Текст книги "Бумеранг на один бросок"

Автор книги: Евгений Филенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

6. Внезапная тетушка

Мы с удивительной великаншей остались на веранде – два этаких долдона.

– А ты вот так умеешь? – вдруг спросила она и замысловато переплела руки.

– Чего тут уметь? – приглядевшись, удивился я. И со второй попытки сделал то же самое.

– Чего, чего, – передразнила тетя Оля. – А того, что на этой планете на сей фокус способны только мы с тобой.

– Почему?!

– Кости рук у нас так устроены, – сказала она.

Я пожал плечами: устроены так устроены, чего голову ломать!

Тетя Оля, прищурившись, посмотрела на меня сверху вниз. Теперь она уже не казалась мне такой уродиной, как вначале. Просто к ее лицу нужно было привыкнуть, приглядеться. И тогда впечатление резко менялось. Собственно, у меня оно уже изменилось.

– Знаешь что? – продолжала она. – А я ведь есть хочу! Я ведь досюда через пол-Европы пробиралась! Имеется тут у вас какой-нибудь огород?

– Ага, – сказал я.

– Не «ага», а «разумеется, сударыня», – строго поправила она. – Тебе не в лом будет утащить с кухни немного хлебца?

– Угу, – сказал я.

– Отлуплю! – пригрозила она.

Мне было не в лом, и я сбегал на кухню за хлебом, а заодно прихватил немного масла в масленке и солонку – кто знает, что взбредет этой новоявленной тетушке в голову! Проходя мимо веранды, я видел, как дядя Костя что-то внушал маме, помогая себе экономными жестами, от которых по гостиной гулял ветерок, а мамуля молча слушала его, подперев щеку, а вот слов его было не разобрать, как ни старайся.

– Веди на огород, – сказала тетя Оля, по-хозяйски беря меня за руку. – Мама не станет ругаться, если мы стырим парочку огурцов и помидоров?

– Не-а, – сказал я.

– Ты как, прикидываешься лопухом или лопух и есть?! – рявкнула она. – Отвечай развернутыми фразами: дескать, полагаю, что не станет…

– Ладно, – сказал я.

– Не ладно, а «хорошо», горе луковое.

Мы обогнули дом и попали на мамины грядки. Тетя Оля сразу же сорвала самый красный помидор и отдала мне, а себе нашла самый большой. Мы вымыли их под ржавым рукомойником с пипкой, синхронно посолили, надкусили и моментально обляпались в одних и тех же местах.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала тетя Оля, утираясь сорванным листиком.

– О чем?

– Ты думаешь – ты и говори.

– Еще чего! – возмутился я. – Вдруг я какую-нибудь глупость думаю! Стану я ее вслух говорить…

– Пока что ничего умного ты и так не сказал. А вот когда начнешь выражать свои мысли вслух, авось и обогатишь свою речь. У тебя же на лице все написано, малыш!

Малыш… Пожалуй, она была единственная, в чьих устах такое обращение не звучало аллегорически.

– Но ведь это же вы сказали, что знаете, – упирался я.

– Конечно, знаю!

– А если я думаю о чем-то другом?

– Давай играть честно, – сказала она. – Согласен?

– Угу…

– Не «угу», а «ау-ау, та'ат!»[6]6
  Да, сударыня (англ.) – обращение младшего по званию к офицеру женского пола на флоте.


[Закрыть]

– Чего-о?!

– Не обращай внимания… Если я угадаю, то вот что: поцелуешь меня в щеку.

– А если не угадаете?

– Тогда я везу тебя на закорках вокруг дома.

– Вам меня не поднять!

– Ха! – воскликнула она. – Малыш… К тому же, я ничем не рискую.

– Ну-ну, – сказал я.

– Так вот: когда мы уделались помидорками, ты подумал, что уж кто-то, а эта здоровенная халда – определенно твоя родная тетя… – Я вспыхнул, как упомянутый помидор. – Ну что? Я права? Давай целуй, оболтус!

