правовые акты продолжают успешно работать и в сегодняшних обстоятельствах новой мировой реальности. Не скованная ни политическими, ни культурными, ни религиозными, ни мировоззренческими (в узком смысле) традициями и моделями американская цивилизация развязала себе руки, не тратя слишком много времени на борьбу с ветряными мельницами и отжившими стереотипами. Европа, к сожалению, продолжала за все это цепляться, что привело – с цивилизационной точки зрения – уже в XIX веке к кровавым войнам на европейском континенте, не говоря уже о веке XX.
По большому счету цивилизация США – это цивилизация Модерна, которая замешана как раз на прогрессистском устремлении вперед, независимо от конкретной исторической эпохи, какую переживают другие народы и культуры. Об этом говорит и небольшой временной разбег – учреждение государства, строго говоря, начинается с 1776 года, когда Европа уже приближается к Великой Французской революции. Той революции, какая перевернет весь Старый Свет и начнет новую хронологию западной цивилизации, которая не будет отказываться от предшествующего опыта и прошлой культуры, но произведет ментальную и социальную перекодировку своих прежних подходов к идеям развития общества (новые лозунги и принципы его изменения), к созданию проекта нового человека. Эти в прямом смысле революционные изменения покажут, как должны отмирать прежние принципы ограничивающих феодальных отношений и как приспособить к этой реальности предлагаемые параметры морального человека со стороны философии Просвещения.
Для этого нового человека готовится впереди еще вся эпоха наполеоновских войн, смена разных режимов путем революций в Европе, польское восстание, восстание декабристов, военное противостояние между Францией и Германией как пролог будущих мировых войн. Это и была плата за переход от умирающего феодализма к Новому времени, резко расширившему всю идеологическую базу перекодировки и реструктурирования общества и человеческих отношений в новую историческую – и цивилизационную – эпоху.
Казалось бы, Америка в определенной степени повторяла процессы, происходившие в Европе, но это не так. После выигранной борьбы за независимость она сталкивается с внутренними проблемами своего собственного развития, но не с ожидаемой возможной войной за территории, ресурсы и прочее, с чем сталкиваются европейские народы на своем континентальном пятачке с самого начала XIX века (не будем углубляться в историю). Поэтому-то у Америки не было внешних ограничителей своего развития, и она резко перешла из Нового времени в эпоху Модерна, какая для нее наступила гораздо раньше, чем в Европе. Такого рода «забегание вперед» будет свойственно американской цивилизации и в последующей эволюции. Оно, правда, все в большей степени будет порождать особое чувство американцев о своей избранности и предназначенности себя (своего образа жизни, стереотипов поведения, включая ведение бизнеса, своей культуры) для истории всего человечества. Единственным упущением в этой стройной картине становления и развития «американской мечты», осененной принципами свободы, равенства и братства, было не изжитое до самой середины XX века неравноправное положение цветного населения. Да и отсутствие культурной традиции в классическом виде (как определенного рода длительность для большего укоренения в ментальности народа) привело к химерическим образованиям в сфере «искусства для толпы», какую мы именуем массовой. С самого начала XX века вся лучшая поп-культура (от живописи до кинематографа) стала производиться в Америке, и она стала ее мировым центром и, соответственно, законодателем мод.
И еще одна оговорка, на наш взгляд, чрезвычайно важная с точки зрения эпистемологической системы, сложившейся в мыслительных структурах людей американского стиля и образа жизни. Она вовсе не идентична английской. В ней отсутствует важный элемент их национального хронотопа. Не пережив своего Средневековья, Америка не пережила ту онтологическую ситуацию, какая была характерна для прошедших через Средние века других европейских наций – у них нет «возвратного» чувства времени, нет особого отношения к состоявшемуся, уже бывшему (во всех смыслах и проявлениях) положению вещей. Не обладая, не владея по причине его отсутствия, прошлым временем, американцы напрочь лишены и чувства утопизма и представлений о том, что было что-то в прошлые века, что лучше настоящего. Отсутствие прошлого как экзистенциальной данности для всех философских и идеологических построений в американской культуре позволило ее носителям сосредоточить преимущественное внимание на настоящем и – главное – будущем времени.
