Текст книги "Стена над Бездной (СИ)"

Автор книги: Евгений Токтаев

Соавторы: Андрей Шитяков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Нет, в отношении Ишкандара так вести себя не следует. Хотя, по слухам, царь экуэша особенно благоволит к тем купцам, что сгибаются перед ним пониже, и охотно воспринимают порядки, установленные для торговли в этом новом городе пришельцев, уже притягивающем не меньше торгового люда, чем Цор. Пусть их. Нитбалу должен говорить с царём, не унижая своего достоинства. Поэтому его свиту и составили шесть кораблей с большим отрядом воинов.

Три из них прежде принадлежали Ишкандару. Нитбалу долго размышлял, стоит ли брать их. Как отреагирует царь? Придёт в ярость, схватится за меч? Купец был наслышан, что царь весьма вспыльчив, однако Тутии, в гостях у которого Нитбалу и задумал эту встречу, рассказал, что Ишкандар уже не раз продемонстрировал способность держать себя в руках в ситуациях, когда от него ждали вспышки гнева. Царь умён и способен обуздать свои чувства.

Зачем же дразнить его? Тутии поведал так же, что Ишкандар злопамятен. Об этом рассказал ремту Аттал, правда, ему так хотелось как можно сильнее очернить своего обидчика, что он перегнул палку и в результате ему не очень-то поверили. Однако узелок на память завязали.

И всё же Нитбалу решил пройти по лезвию ножа, ибо только так можно в полной мере познать, что за человек этот царь пришельцев. Если же такая игра с огнём воспрепятствует достижению цели – что ж, здесь из любого исхода можно извлечь пользу.

Однако в игру вмешался Баал-Хаддат.

В последние десять лет, благодаря успехам ремту, неоднократно поколотивших прежде непобедимые флоты городов побережья, кинаххи заимствовали некоторые их придумки (до воцарения Менхеперра, любителя ладей, бытовал иной порядок вещей). Одной из них была стрелковая надстройка, дававшая преимущество лучникам-ремту в морском бою. Кинаххи теперь ставили такую на все свои корабли. Поставили и на захваченные ладьи экуэша, отчего у тех пострадала остойчивость. При малейшем усилении волнения моря приходилось править к спасительному берегу.

Вот и теперь некстати разыгравшаяся буря вынудила Нитбалу высадиться. Не дал Хаддат, да будет он милостив, унизить бледномордого (как шептались в Стране Пурпура) пришельца.

По всему видать – Ишкандар с места не сдвинется. Ну и кто в итоге продемонстрировал превосходство?

Что ж, всё это на пользу. И о собеседнике рассказало немало, и воля Благого Господина проявилась явственно. Не желает он унижения чужеземца.

– Ну, быть по сему, – спокойно сказал купец и повернулся к слугам, – сгружайте дары на берег и натяните навесы. Переждём ливень, не хватало ещё явиться к экуэша мокрыми курицами.

Он посмотрел на небо.

– Ишкандар намерен ждать? Пусть подождёт.

* * *

За роскошными носилками, которые покоились на плечах восьми рослых мужей, по виду совсем не финикийцев, а, скорее критян, следовали три десятка хорошо вооружённых воинов и вдвое большее число слуг, нагруженных какими-то тюками.

Купец чуть отодвинул занавеску и погладывал вперёд, стараясь, чтобы его самого не было видно. Его поверенный приветствовал вышедшего навстречу экуэша. Тот был одет, как простой моряк. Даже перевязи с мечом нет.

Ещё при встрече поверенного с царём в городе пришельцев было оговорено, что общаться будут на языке ремту. Нитбалу удивился, когда ему сказали, что Ишкандар свободно владеет этим языком. Ну что ж, так удобно всем. Он, конечно, не знал, как сильно это раздражало Александра, привыкшего к вездесущести эллинского, звучавшего даже при дворе царя царей.

– Долгой жизни и тебе, почтеннейший, – поприветствовал встречавший и слегка наклонил голову, – мы рады приветить тебя.

«Долгой жизни».

Да, похоже, два гиммеля не случайны. Подчёркнутое пренебрежение вежливостью. Они давно здесь, обменивались посольствами с ремту, не могут не знать, как следует приветствовать гостей. Значит вот так. На лице Нитбалу не дрогнул ни единый мускул.