«Обуолтус»… Это звучало забавно и волнующе.

Ее бронзовая щека приблизилась к моему лицу. Я увидел серебристый пушок возле уха, крохотную сережку с синим камушком в ухе и короткую пепельную прядку за ухом. Я услышал запах ее духов… Внутри моей башки взорвался фейерверк. Я зажмурился, качнулся вперед и ощутил своими губами ее горячую упругую кожу. Мне было безразлично, угадала она или нет: я все равно сделал бы это. Хотя, конечно, она угадала. Сердце оборвалось и рухнуло куда-то в желудок. Не было никаких сил убрать губы от ее щеки. Никогда еще со мной не приключалось ничего подобного.

– Но я не твоя родная тетя, – сказала она, отстраняясь и отправляя в рот остатки помидора. – Увы! Хотя… – Она задумчиво облизала пальцы. – В этом мире у тебя нет никого ближе по крови, чем я.

– Вот еще! – возразил я, все еще немного оглушенный новизной впечатлений. – У меня есть мама.

– Конечно, есть.

– У меня, наверное, есть отец…

– Несомненно! И ты, наверное, подумал, что Консул – твой папочка?

«Куонсул»… Я едва сдержался, чтобы не передразнить ее. А вместо этого быстро переспросил:

– Кто-кто?!

– Мм-м… дядя Костя.

«Куостя»… Тоже не подарок.

– Видишь ли, «Консул» – это его прозвище в Галактике… Нет, он и взаправду просто старинный мамин друг. Ты разочарован? Не лги же мне, несносный ребенок!

– Ну… если бы он был моим отцом, я… я… Такой отец все равно лучше, чем никакого.

– Браво! – воскликнула она и взъерошила мне макушку. – Я передам Консулу твои слова, чтобы он не задирал нос! Как это ты выразился: лучше фиговый отец, хотя бы даже и такой, чем никакого… Он, правда, и не задирает, но крутизна из него порой так и прет, помимо воли и желания. А тебе очень не хватает отца?

– По правде сказать… нет. Еще вчера я даже не задумывался об этом.

– А теперь задумался? И что решил?

– Еще месяц назад я жил в Алегрии, учился в колледже, – сказал я. – Само собой, я не против, чтобы у меня был отец. Но друзей мне не хватает больше…

– Это как раз поправимо, – промолвила она. – Ты, по крайней мере, знаешь, где остались твои друзья. Значит, всегда можешь туда вернуться.

– Вернуться, как же! – проворчал я.

– А вот что касается твоего отца, то где он, кто он – не знает никто.

– Мама знает, – предположил я.

– Ты будешь удивлен, – заметила она, – но этого не знает даже твоя мама.

– Так не бывает!

– Еще и не так бывает… Послушай, малыш, а чердак у вас в доме есть?

– Угу.

– Не «угу», a «oui, mademoiselle».[7]7
  Да, барышня (франц.).


[Закрыть] Обожаю чердаки! Паутина, сундуки, старые игрушки… м-мм! Клёво! – Она даже зажмурилась. – А нельзя ли мне к вам на чердак?

– Там же ничего интересного, – сказал я с сомнением.

– Это для тебя ничего, – возразила она. – А я уж найду.

И мы полезли на чердак.