Схожесть Америки и России может быть и в том, что они представляют собой тип цивилизации, какая легко впускает в себя инокультурные и иноцивилизационные элементы; полиэтничность представляет собой исключительно плодотворную тенденцию для ускоренного и многовекторного развития и человека, и, собственно, культуры, и общества в целом. Но только до тех пор, пока не прекращает действие единство целеполагания и пассионарность развития основного этноса. В случае усталости, нахождения его в фазе надлома, это производит мгновенное – с исторической точки зрения – негативное воздействие на сопутствующие этнические потоки, иные культуры и весь организм государства (цивилизацию). Исключительно сильное на пике своего развития, оно начинает внезапно деградировать, обнаруживать некое увеличение культурных и цивилизационных конфликтов внутри самого себя. Государство (цивилизация) превращается в химеру, и речь на таком этапе развития идет о путях выхода из кризиса, а на деле – о спасении целого.
В такие исторические минуты нет и разговора о цивилизационном доминировании или определении себя в виде лидера всего человечества. Прямо заметим, что такой сценарий был бы наихудшим для всего человечества в данный момент критически важного видоизменения содержания и форм существования мировой цивилизации в целом. Но, скорее всего, именно такой этап своей эволюции переживает американская цивилизация. Ее «пульсар» испускает все меньше живительной энергии, она перестает порождать рациональные и приемлемые для остальных этносов смыслы; она устала от своего лидерства, хотя и продолжает изо всех сил за него цепляться.
[202–207]
1.2. Метафизика любви и ненависти. Феномен вражды и онтологические противоречия между Западом и Россией
При определении существа данной темы, сразу возникает несколько вопросов. Действительно ли это вражда, а не недопонимание, непроясненность позиций, а также, кто является главным движителем этого процесса, кто, собственно, основной субъект этой враждебности? Каково отношение России к Западу на самом деле, как она отвечает на враждебные чувства и интенции? Кто же является виновником таких отношений? К чему это приводило и привело, кто оставался в выигрыше? Не слишком ли резко такого рода определение звучит в современном глобальном мире построения счастливого капиталистического будущего в цифровой обработке, как для Запада, так и для России?
Короче, вопросов очень много, они носят и философский, и ментально-психологический, и исторический характер. Если обратиться к наследию О. Шпенглера, который рискнул поставить диагноз («Закат Европы») состоянию западной цивилизации в начале XX века сразу после завершения всечеловеческой катастрофы в виде первой мировой войны, то и у него мы обнаруживаем явно видимый «западоцентризм» в восприятии мировой цивилизации. И это притом, что объем привлеченного им материала из древнеегипетского, античного, индуистского, китайского, персидского периодов развития человечества чрезвычайно велик. Но вот, что он пишет: «Мы, люди западноевропейской культуры, с нашим историческим чувством являемся исключением, а не правилом. «Всемирная история» – это наша картина мира, а не картина «человечества». Для индуса и грека не существовало картины становящегося мира, и, когда однажды угаснет цивилизация Запада, возможно, никогда уже не появится такая культура и, значит, такой человеческий тип, для которого «всемирная история» была бы столь мощной формой бодрствования»[5]5
Шпенглер О. Закат Европы. Перевод с немецкого, комментарии, вступительная статья К. А. Свасьяна. М., 1993. С. 143–144.
[Закрыть].
И вопрос заключается не в полемической реакции на ключевой момент его рассуждений, связанный с пониманием «становящегося», то есть исторического, мира, какой был зафиксирован в сознании западноевропейской культуры и представлял собой шаг в развитии всего человечества, но в том, что в данный тезис изначально вносится аспект априорного мировоззренческого и ценностного преимущества, каким обладает «западный человек» по сравнению со всеми другими людьми других культур и цивилизаций. За таким подходом скрывается немалый объем исторической практики, освоенной философом, но одновременно формулируется определяемая им на цивилизационном «берегу» позиция, на базе которой будет формироваться ментальность этого человека, существо его политических и экономических взглядов и т. д. в его глобальных построениях. Это то самое «прометейство» западного человека, какое не позволяет ему и думать о том, что рядом с ним, подле него, может появиться другое существо (другая культура/цивилизация), обладающее таким же онтологическим правом на историческую и цивилизационную субъектность именно что всемирного масштаба.