Встречавший больше не проронил ни слова. Купец, не спешивший покидать из носилок, готов был поклясться, что тот улыбается.

Пауза затягивалась.

– О, Благой Господин, одари меня терпением, – прошептал купец, чуть скосив глаза вверх.

Он улыбнулся. Это испытание, затеянное наглецами, не разозлило его. Скорее, насмешило. Они тоже решили пройти по лезвию. Это хорошо. Он любил острые ощущения и с младых лет, несмотря на то, что унаследовал Торговый дом, входивший в ту пору в двадцатку крупнейших в Кинаххи, сам ходил в море, поролся с ветрами и волнами и неоднократно вступал в схватку с пиратами.

«Так не киснет кровь», – говорил домашним.

Нитбалу щёлкнул пальцами. Двое слуг проворно подскочили к носилкам, согнулись в три погибели. Их спины образовали ступени.

Купец сошёл на землю.

Позади встречавшего, воины экуэша, облачённые в дорогие (глаз купца намётан) доспехи, образовали коридор до самого шатра. Нитбалу пробежал глазами по фигуре невежи, скосил взгляд налево, направо и шагнул вперёд.

В этот момент из шатра вышел коренастый светловолосый человек в шафрановом плаще. Он приветливо протянул к купцу руку и улыбнулся.

– Живи вечно, достопочтенный Нитбалу, сын достойнейшего Илирабиха!

Купец тоже улыбнулся.

– Мир тебе, славный Ишкандар, – сказал он на своём родном языке и добавил уже на ремту, – так принято у нас привечать встречного, мы желаем ему мира.

И никаких титулов, никаких «великих царей». Купец пристально следил за реакцией Ишкандара. Тот не изменился в лице, продолжал улыбаться.

– В таком случае мир и тебе, почтенный Нитбалу.

Купец, неспешно, шагом исполненным достоинства, направился к царю. Руки он поднял перед собой на уровень груди, ладонями кверху, показывая свои приветливые и добрые намерения. За ним последовали двое воинов.

Эвмен (именно он был невежей, не поприветствовавшим должным образом важную особу) отметил, что один из этих воинов вооружён египетским луком и гладко выбрит. Ремту. Наёмник? Соглядатай Дома Маат? Всё в одной чаше – и не разбавленное, скорее всего.

Приблизившись так, что их разделяла двойная длина копья (более привычная для кинаххи, чем для экуэша), Нитбалу остановился и сложил ладони на солнечном сплетении.

– Прошу тебя, будь моим гостем, почтеннейший, – сказал царь, – привечаю тебя не во дворце, как следовало бы, согласно твоему достоинству. Но и этот мой скромный дом – твой дом. И всё в нём, что принадлежит мне – твоё.

Он отшагнул в сторону и жестом пригласил купца пройти внутрь.

Нитбалу высвободил правую руку и щёлкнул пальцами.

– Позволь мне, великий государь, выказать тебе глубочайшее почтение и согласно обычаю вежества поднести дары.

Подскочили слуги, развернули у ног хозяина ковёр и сложили на него пару тюков.

Александр отметил, что это даже не тюки, а скорее циновки в которые завёрнуто что-то длинное. И сделаны эти циновки не из простой мешковины. Он учтиво склонил голову, по-своему обыкновению чуть к левому плечу.

– Благодарю тебя, достойнейший. Что это?

Слуги развернули одну из циновок и на свет показались кости. Длинные кости, чуть изогнутые, вычищенные и отбеленные.

Александр, ожидавший увидеть дорогое оружие (ну а какие дары, длинномерные и завёрнутые в циновки ещё ожидать?) выглядел озадаченным.

– Это рёбра, – объяснил Нитбалу, – рёбра зверей аабу и пахема.

– Аабу? – Александр покосился на Эвмена, – это слон?

Архиграмматик еле заметно кивнул.

– А про зверя пахема я слышу впервые, – сказал царь, – что это за зверь? По виду, должен быть не меньше, чем слон.

– Это водяной бык, обитающий в тростниках Хапи, – пояснил купец, – да, он крупный. Поедает траву и имеет довольно мирный нрав, но горе обидевшему его. Рогов или клыков, как у аабу, у пахема нет, но и без них в гневе он вполне способен разрушить немалых размеров ладью.

– Речная лошадь, – шепотом подсказал Эвмен.