Попасть туда можно было двумя способами: со второго этажа по винтовой лестнице и с улицы – по приставной. Нет нужды объяснять, что мы воспользовались последним способом. «Привидения есть?» – деловито осведомилась тетя Оля. «Н-нет… не знаю», – сказал я. «А ты боишься привидений?» – «Чего их бояться…» – «Привидения для того и существуют, чтобы их боялись. Пугать – их основная функция. Или, если угодно, предначертание. Это все равно как если бы я спросила, ешь ли ты помидоры, а ты бы отреагировал в том смысле, что, мол, чего их есть?.. Тэ-э-эк-с, посмотрим. Дом старый, добротный. Построен из хорошего натурального камня, обшит деревом – в декоративных целях. Дерево – какая-то разновидность дуба… Должны, должны быть гости…» – «Почему – гости?» – «Игра слов. Во-первых, все мы гости на белом свете. А такие, как Консул или, к примеру, я – гости даже в собственном доме. Привидения же, говоря фигурально, на этом свете загостились. Во-вторых, есть очень созвучное английское слово „ghost“…» – «Я знаю». – «…и ни один нормальный звездоход в рейсе не помянет нечисть и потусторонние силы иначе, как используя эвфемизмы. Не то жди – непременно заведется какая-нибудь дрянь, ищи потом в окрестных мирах живого священника со святой водой!» Она смерила взглядом лестницу, поплевала на ладошки и полезла первой, не переставая разглагольствовать. «Однажды на „Кракене“… это такой галактический стационар, ты, наверное, не знаешь… галактический стационар – это такое большое искусственное поселение в открытом космосе, вроде научного городка… появился второй субнавигатор, непроходимо отвязный тип, храбрый до неприличия, а я была третьим субом. Это уж я потом поняла, что чрезмерная отвага вовсе не достоинство, а клинический симптом, нарушение базовых психологических реакций… И вот он, этот храбрец, чертыхался через слово, а первому субнавигатору как-то сказал в том смысле, что, мол, чего это вы всегда так тихо ко мне подкрадываетесь, ровно привидение, я ведь и напугаться могу! Ну, это я излагаю своими словами, у него смешнее прозвучало… Первый суб от такого неподобства дара речи лишился, а я, дура глупая, только захихикала. Нравился он мне, что греха таить, дело прошлое… Ты меня слушаешь, племянничек?» Я честно пытался. Но в данный момент я карабкался по лестнице за ней следом, и ее бронзовые ноги были в нескольких сантиметрах от моего лица. Можно было рассмотреть каждую трещинку на ее сандалиях, каждую пушинку и каждую царапинку на ее икрах, нежную, почти не тронутую загаром кожу в ямках под коленками… а когда я задирал голову, то мог увидеть ее трусики. Узкую полоску белой паутинчатой материи, утонувшую между двумя полушариями, которые жили своей очень активной жизнью внутри распахнувшегося парашютным куполом платья… Так что весь я обратился в зрение, а все остальные органы чувств попросту на время отключились. Только и сумел я, что промычать в очередной раз свое «угу».

Я мог только мечтать о том, чтобы чердачная дверь оказалась закрыта, и нам пришлось бы одолеть этот головокружительный путь еще раз – в обратном направлении.

Но чердачная дверь никогда не запиралась. Глупо навешивать замки, имея в доме такую любопытную и деятельную тварь, как Читралекха.