Эта исключительность стала частью культурного генотипа западного типа культуры и избавиться от нее какими-либо теоретическими убеждениями и примерами, доказывающими, что это не так и что рядом возникают и определяются явления, способные не на менее, а, может быть, и более адекватную реакцию на окружающую реальность, чем у западного человека, – невозможно. О реальной смене этого человека иным субъектом в будущей истории человечества сейчас трудно говорить точно, но скорее всего, это будет вариант из двух вероятностей – то ли китаец, то ли индус, но в перспективе ближайшего столетия не исключено, что на горизонте замаячит фигура представителя какой-либо африканской цивилизации, нигерийской, к примеру.
Приведем достаточно обширную цитату из автора «Заката Европы» для разъяснения этого ключевого, неизбытого до сих пор, внутреннего (да и внешнего также!) противоречия между Западом как таковым и остальным миром. Шпенглер пишет: «Когда Платон говорит о человечестве, он имеет в виду эллинов в противоположность варварам. Это полностью соответствует а-историческому стилю античной жизни и мысли и приводит с учетом этой предпосылки к выводам, являющимися правильными и многозначительными для греков. Когда же философствует Кант, скажем, над этическими идеалами, он утверждает значимость своих положений для людей всех типов и времен. Но то, что он констатирует как необходимые формы мышления, есть лишь необходимые формы западного мышления. Уже один взгляд на Аристотеля и его существенно иные результаты должен был бы показать, что здесь налицо саморефлексия не менее ясного, но иначе устроенного ума. Русскому мышлению столь же чужды категории западного мышления, как последнему – категории китайского или греческого. Действительное и безостаточное понимание античных первоглаголов столь же для нас невозможно, как понимание русских и индийских, а для современного китайца или араба с их совершенно иначе устроенным интеллектом философия от Бэкона до Канта не больше, чем курьез»[6]6
Указ. соч. С. 153. В примечании Шпенглер забавно добавляет: «Основная идея дарвинизма представляется истинному русскому столь же нелепой, как основная идея коперниканской системы – истинному арабу».
[Закрыть].
Заметим здесь же, что сходные соображения на этот счет (разность в исходных мыслительных позициях западного и незападного человека) высказывались русским мыслителем Сергеем Аверинцевым. Но вот эта уверенность идеолога западной цивилизации, хотя и отпевающего ее, видящего признаки ее «заката» в том, что именно западным человеком увидена, понята и прочувствована «внутренняя форма» истории, что именно это позволило ему овладеть и «управлять» историей, и не только своего, западного, но всего мира, – остается неколебимой и непреклонной.
Складывается теоретическое (а во многом и практическое) представление и убеждение, что подобный, прометейский, характер развития западной цивилизации и ранее и на современном этапе и является главным продуцирующим механизмом межцивилизационной вражды. И хотя в нашем случае речь будет идти в основном о столкновении (ментально-культурном, естественно) западного и русского типов культур в широком смысле слова, переходящим в цивилизационное противостояние, но устаревшая модель патерналистского поведения Запада по отношению ко всему остальному миру не изжита до сих пор, хотя громадное количество факторов реальной экономической, политической и культурной жизни говорит нам о том, что он, Запад, с трудом удерживает свои прежние позиции. И не в том дело, что эти позиции являются неверными с точки зрения их исторического и культурного содержания, но Запад за последние 50 с небольшим лет умудрился, став реальным властелином мира после распада СССР, выхолостить все позитивные и движущие начала своей цивилизации.