Царь коротко кивнул. Теперь он понял, о ком идет речь, ибо этот зверь был описан ещё Геродотом.

– Нам хорошо известны драгоценные слоновьи бивни. Ремесленники по всей Ойкумене любят их. Но я не слышал, чтобы резчики использовали и рёбра этого зверя. Прошу извинить меня, если мой вопрос оскорбит тебя, достойнейший, но скажи, зачем нужны эти кости?

– Они не для украшений, великий государь, – улыбнулся купец.

Объясниться он не спешил. Повисла пауза. Александр готов был поклясться, что, не договаривая, тот испытывает его.

– Египтяне делают из них рога для лёгких эвтитонов, царь – встрял доселе молчавший Протей, стоявший по левую руку от Александра.

Нитбалу слов его не понял, ибо сказано было по-македонски.

– Они похвалялись упругой бронзой, – сказал Александр.

– Они удлиняют концы плеч, там, где упругая бронза будет или слишком тонкой, или недостаточно гибкой. А эта кость – в самый раз. К тому же бронза дорога. Эта кость дешевле.

– И так же не боится сырости? – скептически хмыкнул царь, – да и на вид хрупка.

Протей пожал плечами.

– Вот и посмотрим, – заметил Эвмен.

Александр повернулся к гостю и спросил:

– Хааа[34]34
  «Хааа» – метательная машина любого типа, обобщение.


[Закрыть]?

– Да, великий царь, – поклонился Нитбалу, – ремту делают из этой кости свои луки-хааа. Эти рёбра обработаны, выварены в вине, масле и выдержаны под гнётом. Указом ещё деда Величайшего эту кость запрещено выводить из Та-Кем. Бивни аабу можно, а рёбра нельзя. Хотя немногие понимают их ценность.

– Стало быть, ты нарушаешь запрет?

Купец, продолжавший улыбаться, не ответил. Снова поклонился.

Александр повернулся к Эвмену, спросил по-македонски:

– Слышал о таком запрете?

– Что-то слышал царь.

– Что ж, в таком случае сей дар о многом говорит, красноречивее любых слов.

– Да, царь, – задумчиво проговорил кардиец, не отрывая от купца пристального изучающего взора и добавил еле слышно, – однако и вопросов вызывает немало…

Слуги поднесли хопеши и прямые мечи-селкиты, но Александр взглянул на них лишь мельком. Ему не терпелось получить ответ на главный вопрос.

– Благодарю тебя за дары, почтеннейший сын Илирабиха, поистине они царские. Я огорчён – мне нечем достойно отдариться.

– Думаю, государь всё же имеет то, что доставило бы большую радость скромному купцу-кинаххи.

– Вот как? Что же это? Золото, оружие?

– О, это не вещественно, государь. Я говорю о том, что обезопасит мои торговые дела и принесёт выгоду.

– Так ты пригласил меня для обсуждения торговых дел? – удивился Александр, – право слово, ради этого не стоило устраивать тайную встречу! Александрия открыта для купцов всех стран. Ты хочешь просить меня о беспошлинной торговле?

– В какой-то мере, государь. В какой-то мере. И не только. И всё же мои речи не предназначены для чужих ушей, как и моя заинтересованность в некоем деле, потому я здесь. И потому ты здесь.

– В таком случае пройдём внутрь, – Александр пригласил гостя в шатёр.

За ними последовал Эвмен. Увидев такое дело, следом дёрнулся было ремту-лучник, но дорогу ему преградил хмурый и всё ещё бледный Лисимах.

Купец жестом велел телохранителям остаться снаружи, а на Эвмена посмотрел с явным неудовольствием. Александр заметил это.

– Ты можешь быть спокоен, почтеннейший. Здесь нет чужих ушей. Это Эвмен, сын Иеронима, старший над моими писцами.

Глаза купца чуть расширились. Архиграмматик сдержал улыбку. Конечно же… «Пурпурные» видят в нём персону столь же могущественную, как и Ранефер. Что ж, это заблуждение сейчас только на пользу.

Они удобно расположились в креслах. Вошёл виночерпий, разлил вино в богато украшенные чеканкой увесистые золотые чаши и удалился.

Купец заговорил. Вопреки ожиданиям царя и собственным словам, он повёл речь о делах сугубо торговых. О товарах и пошлинах, об опасностях и выгодах.