«Свет здесь, конечно же, не предусмотрен», – проворчала тетушка, шаря вокруг себя и опрокидывая какие-то пыльные коробки и ветхие ящики. И тотчас же вспыхнул свет, теплый и очень слабый. «Уой… Кресло! – выдохнула тетя Оля с восторгом. – Да не простое, а качалка… Всю жизнь мечтала о такой!.. Бабушкино, наверное?» – «Это…» – начал было я и замолчал. Откуда мне было знать, кому в стародавние времена принадлежало это плетеное кресло с выгнутыми салазками вместо ножек. Тетушка с размаху плюхнулась в него и едва не опрокинулась вверх тормашками. Ее бесконечной длины ноги взмыли под крышу. У меня пресеклось дыхание. «Уой… О-бо-жа-ю!» – произнесла она удовлетворенно. Кресло стонало под нею. Я нашарил позади себя какой-то сундук и поспешно сел, потому что конечности отказывались служить. «Так вот, продолжаю дозволенные речи… Однажды после вахты он, то есть упомянутый второй суб, находит меня, глаза красные, как у белого кролика, сам, впрочем, отнюдь не белый, а зеленый… и спрашивает, мол, не было ли у меня какой нужды прошлой ночью бродить по восточному переходу, завернувшись в белую простыню. Челюсть моя отпала, и он сам снял поставленный вопрос, как идиотский, но озабоченности явно не утратил. Спустя какое-то время я заметила, что он достает тем же вопросом старшего инженера, тоже даму приятную во всех отношениях, и точно гак же немедленно все заминает на корню. Оказывается, всякий раз, когда он стоит вахту на центральном посту в одиночестве, видится ему за спиной некая леди в белом, что является чаще из восточного коридора, реже – из западного, но, заметь, никогда из центрального. А стоит бедняге обернуться – и нет ничего. Тогда уж и у меня сам собой родился вопрос: каким же конкретно органом восприятия он обнаруживает ее присутствие, если находится к входу на пост спиной, с учетом того обстоятельства, что глаз на затылке у него не имеется. А парень делается совсем плох и деморализован. Вот он уже принимает успокоительное. Вот он уже на приеме у медика. Вот он уже просит меня стоять вахту с ним вместе, за что впоследствии, по прибытии в пункт назначения – кажется, это была система Шератан… или федеральный форпост Шедар… определенно что-то шипящее… – вот там-то он всемерно меня отблагодарит. Я же, будучи по молодости особой крайне любопытной, вполне созрела, чтобы посмотреть на живое, с позволения сказать, привидение собственными глазами… А вот интересно, что в этом сундуке под тобой? Вдруг старый мамин скафандр с регалиями Звездного Патруля! Или чей-то скелет!..» Мне было положительно наплевать, что хранилось в сундуке под моим задом. Я сидел перед ней, уставясь на ее круглые коленки, краснел, бледнел, шел пятнами, потел и не мог собраться с мыслями. Мне хотелось одновременно нескольких вещей. Во-первых, немедленно уйти отсюда, чтобы не выглядеть таким круглым дуралеем и дальше. Во-вторых, чтобы ушла она со своими коленками, ногами, руками… духами. В-третьих, чтобы я не уходил, чтобы она не уходила, а вместо этого избавилась бы от своего платья в дурацкий горошек, которое все равно ничего толком не скрывало. Единственное, что мне сейчас было по-настоящему интересно, так это как она устроена под этим платьем.

В довершение ко всему, в моем затуманенном сознании неоновой вывеской вспыхнула мысль: «Когда я вырасту, она станет моей женой!..»

– Эй! – тетя Оля пощелкала пальцами у меня перед носом.

– Что? – встрепенулся я.

– Ты знаешь, какое прозвище было у твоей мамочки в Звездном Патруле?

– Нет. Я… я даже не знал, что она была «патрульником».

– Восхитительно! И так похоже на нашу Елену Прекрасную… Титания – вот как ее называли. И если кто-то думает, что в честь сказочной королевы эльфов, то трагически заблуждается.

– Не думал, что у юфмангов когда-то была королева! – фыркнул я. – Даже сказочная! С их-то замшелым патриархатом…

– Что, историю Великого Разделения уже преподают в школах?!

– Угу… Да, сударыня, – поправился я и хихикнул.

– А Шекспира?

– Конечно!

– Но уж никак не «Сон в летнюю ночь»… Так вот, малыш, Титания была супругой Оберона, а он был королем наших эльфов, из наших сказок, и к юфмангам они не имеют почти никакого касательства. То есть, разумеется, имеют, но находятся в том же соответствии, что мифические драконы и вполне реальные неодинозавры. Если уж на то пошло, то юфманги вообще гномы, а не эльфы!.. В нашем случае действовала нелинейная ассоциативная цепь: имелся в виду одноименный третий спутник планеты Уран… диаметр… диаметр… черт, не помню уже ни шиша… примерно тысяча шестьсот километров, масса – три с половиной квинтиллиона тонн, среднее расстояние от поверхности планеты – четыреста тридцать шесть тысяч километров, период обращения вокруг Урана – без малого девять земных дней, что совпадает с периодом обращения вокруг собственной оси, из чего следует что?