Он отказался защищать и сохранять основные скрепы этой цивилизации – христианство, христианскую мораль, прежние формы культуры, традиционные отношения между людьми (семья, воспитание детей); вместо нормальной экономики он предложил модель спекулятивного развития экономических систем, при которых богатые становятся все более богатыми, хотя в этом богатстве гнездится момент явной неопределенности, так как сама система может одномоментно рухнуть, похоронив под своими обломками все богатства, состоящие в основном из ценных бумаг, акций (то есть разрисованной и особым образом украшенной бумаги), за которыми в большинстве случаев не стоит никакого реального производства и воплощенного в конкретные предметы труда человека. Богатство, как и нищета, стали виртуальными, призрачными, и весь мир, какой подготовил себе Запад, превратился в мир торжества «копии копий» – симулякров, готовых исчезнуть с такой же быстротой, с какой они появились на свет.
Количество пустых пространств, какие гнездятся под ногами человека западной цивилизации так велико, а мир из-за этого стал так неустойчиво равновесен, что в любой момент Запад может рухнуть, погребя под собой и другие цивилизации. Игнорирование Западом иных форм человеческой цивилизации, обладающих как бы правом на всемирную интегративность – очевидна. Если предположить, что если внезапно появятся на Земле представители другой внеземной цивилизации, то с точки зрения Запада, предъявить ей как высшие и главные достижения землян можно и исключительно только то, что произведено и достигнуто западной культурой.
Разумеется – и это ответ возможным оппонентам – у многих величайших умов Запада мы обнаружим более широкое и более универсальное понимание и культуры и общечеловеческих целей и задач, но расхожей, практической ментальностью западного человека стала изначальная уверенность в своей правоте и торжестве своих идей перед всеми другими. Однако, всего лишь беглый взгляд на всемирную историю XX века, и перед нами возникает никем не отменяемая вина Запада в целом в развязывании самых страшных и кровопролитных войн в истории человечества; перед нами возникает порожденный именно в лоне западной идеологии (пусть и в ее тупиковом ответвлении) призрак массового (намного превышающих масштабы древнеегипетских и персидских казней захваченных врагов) умервщления людей других национальностей и культур всего лишь по признаку их происхождения, и не противников с оружием в руках, а в основном беспомощных стариков, женщин и детей (Холокост как воплощение этой крайней линии западного индивидуализма и эгоизма).
В принципе Западу до сих пор нечем оплатить этот счет, выставленной ему историей. И никакие попытки перенести платеж на других участников этой исторической трагедии (Гитлера, Сталина) не могут отменить этой онтологической драмы Запада перед лицом собственной нравственной и духовной катастрофы. Психологический разрыв между декларируемыми идеалами и исторической практикой привел к эффекту фрейдовского переноса Западом своей вины на другие народы (Россию, в основном). И, что носит особо кощунственный характер, – приписывание именно себе победы над злом.
Невозможно отговориться в духе дешевого популизма и при помощи контролируемых СМИ, что, мол, это все совершил Гитлер со товарищи, что эти выродки и прочее человеческое отребье произвели ужасные преступления второй мировой войны. Но как быть с тем, что Европа практически не оказала никакого сопротивления Германии при оккупации Чехословакии, аншлюсе Австрии, как она не просто отдалась Гитлеру, а просто легла перед ним, в дальнейшем на собственных заводах производя то, что бросалось немцами в топку войны, прежде всего с Россией, и лишь в самом конце столкновения с войсками союзников? Но нас, собственно не интересуют конкретные политические и геополитические аспекты этой проблемы. Нас волнует метафизическая эволюция Запада, который смог – был, по сути, готов к этому – породить фашизм и его идеологию. Не забудем, что все это происходило, вероятно, на самой культурно усложненной площадке западной культуры (немецкой), какая без устали генерировала на протяжении ряда столетий философские, культурные, научные ценности высшего порядка, выступая в известной степени как квинтэссенция европейской культуры. Эту культуру никто и никак не отменял, но цивилизация, созданная на ее базе, обернулась миру своей страшной стороной. Те самые экзистенциалы прометейства и фаустианства, которые Запад развивал в себе на протяжении целого тысячелетия, выродились в национальный эгоизм отдельных народов и попустительство самым безумным и страшным инстинктам человеческой природы.