Александр учтиво поддерживал беседу. Изредка встревал кардиец. Оба не впервые имели дело с финикийцем и знали – у них попросту не принято сразу переходить к делам. Нитбалу мог бы и погоду обсуждать пару часов.

Хозяева терпеливо ждали, а Нитбалу раскладывал по полочкам первые впечатления. Размышлял, не ошибся ли.

Возможно, эта беседа обо всём и ни о чём могла бы тянуться бесконечно, если бы царь, наконец, не выдержал.

– Досадно, что ты, почтеннейший, до сих пор не побывал в Александрии. Уверяю, ты был бы принят, как подобает человеку твоего достоинства. Увидел бы собственными глазами всё то, о чём расспрашиваешь меня. Ты ведь опасаешься чего-то? Потому и затеял тайную встречу. Прости, если невольно оскорбил тебя.

Купец отклонился на спинку кресла.

– Ты проницателен, царь Ишкандар. Нет, я не оскорблён. Только глупец теряет голову от слепой обиды, причинённой незнакомым человеком. Во многом ты прав, но кое в чём ошибаешься. Я наслышан о твоём городе. Рассказчики были весьма впечатлены красотой Карт-Ишкандар. Красотой и силой, да. Весьма впечатлены. Хороший город. В хорошем месте. Будет богатым. Может быть, – купец улыбнулся и поднял взгляд верх, – всё в руках Благого Господина.

Он замолчал, неспешно отпил вина, степенно пригладил бороду и продолжил.

– Ты сказал мне, царь: Нитбалу, приходи ко мне в Карт-Ишкандар, всё увидишь своими глазами. Я встречу тебя пиром, развлеку беседой, и ты увидишь, что я твой друг.

– Так и есть, – согласился Александр.

Нитбалу покачал головой.

– А я скажу так. У царя Йаххурима был ручной лев. Он свободно ходил по дворцу, лениво возлежал возле трона Йаххурима и никого не задирал. Малолетние дети царя играли с ним, дёргали за гриву и хвост. Но кто стал бы утверждать, что этот лев не способен разорвать человека, даже вооружённого? Всем ведомо, что лев – могучий зверь. Ты, царь, спросил меня о звере пахема. Я сказал, что он способен потопить ладью. Но если бы ты увидел его мирно жующим траву, ты решил бы, что я обманщик, ибо на вид он не опаснее коровы. Да и то, у неё есть рога, а у него нет. Не раздразнив пахема, ты не узнаешь его силы. Сытый лев, живущий во дворце, может позволить дёргать себя за хвост, и даже будет урчать, как домашний кот.

Александр прищурился. Эвмен пытался разгадать его настроение, но не мог, и оттого сердце билось чаще.

– Ты совершенно прав, почтеннейший, – сказал Александр ровным голосом, – познать зверя можно лишь на охоте. Как бы предпочёл встретиться со львом?

– Я взял бы колесницу и лук со стрелами, – ответил Нитбалу.

– Так охотятся и ремту?

– Да, царь, – кивнул купец и добавил, – высокородные.

– Что ж, я уже убедился, что как стрелков их трудно превзойти, – складка меж бровей Александра разгладилась, он почти улыбался, – готов побиться об заклад, что и у тебя немало людей, хорошо знающих, как следует управляться с луком.

Царь чуть качнул головой в сторону выхода из шатра. Нитбалу прикрыл глаза, соглашаясь.

– Истинно так, великий царь. И люди умелые, и луки добрые. И стрелы на всякого зверя.

Александр, лицо которого приобрело благодушное выражение, покивал.

– А чтобы ты стал делать, достойнейший сын Илирабиха, если бы получилось так, что твои стрелы не смогли пробить шкуру льва?

– Разве такое бывает? – чуть наклонил голову вправо купец.

– Мой предок как-то встретил такого зверя, – сказал Александр, – ни стрелы, ни копья не могли его поразить.

– Что же сделал твой славный предок?

– Он задушил этого льва голыми руками. А потом содрал с него шкуру и носил её вместо брони.

Нитбалу снова провёл пальцами по бороде, отпил вина и цокнул языком, поглядывая в чашу. Что он одобряет, дар лозы или доблесть победителя льва, Эвмен не понял, однако отметил, что купец – крепкий орешек. Никаких чувств и мыслей напоказ. Иных людей архиграмматик читал, как развёрнутый свиток, а этот словно каменный истукан. Все сомнения, не преувеличил ли Эфраим опасность купца, уже улетучились.