– А… что?..

– Нет, астрономию ты в своем колледже явно прогуливал. Из этого следует, что у Титании, как и у Луны, есть своя невидимая с поверхности главной планеты сторона, с которой связана старая неприятная история. В двадцать четвертом году о поверхность Титании разбился пассажирский трамп. Отказала автоматика наведения, выдала ошибочный курс. Такое раньше бывало… Погибло триста человек – весь сменный персонал местной станции слежения. Перед тем, как связь прервалась, первый навигатор трампа Билл Сми мрачно пошутил: «Не знал, что окажусь капитаном „Титаника“!» – «А на что ты рассчитывал, с такой фамилией?» – подыграл ему напоследок оператор связи. Билл оценил шутку, засмеялся… и все кончилось.

– Не понял прикола, – сказал я.

– Это потому что ты неграмотный и нелюбопытный.

«Что верно, то верно», – вынужден был мысленно согласиться я.

– Был такой океанский лайнер «Титаник»…

– Про это я слыхал.

– А его капитана звали Эдвард Джон Смит.

– Теперь понятно… Но мама-то при чем?

– А при том, что сколько она разбила мужских сердец, знает один Господь. Не триста, конечно, но не намного меньше, поверь мне. И даже Консул, олицетворение железной выдержки и неподдельной отваги… да и ловелас порядочный… и его, ходят легенды, во время оно не минула чаша сия. Кроме того, спутник Урана в естественном своем виде представляет холодную глыбу камня пополам со льдом. И если бы ты встретил свою маму в пике формы, то. согласился бы, что именно из перечисленных ингредиентов она и состоит, с явным преобладанием самого морозного льда, какой только можно себе вообразить. Так что никак иначе твою маму было не назвать, кроме как Титанией…

– Но ведь у нее в этом самом Патруле… все получалось?

– Получалось? – оживленно переспросила тетя Оля. – Уой, насмешил! Да она была одним из лучших командоров во всей человеческой Галактике! Еще немного – и она вошла бы в фольклор, как тот же Консул, а он-то как раз вошел, и стал его неотъемлемым персонажем, и о нем рассказывают легенды и травят анекдоты приблизительно в равной дозе.

– Почему же тогда она все бросила и ушла?

– Да потому что появился ты, глупый.

– Допустим. Но почему тогда она пряталась и хотела спрятать меня?

– Боялась, что тебя отнимут, – просто сказала тетя Оля. Я не успел сформулировать следующий естественный вопрос: кому и зачем я понадобился в монопольное владение… тоже мне, сокровище!.. как она продолжила в том же беззаботном тоне: – Теперь-то уже все позади. Если Консул вмешался – считай, что ваш дом огородили крепостной стеной, выставили дозоры и пустили боевые машины шагать по периметру. Для начала, он не слишком-то любит все эти дела…

– Какие дела? – все же ухитрился вклиниться я.

– Всякие эти… оборонные проекты. Потом, он до сих пор очень и очень неплохо относится к Титании. Ему осталось только уговорить ее принять его помощь. Леночка… твоя мама может думать о себе все, что угодно, но без влиятельных друзей ее в покое не оставят. То, что она обратилась к нему, – самое умное, что она сделала за последние двенадцать лет.

– Маму довольно трудно уговорить, – заметил я.

– Он и не таких уговаривал, – пожала плечами тетя Оля. – Ты его как-нибудь порасспроси, он тебе порасскажет. Я со своими байками по сравнению с ним – жалкая курортная анекдотчица.