– Поистине, твой предок был могучим воином, и боги щедро наградили его славными потомками, – купец приподнял чашу и кивнул царю.

Александр ответил тем же жестом.

Нитбалу продолжил:

– Немногие из мужей способны на такое. Очень немногие. Но ещё ценнее – взять зверя живым. Боги вознесли людей, одарив острым умом, что позволяет нам одолевать тех, кто сильнее нас. Зверинцы царей Кинаххи полны самых разных тварей, вооружённых страшными зубами и когтями. Все они попались в руки, которые вряд ли были способны повторить подвиг твоего предка, царь Ишкандар.

Эвмен чуть наклонился к царю. Тот разгадал его движение и прикрыл глаза: «Говори».

– Ты прав, достойнейший. Мало познать силу зверя, в его собственном логове, – сказал кардиец, – но стоит обратить взор и на того, кто смог его поймать.

Эвмен посмотрел на занавеску, прикрывающую вход в шатёр и отметил, что купец проследил за его взглядом.

– Полагаю, зверинцы Тутмоса не менее обширны, чем те, что принадлежат царям Кинаххи?

Нитбалу, не изменившись в лице, поставил чашу на небольшой складной столик возле кресла и сплёл на животе пальцы, на каждом из которых красовался перстень с самоцветом.

– Да, у Менхеперра знатные ловчие.

– Особенно главный из них, – сказал Александр.

– Догадываюсь, кого ты имеешь в виду, царь. И соглашусь с тобой. Сему мужу достойно зваться «Ловцом душ».

– В том истина, – кивнул Александр.

Нитбалу ничего не ответил.

Царь помолчал немного, а потом сказал:

– Мне приходилось видеть зверей, выросших в неволе и приручённых. Они были готовы загрызть даже собрата, если такой приказ отдаст хозяин. Ибо не считали уже подобного себе собратом.

– Тот ручной лев, о котором я рассказал тебе… – Нитбалу запустил ладонь в пышную бороду, достигавшую середины груди. – Когда ладьи Ранефера принесли неугасимый огонь в Град-на-острове, и воины ремту вошли во дворец, этот лев не бросился защищать от них детей Йаххурима. Ему было наплевать на этих детей. Он рычал не от ярости, что враг пришёл в его дом, а лишь выражал недовольство, что слуги не принесли вовремя мясо. Сочтёшь ли ты сие предательством?

– Сколько волка не корми… – негромко проговорил Эвмен.

– Зверь неразумен, – сказал Александр.

– Но он был вскормлен с младых лет в семье царя.

Царь покачал головой.

– Равнодушие человека я счёл бы предательством.

Эвмен видел, что Александр опасается отвечать то, что, как архиграмматику казалось, ждёт от него купец. Не хочет подыгрывать ему. Он посмотрел на Нитбалу, пытаясь понять, разгадал ли тот неискренность царя.

Купец помрачнел, снова взял в руки чашу, качнул её, глядя, как тёмно-красное вино омывает золото. И заговорил изменившимся голосом, в котором не осталось и следа от былой невозмутимости и уверенности в собственной силе и могуществе. Только какая-то застарелая тоска.

– Мы говорим с тобой на языке ремту, славный царь. Видимо, Благой Господин мало получал жертв от своих недостойных рабов, или же на небесах Ра-Мефтет, Маат, Херу и Нейти повергли старых добрых богов. Такова судьба кинаххи – тысячи лет то Аккад, то ремту меняют нам не только царей, но и богов. Три самых богатых и сильных царя нашего побережья приняли веру ремту и взяли другие имена. Я имею дело с каждым из них, а так же с Домом Маат и купцами Та-Кем.

Нитбалу поднял взгляд на Эвмена. Верно, хотел оценить, какое впечатление произвели его слова на «Хранителя Трона». Архиграмматик весь обратился во внимание и никак не отреагировал на упоминание Дома Маат. Купец вновь опустил глаза и продолжил:

– Но Нитбалу для них – нечестивец, поклоняющийся тварям Дуата. С ним можно вести дела. С ним хорошо вести дела, ибо Нитбалу, набивая свою суму, не забывает обогащать и своих «дорогих друзей», чьи глаза украшают знаки Уаджат. Но, скажем, на пиру ремту нет места Нитбалу, нечестивцу из Джахи. А вот достойнейший торговец Мутхопт – желанный гость во дворцах высокородных.

Купец усмехнулся. Криво как-то, недобро.

– Ты, славный царь, тоже зови меня так. Если хочешь.

Александр и Эвмен коротко переглянулись.

– А как бы ты хотел, чтобы я называл тебя, достойнейший сын Илирабиха? – спросил царь после короткой паузы.

Купец посмотрел на него, прищурившись и некоторое время молчал. Потом сказал:

– Ты оказал мне большую честь, великий царь. Я многое слышал о тебе и теперь гораздо яснее вижу, где в тех рассказах была правда, а где клевета.

– Не поторопился ли ты, составив своё суждение? – улыбнулся Александр.

Нитбалу тоже улыбнулся. Очень открыто и доброжелательно.

Александр посмотрел на Эвмена. Тот подался вперёд и напрягся, снова всем своим видом показывая, что хочет что-то сказать. Царь еле заметно кивнул.

– Признаться, ты удивил нас, достойнейший сын Илирабиха, – сказал Эвмен, – в голосе твоём явственно слышится грусть об утраченной свободе, однако наши добрые друзья, подданные царя Хуцции, немало удивились, увидев, сколь быстро свободолюбивая Страна Пурпура отдалась под руку Тутмоса, хотя за три дня до нашего появления числила его врагом.

– Полагаю, мои соплеменники всего лишь взвесили зло и избрали меньшее, – сказал Нитбалу.

Александр чуть скривил губы. Купец заметил это и, примирительно приподняв ладони, пояснил:

– Не гневайся, великий царь, но посуди сам – что было делать бедным кинаххам, когда они, пятясь от кровожадного крокодила, угодили в пасть льва? Крокодил к тому времени уже насытился, лев же был голоден.

– Не означает ли твой визит, почтенный Нитбалу, что крокодил снова проголодался? – спросил Александр.

Купец медленно покачал головой.

– Я хотел бы объяснить тебе кое-что, великий царь. Возможно, выслушав меня, ты будешь удовлетворён в большей степени, нежели я просто ответил бы «да» или «нет».

– Я весь внимание, почтеннейший, – кивнул Александр.

– Крокодил силён. Очень силён. И его власть весьма обременительна для нас. Дед Менхеперра грабил нашу страну. Самому Менхеперра оказалось мало грабить нас. Его побратим решил отнять у нас наши души. Он запретил нам служить нашим богам, как завещали предки. Благого Господина он повелел именовать Сети-змееборцем, а Аштарт по его воле превратилась в Хатор. Он забрал детей высокородных и воспитал в своей вере. Они вернулись к нам чужими… Теперь в Цоре правит царь, который больше ремту, чем кинаххи. Он не любит говорить на родном языке.

– И вот это вы считаете «меньшим злом»? – спросил Александр.

– Не всё так просто, великий царь. Ранефер и сестра его мудры, они понимают, что одним кнутом тяжело держать народ в узде. И поднесли нам медовую лепёшку. В Цоре, Цидоне и Гебале появились не только большие храмы Маат и Амена, но и маленькие, посвящённые Хатор и Анпу. Бог с головой шакала покровительствует врачевателям, а Хатор опекает матерей. Её жрицы весьма опытны в деле принятия родов. Поначалу женщины боялись их, но теперь страх прошёл и всё больше обращается к ним за помощью. Стало меньше женщин умирать родами, а здоровых детей больше. И высокородный и простолюдин, все хотят быть здоровыми и жить долго. Жрецы Анпу помогают всякому. Только принеси вино, плоды и мясо агнцев Дарующей и Отнимающей. Откажись от Баала, поклонись Триединому. Cбрей бороду, прими Рен. Защити себя от тварей Тьмы знаками Всевидящего Ока, подведя глаза толчёным малахитом или лазуритом. Иначе Триединый и Прекраснейшая не заметят смертных в своей обители.

Нитбалу умолчал, каково было главное требование Ранефера – прекратить приношение в жертву детей. Кто знает, как отнесётся к этому Ишкандар?

Александр слушал очень внимательно. Казалось, ударь сейчас над ухом в колокол – не заметит.