«Ничего, – подумал я почти спокойно, насколько это понятие было применимо к моему отравленному тестостероном мыслительному аппарату. – Я скоро вырасту. Еще до того, как ты состаришься. Я успею». На более здравые рассуждения меня уже не хватало. Мне и в голову тогда не приходило, что у нее прямо сейчас мог быть абсолютно другой мужчина. Что у нее могли быть дети. И, может быть, даже моих лет. И что уже поэтому в ее глазах я навсегда останусь обычным переростком-несмышленышем.

Похоже, я влюбился в некрасивую гнусавую женщину, которая годилась мне в тети и по возрасту вполне могла быть моей матерью. Поздравьте меня с такой радостью.

– Так вуот, возвращаясь к нашей леди в биелом… – сказала она.

Но тут нас позвали за стол.

7. Точки над «и»

Мы явились с чердака по внутренней лестнице, чем всех привели в замешательство. Хотя, по правде сказать, мы лишь добавили им стресса. Мама сидела прямо, будто аршин проглотила. Она была бледна, как лунный свет, лишь губы выделялись на помертвевшем лице двумя алыми кляксами. Дядя же Костя, напротив, спиной был согбен, ликом темен, мрачен и напряжен. Между его кулаками валялись осколки фарфоровой чашки, которую он, по всей видимости, раздавил в пылу полемики. При виде тети Оли, что от уха до уха сияла самой лучезарной улыбкой, какую только способно вместить человеческое лицо, на его пасмурную физиономию тоже невольно наползло некое подобие добродушия. Вслух же он строго осведомился:

– Ольга, ты опять хулиганишь?

– Ну разве что чуть-чуть, – хихикнула великанша. – Леночка, твой птенчик такой смешнуой! Я просто влюбилась в него…

От этих ни к чему не обязывающих слов сердце мое сладко екнуло. Я обогнул стол и сел на свободный стул рядом с мамой и напротив тети Оли, которая подтащила пустовавшее кресло и взгромоздилась в него с ногами. Поймав мой ошалелый взгляд, она скорчила мне потешную гримаску.

– Так, – сипло сказал дядя Костя и шумно прочистил горло. – Сева… Мы с твоей мамой все обсудили и решили расставить все точки над «и». В конце концов, ты уже довольно большой мальчик и все поймешь. Ну, почти все.

– Кругом только и твердят: большой, большой… – проворчал я.

– Помолчи, – сказал дядя Костя. – Большой – это значит крупный, а не взрослый. Когда мне захочется выслушать твое мнение и ответить на вопросы, я дам тебе знак.

– Oui, monseigneur,[8]8
  Да, Ваше Преосвященство (франц.).


[Закрыть] – смиренно произнес я.

– Ольга, – сказал дядя Костя укоризненно.

– Чуть что, сразу Ольга! – с готовностью парировала та, и теперь уже на мамино лицо нашла тень озабоченности.

– Так, – повторил дядя Костя звучным баритоном. – Нужно как-то начать излагать эту длинную историю… Лена, у тебя есть что-нибудь выпить?

– Водка, вино, пиво, – сказала мама.

– Выноси все.

Мама ушла на кухню, а дядя Костя посмотрел на тетю Олю совершенно неподобающим его стати затравленным взглядом и спросил:

– Чего вы там делали, на чердаке?

– Цаловались да обнимались! – объявила моя прекрасная великанша и захохотала.

Дядя Костя переместил взор на меня, и я, в сотый уже раз за день залившись краской, поспешно ответил:

– Тетя Оля рассказывала мне историю про привидение.

– Помнишь тот случай с Диомидовым, на «Кракене» в сто тридцать девятом? – спросила тетушка.

– А-а, – протянул дядя Костя. – Мне, кстати, так и не доложили, чем закончилось.

– Мне тоже, – буркнул я.

– Все потому, что Шахразаде никак не дают закончить дозволенные речи, – кротко заметила великанша. – Все перебивают…

Мама вернулась, катя перед собой столик с бутылками, бокалами и огородной зеленью в маленькой корзинке.