Купец продолжал свою речь:

– В Яхмаде теперь Разящую-из-за-Времён, Карающую отступников называют именем Нейти, а не Маннат. При храмах открыли суды и школы лучников, ибо Держащая Скипетр Ириса в другой руке держит лук и стрелы. Вы думали, тот лучник, что пришёл со мною – ремту? Нет. Хотя… Теперь, пожалуй, да… Он обучался в храме Нейти искусству стрельбы. Принял их веру, как и я.

– Ты не сбрил бороду, достойнейший, – сказал Александр.

– Не сбрил, – подтвердил купец.

– Почему? Ведь ты сам сказал, что ремту с презрением относятся к бородатым хананеям.

– Ремту с презрением и высокомерием относятся ко всем, кто не похож на них. Но это касается не столько внешности, сколько веры. Будь ты хоть нехси с кожей чернее сажи, если ты принял Рен – ты для них свой. Немало нехси среди высших военачальников, что основали знатные роды. Что касается меня, то я имею дело не только с ремту. Со многими людьми, говорящими на разных языках. Есть среди них и такие, кто считает, что при Мегиддо Величайшего можно было победить, но царям, заключившим союз, не достало доверия друг к другу. Каждый из них преследовал лишь свои цели. Воины Бабили всю битву простояли в стороне и ушли. У каждой глупости есть цена. Теперь они её заплатят.

Нитбалу отпил вина, покатал языком во рту, смакуя.

– Ирония судьбы – при Мегиддо Паршататарна и Иштартубал стояли против Величайшего, рядом с воинами Бабили. А теперь они идут грабить и жечь Бабили под знаменем Амена.

Александр помрачнел.

– Я встречался с Иштартубалом и он показался мне достойным мужем. Не ожидал, что он перебежчик.

– Он не перебежчик. Иштартубал – давний друг и побратим Ранефера. Его повелитель прельстился посулами царя митанни и других царей и послал своего полководца воевать с ремту, но Иштартубал немало сделал, чтобы при Мегиддо цари потерпели поражение.

Александр покачал головой. Объяснение купца не изменило его мнения. Двуличие претило царю, и даже хитростей политики отца он не одобрял.

– Ходят слухи, что Иштартубал неравнодушен к Мерит-Ра, – сказал купец.

Царь на это ничего не ответил, ему не было дела до чужих любовных интересов.

– А что царь мидян… митанни? – спросил Александр, – он покорился Тутмосу?

– На словах, конечно покорился. Что ему ещё оставалось? Опять же, ремту и перед его носом покрутили медовой лепёшкой. Дочь названа невестой наследника Аменхотпа, обещана доля в добыче, которую возьмут в Бабили.

– Они так уверены в себе?

Купец усмехнулся.

– Та-Кем, Митанни, Ашшур – кто устоит против такого союза? Бабили обречён.

– Ты сказал: «На словах покорился». А на деле?

– Откуда мне знать, царь Ишкандар? – улыбнулся купец.

– Но ты имеешь дела со многими людьми, – сказал Эвмен, – которые не бреют бороды.

– Как и с теми, что бреют.

Эвмен усмехнулся и почесал щетину.

– Я слышал, – сказал купец, – в Карт-Ишкандар построили храм Маат?

– Это правда, – ответил Александр.

– Вот видишь, Ловец душ, Рыболов Нетеру преуспевает даже тогда, когда стрелы и огонь не приносят ему победы.

Александр откинулся на спинку кресла. Лицо его скрылось в тени, однако Эвмен видел, что эти слова купца царю очень не понравились.

– А я слышал, – сказал архиграмматик, что богатейшим купцам Цора никто никогда не связывал локти за спиной. И некоторые из них входят в Дом Маат, как в свои покои.

– Всякое болтают, – усмехнулся Нитбалу, – некоторые говорят, будто Величайший заключил договор о мире с неким северным царём, да тот царь всё никак воинов своих к плугу не отпустит. Хотя, может это про царя Тунипа болтают? Весьма воинственен сей муж, пять раз меч обнажал, чтобы потом оземь бросить. На рынках чешут языками, что, дескать, нравится ему внимание ремту, да кто ж лампу возле его мыслей держал? Как и на ступенях Дома Маат.

– Не во всём следует басням досужих людей верить, – покивал Александр.

– Вот и я о том.

– Однако же остерегают нас отцы и от легковерия. Особенно в делах торговых.

Купец снова молитвенно простёр ладони перед грудью.

– Всякий, кто назвался Священным Рен, знает, что придётся ему отвечать в Чертоге Двух Истин: «Я не прибавлял к мере веса и не убавлял от неё».

– Непросто, как я гляжу, торговому люду приходится в Стране Реки, – засмеялся Эвмен.

– То правда, – вздохнул купец, – нелегко. Но барыши все затруднения окупают.

– И велики затруднения? – спросил Эвмен.

Купец прикусил губу, кивнул. Некоторое время он молчал, что-то обдумывал. И, как видно, принял некое решение.

– Я наследовал торговый дом, в ту пору входивший в двадцатку богатейших Домов Кинаххи, имел немало кораблей и воинов. Опытных воинов. Я давал им лучшее оружие и броню, не скупясь. Мне не приходилось гнуть спину перед царями Цора и Цидона. Во дворцах меня чаще желали видеть, дабы испросить золота в долг. Оказывал я и другие услуги.

Нитбалу кашлянул, отпил вина.

– Они помогали возвыситься одним и пасть другим. Но в ту пору я ещё не имел дел с Домом Маат.

Купец помолчал немного, потом продолжил:

– Однажды в Уасите я встретил знатного юношу в окружении его высокородных сверстников. Мне сказали, что это сам Верховный Хранитель. Сей титул Ранефер принял в весьма юном возрасте, после смерти отца. Тогда в Ипет-Сут принимали брата Бин-Мелека Йаххурима. Ремту откуда-то прознали, что он склоняется к дружбе с митанни. Рассказывали, что Ранефер выпил с ним из одной чаши. Спустя час брат Йаххурима скончался в судорогах, а Ранефер лишь позеленел лицом и долго блевал. Наутро, когда он ещё не оправился от яда, спутники нечестивца попытались свершить месть. Он убил троих. Три года спустя он рубил мечом золотого Баала и божий гнев не пал на голову святотатца. Тогда все кинаххи поверили, что яд, стрелы и даже гнев Благого Господина бессильны против воплощённого Нетеру.

Купец взглянул на Александра. Лицо царя окаменело, меж бровями появилась морщинка.

– Ещё тогда, при первой встрече, – продолжил Нитбалу, – я счёл полезным представиться ему и, узнав, что юноша уже женат, преподнёс украшения для его супруги. Самые дорогие, какие смог достать. Меня запомнили. Позже я не раз получал приглашения в Дом Маат. У меня просили огромные займы и не спешили отдавать. Вместо этого я получал знание – когда Та-Кем снизит поставки хлеба или уменьшит продажу золота. Я неплохо наваривался на этом знании. Ранефер убирал моих соперников. Вскоре я стократно преумножил богатства, полученные от родителя…

– Зачем ты всё это рассказываешь нам, почтенный? – спросил Александр.

– Рано или поздно, великий царь, наша встреча бы состоялась, – ответил купец, – но кто знает, какого рода слава обо мне достигла бы твоих ушей?

Александр кивнул. Видно было, что он не вполне удовлетворён ответом.

– Чего ты хочешь?

Нитбалу не отвечал долго. Александр ждал, хотя не привык, чтобы его терпение испытывали столь бесцеремонно. Но царь чувствовал, что разговор достиг черты, переступив которую, назад уже не вернуться. И потому он ждал.

– Когда два льва дерутся, – заговорил Нитбалу, – обезьяне следует сидеть на дереве. Полагаю, для льва и крокодила справедливо то же самое. И более всего обезьяну в сей момент должно беспокоить, высоко ли располагается та ветка, на которой она сидит.

– Крокодил уполз в восточные болота, – вставил Эвмен, – и чавкает там. А лев не желает прослыть шакалом.

Александр, сидевший слегка сгорбившись, распрямил спину.

Нитбалу медленно покачал головой.

– Тот человек, рассказавший мне про воинов и плуги, прежде ни разу не был уличён во лжи.

– Он мог ошибиться, – сказал Эвмен.

– Мог, – кивнул Нитбалу, – но охотничьи угодья льва не слишком богаты. Возможно, скоро из всей дичи останется лишь обезьяна. Будет ли лев с урчащим пузом столь же благороден, как теперь? Ведь обезьяна хорошо помнит, каковы его когти и клыки. Она помнит, что едва успела добежать до спасительного дерева на берегу реки, где живёт крокодил.