– Мне вино, – сказала тетя Оля. – Что это? «Шато Бомон» урожая сто тридцатого года? Уой… о-бо-жа-ю! А это зачем?! Кто здесь трескает эти луковицы?

– Я трескаю, – промолвил я застенчиво.

– Ну и вкусы же у некоторых…

– Все пиво мне, – сказал дядя Костя. – И всю водку. А сами пейте что хотите.

– Ты ставишь нас перед трудным выбором, – с иронией произнесла мама.

Дядя Костя налил себе полный бокал водки (тетушка следила за ним с ужасом и восторгом, а мама – просто с ужасом). Затем он смерил меня оценивающим взглядом, набулькал в пустой бокал вина до половины и подтолкнул в мою сторону. Я посмотрел на маму. Теперь ее лицо сделалось обреченным.

– Не люблю вино, – сказал я.

– Я тоже, – проговорил он, в три глотка опустошил свою емкость и зажмурился.

Тетя Оля крякнула и наморщила нос.

– А я плу-оддера-а-а узнаю-у-у по походки-и-и, – пропела она непонятную фразу.

Дядя Костя не глядя нашарил в вазе перед собой лимон, подкатил к себе, так же наощупь ухватил нож и двумя ударами развалил плод на четыре доли, каждую из которых с незначительными интервалами отправил в рот вместе с кожурой.

– Не вздумай повторять за мной, приятель, – сказал он невнятно.

Я закрыл глаза и сделал глоток. Вино пахло дубовой пробкой и ею же отдавало на вкус. Кроме того, оно показалось мне неприятно теплым и вяжущим, словно его делали из недозрелого винограда.

– Сева, – сказала мама. К своему бокалу она даже не притронулась. – Нужно тебе знать, что ты мой сын, но я тебя не рожала.

– Угу, – сказал я, больше занятый новизной ощущений.

– Ты мне не родной сын, – продолжала мама. – Я тебя нашла.

– В капусте? – уточнил я.

– В капсуле, – ответила мама.

– Даже созвучно, – ввернула тетя Оля и одобряюще улыбнулась мне.

– Не родной? – переспросил я, и до меня наконец дошел смысл ее слов.

Все молчали и глядели на меня. А я все еще не понимал, какой реакции они от меня ожидают.

– И что? – осторожно спросил я. – Ты хочешь меня отдать? Этим… родным и близким? Мне что, придется уйти от тебя?

– Да нет же, дурачок, – сказала мама и вдруг заплакала. Второй раз за последние дни.

– Ленка, перестань! – сказала тетя Оля. – Это тебе не идет. А ты, – обратилась она ко мне, – тоже не говори ерунды. Ты просто не понимаешь…

– Он все правильно понимает, – заступился за меня дядя Костя. – Это только в мыльных операх герой от таких слов вначале падает в обморок, а потом бьет посуду и уходит в горы. У парня здоровая, устойчивая психика. Первый удар он принял достойно, дай бог каждому…

– А что, будут еще удары? – спросил я, глуповато ухмыляясь.

– А то! – сказал Консул.

«Ладно, – подумал я. – Важное дело – родной, не родной… Это все генетика. Хромосомы всякие дурацкие… Главное – никто меня у мамы не заберет. Хорошо бы еще вернуться в колледж. Все остальное – ботва. И если другие обещанные „удары“ окажутся той же силы, то чихать я на них хотел. Ну чем они еще могут меня ударить? Наверное, сейчас мне расскажут про настоящих родителей. Приоткроют тайну личности. Что же, у меня, как было сказано, устойчивая психика. Я готов».

– Я готов, – сказал я и шумно отхлебнул из своего бокала.

Мама вытерла слезы, высморкалась и продолжала:

– В сто тридцать шестом году, пятого октября по земному летоисчислению, во время патрулирования на окраинах звездной системы Горгонея Терция, мы получили сигнал бедствия.

– Горгонея Терция, она же ро Персея, – пробормотала под нос тетя Оля. – Красная полупеременная, расстояние до Солнца девяносто парсеков, обитаемых миров нет и быть не может…

– Мы тоже удивились, – кивнула мама, – потому что точно знали, что никого из членов Галактического Братства там нет. А патрулировали потому лишь, что Горгонея Терция попадала на периферию одного из октантов…

– Что такое «октант»? – перебил я.

– Условно говоря, это часть куба, образуемая пересечением трех плоскостей, рассекающих его на равные объемы. Один из восьми маленьких одинаковых кубиков внутри одного большого. Ну, это между нами, патрульниками…

– И между нами, навигаторами, – сказала тетя Оля.

– И между нами, плоддерами, – проворчал дядя Костя. – Еще есть такое созвездие и такой старинный угломерный инструмент. Лена, если ты хочешь закончить свою историю до темноты, излагай ее языком, доступным четырнадцатилетнему подростку.

– Я постараюсь, – промолвила мама. – То есть, делать там было особенно нечего, и мы развлекались как умели. Я, например, научилась раскладывать пасьянс «пирамида Тутанхамона»… Сигнал бедствия передавался в двух диапазонах – в стандартном для Братства гравидиапазоне и еще в одном, которым никто и никогда не пользовался. Вернее, мы так думали, потому что ничего тогда не знали… Дело в том, что у Горгонеи вообще нет планет, а есть три концентрических пояса астероидов. Разнокалиберная щебенка, нанесенная блуждающими потоками со всей Галактики. И, как видно, чей-то корабль угораздило выброситься из экзометрии в субсвет внутри этой свалки. Ну, свалка-то свалка, а смотрится красиво… со стороны. Гигантские, размытые, подсвеченные красным светилом кольца. Как наш Сатурн, только в тысячу раз грандиознее, и кольца эти лежат в разных плоскостях… Мы вызывали терпящий бедствие корабль, но он не отвечал и просто продолжал слать свои сигналы – наш… чужой… наш… чужой… Мы уже готовились нырнуть в этот каменный ад, рискнуть хрупкими девичьими шейками…

– Почему девичьими? – спросил я.

– Потому что весь наш экипаж состоял из девушек.

– Амазонки, – сказал дядя Костя со странным выражением лица.

– Зачем из девушек? – снова спросил я.

– Ну… мы так решили. Сейчас это несущественно… Так вот, мы уже маневрировали в плоскости внешнего кольца, когда оттуда центробежной силой начало выносить обломки корабля. Может быть, даже нескольких кораблей или стационара – потому что обломков было много, и они были громадные. С одного из фрагментов корпуса шел «наш» сигнал, но в живых там определенно никого не оставалось. А немного погодя выбросило кассету спасательных капсул, не успевших расцепиться. Хотя, может быть, просто некому было дать команду на расцепление. Маяк одной из капсул подавал «чужой» сигнал.

– Это был наш корабль? – вклинился я. – Земной?

– Мы решили, что наш, хотя, повторяю, здесь не могло быть наших кораблей, а тем более стационаров. Это могли быть какие-нибудь аутсайдеры с частными поисковыми миссиями – хотя что здесь было искать, кроме камней? Разве что какие-нибудь артефакты… Собственно говоря, ответ дали бы капсулы, потому что в них могли находиться уцелевшие члены экипажа. И мы стали ловить эту кассету.

– Поймали?

– Глупый вопрос, – сказала тетя Оля. – Это была их работа!

– Конечно, поймали, – сказала мама. – Капсул было тридцать две, и почти все они были пустыми. Во всяком случае, те, что были во внешнем слое. Но скоро мы добрались до внутренних слоев, и там стали попадаться… не пустые. – Она поднесла бокал к губам и сделала большой глоток. Лицо ее было неподвижным. – Там были мертвые дети.